milky

Тэхен возвращается в зал общего пользования без всякого настроения тренироваться дальше. Он выглядит до глубины души потрясенным, молчаливым и задумчивым, чем настораживает друзей, с интересом ожидавших его прихода. Альфа хватает свое полотенце, закидывает его себе на плечо и без предупреждения разворачивается к выходу, намереваясь уйти из тренажерки в полном молчании. Один из его приятелей подтягивает за собой остальных заинтересованных и с недовольным выкриком следует за ним, пытаясь достучаться до погруженного в раздумья парня вплоть до входа в раздевалку для альф. — Слышь! Тэхен не слышит, почти ничего не замечает, толком даже не понимает того, что чувствует прямо сейчас. Ким присаживается возле своего шкафчика, плюхается на скамью, слегка прогибающуюся под его немаленьким весом, и смотрит нечитаемо, взглядом упирается в поблескивающую поверхность дверцы ячейки для хранения, даже не дергаясь, когда чужая рука тяжело ложится ему на плечо. — Э! Але, гараж! Че ты рот закрыл!? Повернув голову, Ким видит обеспокоенное лицо Хосока, находящееся в парочке сантиметров от его собственного, быстро отшатывается, отодвигается, позволяя тому сесть рядом с собой, и начинает отвечать на вопросы, но заторможенно, медленно, едва подбирая слова. — Я там… Короче, это пиздец. Хо, там такой… — Че там? Замес? Тебе омеги жопу надрали? — Хосок осматривает друга, следов побоев не замечает, не видит ни одной маленькой ссадины. — А че нас не позвал? Хотя… С омегами махаться… Хер знает, надо ли оно… — Да нихера подобного, — сконфуженно отвечает альфа, опуская голову, лицо прикрывает ладонями. При прикосновении к щекам и лбу он ощущает жар, от них исходящий, выдыхает так же горячо и долго, вздрагивает, когда маленькая капля пота скатывается по его груди, проезжается по животу и впитывается только возле резинки спортивных штанов, оставляя после себя постепенно подсыхающую дорожку влаги. — Там один был только… Этот… Ну, который соску потерял… — Тогда какого фига ты себя ведешь так, будто тебя отодрали? — Хосоку не ясно нихрена, и Тэхен его прекрасно понимает. Он сам до сих пор не допер, не вкурил до конца, не осмыслил, так сказать, ситуацию. — За языком следи, блять, понял?! — альфа рявкает, пихая друга, следом летящего боком на поверхность скамьи. — Я в ахуе сижу, ты тут прискакал еще, засрал мой мозг своими вопросами. — Ты братанов своих не просвещаешь, че думать-то еще? — Да я хрен знает… Как вас в это… Посвятить, блин… Киму тяжело даются разговоры, потому что говорить ему вообще не хочется. Внезапное лишение способности формулировать мысли настигло его сразу после зрелища в зале для омег, даже там ему было тяжело собраться, сказать про соску, отдать вещь встревоженному мужчине и спокойно извиниться, потому что перед глазами стояло только одно — широкая грудь омеги, плотно обтянутая тканью облегающей футболки, высоко вздымающаяся, мокрая, с парочкой симпатичных полосок, пропитывающих темный материал одежды. Не сумев вовремя оторвать взгляд от картины непривычной и до неприличия привлекательной, Тэхен почувствовал себя животным. Он вовсе не хотел показаться незнакомому мужчине странным, похотливым, озабоченным, но теперь чувствует себя именно так, потому что не смог контролировать даже собственный взор. — Бляяяять, — сокрушенно тянет он, пальцами зарываясь в свои волосы, чтобы оттянуть их, больно дернуть, лишь бы приобрести трезвость ума снова. — Какой дебил… Какой я дебил… — А че дебил-то, блин? Не то ляпнул? — Юнги, подходящий чуть позже, очевидно, понимает побольше, поэтому тоже присаживается рядом и успокаивающе кладет руку на влажную спину альфы, похлопывает, побуждая расслабиться. — Все пройдет, Тэ, ты ж знаешь… — Нагородил какой-то хрени, еще и… Пацаны, вы не понимаете… — Я с самого начала не понял, — подхватывает Чон. — Варежку закрой-ка ненадолго, — Юнги отпихивает Хосока снова, наклоняется вниз, чтобы разглядеть лицо друга, и сам пугается, когда впервые видит его почти напуганным и покрасневшим. — Ух ты ж… Ты это… Реально, соберись, мужик. Так сильно чья-то мамашка понравилась что ли? Тэхен не хочет подтверждать чужие слова, но сам для себя главные выводы он уже сделал. Как это вообще возможно, чтобы его организм, сверхустойчивый к стрессам, молодой, сильный, так на кого-то среагировал? Ни одна грудь, даже женская, ни одна задница ему такого удара под дых не наносила. Ни разу он не задумывался, что родившие мужчины-омеги тоже могут кормить детей, пусть и знал об этом, возможно, теоретически. Теперь же, когда столкнулся с неоспоримым доказательством сего явления, почти полностью потерял дар речи. — Там мужик был… — А, ну… Папашка, значит. Ну и че теперь, че смутило? Ты ж вроде с омегами хорошо всегда ладил. Сейчас что? — Да я, блин… Давненько Кима не настигало знакомое чувство внезапно возникающего желания, еще с подросткового возраста, когда неприятная ситуация в штанах могла случиться везде и без повода, а с поводом уж стопроцентно. Повод Тэхену дали только что, точнее совсем недавно, да такой, что он еще несколько минут после простоял в пустом зале для омег, собираясь с мыслями. Только любимые свободные штаны спасти успели. Мужчина, которого он встретил, явно старше него, но выглядел он очень хорошо. Запредельно хорошо, почти преступно. Оказавшись на входе в помещение, Тэхен успел за ним последить, слишком сильно тот был занят упражнениями. Он пах омегой, приятно, мягко, его ненавязчивый аромат шиповника перемешивался с запахом молока, почти неощутимым, но чувствующимся, если принюхаться, однако внешне он совсем не был похож на источник подобной комбинации запахов. Киму нечасто приходилось видеть омег не просто спортивного телосложения, а по-настоящему крепких, больше средних размеров, омег, в чьих движениях видна большая сила, омег, которые всем своим видом внушают, что любому могут дать отпор. Этот был именно таким. Когда посетитель зала поднял лицо, Тэхен запутался еще больше. Оно тоже совсем не вязалось с телом, казалось молодым, но слишком внимательным, каким-то подозрительно умным, а после покраснения и вовсе безумно привлекательным. Все в омеге конфликтовало между собой, но почему-то идеально складывалось в общую картину, шикарным дополнением к которой, безусловно, являлось стекающее по груди молоко. — Он гнать на меня начал, типа я ему мешаю и вообще не должен заходить в эту комнату… Ну, я же не додик, сказал ему не орать, пытался объяснить, блин… — Так. — Говорю мол соска… То да се… А он подумал, что я его соской назвал, грозился охрану вызвать! Хосок начинает ржать очень вовремя, когда Тэхен почти готов взорваться из-за злости на самого себя, на хихикающего дебила и, возможно, уборщицу, которая детскую вещь вовремя не заметила. Юнги пытается угомонить разрывающегося от смеха друга, но сам смеется тоже, поэтому обессиленно складывается пополам, откладывая все попытки усмирить Хо на потом, и подхватывает его тюленьи взвизгивания, но ради приличия закрывает рот рукой. — Слышьте, кабаны сраные, послушал он меня! Послушал! Твою мать, надо было сразу сказать, что соска с именем и все… — Соска подписанная? А их подписывают разве? — Я че, думаешь, знаю, только этот подписывает или все?! У меня нет детей, братьев младших тоже! Я ему отдал эту соску чертову, а он не заметил… У него, блин, проблема там была… Юнги сидит с улыбкой, которую скоро вот-вот растянет до ушей, и пытается сделать вид, что больше не будет смеяться, чем бесит только сильнее. — Какая проблема? — Он грудью кормит… Ну, ребенок совсем маленький… И, походу, у него ничего для груди своей с собой не было… — Тэхен откидывает голову назад, смотрит в потолок, обреченно выдыхая. Он снова проматывает прошедшую сцену в своей голове, снова вспыхивает от стыда, готовый завыть от настигающей безысходности. Раньше он никогда не задумывался о том, что про него могут подумать другие люди, но почему-то мнение омеги его ужасно волнует. — Короче, у него потекло… По груди прямо… До живота стекало… Все в футболку впиталось, я пялился как долбоящер, встал еще в проходе, выход закрыл, стою, сука, рассматриваю его грудь, это все молоко, соски набухшие, просто, ну… Пиздец, господи, какой пиздец… Улыбку Юнги и Хосок стягивают синхронно, такого они услышать точно не ожидали. — Че пялите теперь, а?! Нихеровый экспириенс, да, братаны!? Тэхен вновь видит омегу перед глазами. И если тогда у него не возникало никаких желаний, побуждений, то теперь он прекрасно чувствует, что хотел бы потрогать, хотя бы разок прикоснуться к ароматной, напряженной груди мужчины, но почти сразу же одергивает себя. Нельзя быть похотливой собакой по отношению к окружающим, но слишком трудно поделать что-то с постепенно нарастающим желанием увидеть и тактильно ощутить всю прелесть цветущей, заботящейся о ком-то, очень привлекательной омеги. — Да ты облажался, — коротко оповещает Хо, уворачиваясь от подзатыльника Мина. — Надо было номерок стрельнуть. — Он бы мне башню оторвал сразу, вы его не видели. Он больше тебя, Хо, раза в полтора, там даже не заикнешься. — И че, как тебе картина? — Юнги интересуется совсем другим, но угадывает точно. По нежеланию друга комментировать понимает, что попал в цель, поэтому добивает его с концами. — Горячо, да? Тэхен испускает низкий, предельно жалобный стон, снова закрывая лицо руками. У него на омег в декрете стоит жирный крест, пометочка «нельзя», звучит сирена, к таким он даже подходить не решается, лишь бы не испугать, но к этому мужчине его почему-то потянуло с первой же секунды. И типаж у него другой, и запахи ему нравятся яркие, мощные, противоположные мягкому аромату шиповника, а все-таки еще никто так к себе внимание не приковывал, как эта строптивая, мужественная омега. — Пиздец как горячо, — цедит он сквозь зубы. — У тебя была на порнхабе подписка, да?