***
В министерстве Даллиус усадил Эрвина в своём кабинете, выделив ему свободный стол, и тут же ушёл по делам, а он принялся за отчёт. Часа через два непрерывной работы молодая девушка, секретарь Даллиуса, принесла ему горячий чай и ушла. Эрвин вновь остался один и задумался, глядя ей вслед. Говорят, она любовница Главнокомандующего. Враньё или нет, но он не собирался ни поддерживать слухи, ни отрицать. У этой девушки есть ребёнок, и вскоре после родов она получила место секретаря Главнокомандующего. Может быть, сам Даллиус постарался, но что толку? Для него этот человек — пример мужества и умения быстро принимать решения, когда на кону стоит немало жизней. А изменяет он жене или нет… не важно? Нет, важно. Не для всего его окружения, но для Эрвина лично. Он сам никогда не позволял себе, будучи в отношениях с женщиной, изменить ей с другой. Если он любил, то до самого разрыва с ней, а если нет, то и вовсе избегал её, не желая рушить жизнь. Однако нельзя ставить себя на место другого, когда вы так отличаетесь, хоть этого и не заметно на первый взгляд. Пока мысли роем метались в его и без того загруженной голове, Эрвин растерянно дописывал отчёт, всё острее ощущая, как ему хочется вернуться к себе в штаб. Стул неприятно упирался в поясницу, в коридоре был постоянный шум, за окнами тоже. Эрвин был тем человеком, который ценит свой комфорт, но может от него отказаться, когда потребуется. И всё же ему не нравилось в министерстве. Он точно не согласился бы здесь работать хотя бы потому, что на первом этаже не буйствует Микки, ничего из очередных экспериментов Ханджи не взрывается за стенкой, Летти не лезет к нему на колени, не оттягивает пряжки ремней УПМ, не пахнет медицинским спиртом из кабинета Дирка, не гремят его инструменты, а за окном не поют птицы и не шелестит трава. Во всех этих звуках и запахах наблюдалась невероятная идиллия, столь полюбившаяся его сердцу за двадцать лет. Теперь же он будет в ней главным, будто дирижёр на представлении, по мановению лёгкой руки которого смычки и пальцы двигаются по струнам. Так будут двигаться его солдаты по полю боя, а он ими управлять… Поглошённый этими рассуждениями, он отвлёкся от работы, и лишь дуновение ветра и постукивание каблуков сапог заставили его поднять голову: дверь открылась, и вошёл тот человек, которого он меньше всего ожидал увидеть… — Эрвин, — тихо проговорил Шадис. Измученный, с синяками под глазами, он на удивление не кричал, не размахивал кулаками, а покорно ожидал ответа своего бывшего боевого товарища на немой вопрос. — Кит, — сказал Эрвин, поднимаясь на ноги и подходя к нему. В одно мгновение все мысли улетучились — Я виноват и извинюсь только за то, что ударил тебя, но не за свои слова: они были правдой. — Он был удивительно красноречив перед толпой, которой необходимо управлять, но потерялся перед этим… стареющим и больным человеком. Больным не телом, но душой. Он устал и потерял все свои силы в изнурительной борьбе с титанами. Шадис кивнул и обросил взглядом Эрвина: — К тебе идёт Закклай, он серьёзен. Удачи, — и он натянул на себя язвительное выражение лица, полное ехидства и злобного негодования, привычного для него, а затем продолжил: — Я узнал, что Летти жива. — Я женюсь на ней. Приходи на нашу свадьбу, не смей отказываться, — резко сказал Эрвин. — Мы отправим тебе письмо. Прости, я не в себе после такого, поэтому не могу сказать всего, что хочу. — Я подумаю, — согласился Шадис, вновь меняя выражение лица на обессиленную маску страданий, и практически сразу же в дверь вошёл Даллиус: — Эрвин, торжественное награждение будет ровно тогда, когда военная верхушка ознакомится с твоим отчётом и решит, кого повысить в звании, какие ордена вручать. Поторопись. Если успеешь, то женишься уже в звании командора. Эрвин согласился и вновь терпеливо принялся за свой отчёт, но уже не в гордом одиночестве: Даллиус стал перебирать какие-то бумаги, лежавшие на столе, как только Шадис вышел. И наконец ближе к часу дня Эрвин разогнулся и поставил жирную точку. Он поднялся и потянулся. Спина прохрустела. Один за другим позвонки вставали на место, будто бы призывая и его вернуться сперва домой, к Летти и к детям, а после в штаб… Эрвин отдал отчёт Даллиусу, и тот передал его через секретаря к генералу Геральду. Оставалось лишь ждать… К Летти Эрвин поехал не сразу, покинув Даллиуса: он хотел увидеть своего старшего сына. Ещё издалека он заметил, что в окнах мелькают силуэты его родни. Двери дома ему открыла Аннет, бледная и испуганная: — Эрвин, милый, проходи, — прошептала она и вытерла блестящие толстые щёки тыльной стороной ладони. — Уилл почти ничего не ел сегодня. Райтон мне не рассказывает, что с ним. Извини, что так беспокою тебя. — И Аннет повела его через прихожую на второй этаж дома. Эрвин даже не глянул на дядю, на двоюродного брата с его семьёй, сидевшими на кухне: он спешил к сыну. Хоть его и не прошиб холодный пот, а руки не тряслись, но сердце дрогнуло. Войдя в комнату к сыну, Эрвин увидел, что тот сидит на кровати с обнажённым торсом, с перевязанным животом, читая какую-то книгу. Райтон стоял спиной ко входу, и первым обернулся к дяде: — Ты пришёл. Уиллу стоит больше отдыхать, — выпалил он, скрещивая руки на груди. — Швы едва не разошлись этой ночью. — Эрвин кивнул. Уилл молчал, опустив голову, а взгляд его застыл в одном месте, не скользя по строчкам. Его губы сжались в тонкую линию, и брови нависли над недовольными глазами. Эрвин махнул Райтону, чтобы тот вышел, и присел на кровать к сыну. — Что? — коротко спросил он. — Ничего, я не в настроении, уходи. — Уилл резко захлопнул книгу и отбросил её на край кровати, с яростью глядя на отца. — Я не уйду. Что случилось? — всё так же спокойно задал вопрос Эрвин, кладя руку на колено сына и сжимая его. — Ты же согласился, чтобы я оставил тебя у тётушки, а сам поехал с Летти. Твоё мнение по этому поводу изменилось? — Изменилось моё мнение о тебе! — неожиданно воскликнул Уилл и дёрнулся, отодвигаясь от отца. Светлая чёлка упала на лицо. — Ты же бросил своих племянников! Мне всё рассказал Жак! Он приходил ко мне, пока все отлучились! И всё рассказал! Всё! А ты и словом не обмолвился! Какой же ты отец после этого?! Тебе плевать на всех, пока это не коснётся тебя! — Позволь мне сказать тебе пару слов. Не осуждай меня, Уилл, если не знаешь всей правды. Ты в курсе, что я не имел ни малейшего понятия о том, что мои племянники и сестра нуждаются хоть в чём-то? — Уилл промолчал, но выражение лица не изменилось. — Нет, ты этого не знаешь. Я виню себя сам, не вини хотя бы ты, Уилл. Более того, не нужно во всём полагаться на слухи. Я никого не бросал. Если я не бросил тебя, когда ты родился, если не бросил Летти, когда она забеременела, если не бросил Райтона, когда он нуждался во мне, то почему я должен был оставить детей, моих племянников?.. Ты понимаешь, в чём посмел меня укорить? — Уилл всё ниже склонял голову, а Эрвин придвигался к нему, желая заглянуть в наглые голубые глаза. — Парни в твоём возрасте могут ранить неосторожно брошенным словом. Моя задача как любящего отца простить тебя и показать, где именно ты не прав. Я тебя прощаю за твои слова и не вынуждаю просить прощения самого: тебе тяжело это сделать в силу возраста, но я люблю тебя, Уилл. — И Эрвин быстро схватил сына и прижал его к себе, крепко обнимая, не позволяя тому вырваться. Через секунду холодные руки опустились ему на спину. «Всё хорошо. Он меня простил». — Вот видишь, — улыбнулся Эрвин, отстраняясь. Я сейчас поеду к Летти, я ей обещал. — Езжай, — уже равнодушно согласился Уилл. — Луи передавай привет. Когда они с Летти переедут к нам? — будто бы невзначай поинтересовался он. — Она хотела позже, но я заберу их сразу после свадьбы. Правда, им нужно куда больше, чем нам с тобой: гувернёр, служанки. К служанкам обещай не приставать. — Уилл заулыбался самой естественной улыбкой, которую только можно себе представить, и согласился, кивнув головой. — Хорошо бы собаку завести. Помнишь, я просил несколько лет назад? Эрвин просиял: — У Летти есть щенок, я его не видел, но всё очень просто разрешилось. Я рад, Уилл. — Тот опустил взгляд. — И знай: ты всё равно останешься для меня самым дорогим человеком, что бы ни случилось. Уилл вновь уткнулся в Эрвина плечо. Его первый сын немногословен, быстро загорается идеями и так же быстро теряет к ним интерес, а потому ему нужен отец как мудрый наставник, как опора и поддержка. Что будет, когда родится его с Летти ребёнок? Изменится ли его отношение к старшему сыну? Да, но в какую сторону? Однозначно он сможет сказать только спустя время. И всё же в нём самом что-то надломилось. Что-то неуловимое, такое хрупкое теперь разрушилось. Надежда не умерла, вера не погибла, а любовь уж точно не иссякла. Но холодные костлявые пальцы сжимают его сердце. Сжимают, замедляя его ход, останавливая быстрый ток горячей крови, освежая голову. Мысли стали холоднее, но не медленне, расчётливее. Эрвин всегда мог оценить себя и свои мысли без самовнушениия, правду говорил он и людям, его окружающим. Но её он доносил осторожно, боясь обидеть. Сейчас он стал готов уничтожить ей человека, ведь правда сможет изменить мир.Глава 25. По возвращении
14 июня 2023 г. в 17:51
Примечания:
Глава не слишком двигает сюжет, но раскрывает всех героев.
Считаю нужным предупредить, что с 20-ой главы я работаю без бет.
Всем приятного чтения!
Умывшись, Летти сообщила, что чувствует себя хорошо и готова спуститься на семейный завтрак. Эрвин решил не препятствовать этому и молча продолжал сидеть на кровати, подперев подбородок руками, пока Летти вышла в гардеробную.
Он наконец-то смог рассмотреть её комнату. Над его головой висел нежно-голубой балдахин с какими-то кружевами по краям. Кровать была такой мягкой, что он едва не тонул, сидя на ней, и очень широкой; пуховые подушки улеглись в изголовье. Рядом с кроватью стояла тумбочка из светлого дерева, на которой Эрвин заметил рисунок в раме. Взяв его и поднеся поближе к глазам, он увидел на нём Летти с Луи на руках, которому, если судить по внешнему виду, едва исполнилось три года. Она сама выглядела куда моложе. Или это художник постарался?.. В углу стоял стол, на котором были аккуратно сложены по папкам документы, старые уголовные дела; перьевая ручка застыла в чернильнице, оперевшись на стопку книг.
Напротив него, у другой стены, стоял комод, на котором устроился футляр со скрипкой (а он так и не купил ей новую!), над ним висели полки с маленькими растеньицами в белых горшочках. По стенам — картины с изображением озёр. Вся комната была светлой: начиная от деревянной мебели и дверей и заканчивая нежно-голубым покрывалом на кровати, стены выкрашены в белый, а потолок расписан на манер неба.
Эрвину всё нравилось, но любопытство взыграло в нём — он, поднявшись, за несколько широких шагов преодолел расстояние до двери в гардеробную и с интересом заглянул туда. Летти ещё не оделась, но натягивала чулки, и Эрвин невольно засмотрелся на то, как тонкие пальцы скользят по крепким ножкам и белый щёлк останавливается на середине бедра, легонько зажимая его резинкой, отчего появляется бугорок прямо над ней, который хочется немедленно потрогать, погладить, поцеловать.
— Любуешься? — поинтересовалась Летти, усаживаясь на невысокий стул и закидывая ногу на ногу.
— Не смог удержаться. — Эрвин подошёл к ней и осторожным движением поднял её и поставил на этот стул — их лица оказались почти на одном уровне. Летти, чьи глаза были чуть выше его макушки, склонилась к его волосам и запустила в них руку:
— Ни одного седого волоса, ни одной залысины. А ведь нервы, стресс!
— Ты будешь одеваться? Я помогу тебе выбрать, что надеть. — Эрвин чуть отклонился назад, чтобы видеть её лицо, и опустил руки на её бёдра. Она вильнула ими. — Потом мне надо будет отлучиться с твоим отцом в министерство. Я думаю, за пять часов непрерывной работы мне под силу написать отчёт. Затем я забираю тебя, Луи, Уилла, Райтона, и мы переезжаем ко мне. Семейный врач есть и у моей семьи (он живёт в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома), я с ним договорюсь, и он поработает у меня на постоянной основе, чтобы присматривать за тобой, пока Райтон будет на работе. Если Райтон сам, конечно же, согласится приглядывать за вами с детьми в свободное время. Он и роды принимал, и раны обрабатывал. Сама понимаешь: один врач на деревню. У Луи, кажется, есть гувернёр? — Летти кивнула. — Он может и пожить у нас. Двух служанок хватит, чтобы держать дом в чистоте и помогать тебе с готовкой. Возможно, кто-то из твоих согласится. Нет — наймём других. Учителя могут приходить либо ко мне домой, либо Луи будет заниматься в доме твоего отца. Я всё предусмотрел?
— Ты собак любишь? — неожиданно для него спросила Летти, Эрвин даже слегка растерялся:
— Да как-то без разницы. А что?
— У меня есть щенок, бестолковая дворняжка, конечно, но к чужим он относится уже с подозрением. Я бы хотела забрать и его.
— Знаешь, в чём дело, милая. Меня не будет дома практически постоянно. — Летти кивнула, и у него отлегло от сердца: она всё понимает и готова принимать эту судьбу. — Если Уильям вступит в Военную полицию, то тоже будет дома. Так что спрашивать тебе у него. Я-то не против.
— А так… ты действительно продумал всё до мелочей. Только у меня есть просьба: сначала ты всё устроишь, а потом мы с Луи переедем к тебе, ладно? Чтобы всё уже было готово к нам. И ещё… — У неё заблестели глаза. — Я не хочу тебя торопить, потому что это ни к чему, но свадьбу нужно сыграть побыстрее: я беременна, живот начнёт расти месяца через три.
— На твоих плечах будет выбор платья. И ещё составь список тех, кого именно ты хочешь видеть на нашей свадьбе. Мы обговорим его и отправим пригласительные. Скажи, какую ты хочешь свадьбу — и, пожалуй, всё. Остальное я решу сам, а через две недели ты назовёшься Летицией Смит. Если, конечно, наши друзья да и все вокруг готовы к свадьбе после такого…
Летти чмокнула его в горбинку на носу и принялась шуршать в бесконечной мешанине из платьев, рубашек, висящих на вешалках в шкафу в довольно-таки беспорядочном состоянии. Эрвин, у которого было совсем немного одежды, развешивал её строго по цветам, а потому поменял некоторые вещи местами — Летти лишь улыбнулась.
— Я не хочу раздражать лишний раз свою мать, поэтому нужно надеть что-то женственное. Мама прекратила службу давно, а сейчас почему считает, что женщины в форме второсортны. — Она выудила тёмно-синее платье в пол. Эрвин поджал губы, и Летти хитро прищурилась, однако, поняв его уж точно не совсем так, как надо. — Мы не подростки, чтобы идти наперекор родителям.
— Тебе в брюках и рубашке было бы удобнее. Это платье будет узко в плечах и груди — даже на глаз заметно. Ты же сама понимаешь, что сейчас тебе нужно заботиться только о своём комфорте. — Эрвин отобрал у неё вешалку и повесил платье обратно, а затем выудил другое — светло-голубое, с глубоким вырезом. — А это? Свободы уж точно достаточно. — Его настроение почему-то становилось игривым. Наверняка защитная реакция организма, шок после пережитого сказывается.
— Ей не понравится, но тебе должно. — Летти приложила его к груди, немного постояла перед зеркалом и наконец стала одеваться. Эрвин не отворачивался и успел рассмотреть каждый изгиб тела, все мышцы, прежде чем они скрылись под голубой тканью.
Платье шло Летти, и Эрвин продолжил любоваться. Иногда, после всех ужасов войны, хотелось посмотреть на что-то красивое: на ручей, на лес, на любимую женщину, в конце концов. А ведь она была так прекрасна: глубокое декольте открывало ключицы, больше напоминающие мужские, чем женские (под платье явно должна была быть надета рубашка); по-мальчишески округлое лицо, на котором лукаво поблёскивали серые глаза; чёрные вьющиеся волосы подстрижены, как у него. Что уж говорить, Летти — самая красивая женщина для него. Более того, она мать его ещё не родившегося ребёнка.
— Пошли, — тихо сказала Летти, беря его за руку и поднося её к своему лицу. Эрвин ласково провёл по её щеке и крепко прижал свою невесту к себе. Она уткнулась в его грудь, а он, дотянувшись, провёл рукой по её животу. Ждать недолго. Что значат эти восемь-девять месяцев по сравнению со всей его жизнью?
Эрвин отстранился, и они пошли вниз. На лестнице они столкнулись с дворецким, который, бодро поприветствовав их, казалось бы, немного опешил, завидев глубокий вырез Летти, но ничего не сказал.
— Смотреть-то не на что, — фыркнула Летти, когда тот удалился, и Эрвин легонько сжал её пальцы, не желая ни возражать, ни соглашаться.
Дойдя до обеденной залы, Летти остановилась перед закрытыми дверями и, проподнявшись на цыпочки, чмокнула Эрвина в щёку, явно желая, чтобы он успокоился. Они вошли.
Обеденная зала отличалась от других комнат лишь достаточно длинным овальной формы столом (те же светлые стены, те же подсвечники, цветы и картины), из сидящих за которым Даллиус первым заметил их с Летти и поднялся с места, широко разводя руки в стороны, как бы призывая подойти ближе.
Летти широко улыбнулась и лёгкой походкой подошла к отцу. Джейн молчала, глядя в свою тарелку, в которой лежала ещё не тронутая яичница, но не на дочь и нежеланного зятя, а Луи под строгим взглядом гувернёра, мужчины лет сорока пяти с очень прямой спиной и высоко вскинутой головой, но с невероятно добрым лицом, не смел и пошевелиться, лишь проронив:
— Доброе утро, маменька.
Летти провела по волосам сына, проходя мимо, а Эрвин медленно шёл за ней, даже не пытаясь прятать глаз от сурового взгляда Джейн, который она подняла на него в ту же секунду, как заметила.
— Садитесь, садитесь, — рассеянно проговорил Даллиус, задумчиво запуская руку в бороду. Эрвин, севший напротив Джейн, смотрел в её карие глаза, такие пустые и в то же время полные неизвестно чем вызванной ненавистью. Они были холодными, чуждыми для любви. Неужели эта женщина, которая смогла стойко пережить потерю сына и всё случившееся с её «непутёвой» дочерью, способна так возненавидеть человека, который не только спас добрую половину человечества каких-то несколько часов назад, но и твёрдо решил жениться на Летти? И что же в ней такого нашёл Даллиус много лет назад? Возможно ли, что за этой внешней стойкостью и презрением раньше скрывалась чуткая душа? Вероятнее всего, так и было, но раньше. Сейчас же Даллиус и Джейн существуют как бы отдельно друг от друга: не говорят «мы», он увлекается молодыми девушками и служанками, а она негодует из-за ушедшей молодости.
— Отец, Эрвин сказал, что вы с ним поедете в министерство, чтобы разобраться с отчётами. Это так? — прервала Летти напряжённую тишину.
— Да, это ненадолго. После обеда он вернётся к тебе.
Летти поджала губы, и Эрвин под столом опустил руку на её колено, ласково погладил его, как бы успокаивая её, но та ещё спустя мгновение уже улыбнулась и подставила щеку под его быстрый поцелуй.
Завтрак прошёл в молчании, а после Эрвин с Даллиусом засобирались в министерство. Летти проводила их до дверей и смотрела, как они надевают верхнюю одежду. Маленького роста, худая и бледная, она вызвала у Эрвина неожиданный приступ сочувствия, и он крепко обнял её, чувствуя, как колотится её сердце.
— Пойдём, — сказал Даллиус, открывая входную дверь и ожидая Эрвина, но Летти не позволила жениху хоть что-то ответить или сделать. Она подошла к отцу и тихо произнесла:
— Я тебе не успела сказать, и Эрвин считал, что нужно повременить, но… — Она обернулась на него, и Эрвин, прекрасно понимая, что его невеста хочет сказать, кивнул. — Я жду ребёнка.
— Летти, — лишь выдохнул Даллиус. Ещё несколько секунд они втроём стояли молча, и Эрвин первым заговорил:
— Мы не планировали так скоро, и я виноват, что Летти забеременела, но вы не представляете, как сильно я её люблю и как хочу от неё детей.
— Я рад, — выдавил из себя Даллиус, рассеянно пожимая плечами, и обнял дочь, по-прежнему стоявшую с потухшим взглядом и низко склонившую голову. Та буквально расцвела и счастливо заулыбалась, утыкаясь в плечо отца. — Ты, Эрвин, хороший человек, приносящий только беды, но, может быть, в этот раз всё сложится по-другому, — хмуро заметил он.