Безмолвие кленового листа

      Возвращение на линию фронта знаменуется для Кадзухи официальным вступлением в отношения. Не то чтобы он хочет делать из этого большое событие. Или хотя бы оглашать хоть кому-либо, кроме, возможно, Бэй Доу. Но у Горо другие планы.       Первые несколько дней он заполошно носится по поручениям Сангономии-сан, подготавливая все для отправки повозок и солдат, поэтому Кадзуха не особо чувствует, что сделал какое-то судьбоносное решение. Но стоит им оказаться вместе — снова в одной повозке, спасибо за это Кокоми, — как Горо со всем рвением погружается в их отношения. Кадзуха узнает, что тот обожает обниматься. Точнее, это он знал и ранее, Горо всегда был невероятно тактильным, но, только согласившись стать его партнером, понял, насколько это на самом деле важно для друга.       Он всегда старается касаться его. Словно это залог того, что Кадзуха не сбежит.       Чаще всего Горо достаточно просто ухватиться за его руки. Но если Кадзуха выпутывается — а такое случается часто, потому что ронин отчаянно не хочет, чтобы кто-то трогал его забинтованную ладонь, — генерал начинает нервничать. Как самый настоящий пес, не понимающий, почему любимый хозяин отказывает ему в ласке. Казуха смущается. Но объяснить, почему отказывается от такой малости, если позволил начаться их отношениям, стесняется еще больше. Поэтому только молча поджимает губу, когда замечает в выражении лица Горо расстроенное непонимание, и совсем не сопротивляется, когда тот придвигается к нему для чего-то большего.       Генерал сжимает его в крепких объятиях, вцепляется пальцами в одежду до хруста ткани, утыкается носом в изгиб шеи и только тогда успокаивается. В его объятиях спокойно и тепло. Уютно даже. Но каждый раз, когда тонкие руки смыкаются вокруг талии, Кадзуха вспоминает другие ладони — широкие и нежные, ласково касающиеся его боков, скользящие ниже… Ладони Томо.       Ронин пытается отделаться от образа погибшего возлюбленного, правда. Хотя бы ради Горо. Тот любит его так искренне и, конечно, заслуживает ответных чувств. Кадзуха любит его тоже, он понимает это по тому, как уютно ему рядом с другом, какими мурашками покрывается кожа от его неосторожных касаний чуть ниже невидимой линии «друзья и не более». Но Томо тенью стоит за спиной. И воспоминания о нем отравляют даже самые светлые чувства к Горо стыдом.       — Ты пахнешь ветром и свободой, знаешь? — шепчет Горо ночами что в храме, что в пути, обнимая Кадзуху руками и ногами, словно боясь, что он ускользнет прочь и не вернется. — С тобой рядом так легко верить в то, что у нас все получится.       — Даже если я сам в себя не верю? — отвечает ему в тон ронин, глядя в голубые глаза.       — Тебе необязательно верить во что-либо. Позволь поверить мне — и я сделаю все, чтобы ты мог вернуться в Инадзуму без страха. Чтобы все мы перестали бояться лиловых одежд и прятать Глаза Бога при первом звуке шагов самураев комиссии Тэнрё.       Горо не сомневается ни в себе, ни в своих чувствах к Кадзухе. Ища ответа, он целует ронина жадно, чуть грубовато, как делает все, что любит. А Кадзуха замирает в его объятиях, не в силах этого ответа дать. Внутри него — пожар чувств, но в голове один за другим проносятся постыдные образы. И главный герой в них совсем не Горо. Томо из его памяти прожигает Кадзуху осуждающим взглядом. Горо в реальности смотрит ему в глаза и каждым касанием ладоней умоляет показать, что ронину не все равно, что он согласен, что он сказал «да» не только потому, что боялся обидеть друга.       Кадзуха молчит. Горо ничего не отвечает тоже. Он разрывает поцелуй, но из объятий партнера не отпускает. Возможно, думает, что Кадзуха просто стесняется, потому что ни обиды, ни боли в его глазах нет — только волнение. Ронин от этого стыдится лишь больше. Пытаясь показать свои чувства, он отвечает нежностью на нежность — зарывается пальцами в жесткие каштановые волосы, чешет за пушистым ухом, вжимается лбом в ключицы и не сдерживает шумных выдохов, когда горячие пальцы касаются бедер, вызывая приятную дрожь в низу живота.       Только так он и может сказать, что его «давай попробуем» — это действительно что-то большее, чем секундная слабость. Хотя сам Кадзуха запутывается в своих чувствах с каждым днем все больше.       С одной стороны, ему хочется верить, что это действительно что-то большее. В конце концов, не с пустого же места его сердце начинает биться быстрее, когда Горо тянется за поцелуем, и не просто так его жаркий шепот на ухо отзывается мурашками по всему телу.       Но с другой стороны, Кадзуха искренне боится, что все это — просто тоска тела и души по любви. Ронин гонит эту мысль прочь днем, но долгими ночами в чужих объятиях она кусается хуже обозленного Широ и жжет хуже выгорающего Глаза Бога.       Он любит Горо, это правда. Но так ли, как хочется им обоим, — большой вопрос. Один из многих в их странных, столь резко возникших чувствах.       И еще больше их становится, когда они наконец прибывают в новый лагерь повстанцев. Потому что там Горо даже не думает скрываться.       Трудно ожидать от него чего-то другого. Он никогда и не отличался стеснительностью, особенно в выражении радостных чувств. Но, даже зная это, Кадзуха все равно не допускает мысли, что Горо решит выставить их отношения на показ. До тех пор, пока не становится слишком поздно.       Каково же его удивление, когда после удачной установки палатки-штаба друг перехватывает его за талию и при всем честном народе целует. Да не просто так, а со всей страстью — с языком, вытягивая из Кадзуху тихие стоны и сопение. Щеки ронина тут же заливаются краской, а Горо как ни в чем и не бывало кусает его за губу и отстраняется.       — Я собственник, Кадзу, — хихикает он, показывая другу язык, когда тот нервно касается стремительно распухающей губы и бросает взгляд на притихших солдат, с не меньшим удивлением наблюдающих за ними. — Пусть знают, что этот очаровательный ронин — мой и лезть к нему не стоит.       Кадзуха возмущенно дает ему подзатыльник.       — Хватило бы и просто обнять, — бурчит он, кутаясь в шелковый шарф.       Горо отвечает ему улыбкой. И только скрывшись от него за установкой другой палатки, Кадзуха понимает — свои права на него генерал хотел заявить не солдатам, а скорее самому себе. Ронин вздыхает, покрепче перехватывая колышек. Как ему сказать Горо, что дело не в нем? Что его, Кадзухи, робость, его скрытность — лишь стыд перед тенью того, что уже утрачено, но еще не стерто новым? Что он любит его, но боится, что не так — не как Томо, но уже и не как друга?       Повстанцы рядом переглядываются, но, к счастью, ничего не говорят.       По крайней мере, при нем. Потому что к вечеру выясняется, что об их связи знает весь лагерь, а не только свидетели той сцены. И выясняется это потому, что Путешественник, который при установке лагеря был занят выполнением какого-то поручения, приходит поздравить его и Горо.       — Спасибо. Правда, уж о чем я не думал, так это о том, что о наших отношениях узнают все. Так эта новость и до столицы скоро дойдет. Или до Бэй Доу. И я даже не знаю, что хуже.       Кадзуха пытается шутить. Он смущен, но эти отношения — его отношения. И негоже признавать при этом мальчике, сколько у него насчет них сомнений и переживаний. Хотя Бэй Доу ему рядом очень не хватает. Она точно помогла бы — если не советом, то возможностью отвлечься. Но она далеко, на «Алькоре», готовит его к бою в море…        К счастью, Путешественник особо его не расспрашивает. Он просто лукаво прищуривает глаза и шепчет на ухо:       — Если что, я всегда на вашей стороне. Только попроси, и я помогу.       — Ты слишком заботлив. Подумай сначала о себе. Мне кажется, если ты еще пару раз ко мне прижмешься, вот тот Якса за твоей спиной возмутится.       — Хе-хе, все в порядке! Сяо знает, что я его люблю и ни на кого не променяю.       Кадзухе эти слова врезаются в память. Он наблюдает, как Путешественник и Якса уходят — первый что-то счастливо лопочет, а второй отрывисто отвечает, сжимая тонкую ладошку в своей, — и чувствует не то легкую зависть, не то растерянность. Такими должны быть хорошие отношения — построенными на доверии, не заставляющими ни одного из партнеров требовать любви и бояться пустоты в ответ. Такой была их с Томо любовь.       А что же тогда у них с Горо?       Кадзуха понимает, что это его вина. Если он сумеет признать проблему — незабытые чувства к Томо, страх запятнать память возлюбленного новой любовью, — все решится и определится. Но он не знает, как подобрать слова.       Как правильно сказать что-то настолько сложное? Как признаться, что за долгие годы он не сумел забыть Томо, но зачем-то согласился на отношения с Горо? Как объяснить эту жуткую тягу к любви, к теплу, к привязанности?       Может, вся его любовь к другу — лишь желание найти утешение?       Эта мысль приходит внезапно, но заседает в голове прочнее остальных. Она переворачивает каждую сцену, каждый проведенный с Горо момент, выворачивает их наизнанку, показывает, насколько это все неправильно.       Кадзухе стыдно. Но когда Горо вечером приходит в его палатку, он снова молчит. Не потому, что его все устраивает, и даже не потому, что не может подобрать слова. Просто ласковые касания Горо к его лицу, тепло его дыхания на шее и тела под боком опять рождают ту приятную дрожь, какую Кадзуха испытывал только с Томо. И ронин вновь начинает сомневаться…       Словно чувствуя его неуверенность, именно этой ночью Горо предлагает им перейти на следующий этап.       — Ты… хочешь этого? — смущенно шепчет Кадзуха, ощущая, как ладони друга скользят по его бедрам выше.       — Если ты согласен — очень хочу, — кивает Горо, и уши его при этом встают торчком.       Кадзуха думает долго. Минуту, другую, третью. Горо его, к счастью, не торопит, а только ласково поглаживает в опасной близости от ягодиц. Кадзухе бы отказаться, но тело послушно отзывается на движения ладоней и шелест дыхания так рядом.       — Хорошо, — наконец выдыхает он. — Только… Ты много об этом знаешь? У меня давно никого не было.       — Порядком, — успокаивает его Горо. — Если хочешь, можем отложить это на завтра. Я… Понимаю, что тебе нужно подготовиться.       Кадзуха усмехается. Генерал говорит так вкрадчиво, но пальцы его все равно вжимаются в кожу ронина крепче положенного, а колено одной ноги так и тянется развести его ноги.       — Все в порядке, — качает Кадзуха головой. — Если ты уверен в себе, я согласен.       Впрочем, своим словам ронин не верит так же, как словам Горо о готовности подождать. Потому что согласие отзывается в нем нетерпением, но вместе с тем гложет тенью Томо, замирающей за спиной и грозно смотрящей ему в спину.       Так они и переходят на следующий этап — Кадзуха молчит, а Горо пытается тянуть эти отношения за двоих и опускает все проблемы, надеясь, что это позволит ему быть рядом с другом.       Так продолжается ещё несколько недель. Повстанцы с путешественником во главе наконец занимают устойчивую позицию. Популярный юноша умудряется затянуть в их армию ещё пару десятков солдат. Что-то идет хорошо. В том числе и отношения Горо с Кадзухой.       Несмотря на звенящую недосказанность между ними, их отношения развиваются. Горо бесконечно этому рад. В боях он прикрывает Кадзуху, а после — изо всех сил пытается его разговорить. Ронин старается откликаться. Общаться с Горо ему бесконечно нравится. И даже к объятиям он начинает привыкать. Но что все так же тяготит его — секс.       Горо хороший любовник. Он внимательный и временами даже ласковый, несмотря на природную несдержанность. И совсем не похож на Томо.       Тот любил перебирать расплетенные волосы Кадзухи. Когда они ночами лежали на нагретых теплом их тел футонах, Томо всегда давал Кадзухе пространство. Только сам Каэдехара решал, быть им ближе или провести ночь на расстоянии. Очевидно, что Кадзуха всегда выбирал первое, но это чувство выбора, знание того, что он все так же свободен от всех обязательств и имеет право решать, распаляло его любовь лишь больше. Он сам жался к Томо, сам направлял его ладонь, и только тогда, когда Кадзуха подтверждал свои желания жарким шепотом, тот перехватывал инициативу. Томо был хорошим лидером. Мудрым возлюбленным. Но в то же время он давал Кадзухе право остановиться в любой момент.       Горо грубее, чувственнее. Он обожает объятия, причем самые крепкие — такие, в каких Кадзуха оказывается как будто под защитой купола из гибкого жаркого тела и подвижных рук, жадно исследующих его. Он все так же не стесняется заявлять свои права на любовника. Целует у всех на глазах, флиртует напропалую, обжигает гневными взглядами любого, кто позволяет себе чуть больше вольностей в сторону отстраненного ронина. Горо не ждет, пока Кадзуха придет к нему — он приходит сам. Врывается в комнату, заваливается на едва расстеленный футон, оставляя на нем запах своего мыла, и наблюдает за тем, как ронин переодевается. Взгляд голубых глаз словно лезет под кожу, — так он внимателен. Кадзуха краснеет. Но, признаться честно, не сильно против.       Ему нравится обожание в глазах Горо. И еще больше нравится ложиться рядом с ним в полной темноте, обнаженным и разгоряченным, вздрагивающим от малейшего ветерка. Потому что Горо, лишь проведя ладонью по его покрытой мурашками коже, решает для себя все и сразу.       Кадзуха оказывается в кольце его крепких, цепких рук. И по тому, как пальцы вжимаются в кожу на его боках, понимает — не отпустит.       Горо хищник. А хищники никогда и ничего не упускают. Даже своих избранников. Впрочем, Кадзуха опять же не против.       Горо совсем не похож на Томо. И пока это остается так, он ныряет в их странную интрижку с головой. Наверное, это все же просто способ забыться, но Кадзуха наслаждается каждым моментом уюта.       Даже когда Горо заставляет его поднять голову от своей груди и посмотреть ему в глаза — голубые огни в такие моменты сияют особенно ярко — и вжимается в его губы резким, грубым поцелуем, Кадзуха старается не задумываться о том, что это что-то большее, чем просто похоть. И он отдается этой похоти со всей жадностью изголодавшегося по ласкам юноши.       Горо любит кусаться. Сильно. И начинает уже в поцелуе. Его острые зубы впиваются в нижнюю губу, оттягивают ее, царапают до крови, а затем слизывают алые капельки, не позволяя им сорваться вниз по белоснежной коже. Ладони в это время спускаются ниже. Пальцы вцепляются в бедра. Сильно, до боли, до синяков, расцветающих за ночь. Горо вжимается в него всем телом. Его возбуждение чувствуется не только в напряжении мышц, но и в твердости, упирающейся в бедро. Кадзуха стонет ему в губы. Его собственный член отзывается на грубые ласки.       Горо не позволяет контролировать секс. Он лидер. Он решает, чему быть и как. Кадзуха подчиняется. Послушно переворачивается либо на спину, либо на живот — лицом к лицу Горо, правда, любит больше — и поддается заполошным движениям мозолистых пальцев. Генерал усмехается.       — Ты невероятен, знаешь? — шепчет он, покусывая мочку уха Кадзухи. — Люблю тебя, люблю.       — Да, да, — шепчет Кадзуха, не представляя, что еще может ответить на такие слова.       В словах Горо так много нежности, но слова он подбирает мягкие, щадящие. Кадзухе от этого легче. Нет откровенных признаний. Можно представить, что он не предает в этот момент память о Томо. Что не чувствует щемящего чувства в груди от шепота Горо, не дрожит в предвкушении от его жарких касаний. Что просто утоляет телесный голод, а не искренне желает этого единения.       Может, Горо это понимает. Потому что по большей части он молчит. Слова иногда срываются с его губ, надрывные и отрывистые, но он быстро прячет их в укусах и поцелуях.       — Прекрасный… — Зубы впиваются в шею, а язык тут же зализывает ранки.       — Такой… — Поцелуй жжет ключицы.       — Чистый, лучший… — Чуть шершавый язык ласкает чувствительный сосок, заставляя зажимать ладонями рот и срываться на стоны.       — Люблю, люблю, — шепчет Горо все те же слова, сжимая член Кадзухи в горячей ладони и двигая ею вверх-вниз.       Кадзуха лишь раздвигает ноги и поддается бедрами навстречу движениями. Самого Горо он касаться не решается. Боится ощутить под пальцами не литые мышцы, не широкие плечи и не мягкие светлые волосы, а тонкое тело и грубые каштановые пряди. Боится признать, что с ним не Томо, а Горо — чарующий своим грубоватым флиртом, заставляющий сердце биться в груди быстрее. Любимый, но не тот.       Горо подготавливает его со всей ответственностью. Для этого он всегда приносит какие-то травяные настойки с разными эффектами, пытаясь сделать приятным каждый момент их близости.       В эти моменты он всегда нежен. Его пальцы проникают внутрь осторожно, растягивают медленно, чтобы не причинить Кадзухе боли. Вторая рука в этот момент продолжает ласкать член, а губы — выводят звездное небо засосов и укусов на его животе. Кадзуха довольно стонет. Подставляется под движения пальцев, сам толкается на них. Зажимает рот руками, чтобы не стонать совсем уж громко, но все равно ласкает чуткий слух Горо тяжелыми вздохами. Тот рад безмерно, это видно по тому, как лихорадочно поблескивают во тьме его глаза.       К моменту настоящей близости Кадзуха распален до крайностей. Член сочится смазкой, а сил терпеть уже нет. Горо всегда идеально угадывает этот момент, когда его партнер готов перейти к главному. Пальцы исчезают на краткий миг, а затем Кадзуха чувствует, как головка крупного члена заменяет их. Этот момент всегда кажется ему особенно важным. Ронин прикусывает губу, выгибается, стараясь вжаться в Горо, ощутить его ещё ближе, забыть о Томо. Ответом ему становится жаркий поцелуй. И тут же Горо входит до конца — одним стремительным движением, заставляя Кадзуха сморщиться. Особо громкий стон теряется в его губах.       У Горо член больше, чем у Томо, и поначалу Кадзухе всегда нужно привыкнуть. К счастью, друг это понимает и двигается мелкими толчками. Лишь ладони его скользят по телу ронина, покрывая бледную кожу мелкими царапинами от острых ногтей.       Каждый раз в этот момент Горо старается схватить Кадзуху за руки. И каждый раз тот уворачивается. На ночь юноша снимает с ладони бинты, и зрелище это совсем не приятное. Кадзуха знает, что Горо и рад был бы коснуться его шрамов, сделать ещё один шаг к их полной связи, но все равно прячет руку за спину. Генерала это очевидно расстраивает, но он снова молчит и не настаивает. И только движения его становятся резче и быстрее, словно он старается компенсировать эту маленькую, но важную деталь другой близостью.       Кадзуха не знает, куда девать руки. Он то зажимает ими рот, пытаясь не перебудить стонами весь лагерь, то хватается за футон, когда толчки Горо становятся резче и его начинает буквально таскать по спальному месту. В конце концов это надоедает именно Горо. Он сам подставляет под руки Кадзухе свой хвост.       Это — признак высочайшего доверия. О своём хвосте Горо заботится особенно чутко, трогать его не позволено никому. Хвост важная часть его тела, и генералу обычно не нравится, когда его пытаются почесать. Но Кадзуха — исключение.       Ронин всхлипывает. Не только потому, что Горо наконец находит нужный угол и тело Кадзухи пронзает волной удовольствия, но и потому, что ему до слез стыдно. Друг доверяет ему всего себя, каждую свою частицу, а что он? Не может даже перестать представлять на его месте Томо…       Горо старается доставить ему удовольствие. Он сжимает его бока и двигается, двигается, двигается… Каждый толчок заставляет вздрагивать и стонать. Губы генерала обжигают жадными поцелуями шею, зубы оставляют алеющие следы, которые на следующий день обязательно увидит весь лагерь, но Кадзухе уже все равно. Он тонет в своих противоречивых чувствах — понимает, что с ним Горо, но не может не представлять рядом Томо.       И даже так он всегда достигает пика. Обычно — чуть позже Горо, когда чувствует, как тот кончает прямо в него, утыкаясь носом ему в висок и тихо скуля от удовольствия. Сам он в этот момент молчит. Закусывает губу до крови, но не дает себе сказать ни слова в момент, когда собственное семя разливается между их животами. Потому что боится, что не сдержится и скажет не то имя.       Однажды страхи его сбываются. Это происходит на третью неделю жизни в лагере — их отношения стабильно-нежные, он уже научился скрываться получше и доверять Горо больше. Ничего необычного не происходит. Просто ещё одна ночь, просто ещё один секс, как обычно страстный и как обычно оставляющий Кадзуху растерянным и стыдящимся своего удовольствия. Но только в эту ночь ронин допускает ошибку.       Он расслабляется.       На пике наслаждения, когда Горо сжимает его запястья и рычит ему на ухо в оргазме, Кадзуха невольно стонет:       — Томо…       Свою ошибку он понимает сразу же, но сказанного уже не вернуть. Горо замирает. Пальцы его больно сдавливают запястья, глаза напротив наполняются удивлением, а затем — грустью.       Вопреки выработанной привычке — обнять Кадзуху и заснуть рядом с ним, — генерал встает и спешно одевается.       — Горо, я… — зовет его Кадзуха, пытаясь найти слова.       Но все понятно и без них. Горо останавливает его оправдания взмахом руки. Взгляд его скользит по лицу Кадзухи, и столько боли плещется в голубой глубине, что ронин виновато опускает голову, позволяя расплетенным волосам завесить лицо.       — На моем месте всегда он, ведь так? — тихо спрашивает Горо.       Отпираться смысла нет. Кадзуха кивает и тут же добавляет:       — Не всегда, но часто. Я не могу забыть его. Пытаюсь, но… Он всегда со мной.       Горо молча накидывает на нагадзюбан кимоно. Редкое зрелище — генерал Сангономии-сан не в боевых доспехах, а в простой одежде, да еще и надетой так небрежно. Кадзуха чувствует, как вздох встает поперек горла.       — Горо, это не значит, что… — хочет он наконец высказать терзающие мысли.       — У меня есть гордость, Кадзуха, — обрывает его на полуслове Горо. — Я не замена кому-то. И не хочу ею быть.       Он пятится к выходу из палатки — медленно, словно борясь с желанием остаться. Кадзуха до боли в шрамах на ладони сжимает футон.       — Ты не замена. Просто…       — Просто ты не можешь забыть Томо, — заканчивает за него Горо. — Просто ты все еще любишь его, а я, кажется, был слишком напорист и заставил согласиться быть моим парнем. А ты, как это обычно с тобой и бывает, никак не мог сказать мне, что тебе неудобно, что ты все еще где-то там, с ним, а я как всегда не вовремя и не к месту.       — Все не так, — выдыхает Кадзуха. — Я люблю тебя.       — Но не так, как его. Знаю.       Горо замирает у выхода из палатки. Хватается за полог, чуть отодвигает его, но тут же отпускает. Словно решается на что-то.       Когда он поворачивается, уши его прижаты к голове, а губы кривятся.       — А знаешь, что еще? Я ненавидел его.       — А? — неверяще выдыхает Кадзуха.       — Всю нашу жизнь он всегда был впереди, — откровенничает Горо. — Сильнее, быстрее… Свободнее. Вечный странник, которому никто не нужен, достойный воин своей страны — вот он кто был. И я, его мелкий дружок, вечно терялся в его тени. Он никогда не говорил об этом, всегда общался со мной, как с равным, может, даже не думал, что чем-то лучше, но я… Я-то все видел и все понимал.       Генерал жмурится, шумно выдыхает, прерывая свою сбивчивую речь.       — А потом появился ты. Мне хватило одной встречи, чтобы понять, что тебя я уже не забуду. И каково же было осознать, что даже тут Томо меня обошел… Я не хотел, чтобы ты видел эту часть меня. Все должно было быть иначе. Но сложилось как сложилось.       Кадзуха молчит, не веря в то, что слышит. Вспоминает дни втроем — Томо, треплющего Горо по макушке, и генерала, отвечающего ему шутливыми подколками и зовущего играть с ним в сёги. Он никогда не видел ничего из того, о чем говорит Горо. В его глазах все было прекрасно. Неужели он был так слеп?       — Когда он умер, я… Я подумал, что наконец смогу быть с тобой, — рвано выдыхает генерал, прерывая поток его мыслей. — Думал, что теперь смогу показать, что я не хуже Томо, что люблю тебя не меньше. Я и подумать не мог, что даже спустя столько лет ты… будешь любить его, как тогда. Но теперь вижу, что Томо никуда не делся. Он ведь всегда будет первым в твоих мыслях, в твоих чувствах, да?       Кадзуха не в силах выдавить ни слова, сраженный разрушающей его светлые воспоминания правдой. Горо принимает это за да. Горькая усмешка кривит его губы.       — Прости, что не заметил. Прости, что был так напорист. И прости, что… не сумел стать Томо.       Горо разворачивается, чтобы уйти. Кадзуха подскакивает с футона, хочет догнать его, но генерал вновь останавливает его.       — Нет, Кадзу. Не заставляй себя. Для нас все будет как прежде, я не перестану быть твоим другом. Просто… не ищи во мне лишь замену Томо. Я не он и никогда им не буду. И его самого ничто уже не вернет.       — Я не ищу его в тебе, Горо.       — Ты сам себе веришь? — улыбается Горо.       Кадзуха вновь не отвечает. Потому что друг попадает в точку.       — Вот. Так что… Прости еще раз, что сразу не понял. Что… завел это все так далеко. Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня искать.       Он уходит, оставив после себя лишь звенящую тяжесть этих слов. Кадзуха провожает его взглядом, пока шелест шагов не стихает в ночной тишине. В тот же миг ноги ронина подгибаются, и он оседает на футон — еще теплый, пахнущий мылом и шампунем Горо, хранящий память о днях и ночах рядом с ним.       Кадзуха заворачивается в одеяло, пытаясь согреться. Мурашки покрывают кожу, холод сковывает, даже когда он поджимает ноги к груди и прикладывает ладони ко рту, согревая их своим дыханием.       Все, что Горо сказал, — правда. От его признания до выводов о чувствах Кадзухи. Он любит Горо, но не так. Он хочет быть с ним, но в памяти его всегда Томо. И даже между ними всегда стоит его тень. Как бы близко Горо ни был, Томо всегда будет ближе.       Кадзуха хватается за волосы. Пытается согреть дрожащие пальцы, хотя понимает, что трясутся они совсем не от холода. Жмурится, представляя, что вот-вот проснется и все вновь будет нормально.       Но где это «нормально» и с кем, уже не понимает.       Зарывшись в футон по самую макушку, он закусывает его край, давя шумный выдох. И больше всего хочет в этот момент, чтобы Горо опять был рядом — сопел ему на ухо, щекотал ногу своим хвостом, согревал своим теплом, чтобы утром разбудить его с первыми лучами солнца поцелуем.       Но вместо его цепких тонких пальцев на плечи вновь давит тяжесть ладоней давно мертвого Томо. И впервые Кадзуха чувствует к этому призраку не сожаление или тоску, а ненависть.       Хотя ненавидеть, собственно, должен сам себя и свою неспособность оставить слишком дорогого человека в прошлом.