Сломан

У Ацуши определённо были галлюцинации. Причём сильные. Кто-то, должно быть, испортил его кусок пирога, и это было причиной, почему они были там. Близко, но так далеко. Миражи. Плод его сверх-активного воображения. Они не могли быть настоящими. Невольно он посмотрел в кружку с кофе. Может быть, он просто бредит? Ему показалось? Потом Кёка громко рассмеялась, запрокинув голову, и Ацуши побледнел. Это было реально. Они были настоящими. Он быстро опрокинул в себя свой эспрессо, обжигая внутренности почти кипятком. Ему было нужно слабое убеждение в том, что они его не заметят. Пожалуйста. За исключением Дазая, который, вероятно, держал их встречу при себе, Кёка не знала, что он вернулся. Однако новость распространялась с каждой вылазкой. Это было неизбежно. Он знал это. И как бы ему ни хотелось заплатить за еду и выскользнуть через заднюю дверь, он обнаружил, что незаметно наблюдает за ними. Он скучал. Они выглядели хорошо. Даже счастливо. Кёка подросла, отрастила волосы ещё сильнее, заплетая их в высокий хвост. Дазай и вовсе не поменялся. А его друг, о котором он когда-то много говорил, прям-таки светился, когда говорил с ним. Но как бы он ни старался, Ацуши не мог запретить своему разуму залетать на опасную территорию — не мог удержаться от того, чтобы снова войти в их орбиту, представив себя рядом с Кёкой и Дазаем. Как раньше. Ещё Куникида… А будет ли в его жизни человек, как у Накахары Осаму? Сможет ли сам Накаджима так же светится от простого общения? Он не мог позволить себе забыть, что они должны были отпраздновать пятилетнюю годовщину последней битвы, произошедшей в мае прошлого года. Кёка говорила о будущем, а он постоянно отодвигал неизбежное, наверное. Ацуши даже задумывался, не слишком ли сложно ей стало, когда пришлось делать его работу. Однако сейчас он безуспешно пытался убедить себя в собственной апатии. Все произошло так быстро, что он даже не успел ничего спланировать. Кёка встретилась с ней взглядом. Опустив глаза и отвернувшись, парень наблюдал, как взволнованная девушка пришла в себя и быстро скрыла свое потрясение, прежде чем нежно улыбнуться людям поблизости. Дазай мог и заметить что-то, но видимо, не придал этому значения, просто спрашивая её о самочувствии. Чуя удобно разлёгся, положив голову на плечо своего любимого. Кажется, им хорошо. Ну и прекрасно. И он тоже в порядке. Да и Кёка больше не смотрела в сторону Ацуши-тигра. Когда все вернулось в нормальное русло, паренёк уставился на фотографию в своей руке. Пока он рассматривал фотографию, он понял, что лучше не терять себя в том, что могло бы быть. Все было кончено. Их дружбе пришел конец. Эта глава в его жизни была закончена. Он не мог изменить прошлое так же, как не мог предсказать будущее. Но он был в порядке. Все было в порядке. Он был счастлив. Все было прекрасно. И вот он снова лжёт. Это был такой простой защитный механизм. Обман был лучше, чем иметь дело с реальностью ситуации. Ацуши скучал по ним так сильно, что болели лёгкие и горела душа. Ему было мучительно находится в одном здании с ними, с его прошлым, которое он держал в себе всеми силами. Эта правда ранила сильнее, чем сотни лживых слов, которые он говорил себе. Очень маленькая, почти микроскопическая часть его хотела проглотить все чувства, пойти туда и признаться — объяснить, что каждое решение, которое он принял, правильное или неправильное, было лишь ради них. Он должен остановиться. Закрыв глаза, светловолосый сделал один медленный вздох за другим. Он не останавливался до тех пор, пока голова не перестала пульсировать, а в горле не исчезло адское жжение. Дазай и Чуя о чём-то спорили, переглядываясь блестящими глазами, а Кёка…смотрела на него, словно он пустое место. Их отношения всегда были сложными, просто он этого не понимал. В какой-то момент Ацуши решил, что они — друзья. Может быть, когда-то, когда они были моложе, он подумал, что спасёт её и станет лучше, получит стимул, чтобы жить. На какое-то время это их связало. Они не были лучшими друзьями, как все думали: у них были свои разногласия во мнениях и тактике, но ни один из них не оспаривал статус другого. Он часто задавался вопросом, почему Кёка так внимательно наблюдает за ним, почему, когда они стали старше, она держала его на расстоянии вытянутой руки. Только в конце того последнего года, когда стало ясно неизбежное и Дазай стал больше времени уделять его обучению, он понял. Оказалось, что Кёка больна. И причиной тому была ревность. Она завидовала Накаджиме и его положению в агентстве. Как позже понял тигр, Кёке было тяжело находиться вне их круга. Не помогло и то, что её брали почти всюду с собой. Ацуши не был главным в агенстве героем, он сам говорил ей это. К сожалению, девушка не могла унять зависть по отношению к его месту. В своих письма, которые она писала ему в Италию, похоже, не было злобы. Но Ацуши решил, что она сможет наконец-то быть довольна. Кёка держала его в кусе основных событий своей жизни, о её работе и новых преступлениях, о том, как живут его бывшие друзья. Также из писем девушки он узнал и о новой парочке, о мафиози и детективе-суициднике. Они были вместе и любили друг друга. Вот что сказала ему Кёка. И Ацуши отвечал ей тем же, рассказывая о жизни в Италии и о работе, которая удерживала его вдали от Йокогамы, и вообще от Японии. Ни больше, ни меньше. Самый минимум. Письма Кёки были отстраненными, как будто она неохотно писала другу по переписке. Накаджима не понимал почему. Не то чтобы он просил её писать. На самом деле это Кёка написала ему первой. Сразу после того, как все полетело к черту. Это письмо потрясло его через неделю после приезда в Венецию. Так сильно, что тигр чуть не разбил стакан, когда почти уронил его на стол. Он сам ответил только из вежливости. Впрочем, это все равно не имело значения. Ацуши старался поддерживать ту же дистанцию с Кёкой в своих ответах, только отвечая на ее вопросы и иногда прикрепляя фотографии, ни на одной из них его не было, просто красивые, итальянские живописные снимки, которые Кёка, казалось, любила. Как одна из тех дурацких открыток, на которых написано: «Посетим это место вместе с тобой в следующем году!» Горечь поднялась в его груди, когда он увидел, что Кёка улыбается, по-настоящему улыбается. Он не видел её улыбку больше пяти лет. И тут произошло нечто довольно неожиданное: он ощутил болезненный толчок, словно кто-то ударил его электрическим током. Его мир закружился. Сердце бешено заколотилось. Его дыхание участилось. Они прекрасно обходились и без него. Они выглядели счастливыми. Ацуши не мог подавить боль, обиду, гнев и негодование, прочно засевшие в его груди. У него мелькнула мрачная мысль, что, возможно, он не был достаточно хорош для них с самого начала. Он знал, что должен уйти, пока агония внутри не вырвалась на свободу. Даже не взглянув в сторону их столика, Накаджима поднялся со стула. Опустив голову, он направился в туалет. Он попытался мысленно успокоиться, но безуспешно. Было больно дышать. Все болело. Его руки дрожали, от чего он не знал. Ему просто нужно было добраться до выхода, но…он столкнулся с кем-то. Казалось, что время замедлилось, когда он шагнул назад и распластался на полу. Боль пронзила его позвоночник, и лицо Ацуши исказилось. Все остановилось. Это он упал, но он был готов извиниться. Лишь бы поскорее уйти. Однако все прекратилось именно в тот момент, когда он поднял голову и наткнулся на взгляд карих темных глаз Дазая Осаму. — Полагаю, настало время открыть шкаф памяти?