Дотянуться до мечты

      Как бы Летти ни рвалась в город, к сыну, Эрвин сперва практически насильно заставил её съесть хотя бы тарелку каши, помог принять душ (Летти подскользнулась на плитке и едва не расшибла себе голову, но он вовремя её подхватил) и только тогда позволил начать собираться. Она, практически паникуя, носилась по комнате в поисках гражданской одежды. Испугавшись за её ещё не стабилизировавшееся состояние, он спросил:       — Может, в форме поедешь? Я тоже не думал переодеваться. Смысл? Люди знают меня в лицо, и если захотят, то расспросят обо всём в любом случае.       Вместо ответа Летти, застывшая в одних брюках, пошатнулась, и Эрвин подал ей руку, помогая опуститься на кровать. Он присел на корточки и положил подбородок на её колени, стараясь вложить во взгляд всю ту заботу, на которую был способен. Протянув руку, он погладил её живот и провёл по кубикам пресса. Скоро он не будет видеть их. Это так… мило?.. Пройдёт несколько месяцев, и он сможет лежать вместе с ней на кровати, гладить животик, который к тому времени округлится, чувствовать шевеления ребёнка, а в один прекрасный день прижать его к груди…       — Нет, всё хорошо, Эрвин, правда. — Летти всё ещё была бледна, выглядела так, будто готова упасть в обморок в сию минуту. Многие считают такую нездоровую бледность, пожалуй, аристократической. Но он не мог позволить своей женщине гаснуть, казалось бы, от их общего счастья и потому решил отвлечь её:       — Какую свадьбу ты хочешь?       — Не надо.       — Чего не надо? Свадьбы? Я не спрашиваю, нужна ли она тебе, а спрашиваю, какую именно ты хочешь. Если не выберешь, мне придётся решать самому, а ты меня знаешь и иногда боишься, так что…       — Тс! Отвлекать меня не надо! А свадьбу… свадьбу хочу. — Серые глаза расширились, и она сделала отчаянную попытку улыбнуться. Вышло не очень: уголки губ подрагивали. — Я всего лишь устала, вымоталась, но если Райтон прав про мою беременность, то я даже рада, что всё сложилось именно таким образом.       Эрвин промолчал. Когда Летти, нашедшая в себе силы, наконец натянула рубашку и мундир (правда, не без его помощи), он взял её под руку и направился к лестнице. Столкнувшись там с одним из врачей и терпеливо выслушав его восклицания по поводу того, что Летти жива, он узнал, что Уилл, уже почти пришедший в нормальное состояние, находится в столовой с Петрой и остальными солдатами, которые не поехали домой. Они направились туда.

***

      Солдаты Разведкорпуса — люди честные и благородные. А потому и не терпят лицемерия, лжи. Доверие — основной принцип в их службе. Доверие чистое, ничем не помутнённое. Оно строится на взаимопонимании, а то, в свою очередь, опирается на искренность. Однако люди искренни лишь тогда, когда им нечего скрывать, когда они могут сказать всё прямо, когда нет смысла прикрываться маской. Чужаков такие солдаты не терпят. Благородство их заканчивается ровно там, где начинаются убогие проявления уродливой души другого. И тогда эти благородные рыцари превращаются в жалкую свору дворняг. Свору жуткую и беспощадную к тому, кто выбивается из их общества. Стоит тому произнести лишь одно слово, поступить опрометчиво по отношению к человеку, которого эти солдаты уважают и ценят, они набросятся на него, порвут на части. И тогда от этого одно спасение — бегство.       Однако Жак Смит не понимал этих простых принципов. Он сидел в столовой, вальяжно развалившись на стуле за столом в углу в гордом одиночестве. Вошёл Уильям, поддерживаемый под руки Петрой и Элдом. За ними зашли Оруо и Гюнтер. Впятером они расположились недалеко от Жака и тихо зашептались о чём-то. Несколько солдат сидели за одним столом: кто-то склонил голову, кто-то молча глядел в стену, кто-то почти рыдал. Микки и Леви устроились за соседним с ними столом. Захариус почти рычал на парня, практически прижимаясь грудью к столу — настоящий зверь, готовый растерзать свою добычу.       — Уилл! — оценив обстановку, окликнул парня Жак. Тот обернулся, но сразу же нахмурился. Разговоры мгновенно стихли. — А где Эрвин? Что, твой папаша трусливо поджал хвост и уже удрал в безопасную столицу?!       — Заткнись, — прошипел Уильям, резко дёргаясь и морщась от боли. Густые брови сошлись на переносице, а верхняя губа приподнялась, обнажая ряд белоснежных зубов; он резко выдохнул, прижимая руку к перевязанному животу. — Ты даже разговаривать с ним недостоин. Не то что говорить подобное! Мой отец — благородный человек с той честью, которую ты и представить себе не можешь. И только эта честь позволяет ему вежливо общаться с таким скотом, как ты!       — Думаешь, у него прошлое без тайн? Небось восхищешься отцом? — ехидно продолжал Жак, постукивая пальцами по столу. Уильям резко подскочил и метнулся к нему. Тот медленно поднялся.       Жак был ниже Уилла на голову, но продолжал скалить зубы в надменной улыбке. Петра, в одну секунду оказавшись возле них, схватила парня за рукав и, попытавшись оттащить назад, прошептала:       — Уилл, не надо, пожалуйста.       Но тот не слушал её. Жак, перекатившись пару раз с носков на пятки, склонил голову чуть на бок, с притворной грустью и сочувствием глядя на него. На лице, которое могло бы показаться красивым, застыла противная гримаса, сделавшая его настолько отвратительным, что невозможным казалась сама мысль о том, что это не злобный старик, а пятнадцатилетний юноша.       — Не переживай ты так. Не сможет он больше иметь свою шлюху, найдёт другую. И всё. А вот то, как он поступил со своей семьёй, уже другой вопрос. Что, он никому не рассказывал? — Жак обвёл взглядом столовую. Микки с бешенством глядел на него, приподнявшись со стула. — О том, как бросил своих племянников и обрёк их на верную смерть?       Уильям отмахнулся от Петры и ринулся на двоюродного братца. Тот то ли не ожидал, то ли не успел сориентироваться, потому что не дал отпора. Повалив его на пол, Уилл несколько раз врезал парню по лицу и уже занёс кулак для очередного удара, когда дверь распахнулась и громогласное «Уильям!» заставило его обернуться.       Эрвин вошёл ровно в тот момент, когда ещё мог стащить сына с племянника. Что он и сделал. Оттащив упиравшегося Уилла, он закрыл его собой и приготовился дать отпор Жаку. Однако тот просто поднялся на ноги и, злобно сверкнув глазами и развернувшись, очевидно, собирался уйти, но лицом к лицу столкнулся с Летти.       — А, живая всё-таки. — И, не сказав ни слова больше, лишь послав взгляд, полный неприязни и гнева, в сторону дяди и двоюродного брата, вышел. За ним проследили все те, кто находился в столовой, и сразу же поднялся шум: то ли по поводу Летти, то ли из-за упоминания о племянников — разобрать Эрвин не смог.       Уилл же застыл на месте, за спиной отца, на несколько секунд, а затем кинулся к Летти, оттолкнув его. Он подхватил её, прижал к себе и даже несколько раз крутанул в воздухе, несмотря на собственное ранение. Та крепко обняла его, а когда он отпустил её, то ласково отстранилась и погладила по щеке. Эрвин лишь наблюдал, улыбаясь. Неприятный осадок от драки растворился мигом.       — Я обязан тебе жизнью, — прошептал Уилл, склоняясь к Летти. Она покачала головой, явно собираясь возразить, но Уилла отпихнул в сторону Микки, метнувшийся с другого края столовой к ней. Он схватил её в охапку, поднял над полом и даже разок подкинул, как ребёнка, и прижал к груди:       — Куколка, я виноват перед тобой. Всё мы виноваты. Как плакала Ханджи! Как я убивался! Видела бы ты своего чёрствого командира! Всё-таки есть у него сердце! Мы сожалеем о том, что оставили тебя, но… как ты спаслась? Нет, можешь не отвечать. Просто когда-нибудь потом поведаешь нам об этом, хорошо? О Стены! Малышка! — он снова крепко прижал её к себе.       Это было, конечно, уже слишком, но Эрвин был настолько окрылён своим внезапно нахлынувшим счастьем, что он позволил Микки и Уиллу вдоволь наобниматься с Летти, прежде чем заговорил, обращаясь к ним и не замечая, однако, настороженного настроения остальных присутствующих:       — Мне нужно ехать.       Майк отстранился от Летти и обернулся к другу. Их взгляды столкнулись. Эрвин поднял брови. Микки покачал головой, и он обернулся к солдатам и нескольким кадетам:       — Я забираю один экипаж, остаётся ещё два. Если кто-то не смог поехать к родным вчера, то может забрать остальные. — Он отыскал взглядом Леви и обратился прямо к нему: — Приглядите за штабом вместе с Микки. Если меня будут искать, то я три дня побуду у себя дома, за Стеной Сина. На четвёртый день буду рано утром. Остальные должны прибыть тогда же. Летти, Уилл, идём. — Он приобнял их двоих за плечи и мельком взглянул на Петру: — Тебя довезти, или сама доберёшься до дома? — Петра его вежливо поблагодарила, но отказалась, лишь напоследок чмокнула Уилла в щёку.       На выходе из штаба их ждал Райтон. Худой, бледный, заморенный, он был одет в серую куртку, тёмную рубашку, брюки и поношенные ботинки. Во всём этом парень и бежал из дому… Он стоял, подставив лицо лучам солнца, которые прятались в складках у губ и морщинках в уголках глаз — надо же, а ведь ему всего двадцать… Райтон не выглядел на свой возраст. По-юношески открытое лицо было столь измученным жизнью, что он смахивал, скорее, на ровесника Летти.       Уилл, однако же, совсем не обратил внимания на это. Он подошёл к двоюродному брату и встряхнул его руку в неловком рукопожатии.       — Отец упоминал, что ты здесь. Спасибо, что вылечил меня. — Голубые глаза паренька немного наивно распахнулись, Райтон же прищурился, видимо, стараясь рассмотреть его лицо. — Я знаю, что ты скажешь, мол это твой долг как врача, но я всё равно благодарен тебе и за свою жизнь, и за то, что ты, видимо, вытащил Летти из ужасного состояния.       — Не стоит. Правда. — Райтон опустил глаза, и Уильям поджал губы, хлопая брата по плечу. — Экипаж готов, Эрвин. — Он слабо улыбнулся дяде, и тот кивнул ему.       Дождавшись, пока придёт возница, один из пожилых ветеранов Разведкорпуса, оставивший службу уже давно, они устроились в закрытом экипаже — Эрвин сел вместе с Летти, — и лошади тронулись с места. Она положила голову на плечо жениха и прижалась к нему. Он обнял её. Райтон, сидевший напротив, вытянул больную ногу и откинулся на спинку сидения. Уилл же потянулся и сладко зевнул. Экипаж тронулся.       — Как вы себя чувствуете? — после долгого молчания спросил Райтон у Летти. — В вашем положении нужно быть осторожнее и меньше волноваться.       Не успела та ответить, как Уилл резко спросил:       — В каком положении?       Эрвин, пару секунд помедлив, счастливо улыбнулся и положил руку на живот Летти. Глаза парня широко распахнулись, и он на несколько секунду просто замер с приоткрытым ртом, а затем резко подскочил и ударился макушкой о верх экипажа с такой силой, что тот пошатнулся. Рухнув обратно на сидение, Уилл протянул руку и погладил будущую мачеху по колену, неверяще улыбаясь.       — Пап, Летти… — прошептал он и сжал отцовское запястье, тут же замолчав. Тот, убрав руку с живота невесты, потрепал его по макушке и сказал:       — Чего оробел-то? Ты же говорил мне жениться на Летти, если посчитаю нужным, ещё год назад. Вот и радуйся: мы поженимся. К сожалению, пышной свадьбы не будет: хоть я и люблю торжества, но Летти сейчас не стоит напрягаться, и времена не те. Дом у меня большой, места хватит всем, даже когда родится ребёнок и к нам переедет Луи. Ты рад за меня? Впервые я сделал что-то для себя и семьи, то есть и для тебя.       — Я… рад. Правда, пап! — Глаза паренька восторженно распахнулись.       Прошло чуть больше получаса. Летти задремала, и Эрвин набросил на её плечи свой мундир. Такая беззащитная, такая нежная, только его! Он покрепче прижал её к себе и опустил руку на её живот. Горячий. Она явно испугана тем, что второй раз забеременела до брака. Её воспитало высшее общество, она бывала на балах, нравы в столице совсем другие. Его отец заслужил право жить там, потому что преподавал больше двадцати лет, но не мог дать того воспитания, которое присуще высшим чинам, своим детям. Летти же после Подземного города стремилась покончить с ужасным прошлым, стать леди, которой прививали все те качества, которые свойственны женщинам из высшего света: скромность, нежность, искренность. Однако если подумать, то он никогда не видел её с приёмными родителями в неформальной обстановке. Они не бросили её, когда узнали, что она носит под сердцем Луи. Для них собственная честь не оказалась дороже счастья и благополучия дочери. Ведь так и надо поступать по отношению к собственным детям. Но косые взгляды в сторону их семьи однозначно остались…       Уилл тоже задремал, уронив голову на плечо Райтона. Тот лишь снисходительно улыбнулся и немного сполз вниз по сидению, чтобы тому было удобно. Проехав ещё несколько минут, он тихо заговорил, обращаясь к Эрвину:       — Где можно снять недорогое жильё? Мне некуда идти.       — Почему это? — нахмурился Эрвин. Райтон опустил глаза и грустно вздохнул. Весь его вид изменился в один момент: из молодого вполне жизнерадостного парня он превратился в поникшего. Плечи опустились, а светлая чёлка закрыла тенью лицо. Лишь яркие голубые глаза печально блестели, оставаясь единственным ярким пятнышком на лице. — Ты мой племянник. Пойми: я не просто в долгу перед своей сестрой — я должен позаботиться о тебе. Поэтому ты будешь жить у меня столько, сколько понадобится. Пока не найдёшь жильё или пока не надоест, решишь сам. Я не буду выгонять, у меня огромный дом. При желании мы можем вообще не пересекаться.       — Но Летти беременна, тебе будет не до меня, когда она родит ребёнка.       — Ты же взрослый, тебе не нужно столько заботы, как даже Уиллу. — Парень, видимо, услышавший сквозь дремоту своё имя, приоткрыл глаза. — Пристроим тебя в госпиталь через Дирка, будешь работать. Более того, я буду чувствовать себя куда спокойнее, если с моей женой будет рядом врач. Она, конечно, рассказывала, что и роды, и беременность перенесла хорошо, но она может и преувеличить. Я-то её знаю — она всё сделает, чтобы я не беспокоился.       — Неправда, — буркнула Летти, по-прежнему утыкавшаяся в его грудь, не раскрывая глаз. — Я тебе говорю всю правду. Не надо тут… — И она сильнее прижалась к нему, вновь засопев.       Экипаж подскакивал на редких камнях, Уилл дремал, Летти сладко спала, Райтон сидел, прикрыв глаза, но Эрвин был весьма озабочен и не менее сосредоточен.       У Разведкорпуса будут проблемы. Всё финансирование будет уходить на помощь беженцам из-за Стены Мария. Но с другой стороны, люди да и все генералы поймут: он необходим для победы человечества. Соответственно, они не останутся ни с чем. Безусловно, трудности будут, но их точно не распустят. Возможно, придётся уговаривать военную верхушку, но у него всё получится. Выходит, деньги на обеспечение семьи у него останутся. И уже это радует.       Вскоре они въехали в Стохесс мимо всей толпы, сгрудившейся у ворот. Те что-то кричали, возмущались, но то был животный страх, а не то недовольство, что было раньше. Летти, заслышав их крики сильно побледнела, и Эрвин сжал её руку, чувствуя, как дрожат тонкие пальцы, и протянул ей фляжку с водой. Она отпила немного и откинулась на спинку сидения, поглаживая свой живот. Райтон обеспокоенно подался вперёд, а Уилл наоборот весь сжался и с волнением поглядывал то в окно, то на Летти. Проехали въезд в Стохесс молча.       Эрвин попросил возницу остановиться, когда показался дом его тётушки, и выскочил из экипажа, помог спуститься Летти, а за ней вышли Уилл и Райтон, тогда он повернулся к ним обоим и проговорил:       — Вы останетесь у моей тёти. Летти я отвезу к Закклаю домой, она должна быть под присмотром врачей, особенно сейчас. Возможно, мне придётся пробыть некоторое время в министерстве, чтобы предоставить все отчёты. Зайду завтра и сообщу новости, ладно?       Парни закивали, и, не успел Эрвин сказать ещё пару слов, двери дома распахнулись, и его окликнули по имени. Ещё секунда — на него налетела тётушка Аннет, крепко обняла его.       — Ох, Эрвин! Как мы переживали! Как беспокоились за тебя! Всё в порядке, мальчик мой? — У Уилла дрогнули губы на последних словах, на лице появилась привычная ехидная улыбка, а Эрвин прижал тётю к себе, позволив ей попричитать. Но затем отстранил её (она тут же принялась за внука) и проговорил:       — Уилл, иди в дом. Нам надо поговорить. — Парень насупился, но молча ушёл, и взрослые остались наедине. Эрвин обнял Райтона и Летти за плечи и заговорил: — Это Райтон, сын Эвелин. Он может побыть пару дней у тебя? Потом я заберу его в свой дом. — Аннет быстро закивала, и толстые щёки подпрыгнули от этого движения. Голубые глаза распахнулись от удивления и мгновенно намокли: эта умная женщина всё поняла… — А это Летиция Закклай, моя… невеста. — Эрвин запнулся, видя, как у тётушки всё больше округляются глаза, но продолжил: — Она дочь Верховного Главнокомандующего Даллиуса Закклая. Извини, что не познакомил вас раньше. У меня нет оправданий, но есть причины, если ты, конечно, хочешь услышать о них.       — Значит, невеста, да? — хитро прищурилась Аннет, и Летти сжала ладонь Эрвина дрожащими пальцами. — Что ж, раз ты решил, то пусть так и будет. Её тоже у меня приютить? — улыбнулась она, и Эрвин счастливо выдохнул: Летти принимают в семью. — Нет. Я отвезу её к родителям. Сейчас остаться не могу. Завтра приеду. — Он обнял тётушку, отпустив Райтона, и развернулся, собираясь вернуться в экипаж. Летти по-прежнему не отпускала его руки. Обернувшись, они увидели, что Аннет и Райтон стоят, улыбаясь, и смотрят им вслед.       В экипаже Эрвин понял: Летти всё хуже. Она побелела как полотно и гладила свой живот, очевидно, мучаясь от боли.       — Воды?       — Нет. Мы скоро приедем в Митрас, к родителям, там будет врач… Просто не отпускай меня, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Надеюсь, наш ребёнок такой же крепкий, как ты. — Она слабо улыбнулась.       Подъезжая к особняку родителей Летти, Эрвин наконец-то смог его рассмотреть. Это было огромное трёхэтажное строение, балконы в вензелях, резные рамы окон, пышный сад. Но больше он видеть не мог из-за высокого каменного забора, покрытого пушистой зеленью. Когда они подъехали к воротам, Летти, опираясь на руку Эрвина, вышла из экипажа и постучала в ворота. Тут же подбежали слуги и пропустили их. Экипаж отъехал в сторону конюшен, а Эрвин с невестой прошли в дом.       Летти только сейчас смогла найти в себе силы и почти бежала по коридорам. Он быстро шагал за ней. Мимо проносились двери, слуги, картины на стенах. Летти резко остановилась возле приоткрытой двери, и Эрвин налетел на неё. Надо же, как раньше…       Они вошли.       Это была большая комната, богато обставленная. Посередине стояли диваны и кресла, окружив маленький столик на коротких толстых ножках. По стенам, выкрашенным в светлый цвет, висели картины с изображением природы, несколько подсвечников с целыми свечами. Также можно было заметить несколько шкафов с множеством книг, спрятавшихся за стеклянными дверцами и лукаво блестевшими переплётами с золотой каймой на первых лучах солнца, пробивавшихся сквозь тонкие занавески. Потолок был невероятно высоко, но Эрвин не успел его рассмотреть, потому что зацепился взглядом за мужчину с длинной гривой седых волос, сидевшего с опущенной головой за столиком.       — Отец! — окликнула его Летти дрожащим и оттого тихим голосом. Даллиус Закклай резко подскочил с места и, обернувшись, воззрился на неё глазами, полными недоверия и непонимания. — Тебе не мерещится! Я жива! Я жива! — повторила она громко, будто бы не веря даже самой себе, и с улыбкой на губах шагнула к отцу. Тот, не произнося ни слова, крепко обнял её.       Эрвин продолжал молча стоять, глядя на них, когда мимо него кто-то пронёсся, едва задев плечом. Он опустил голову вниз и увидел крепкую, но уже седую женщину лет шестидесяти. Это была мать Летти, по ней было заметно, что когда-то она служила в армии: походку и даже стать не изменить со временем. Длинные и явно цепкие пальцы на руках говорили про её другую профессию — врач.       Пока пожилые супруги охали и ахали над дочерью, Эрвин не смел произнести ни слова, но Закклай начал первым. Обернувшись к нему, он жестом пригласил его сесть, и Эрвин опустился на диван, положив руки на колени. Летти тут же метнулась к нему и села рядом, прижимаясь к его плечу и беря его за руку.       — Я вижу: вы оба утомлены — и не буду сейчас расспрашивать вас о том, как ты, Летти, выжила. Однако же у вас есть новости если не для меня, то для Джейн, не так ли? — его глаза сузились, но брови и губы остались в том неуверенном положении, в каком были ещё несколько минут назад. Взгляд метнулся на их переплетённые пальцы. Кольца так и оставались на них.       Джейн Закклай скрестила руки на груди и не торопилась садиться; в отличие от мужа, она не сверлила их взглядом, но смотрела с недоверием.       — Мам, это майор Эрвин Смит. Эрвин, это Джейн Закклай, капитан Военной полиции в отставке, сейчас работает врачом, моя мать. — Летти, очевидно, не сразу поняла, что имеет в виду Главнокомандующий, и Эрвину оставалось лишь вежливо кивнуть.       — Знаю. Наслышана, — довольно-таки сухо бросила Джейн и продолжила ожидать ответа, пока её дочь совсем растерялась, и Эрвин решил взять всё в свои руки, пока она не наговорила лишнего:       — Мы с Летти женимся.       Брови Джейн взлетели вверх и вновь опустились к глазам, а Даллиус, казалось бы, немного опешил от столь сухой реакции.       — А этот не сбежит, а, Летти? Лобов тоже утверждал, что женится на тебе, но всё же бросил. — Руки пожилой женщины скрестились на груди, поверх закрытого тёмно-зелёного бархатного платья. — Ещё и сына оставил на нашей шее. Или ты полагаешь, что у офицера больше чести? Знаю я про его честь. За замужними дамами ой как волочился на балах.       — В длинных перчатках не видно кольца, — жёстко отозвался Эрвин. — И тогда у меня, позвольте заметить, не было семьи. Более того, о чести можно судить только в том случае, если она у вас есть.       — На дуэли стрелялся и получил ранение! — Джейн уже повысила голос.       — Я был секундантом, оппонент нарушил правила.       — У него есть сын! Зачем тебе волочить на себе не своего ребёнка? — Она резко обернулась к дочери.       — Уиллу пятнадцать лет, мама, — сказала уже Летти. — Я знаю всё, что ты мне сейчас можешь наговорить. Поверь: человек, который множество раз спасал мне жизнь за Стенами, уж точно имеет понятие о чести.       — Он бросал солдат на поле боя! — прикрикнула Джейн. Это было уже слишком, и Эрвин медленно поднялся на ноги. Он не любил говорить, глядя на человека снизу вверх, а разговор предстоял явно неприятный:       — Вы можете говорить обо мне то, что хотите, но позвольте заметить: ни один солдат не был покинут мною и моими товарищами в бою. Всё, сказанное вами, представляет для меня слова не здравомыслящего человека, но матери, стремящейся помочь своему ребёнку обрести лучшую жизнь. И поверьте мне: это я способен сделать. Если не в моих силах убедить вас в этом, то вам останется лишь смириться с тем, что Летти выходит замуж за меня, ни за кого другого. Я принял Луи, она — Уилла. И это важно. Дети ладят между собой и с каждым из нас. Более того, когда у нас родится общий ребёнок, то вы сможете убедиться в том, что я способен быть не только хорошим командиром, но и замечательным отцом, прекрасным мужем.       — Даллиус, — не глядя на мужа, прошипела Джейн, — выйдите оба отсюда. Нам с Летти надо поговорить.       Эрвин обернулся на невесту. Та была белее простыни.       — Ей нужно отдохнуть. Вы накинулись на меня и не дали рассказать нам то, что она пережила.       — Иди. Потом отдохну. Правда, не беспокойся за меня. — Летти была напряжена. В серых глазах блеснула сталью уверенность, однако Эрвин вряд ли мог унять беспокойство за неё. И всё же он молча кивнул и вышел вслед за будущим тестем.       Пройдя немного по коридору, они остановились, и Закклай отрывисто заговорил, не глядя ему в глаза:       — Джейн тебя не приняла и вряд ли примет. Ты можешь стать хорошим отцом, мужем — ей будет всё равно. Ты ей совершенно не нравился никогда. На балах, где мы видели тебя множество раз, твоё поведение было нормальным для нашего общества, но не для неё, увы. Джейн даже не считала нужным замечать ордена, медали. Они ведь даются не просто так.       — Позвольте заметить: чины и ордена даются нам людьми, которые могут обмануться. Это ни о чём не говорит.       — Сейчас это не так важно. Мы говорим о Джейн. Она с удивительной быстротой собирает слухи о людях: о тебе, самом короле и театральных актрисках. Ей не важно, кому промывать кости. — Его взгляд удивительным образом потух, а Эрвин не чувствовал ничего, кроме печального осознания того факта, что таких людей, как мать Летти, очень много. Но ради жены он готов и потерпеть это. — Для неё было позором то, что Летти забеременела до свадьбы. Возможно, она бы простила непутёвую дочь, если бы та вышла замуж. Тогда можно было бы сказать, что всё так и было задумано, мол забеременела в брачную ночь. Свадьба, дети, счастливая жизнь. Однако же нам не повезло тогда. Как убивалась Летти! Как она не хотела рожать Луи! Как плакала и ненавидела себя и других! Никому такого не пожелаешь. Бедняжка оставила работу, и я сделал её своим личным секретарём (фактически она по-прежнему была на службе, но дома), и Летти до самых родов возилась с бумагами, ненавидя ещё не родившегося малыша. Джейн тоже подливала масла в огонь. Но когда Летти прижала сына к груди… О! Это было невероятно: такой материнской любви я ещё не встречал.       — Главнокомандующий Закклай («Прошу тебя: дома называй меня просто по имени!»)… Извините. Даллиус, сейчас не до обсуждений наших чувств. Мы ведь так и не разобрались со Стеной Мария. Мне нужно в министерство, как и вам, чтобы предоставить отчёты. Я бы за день справился, мы можем быстро всё оформить, записать и передать самому королю. Дело-то особенное. — Эрвин, готовившийся произнести долгую речь и для того сделавший глубокий вдох, не заметил, как к ним бодрой походкой приблизился молодой человек лет двадцати пяти в чёрном брючном костюме. Лишь тихий кашель заставил Смита повернуться в его сторону.       — Главнокомандующий Закклай, к вам прибыл военный советник короля. Генерал Геральд. Он просит принять его, сэр.       — Пригласи его в мой кабинет. Я скоро приду.       — Не стоит, идёмте вместе. Я уже здесь, — раздался резкий голос из-за спины Эрвина, и он увидел перед собой высокого мужчину с русыми волосами и явно пропитым лицом. За его спиной были двое солдат с ружьями наперевес.       — Генерал Геральд, это очень неожиданный визит! И всё же весьма приятный! — сказал Даллиус, а Эрвин вежливо кивнул и отдал честь, хотя этот человек ему сразу же ни капли не понравился. Явиться с оружием в дом, где есть ребёнок?.. Это не только неуважительно, но и беспечно по отношению к нему. Генерал Геральд натянуто улыбнулся и обратился к Эрвину:       — Майор Смит, и вы здесь. Какая приятная встреча! Это, конечно же, всё упрощает, но позвольте осведомиться: какими судьбами вы оказались в доме Главнокомандующего?       — Я женюсь на его дочери, майоре Летиции, и привёз её домой. — Брови генерала дрогнули, он сам явно напрягся, и это напряжение крайне быстро пронизало всё вокруг: начиная с будто бы потускневших картин и заканчивая сузившимися глазами Даллиуса.       — Поздравляю, — довольно-таки сухо сказал генерал, и в эту же секунду коридор огласил громкий детский вскрик, окликнувший Эрвина по имени.       К ним бежал Луи. Он был одет в домашние штанишки и рубашку с коротеньким рукавом, чёрные волосы растрепались и торчали во все стороны, а серые глазёнки распахнулись, в них застыли слёзы. Эрвин наклонился и подхватил мальчишку на руки, как только тот приблизился к нему. Прижал к груди крепко-крепко, тонкие ручки обвили его шею, и её обжёг шёпот:       — Эрвин! Ты вернулся! Ты женишься на маме? Я слышал то, о чём вы говорили. Ты… станешь моим папой?       — Да, конечно! — так же тихо ответил ему Эрвин. Его сердце буквально разрывалось от радости: его принял Луи. А это как раз и самое главное. Он пережил бы разрыв с Летти в случае его недовольства, а вот ребёнок бы ненавидел ненужного ему отца, если бы они сыграли свадьбу, наплевав на детей. Эрвин и Летти — взрослые люди и вольны творить то, что хотят, а дети ничего и не сделали толком за свою короткую жизнь, чтобы заслужить подобного отношения к себе. Смит обернулся к Даллиусу и генералу и коротко спросил, не отпуская Луи: — Я пойду? — Как ему хотелось провести время с семьёй! Как сильно он желал забрать Луи, Летти и Уилла и уехать куда-нибудь подальше, сбежать от суеты и проблем!       — Майор Смит, для разговора мне нужны и вы, так что вам придётся повременить с общением с… сыном. — Он резко обернулся к дворецкому и жёстко приказал ему: — Отведи ребёнка к его матери.       Тот кивнул, и Эрвин скрепя сердце поставил Луи на пол, устланный мягким ковром, пообещав скоро прийти обратно. Луи, оборачивавшийся при этом, и дворецкий ушли, а мужчины двинулись по запутанным коридорам куда-то наверх.       Эрвин по привычке запоминал все повороты, пересечения лестничных пролётов и слуг, бесшумно проходящих мимо. Солдаты с ружьями неотступно следовали за ними. Это начинало напрягать. Неужели генерал Геральд так боится за свою жизнь, что не мог не притащить сюда этих бравых ребят?.. Тогда есть ли смысл вообще выходить из своей комнаты? Рассуждая подобным образом, Смит преисполнился неприязнью к нему.       Наконец они дошли до кабинета, Даллиус отпер его и зашёл первым, за ним — генерал, последним переступил порог Эрвин и закрыл за собой дверь. Солдаты остались снаружи.       Кабинет Главнокомандующего Даллиуса Закклая был просторным, но чересчур… аккуратным?.. Таким, что не докопаешься. Будто бы его хозяин что-то старательно прятал, стараясь скрыть сам факт этого действия. Наверняка где-то хранились важные документы, загороженные книгами, старыми уголовными делами и прочей бумажной ерундой. Генерал, однако, уж точно не мог и подумать об этом, а Эрвин лишь принял к сведению. В остальном же всего хватало: стол на резных ножках прямо напротив окна; два крохотных диванчика рядом с ним, на каждый из которых вряд ли бы поместились даже они с худым Микки и откровенно тощим Дирком; пыльный тёмно-зелёный ковёр; шкаф со стройным рядом папок с документами, расставленными строго по датам и фамилиям.       Даллиус сел за стол, Эрвин — на диванчик, а Геральд остался стоять, внимательно глядя на них. Он первым нарушил молчание, обращаясь к Смиту:       — Вы, майор, приняли на себя тяжёлую ношу, став руководителем операции по эвакуации населения Стены Мария. Вы, конечно же, храбры и можете быть лидером. Вы в меру жестоки, циничны, но невероятно проницательны и умны. Вчера вечером уже ставился вопрос о том, чтобы присвоить вам звание командора Разведкорпуса и орден Стены Сина первой степени. Всё практически решено, однако есть некоторые вопросы. Вам ведь тридцать пять лет, из которых двадцать вы служите в Разведкорпусе, верно?       — Да, генерал Геральд. — Эрвин отвечал спокойно, но его смутило то, что генерал обратился не к Даллиусу, а к нему… Неужели не с Главнокомандующим он хотел поговорить?.. Это подозрительно, ведь пришёл-то он не в его, Эрвина, дом.       — Срок изрядный, но не возраст. Шадис вступил в должность, когда ему было сорок семь. Вы же ещё молоды, более того, хотите создать семью — так считает большинство военных. Однако я другого мнения: я полагаю, что вы справитесь с Разведкорпусом и, возможно, даже сможете вернуть Стену Мария. Вашими действиями вчера было спасено множество жизней, но даже вы сами, майор, понимаете, что части людей не стоило бы уцелеть: еды на всех не хватит. Голод опасен не только для тела, но и для мозгов. Это приведёт к бунтам.       — Я и сам это понимаю, генерал Геральд. Что вы хотите от меня услышать?       — Вы должны возглавить операцию по освобождению Стены Мария в следующем году, в которой погибнут многие. Разведкорпус отправится на неё не в полном составе. Человек пятидесяти хватит. Эта жертва спасёт человечество, — жёстко сказал Геральд, и Эрвин про себя отметил, что не чувствует всю тяжесть ноши, которую готов на себя взвалить, он понимает: это ужасно, но ему придётся так поступить во имя всеобщего блага. Даллиус же, очевидно, был много мнения:       — Генерал, позвольте узнать: это уже согласовано с королём и правительством? Вы полагаете, что нет иного выхода из сложившейся ситуации? — Его голос не дрожал, но был напряжён, а пальцы нервно постукивали по столу.       — Нет. Но скоро это последует. Ваше согласие здесь не нужно, Главнокомандующий Закклай. Приказ короля и согласие майора — к тому моменту он уже станет командором — Смита. И они последуют. Королю не захочется погибнуть от рук бунтовщиков, а Эрвин не хочет лишних жертв. Мы лишь скомпенсируем возможные. — Генерал Геральд, кивнув, развернулся, чтобы уходить, явно считая, что разговор окончен, но Эрвин резко поднялся и взглянул на него сверху вниз (он был выше на полголовы), заговорив:       — С какого момента и с какой целью за мной следили ваши люди, генерал Геральд? Вы хотели поставить в известность меня и посмотреть на моё состояние после экспедиции: как ментальное, так и физическое. Вам было известно, что я направляюсь в дом Главнокомандующего Закклая. Казалось бы, случайная встреча? Нет. Посмотрели? Я не лишился рассудка и не получил ранений. — Эрвин развёл руками, как бы показывая, что он цел и невредим. — Но я не понимаю и вас. У меня нет шанса отказаться. Я бы тогда кончил так же, как мой отец. Смысл тогда что-то выяснять?       — Я вас понял, командор Смит. — Генерал молча глядел на него прищуренными глазами, в которых застыла странная эмоция. Сместь страха и трепета с гневом и ненавистью. Однако в них слабо теплилось и уважение. — Вас приставят к награде и новому званию через три дня. Вам пришлют письмо. Я сниму с вас слежку: теперь это ни к чему. Вы верны королю и стране, а не своим домыслам и выводам. Всего хорошего, Эрвин. Главнокомандующий, проводите меня.       Даллиус и Геральд вышли, первый что-то быстро сказал молоденькой служанке, и Эрвин приблизился к ней. Девушка тихим, слегка робеющим голосом обратилась к нему:       — Майор Смит, идёмте со мной. Я провожу вас к госпоже Летиции и молодому господину Луи.       Снова коридоры и наконец та комната, в которую он впервые вошёл в этом доме. Резко распахнув дверь и едва не задев ею служанку, он тут же остановился, потому что на него налетела Летти, бросаясь на шею. Её губы коснулись его щеки, и он, слегка при этом оторопев, приподнял невесту так, что её ноги оторвались от земли.       — Пойдем отсюда, она невыносима! — прошептала она Эрвину на ухо, и он бросил взгляд на Джейн Закклай. Та стояла, стиснув зубы, а маленький Луи, потупив глазки, сидел и целеустремлённо ковырял затяжку на диване. — Мне нужно отдохнуть от неё!       — Я разберусь, — шепнул Эрвин невесте и, отодвинув её с пути, резко подошёл к её матери. Та не опустила глаз и лишь ещё больше нахмурилась. Он обратился к ней: — Знаете, Джейн, вы не хотите даже попытаться принять меня, но попробуйте осознать тот факт, что я уже смог сделать счастливой вашу дочь, а это дорого стоит. Если вы хоть немного её любите, сделаете хотя бы один шаг мне навстречу. И поверьте: с моей стороны будет два. Я не сыплю обещаниями, а мои поступки уже говорят сами за себя. Вы просто не хотите признавать, что весь тот позор, который вы якобы пережили почти восемь лет назад, станет бессмысленным воспоминанием, которое вы приводили в пример своим подругам-спбетницам в качестве аргумента о том, что надо любить своих детей, несмотря ни на что, и оставаться им верной опорой. Все эти разговоры уйдут в пустоту. Вы сами угодили в сети, которые плели. В отличие от меня. Если я плету эти сети, то я сжигаю их за собой и знаю все возможные последствия. Вам этого не дано. И всё-таки вы мать. Подумайте о дочери — не обо мне! Она нашла своё счастье в жестоком и чёрством командире Разведкорпуса, а я постараюсь не быть таковым вместе с ней и нашими сыновьями.       — Уйди с моих глаз! — прикрикнула Джейн на Эрвина, и тот, кивнув, протянул руку Луи. Мальчишка тут же подскочил и схватился за неё, с доверием глядя на него. Эрвин вышел вместе с ним и потащил за собой и Летти. Выйдя за дверь, он заговорил с ней:       — Собирай Луи, мы едем ко мне домой. Сегодня же заберу Уилла и Райтона. Я не хочу тебя нервировать нашими склоками: тебе ещё хуже будет. И Луи это ни к чему. Я не понравился твоей матери.       — Пап, а вы с бабушкой помиритесь? — прервал его Луи, весьма ощутимо сжимая его ладонь.       — Обязательно. Но не сегодня. — Эрвин не сразу осознал, что именно сказал мальчишка. <I>«Папа»</i>. — Луи! Мальчик мой, я тебе обещаю: мы все станем одной огромной семьёй, пусть и не так скоро, как хотелось бы.       — А где Уилл?       — Он у моей тётушки, отдыхает. Завтра сможешь увидеть его. Договорились? — Эрвин наклонился и поднял Луи на руки, крепко обнимая его. Такой маленький, хрупкий, с сердцем, полным надежд, и столь открытой душой, его второй сын.       Летти окликнули, и она обернулась на голос. К ним спешил Даллиус. Без улыбки, нахмуренный, недовольный, он явно что-то понял и заговорил:       — Не уходите сейчас. Эрвин, ты не тот человек, который сбегает от трудностей. Я понимаю: ты делаешь это для Летти. Однако ей и Луи действительно будет лучше в моём доме хотя бы этот день: здесь наш семейный врач, привычная обстановка, прислуга, за Луи может присмотреть няня или гувернёр.       — Правда, Эрвин, не решай всё так быстро. У тебя горячая кровь, но ради меня, милый, успокойся! — попросила Летти, прижимаясь к нему и гладя его плечи. Эрвин прикусил губу и склонился к ней, удерживая Луи одной рукой. — Давай останемся!       — Ради тебя я останусь. Говорить с твоей матерью мне не о чем до тех пор, пока она не переступит через какое-то предубеждение насчёт меня.       — Договорились, — слабо улыбнулась Летти и обратилась к Даллиусу: — Отец, мне нужно, чтобы меня осмотел врач. Я, наверное, слишком измоталась, поэтому плохо себя чувствую. Но… Возможно, это что-то серьёзное. — Даллиус согласился, но посмотрел на дочь довольно-таки подозрительно. — Тогда я пошла к себе. У Луи сегодня уроки (Эрвин, мы наняли ему учителей, он теперь занимается дома: так лучше для него.) верховой езды и игра на фортепиано. Пригляди, чтобы он ничего не прогулял.       — Мама, а ты придёшь послушать, как я играю? — спросил Луи, по-прежнему обнимавший Эрвина за шею, пока тот не торопился отпускать его.       — Обязательно! — ласково улыбнулась Летти и чмокнула сына в кудрявую макушку. Тот счастливо заулыбался и пихнул в плечо Смита. — Отпусти меня, папа! — Последние слово он проговорил торжественно, смакуя каждую букву, будто желая убедить всех вокруг: вот он, его отец. И Эрвин расплылся в счастливой улыбке, позволяя мальчишке встать на ковёр. Луи тут же кинулся обнимать Летти.       Отправив её отдыхать и отведя ребёнка к его учителю, Эрвин решил заглянуть в комнату к своей невесте. Не посчитав нужным постучать, он резко распахнул дверь, чем заставил подскочить мужчину чуть старше него, одетого в белую рубашку и в тёмные брюки, склонившегося над Летти. Она лежала на просторной постели, положив руку на низ живота, и тяжело дышала. Со лба градом катился пот, а щёки, шея и грудь покрылись нездоровым румянцем.       — Теодор, это отец моего ребёнка, мой жених, пусть останется, — прошептала Летти хриплым голосом, убирая волосы с лица, когда подняла взгляд на него. Теодор кивнул и отошёл чуть в сторону, скрестив руки на груди. Эрвин, не глядя на убранство комнаты, дошёл до кровати и присел на её край, с надеждой глядя на него.       — Теодор Ричардс, я уже около двадцати лет работаю семейным врачом в доме Главнокомандующего Закклая, — представился он, протягивая руку для рукопожатия. Смит сжал её.       — Эрвин Смит, майор Разведкорпуса. Как она, доктор? — Эрвину хотелось рвать и метать не от бессилия, что он не может изменить состояние Летти и их ещё не родившегося ребёнка, а от осознания того факта, что он понимает это и остаётся совершенно спокойным, потому что все его переживания были бы бессмысленны. Давай же! Позволь эмоциям выйти наружу! Кровь кипит, но не по тому поводу!       — Летиция измождена, совсем измучена. Ей не нужен длительный отдых от каких-либо переживаний и нагрузок, но я настаиваю на том, чтобы она поберегла себя пару дней: ровно столько нужно организму. Ваша невеста, господин майор, молода и невероятно сильна, так что совсем скоро придёт в норму. А пока берегите её и вашего ребёнка. Срок небольшой, но всё-таки это ваш сын или дочь… — Врач отошёл к столу в углу комнаты и принялся смачивать белую тряпочку в миске с водой.       — Теодор, не говорите моей матери о том, что я жду ребёнка, — попросила Летти, и её рука дрогнула. Эрвин сжал её, поднимая взгляд на доктора Ричардса.       — А отцу?.. — тихо спросил тот, присаживаясь рядом с Эрвином и обтирая лицо Летти мокрой тряпочкой.       — Ему можно. Он сам скоро придёт ко мне. И главное: пока что ни слова слугам и Луи!       Теодор согласился и, попросив Эрвина позвать его, если Летти станет хуже, вышел. Та вскоре уснула.       Летти спала очень беспокойно. Эрвин же глаз не сомкнул. Она постоянно переворачивалась с боку на бок, и ему приходилось гладить её живот, тогда его невеста затихала на некоторое время. Ближе к ужину к нему зашла молодая служанка и принесла еду. Вечером приходили Луи и Даллиус (мальчишке сказали, что его мама слишком устала и решила отдохнуть — тот лишь вздохнул). Пару раз за ночь, которая, к счастью, прошла спокойно, заглянул доктор Ричардс.       Эрвин в это время думал, много думал. Он опора и поддержка Летти, пока находится с ней. Но он будет выходить за Стены минимум раз в два месяца, согласно его планам. Конечно, это один день, максимум — два. Но это понимает сам Эрвин — не Летти. Ей будет тяжело — не ему. Это его огорчает: неужели моральные принципы уже угасают? Неужели он готов позволить любимой супруге страдать из-за его отсутствия и изводить себя переживаниями? Да, готов. Это жестокая правда, которую ей придётся принять. Сегодняшний день показал: нужно отбрасывать человечность и проявлять доселе невиданную циничность. Это поможет человечеству, а значит, и самой Летти. Он это знает, поэтому совершенно спокоен. Но она… Ей требуются забота, ласка и внимания. И не только ей — их детям тоже. Эрвин изначально понимал, что так и будет, если они захотят создать семью. Однако стоило говорить и с Летти. Денег на жизнь им хватит: у него есть три небольших домика в Стохессе, которые он сдаёт за приемлемую плату (на деньги, которые Эрвин получил в наследство от родителей в восемнадцать лет, он приобрёл их и вскоре стал получать дополнительный доход; это продолжалось и по сей день); множество орденов и медалей дают ему ежемесячные пособия, только на них он мог бы прожить, не работая вовсе; но и служба в Разведкорпусе оплачивается во вполне нормальном размере.       Вопрос далеко не в деньгах, а в чувствах дорогих ему людей. Если Летти знала, на что именно идёт — а на это он надеялся, — то дети вынуждены мириться с тем, что отца постоянно нет дома. Не сказать, что в браке толка нет, но от вступления в него ничего не изменится, кроме их статуса в обществе. Что ж, это необходимость. Эрвин не оставляет надежд на то, что человечество будет спасено в ближайшие десять лет. Он бы добился своей цели и мог бы отправиться в путешествие со всей семьёй. Возможно, запланировал бы ещё детей с Летти. Но что уж загадывать. Эрвин сделает всё ради свободы человечества, уничтожения титанов. Погибнет, если потребуется. А Летти продолжит хранить память о нём и бережно её оберегать. Несмотря на все эти цели, ему бы очень хотелось увидеть не только, как растут его дети, но и понянчить внуков хотя бы от Уильяма…       Утро началось для него с затёкшей шеи и лучей солнца, осветившего лицо Летти. Один лучик прокрался по чёрным волосам, скользнул по лбу, пересёк бровь и утонул в пушистых ресницах. Глаза распахнулись и тут же закрылись. Летти скользнула под одеяло с головой, и Эрвин вместе с ним усадил невесту к себе на колени. Она выпуталась из него и обхватила шею жениха, прильнула к его губам и прошептала:       — Милый, спасибо, что не отходил от меня этой ночью. Я жду от тебя ребёнка и собираюсь за тебя замуж. Я выношу нашего малыша и рожу его здоровым Я обещаю, что наша семья будет такой же большой, в какой ты вырос. Мы будем счастливы! — Она вновь крепко прижалась к нему, пряча лицо в его шее, и Эрвин погладил её по спине. — Ты не понравился моей матери, но с тобой-то жить мне! Пусть она будет недовольна, но я люблю тебя! И плевать я хотела на её мнение. Ты понравился даже моему отцу! А главное — мой сын зовёт тебя папой.       — Я тоже люблю тебя, родная. Ты даже не можешь представить себе, насколько сильно! — сказав это, Эрвин повалился на кровать, Летти устроилась у него на животе и склонилась к его губам снова. За поцелуями и объятиями к Эрвину пришло осознание: натянутые струны в отношениях также имеют свойство ослабевать…