Дотянуться до мечты

      Когда наконец настал день свадьбы, Эрвин чувствовал себя невероятно измотанным и уставшим. Вернувшись в штаб вскоре после награждения, он принялся решать множество дел, которые неожиданно накопились. Ему пришлось подписывать документы о том, кому нужен отпуск по болезни, кто хочет уйти из Разведкорпуса. В постоянной суете Эрвин даже пару раз серьёзно задумался: к величайшему удовольствию Летти, ему действительно требовался секретарь, чтобы сберечь собственное драгоценное время.       Сама она находилась в столице, проводя время за подготовкой к свадьбе вместе с матерью, которая, к слову, не оставила надежды на разрыв с нелюбимым зятем, даже не подозревая о беременности дочери. Ему эта суета была не слишком интересна. Его не волновало то, какие цветы будут украшать зал в доме Закклая, где они отметят празднество, какой он наденет пиджак и не стёрлись ли единственные парадные туфли. (Правда, Уиллу он всё-таки купил костюм, а Луи — новые ботиночки, но не в качестве необходимости для свадьбы, а желая порадовать детей полезными вещами, чтобы сделать хотя бы какую-то малую долю от общих дел.) Успокаивало одно: Эрвин, по настоянию невесты, не должен был видеть её платья до церкви, а потому избежал совместных мук его выбора, поиском подходящей ткани, украшений к нему, просто оплатив услуги портнихи.       В штабе никто и не догадывался о том, что у него на душе, о всей тяжести предстоящей женитьбы не в страхе потерять свободу, а в слишком позднем осознании личности его невесты. Дирк, поглощённый мыслями о новорожденной дочери и раненых солдатах, проводил время в уколах, осмотрах, перевязывании ран и беготни на почту, чтобы поскорее узнать, не пришло ли письмо из дома. Микки, погрузившийся в полное безразличие ко всему, ходил то в местные пивные, то по борделям. Иногда он до самого обеда не вылезал из комнаты, предоставленной ему по получении должности капитана отряда, с молоденькой девушкой и ужасно обижался на укоры своего командира, построения которого он пропускал. Ханджи и Моблит одновременно подали заявления на отпуск, и Эрвин скрепя сердце подписал их. На следующий же день оба «сумасшедших голубка» уехали. И лишь Леви оставался прежним — хмурым и равнодушным. Эта особенность и неизменчивость вопреки всему поражала.       — Ты надел кольцо, Эрвин, — однажды заметил он, когда принёс ему документы, доставленные из министерства. — Вы с Летти женитесь?       — Да, — коротко отозвался Эрвин. — Мы назначили дату свадьбы на шестое сентября, через месяц. Она хочет пригласить тебя.       — Пусть приглашает, — согласился Леви и присел на стул перед его столом, немного подумал и произнёс: — Эрвин, солдаты долгое время были в панике, а когда ты стал командором, то воодушевились: они всё время говорят о переменах.       — Перемены будут хотя бы потому, что погибли многие, а многие ещё вступят в Разведкорпус. Бывшие кадеты сейчас в раздумьях: кто-то испугался, а кто-то готов бросить вызов титанам и отомстить за погибших друзей, родителей, братьев и сестёр. Меня пугает другое. — Эрвин поднялся со стула и подошёл к окну, сложив руки на груди. Он вгляделся в собственное отражение и ужаснулся: глаза впали, а скулы обострились, через ослабленный ворот рубашки виднелись выступившие ключицы, на шее проступило каждое сухожилие. Но затем горько усмехнулся. — Не всех в состоянии прокормить государство. Нам не удалось собрать с полей бо́льшую часть урожая, прежде чем потерять больше половины посевных площадей. Голод ударит внезапно. Это опаснейший враг, предвестник долгой и мучительной смерти, в первую очередь, внутреннего мира человека, когда он готов уподобиться животному, чтобы добыть кусок хлеба, убив другого. Сам подумай: люди умирают слишком часто из-за титанов, от голода и болезней. Они не должны гибнуть от рук таких же, как они. Это противоестественно. Я знаю: ты убивал. И данное явление худшее, что могло случиться с тобой, что может случиться ещё со многими другими. Что отличает тебя сейчас от той же лисицы, Леви? — Парень, как Эрвин заметил в отражении, покачал головой. — Ты не захочешь сразу убить, едва заметив на своём пути первого встречного. Ты поразмыслишь, а животное сразу бросится. Мысли, Леви, мысли. Убивая, мы отбрасываем человечность, в секунду убийства не чувствуем ничего и не думаем ни о чём. А кому это свойственно? Дикому зверю. Вот простая истина! Чем чаще убиваешь, тем меньше думаешь, тем больше погибаешь как личность! Этим и опасен голод — полной потерей себя самого.       — А ты заранее готовишься, как я погляжу? — едко заметил Леви, и Эрвин неожиданно для них обоих с особенной желчью в голосе рассмеялся:       — Не намеренно. Я забываю поесть. После свадьбы возьму отпуск на некоторое время. Там уж Летти меня без еды не оставит. — И он сел обратно за стол, вновь лучезарно улыбаясь. Леви, очевидно, не пожелал поддерживать предыдущую тему, быстро перескочив к другой:       — Поговори с Майком. Он пристаёт к каждой девушке, которая проходит мимо. Причём и к прошлогодним кадетам. Они совсем ещё дети, если уж на то пошло, и легко ведутся на его обаяние. — Он поднялся. — Летти тоже не помешает от него отгородить. Он питает к ней особую слабость и привязанность, как ты сам знаешь. — И вышел.       Эрвин проводил его взглядом до дверей и опустил голову на руки: только этого ему не хватало. На следующий день он, несмотря на все страхи, подписал документ о переводе Летти в секретари, твёрдо решив: Микки больше для него не друг, если посмеет посягнуть на его невесту.

***

      Эрвин не верил в Бога, не любил церквей и в неё пришёл лишь по обычаю, необходимость которого он не понимал, поскольку ещё утром с Летти отнёс документы в контору, где они получили официальный статус мужа и жены. Духовная составляющая, благополучно покинувшая его жизнь после смерти отца, не могла вступить в неё обратно. Эрвин не отрицал существования Высшей силы, но не готов был и подтвердить его. Лишь ради спокойствия невесты он дождался её у дверей церкви вместе с сыном и остальными гостями, с которыми он не слишком желал общаться. Большинство из них было представителями высшего общества, богатыми торговцами, чиновниками, генералами. Одна важная дама, крупная пятидесятилетняя женщина, вконец измотала Эрвина упорными расспросами, не собирается ли он пользоваться положением зятя Главнокомандующего ради благополучия Разведкорпуса.       Когда экипаж Летти подъехал и она вышла из него, опираясь на руку Закклая, надевшего мундир со всеми орденами и красной лентой, перекинутой через грудь, Эрвин с некоторой радостью для себя ощутил, как его губы, плотно сжатые и оттого побелевшие, дрогнули. Что уж говорить: Летти была прекрасна в своём простом белом платье с открытыми плечами, свободным кроем и лентой под быстро вздымавшейся грудью. Что-то кольнуло его сердце, слабое, но в то же время радостное. Что же именно? Он не понимал, но ощущал проявление некоторых изменений, возвращавших его к минувшему счастью…       В церкви всё же он равнодушно дал клятву, стойко выслушав все молитвы, посвящённые трём Стенам, поцеловал их портреты и наконец поехал с женой в её дом.       Всё это время Летти не отпускала его руки, и Эрвин чувствовал всем своим телом, как она доверяет ему, и это слепое доверие смогло хотя бы немного растопить его ещё недавно охладившееся к ней сердце. Уже выходя из церкви, он ощущал, что, несмотря на все её ошибки во взглядах на жизнь, он способен её полюбить. Вновь ощутить: вот она, та самая, с которой ему под силу прожить долгую и счастливую жизнь.       По прибытии в дом Закклая они станцевали свой первый супружеский танец, во время которого Эрвин мог себе позволить только любоваться женой и сосредоточенно думать об их совместной жизни, а очнулся от своих мыслей он уже за длинным столом, во главе которого сидел вместе с Летти. Справа от него пустовало место тестя, отдававшего последние указания дворецкому. Джейн на соседнем стуле, единственная из присутствующих печальная и крайне недовольная, молча слушала сидевшего подле неё Нила Дока, на приглашении которого настояла Летти по причине их длительной совместной службы. Шадис рядом с ним корчил некое подобие улыбки, кивая некоторым знакомым за столом. Со стороны Летти Луи под неизменно строгим, но ласковым взглядом гувернёра сидел ровно и сиял от радости. Его кругленькие щёчки и небольшие глазки постоянно приходили в движения от смеха. Уилл, склонившийся к брату, надменно красивый, с правильными чертами лица, отпущенными до плеч пушистыми волосами, в костюме и с небольшим орденом, прикреплённым к отвороту, ловил на себе взгляды незамужних дам. Райтон (ему Эрвин тоже купил некоторые вещи), по-прежнему болезненный и утомлённый, глядел на них, сложив руки на коленях и изредка краснея, когда возбуждённые шепотки затрагивали личность «молодого родственника жениха». Подле него Аннет и Патрик Смит нервно озирались по сторонам: их уже поношенные одежды не могли сравниться с лучшими платьями, сюртуками и мундирами собравшихся, а оттого и вызывали в них трепет. Дирк, Майк и Леви, в основном, говорили только друг с другом, но иногда их разговоры доходили и до Эрвина.       Остальных же он почти не знал.       В зале царила праздничная атмосфера. Музыканты играли на скрипках, раздавались звуки фортепиано, и изредка подавала голос флейта, официанты сновали вокруг стола, поднося различные блюда, которые, к слову, не могли указать на всю плачевность сложившегося положения, через каждые несколько минут читались тосты, слова которых Эрвин довольно быстро забывал, поскольку ничего нового для себя не находил. Лишь, когда заговорила Аннет, он заинтересованно поднял голову и принялся слушать под смолкающий гул разговоров и смеха.       — Эрвин, милый мой, больше двадцати лет назад мы с Патриком забрали тебя с твоим братом и сёстрами в наш дом. И сейчас я не могу не нарадоваться, потому что вижу, каким ты вырос, сколько ты всего сделал, а особенно за последнее время. Твои родители могли бы гордиться тобой, а теперь, когда ты наконец решился создать семью, то и вовсе вдвойне. Я уверена, Летиция, они полюбили бы тебя… — Летти, сжимавшая руку Эрвина, лежащую на столе, с грустной улыбкой взглянула на него. — Я желаю здоровья вам и вашим детям и чтобы вы смогли увидеть, как они растут, ведь это и будет настоящим счастьем для родителей. За вас! — она, утирая слёзы, подняла бокал трясущейся рукой, и все повторили её жест.       Вновь возобновились разговоры, и Эрвин не сразу услышал, как к нему обращается Летти:       — Давай выйдем? Мне душно, — тихо прошептала она, когда он наклонился к ней, чтобы лучше расслышать. — Хочу подышать свежим воздухом.       Эрвин кивнул и поднялся со своего места, протягивая руку Летти. Она оперлась на неё и счастливо улыбнулась. В этой её улыбке, такой наивной и открытой, было что-то, что заставило его и самого начать так же глупо улыбаться.       Отделавшись от пьяного Микки, который норовил пойти с ними, они прошли через длинный коридор и вышли на улицу. Эрвин набросил тёплый платок, который до этого взял со спинки стула, даже не осознав этого, на плечи Летти и обнял её со спины, остановив руки на животе. Он немного поводил по нему, но никаких изменений не обнаружил и лишь крепче прижал её к себе.       На заднем дворе шелестели деревья, на ночном небе сияли звёзды, в комнатах дома играла музыка, шумели гости, но он чувствовал невероятное умиротворение в этой осенней тишине.       — Спасибо, Эрвин. Я всегда хотела тебе это сказать, ведь ты мне показал то, в какого неидеального мужчину я могу влюбиться без памяти и забыть прошлое. Ты холоден со всеми, но со мной ты позволяешь себе быть настоящим, нежным и заботливым. Я счастлива, что именно ты, Эрвин, мой муж и отец нашего ребёнка. Мне легко тебе довериться, и я знаю: ты сделаешь всё для нас, для нашей семьи. — Она, вытерев слезу, скатившуюся по щеке, крепко сжала его руки и потянулась за поцелуем, но Эрвин приложил палец к её губам, останавливая. Что-то внутри него умирало, поднималось, разрывалось и бушевало с новой силой. Щёки запылали, сердце заколотилось, и свой голос он слышал будто со стороны:       — Мне горько признавать, что ещё несколько часов назад я думал, что поторопился с нашей свадьбой. Ты знаешь, что я легко лгу, но с тобой желаю быть честным. Я боялся, да. — Он тяжело вздохнул и поднял голову, глядя на звёздное небо. Глаза стало щипать. — Я впервые испугался взять ответственность за тебя, за нашего ребёнка, потому что мне стало страшно, что вы будете страдать от моей бесчувственности, от моего безразличия. Мне стыдно и за все слова, которые могли тебя оскорбить, ранить, унизить. Ты моя жена. Пусть ты не станешь моей опорой, но ты и не должна. Я буду твоим сильным плечом, а наша семья не станет отягощать меня. Я твой муж, я твой командир, и мне, но никак не тебе необходимо быть сильным. Я этого не понимал ещё на награждении, но был слишком горд, чтобы поговорить с тобой. А ты всё понимаешь. Прости меня! — Эрвин ощутил, как его щеки стали влажными. Он поднёс руку к одной из них и взглянул на пальцы. Они были влажными. Что это?.. Слёзы. Ему не приходилось плакать со смерти отца, когда он дал себе слово избавиться от всех слабостей. Теперь же он, взрослый мужчина, посвятивший двадцать лет своей жизни борьбе с титанами, плачет, потому что… «Почему я плачу? Потому ли, что женился? Нет, лишь потому, что моя жена не заслуживает меня!». — Летти, я не становился на колени перед королём, но опускаюсь на них перед тобой. — Он медленно встал на колени и уткнулся лбом в живот Летти. — Я тебя люблю, слышишь? Прости меня! Прости за всё!       — Эрвин, ты чего? — Он ощутил, как мягкая рука опускается на его голову и ласково ворошит волосы. — Я знала, в кого влюбляюсь, и меня множество раз предупреждали, что ты не ценишь почти никого, но ты мне дорог. Встань же. — Он поднялся и заглянул в её блестящие глаза. Летти улыбалась и плакала, крепко вцепившись в его руки. Её алые губы дрожали, и Эрвин, поддавшись порыву, наклонился и поцеловал жену.       Он чувствовал её дыхание, ощущал трепет ресниц, касавшихся его щёк, дрожь рук, обвивших его шею, а сам наконец почувствовал горечь и стыд, разочарование в самом себе, в своих мыслях и поспешности.       Но Летти вдруг дёрнулась и резко отстранилась — Эрвин был готов подхватить её, испугавшись за их ребёнка, однако она прошептала, запинаясь и едва дыша:       — Со мной всё хорошо. Обернись, но не пугайся.       Он поспешно развернулся и тяжело выдохнул: к ним медленно приближалась высокая сутулая фигура, закутанная в светлый плащ, в ней Эрвин узнал Кенни. За секунду в его голове пронеслось множество мыслей: спрятать жену, увести её в дом и позвать солдат, охранявших его, однако Кенни остановился и снял шляпу, прикладывая её к груди и не доходя каких-то пяти шагов до крыльца, на котором они стояли.       — Поздравляю, — довольно-таки горько произнёс Кенни, окидывая Летти тяжёлым взглядом. — Я узнал, что ты выходишь замуж из последних сплетен, но про жениха никто ничего не говорил. Выходит, это ты, командор. А ты постарел за этот год. Насколько лет ты старше Летиции?       — На восемь, — сухо ответил Эрвин. — Тебе-то теперь что? Ты же её бросил. — Он обнял супругу за плечи, и она с доверием вжалась в его грудь.       Кенни перекатился с пяток на носки и обратно, по его вытянутому лицу, которое, к счастью, Летти не унаследовала, пробежала желчная судорога.       — Я знаю ещё одно. У меня, оказывается, есть внук. Да, Летти? А, точно, извините, госпожа Смит, — прошипел он сквозь зубы.       — Тебя это уже не касается. Ты меня бросил — мне нет необходимости бегать за тобой, как год назад, и молить об отцовской любви. Я прекрасно справляюсь и без твоего участия в моей жизни, — отчеканила Летти, хмуря брови и кусая губы. Кенни подошёл ближе. — Зачем ты пришёл? Это моя свадьба, на которой присутствуют люди, которым я благодарна хотя бы за что-то. Желай бы я, чтобы ты был со мной в этот день, то давно бы отправила приглашение. Но мы с Эрвином этого не сделали, мы даже не упоминали твоего имени… — Она окинула Кенни пронзительным взглядом. — Если бросил меня, то бросай окончательно, а не приходи, когда что-то нужно. Мой отец — Даллиус Закклай, а не ты. Он дал мне всё, что у меня есть: семью, службу, деньги. И именно благодаря ему я познакомилась с Эрвином ближе. А ты? Что сделал ты? Научил драться? Оставил умирать в Подземном городе, решив, что дочь тебе не нужна? Видишь, я тебе не нужна, а ты не нужен мне. Теперь уходи, пока тебя не схватили солдаты. Ты перелез через забор и проник каким-то образом на задний двор дома моих родителей, а хотя бы за это и можно отправиться в тюрьму. Учитывая то, что ты натворил, я прекрасно осознаю: тебя казнят, едва ты переступишь порог штаба Военной полиции. Ступай же! Уходи прочь!       Кенни несколько секунд поражённо стоял, не шевелясь и медленно моргая, а затем развернулся и пошёл к каменному забору, но вскоре повернулся обратно и спросил:       — Как зовут моего внука?       — Моего сына зовут Луи. Забудь наши имена. Убирайся и никогда больше не появляйся в моей жизни!       Убедившись, что Кенни ушёл, Эрвин повёл жену обратно в дом. Её щёки горели, а на губах появилась неожиданная злобная улыбка. Когда они шли через коридор в залу, Летти проговорила:       — Не беспокойся: он не испортил нашу свадьбу. Я больше не пророню ни единой слезинки из-за него. У меня есть ты, родители, Луи, Уилл, наш ребёнок. Всех вас мне довольно. — Она остановилась и кинулась ему на шею.       Эрвин горячо поцеловал её в губы и ещё некоторое время не отпускал, гладя её по спине и согревая озябшее лицо своим теплом, а затем отстранил Летти и положил руку на её живот:       — Ты изменилась и всё-таки стала сильнее. Теперь я спокоен за всех нас.