мне на тебя параллельно

Гречка демонстративно похлопал по карманам штанов и улыбнулся. Ему хотелось надеяться, что обезоруживающе, но если честно, он вообще уже нихуя не контролировал своё лицо. - Кисунь, прикинь, забыл ключи внутри. Идём, заберу и поедем. Он пиздел. Потому что ключи конкретно от его автомобиля мирно лежали в кармане, а где были ключи от желтого мустанга с двумя чёрными полосками на капоте он в душе не ебал. Но сисястая, уже в половине одиннадцатого вдетая блядища, которую он на этот капот галантно усадил, об этом не знала. Как и не знала, что никакой поездки в пентхаус на Невском даже теоретически не предвидится, и что райский секс ей светит только в сортире этой ебаной дыры. Ебать ебаную дыру в ебаной дыре. Гречка хихикнул. Ну, меньше знаешь - крепче спишь. Разводить таких было проще легкого - им даже не нужно было сидеть в статусной тачке, чтобы дать себе моральное разрешение отсосать с заглотом. Им хватало понимания, что у того, кто их ебет, такая тачка есть. Вот и сейчас эта - как там её, Маша, Даша, Катя, похуй - глупо заржала и поерзала жопой на полированном металле. Гречка раздраженно дернул её за предплечье. - Ну идем, щас быстро возьму ключи и поедем, у меня там, нахуй, кристалл, вся хуйня, давай. Ты это... Красивая пиздец. Девка расплылась в ещё более широкой и бессмысленной улыбке, сейчас слюна по подбородку потечет, и сползла наконец с чужого транспорта. Неловко покачнулась. Гречка подхватил её за талию и сразу сжал за жопу, вызвав новый поток глупых попискивающих звуков. Как резиновая игрушка для собак. Не то, чтобы она ему прям нравилась, вся, целиком, от жопы до макушки, так, на шестерочку из десяти. Но ощущение тугой плоти под пальцами придало ему собственнической уверенности в себе, заставляя ощущение власти и собственной охуенности пробивать череп и сочиться из глазниц. Как сочилось что-то мерзкое и ебаное у этого пиздюка, когда Лысый пиздил его ногами. - Эй, браток, тормозни. Оклик он пропустил мимо ушей, мозг нихуя не хотел сосредотачиваться на происходящем и продолжал бесконтрольно пичкать сознание поплывшими блевотными картинками кровавых разводов, впитывающихся в землю около дибильного детского игрового комплекса. Опять же - мало ли всяких ебланов вечерами таскается. Хотят доебаться - пусть не ссут подходить ближе. Они не зассали. Гречка как-то пропустил момент, за который его с этой блядью успели прижать с обеих сторон. Она, видимо, тоже. И поэтому тупо крутила башкой и хлопала глазами, и он ощутил к ней, с её мокрыми губами и такой же мокрой пиздой, трясинно проминающимися под пальцами сиськами и жопой, спутанными и жирными у корней волосами такое отвращение, что к горлу подкатил рвотный спазм. Гречка нервно отпихнул девку, как будто тепло её тела было не живым, а мертвенно-разлагающимся, и она завизжала и угодила прямо в руки одному из доебавшихся уебков. Тот раскрыл влажную пасть и, кажется, что-то спизданул. - Иди, девочка, гуляй. Гречка понял, что она, наверное, была омерзительной не только в его голове, потому что этот тип тоже оттолкнул её, только поосторожнее. А что если она и на самом деле была мертвая? И он хотел выебать мертвую блядь. Пиздец. Ком блевоты снова толкнулся в горло. Мертвые девушки ему определенно о ком-то напоминали, но он никак не мог ухватить мысль и понять, о ком, хотя это почему-то оказалось сейчас, посреди сумеречной улицы, очень важным. Девка покосилась на него и поковыляла прочь. Наверное ей было так тяжело идти, потому что она наполовину уже сгнила и держала в своей ебучей паленой сумке шанель часть своих внутренностей. Гречка вздохнул с облегчением - ну и пусть возвращается в свою блядскую могилу, злобная гнилая шлюха. А он вернется в клуб и снимет кого-нибудь живого, благо ещё даже не ночь. Но только после того, как выдернет из головы эту засевшую занозой тревожную мысль о мертвячках, потому что она свернулась вокруг грудной клетки как змея и стягивала туже и туже. - Глянь, он же объебан в говно. Тебе точно про него этот дядька говорил? Голоса заставили его вынырнуть из тревожного бдения внутри собственного сознания и он обернулся вокруг, чтобы понять, кто объебан. Но увидел только два широких силуэта по двум сторонам от себя и слепяще-яркий фонарь где-то наверху. Беспокойство снова сжало ребра, но на этот раз сигнал подавала трезвеющая часть сознания. Это вообще кто и что они от него хотят? Стоп, а куда делась эта пизда, с которой он вышел из клуба? - Малой, отойдем? Гречка никак не мог ухватить момент и остаться в нём, рассудок нещадно тупил, а обездвиженные его бездействием инстинкты бесновались. Он всегда ненавидел ебучее промежуточное состояние, когда еще не на отходах, но уже не совсем приход, а ещё до этого момента его в таком разбитом виде никто не пытался схватить за плечо и затолкать под ближайшую арку. Гречка попробовал резко столкнуть чужую лапищу, здоровенную, как у... У кого? Но внезапно с удивлением и раздражением понял, что её вес уже давно на него не давит, а он стоит в темноте и облокачивается спиной на стену. Острые кирпичные грани неприятно кололи кожу сквозь тонкую ткань рубашки, и он решил отстраниться, но слишком сильно накренился вперед и его отпихнули обратно, как дурацкую неваляшку. Соприкосновение лопаток и затылка с твердостью стены отдалось в голове новым разрывом тревоги. Может, девка ушла, чтобы позвать на помощь? Они же были довольно далеко от клуба, он всё никак не мог найти достаточно пустую улицу и пафосную тачку, чтобы сделать вид, что она его. Она уже начинала терять терпение, когда они наткнулись на ебучий мустанг. - Слыш, ты помнишь моего брата? Он, наконец, сфокусировал взгляд на двух тенях, оказавшихся крепкими парнями с тупыми некрасивыми лицами. Гречка их не знал, а может, просто не узнавал. Но вот что он хорошо воспринимал в любом состоянии сознания - так это тяжелую свинцовую ауру опасности, которой от этих двоих разило. Он попытался сообразить, что делать, но получалось хуево. Четверо суток без сна и лакирнул маркой, хули ты хотел, кроме истерической нервозности, конч ебаный? Не утешает, блядь, завали ебало и придумай, что делать. - Отвечай, помнишь моего брата, сука? Внутренний диалог Гречки с самим собой прервался бесцеремонной вспышкой боли в левой скуле, и через мгновение в правой, когда кулак стукнулся о кость, а кость стукнулась о кирпич. В голове зазвенело, на глаза навернулись слезы, соображать стало ещё сложнее, зато боль пробудила зародыш панического страха. Он действительно попытался вспомнить, где видел этих мужиков или придумать как сбежать, и мозг снова перегрузился от обилия информации и выкинул его в апатию. - Не помню. - Он потряс головой. - А должен? Его снова попытались ударить, но на этот раз второй из мужиков (Гречка всё не мог разглядеть и запомнить хоть сколько-то заметные отличия между ними) удержал первого и сказал ему что-то, прошипел сквозь зубы так тихо, что было не разобрать. Гречка стоял у стены и ждал. Ему захотелось спать, может от удара, или просто так. Он понимал, что ему нужно испугаться или разозлиться, или всё вместе, и ощущал эти эмоции, которые скребли по грудной клетке изнутри, но никак не мог их разбудить. Может, просто уйти и эти два еблана не заметят? - Куда! - Его резко и больно снова оттолкнули к стене. Что-то кипучее и болезненное лизнуло изнутри и Гречка с неожиданной даже для себя самого злобой ударил одного из этих в лицо, вспышка в костяшках срезонировала вспышке внутри. Сука, а вы че думали, можете так просто прижать его в углу и ничего вам за это не будет? Да вас завтра с пирса по кускам... В живот, чуть повыше ремня штанов, ткнулось что-то твёрдое и угрожающее, и он сначала подумал, что это хуй, и опустил ладонь, чтобы сжать и вывернуть, но тут же замер и подавился собственным горячим выдохом. Это был ствол, и не тот, который в трусах, а натурально блядь долбаный ствол. Его прижали, и тыкали в живот стволом. Осознание этого ворвалось в голову и разорвалось там с такой же силой, с какой пуля могла в любую секунду взорваться в его кишках. Гречка ощутил какую-то внезапную слабость, ноги почти подогнулись. Ему никогда ещё не приходилось находиться в такой близости от огнестрельного оружия и это оказалось пиздец как стремно. - Да стой, стой, дядь, убери... Я вспомню кого хочешь, ток подскажи, как его звали там и все такое, где мы пересекались, например, ну, блядь, я многих знаю, мне нужно вспомнить! Слова слетали с губ бессмысленной очередью. Идти на переговоры после того, как пизданул в лицо - идея хуевая, но о лучшей Гречке сейчас было сложно думать. Всё его сознание было зациклено на панической мысли о том, как пороховые газы вытолкнут металл в его плоть по малейшему желанию неизвестного ебанутого типа и как пиздецки больно это будет. Он ощутил капли пота между лопатками и прижался к стене сильнее, как будто она могла расступиться и поглотить его. Ощущать себя загнанным в угол было противно и липко. - Бери его, поехали. - Велел тот, которого он ударил, ощупывая лицо руками. Как будто с такой рожей могло случиться что-то хуже чем то, какой она уже была. В глотке защекотал панический смешок, и Гречка с силой зажал рот ладонью, чтобы не дать ему вырваться наружу. В кожу над верхней губой впилось холодом его собственное колечко с указательного пальца. Ствол перестал давить так упорно, и он ощутил облегчение и одновременно с ним раздувающийся внутри пузырь злобы, которому только и нужно было, чтобы ушла прямая и непосредственная угроза жизни. Гречка не был бы собой, если бы каждой зарвавшейся мрази со стволом позволял себя нагибать, и эта парочка уебков исключением не станет. Уж он позаботится, чтобы их тупые мозги вытекали на асфальт медленно и мучительно, пальцы им переломает, вывернет по очереди все суставы! От злости и невозможности выплеснуть её прямо сейчас его аж передернуло. - Смотри, затрясся весь, щас обоссытся. - Хмыкнул тот, у которого был ствол, а второй только посмотрел как-то очень уж презрительно. Как на дерьмо. Гречка решил, что обязательно поссыт на их ебучие могилы. То ли от адреналина, то ли ещё из-за какой-то научной хуетени мозг вроде как стал работать почётче, но Гречка все равно в душе пока не ебал, как ему сбежать. Он снова попытался понять, о каком брате шла речь, но никто не приходил на ум. Охуеть, он кого-то грохнул и забыл? Да быть не может, он ж всё таки не ебучий дон Корлеоне, который убивает людей налево и направо, как бы ни хотел таким казаться в глазах что своих, что окружающих. Может выебал? Но тогда речь должна была бы идти о сестре. Просто наступил на ногу в метро, а эти двое ебанутые, типа того чувака с ножом, про которого Гром рассказывал? Из-за того, что он никак не мог уцепиться хотя бы за призрак догадки, ярость снова отхлынула и в висках начал биться новый приступ паники. Это биение стало совсем невыносимым, вкручивающимся в левую глазницу дрелью, когда его снова куда-то потащили. Гречка попытался дернуться, но ствол опять обжег своей ужасающей близостью и он предпочел отдаться на волю обмякших мышц. Измученный рассудок, видимо, порядком заебался от таких эмоциональных американских горок, поэтому когда его пихнули на заднее сиденье потертого и заляпанного дорожной грязью кроссовера, какая-то дичайшая усталость придавила к неуместно комфортному сиденью и снова выкрутила мыслительный процесс на ноль. Всё казалось каким-то ебучим трипом. А может, так оно и было? Окрыленный этой идеей, Гречка поерзал на сиденье и потянулся к ручке двери, но щелчок замка развеял успокаивающую иллюзию. Один из мужиков уселся рядом, а второй занял водительское место, и они тронулись. Стоило автомобилю дернуться первой судорогой заведенного мотора, как Гречка ощутил жуткий приступ тошноты. Он согнулся пополам, ткнулся лбом в свои колени, спрятался в успокаивающей тьме и мягкости ткани, и не поднимал головы, пока его не отпустило. Почему-то казалось очевидным, что его пристрелят прямо тут как ебучую собаку, если он вдруг блеванет в салоне. Лицо взмокло, руки дрожали, и он вдруг почувствовал себя слабым, беззащитным и одиноким, как когда-то давно, в далеком детстве. Жалость к себе накатывала волнами, и стоило откатить одной волне, как второй подкатывала тошнота, и он качался на них, безразлично пялясь в сплавившиеся в бесконечную светящуюся жвачку огни машин за окном. Не надо было всего этого делать. Не надо было снимать в клубе эту блядь... Нет, ещё раньше. Не надо было кататься по окраинам города с Лысым почти двое суток на его ебучем автомобиле, увешанном иконами как церковь. И не надо было в итоге всё же находить этого пиздюка в квартире какой-то суки - Гречку даже не ебало, что тот натворил и за что его так жестоко отпиздили, хотя и сам бил, с удовольствием и наотмашь, неожиданно вызверившись, когда пиздюк попытался полезть ему в лицо руками. Не надо было нюхать каждые несколько часов, не надо было сразу же после того, как они закончили с пиздюком, идти на непонятную беспонтовую тусовку, чтобы слить остаток синтетического энтузиазма и прогнать из головы засевшие неприятные картинки, не надо было снимать эту шлюху - да он же даже не был уверен, что у него встанет! Или еще раньше, совсем давно, по ощущениям как в прошлой жизни - не надо было кидать ебаного Грома. Эта мысль прорвалась в эфир помимо воли, когда страх ослабил что-то в его сознании или даже подсознании - хуй его знает, где прятался майор с его здоровенным членом. Гречка вообще не думал о нём с тех пор, как кинул в подворотне, потому что смысл думать - он сделал свой выбор, ему срубить бабок в моменте хотелось больше, чем продолжить эти сраные взаимоотношения, в которых его ебали. Ну и ещё кормили переодически, и не только отборным дерьмом, и именно это казалось в последнее время небезопасным. В конце концов, долбаный мусор всё равно был слишком честным, чтобы быть на самом деле полезным. Автомобиль чуть качнулся на повороте и Гречка снова спрятал лицо в коленях - но на этот раз не для того, чтобы унять тошноту, а чтобы скрыть бесконтрольно расползающийся по щекам оскал. Его опять мотнуло из крайности в крайность - от удушливой жалости к себе в отдающееся гулкой пустотой в груди чувство собственной всесильности. Он их всех наебет только так, он переиграет и уничтожит (и откуда только эта фразочка появилась в голове), они же такие тупые, что им даже мозгов не хватило его обыскать перед тем, как пихать в свою ебаную тачку! Они даже не проверили, есть ли у него телефон! А у него есть телефон, и Игорь, ебать его нахуй, Гром слишком, сука, честный мусор, чтобы кинуть его в беде даже после того как он сам кинул его с минетом! Примчится сюда как миленький, и уж Гречка успел изучить его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным - этих двоих он изобъет до кровавых соплей из жопы, будет пиздить пока руки не устанут, потому что даже у пиздецки честного майора дохуя грязных мерзких секретиков и привычек. Гречка засмеялся и прикусил ладонь, чтобы не было так слышно. Его трясло от истерического веселья, плечи и спина содрогались. И чем больше он думал о том, что этот еблан, который сейчас следит за ним, наверное думает, что он плачет, тем смешнее становилось. В конце концов он так сильно сжал зубы на собственной коже, что, кажется, прокусил её до крови, а из глаз на самом деле потекли слезы. Краем уха он слышал, как водитель и второй говорят, но они снова шипели и он не мог услышать, о чем. Да это было неважно, потому что теперь ему ужасно хотелось достать телефон прямо сейчас, незаметно его вытащить и позвонить. Он в кармане, кажется, разогрелся как маленькая плитка, тяжелым кирпичиком прижимался к ноге. Теперь плечи Гречки дрожали не от смеха, а от предвкушения и нетерпения. Нужно было найти удачный момент и сделать всё незаметно, но он просто не мог сдержаться, хотелось хотя бы прикоснуться к бархатистому пластику чехла, успокоить себя тем, что скоро всё наладится. Гречка нежно скользнул ладонью по собственному бедру, почти чувственно, нащупал край кармана и запустил туда пальцы. Кончиками провёл по грани экрана, такой теплой от его тела, близкой и желанной, почти до озноба. Ему ужасно хотелось увидеть лица этих уебков, когда они поймут, что сами себя загнали в ловушку. А ещё сильнее хотелось увидеть их лица после того, как ими займется Гром. Все были наслышаны о том, что бывает с теми, кем занялся Гром. Он сам ощущал это на своей шее, на своем лице, на заднице, на всём теле - раз за разом, иногда так больно, что почти не оставалось места для удовольствия. - Приехали, вынимай этого урода. Гречка догадался, что урод - это он, только когда его грубо выпихнули из машины. Он удержался и не упал, ухватился за боковое зеркало. Голова слегка кружилась и кожу на щеках неприятно стянуло от подсыхающей влаги - слез, немного слюны и немного пота. Они привезли его куда? Он задрал голову к уходящим ввысь стволам деревьев. В лесополосу? Разве около Питера есть леса? Сколько они ехали? Они очутились посреди крошечной полянки недалеко от обочины, которую со всех сторон окружал густой лес. В груди снова колючим сгустком провернулось беспокойство. Гречка не любил природу, он чувствовал себя спокойнее в городе, а ещё теперь он не ебал не только кто и почему его увез, но и куда. Зачем было вполне понятно. - Я тебя ещё раз спрашиваю - ты помнишь моего брата? Он отрицательно качнул головой. Тот, который спрашивал, скривил какую-то странную рожу, будто бы страдал от ужасной боли. Это показалось хуевым знаком, но Гречка всё никак не мог унять свое новообретенное ощущение всесилия. Оно прям рвалось наружу изо всех щелей, и поэтому совсем не получалось молча делать то, что от него требуют и ждать подходящего случая для побега. Он фыркнул и посмотрел этому уродцу прямо в его тупые глаза, с вызовом и насмешкой, как умел очень хорошо. - Тебе пиздец, ты в курсе? Хуй знает, кто там твой ебаный брат, но если он сдох, то ты скоро его... - Удар разорвался в легких осколочной гранатой, колени, грудь и подбородок по очереди столкнулись с землей, раздирая кашлем глотку. Кровавый привкус во рту перемешался со злобой и первородным животным страхом физической опасности. Благодаря ему Гречка успел перевернуться и второй удар - на этот раз ногой - по рёбрам скорее погладил, чем вломился со всей ненавистью. Но больно всё равно было, в глазах вспыхнуло, и ему показалось, что он утонет в этой вспышке, потому что ничего нет хуже, чем оказаться на земле в драке. Встать почти нереально, и бить будут до тех пор, пока тело не потеряет чувствительность, не превратится в бессмысленное окровавленное мясо с отмершими нервными окончаниями. Ему не хотелось умирать, поэтому он дернулся, попытался отползти ещё немного, царапая ногтями траву, и тогда понял, что всё кончилось. Быстро как-то, Гречка не привык верить в быстрые чудесные избавления. Земля неприятно пахла и холодила, и он приподнялся на руках, сплюнул кровавые слюни, хотя совершенно не помнил, чтобы его ударяли сейчас в лицо, и ощупал языком зубы - скорее по привычке, чем из реального опасения. Глянул исподлобья и увидел, что никуда эти двое не делись. С одной стороны, это значило что он всё ещё жив, но вместе с тем, его снова могли ударить, и всё тело требовало сжаться комочек и закрыться от возможной новой боли. Гречка послал нахуй это желание, снова сплюнул кровь, злобно оскалился вверх и предпринял попытку подняться на ноги. К его удивлению, ему позволили это сделать. Свежие побои ныли и искрились болезненными уколами, им вторило гудение в голове, но он постарался не обращать на это внимания. - На. - Под ноги что-то упало. - Копай. В лесу уже начинало капитально темнеть, и поэтому Гречке пришлось наклониться, сжимаясь от ощущения, будто одно из ребер вот-вот проткнет кожу и вылезет наружу, и борясь с головокружением. Лопата. Эти ебланы выдали ему лопату. Ему снова стало смешно, и он снова зажал рот рукой, ощущая на губах пыль и землю. Он, может, и не ебучий гангстер, но уебать его хотят прям как в тупых криминальных фильмах. Ввиду того, как прозаично и повседневно его пиздили всю дорогу до этого, предложение выкопать самому себе могилу казалось верхом ебнутого сюра. А может, там этот сраный брат закопан, и ему его нужно откопать? Его, видимо, снова ударили, на этот раз опять по лицу, и, судя по тому, как ожгло кожу, чем-то железным, и Гречка вдруг осознал, что произнес последнюю фразу вслух. Сука сука сука просто завали ебало и делай что тебе скажут, иначе тебя грохнут прямо сейчас! Ему его ебучий длинный язык всю жизнь приносил огромную кучу дерьма, и сейчас он не мог понять, почему совершенно перестал его контролировать. Он снова был на земле, и под лицом она стала влажной и теплой, и он понял, что это кровь. Его кровь, сука, его кровь! Паника полыхнула в темноте сознания, вытесняя нервную самоуверенность. Ему хотелось полежать тут немного и придти в себя, холод уже не очень смущал. Но у двоих ебланов было другое мнение на этот счет. Его дернули вверх за шкирку, и такой процесс вставания отозвался в теле гораздо более неприятными ощущениями, чем когда он поднимался на ноги сам. Снова затошнило, и Гречка был вынужден опереться на собственные колени, сглатывая желчь. Это наверняка выглядело жалко как пиздец, и он снова попытался разозлиться - похуй на кого, на этих уебков, на жизнь, на себя - но сил на яркие эмоции, кажется, не оставалось. Он в жизни ничего не копал. Может только в детстве, в песочнице, но практически ничего из своего раннего детства Гречка не помнил, так что мог бы поздравить себя с дебютом, если бы в принципе был способен к самоиронии. Хорошо земля была не пересохшая - если можно было вообще считать хорошими хоть какие-то обстоятельства в ситуации, когда ты сам роешь себе могилу. Он успел войти в апатичный тупой ритм, но вдруг к боли во всем теле и головокружению, уже почти привычным и отошедшим на задний план, прибавилась, резанув лезвием, боль в ладони, когда лопата резко уткнулась к какой-то корень. Гречка дернулся и вывернул руку к себе, пытаясь рассмотреть, что произошло. Сука, он же так и не сходил в травму и не зашил ебучий порез! Тот постепенно заживал сам, переодически напоминая о себе пульсирующим дискомфортом, а сейчас резко стесался об древко лопаты и раскрылся уродливой мясной пастью. Пальцы затряслись, ему пришлось ухватить одну руку второй, чтобы удержать её от конвульсивного сжимания. Лопата упала на землю и на него прикрикнули. Гречка сдержал жалобный скулеж. Ему хотелось заставить себя взбеситься, он пытался пробудить знакомый слепой гнев, когда не хочется ничего, кроме животного насилия, потому что понимал, что спасет его только это. Но не мог. Дрожь отдавалась во всем теле, усиливалась, угрожая стать заметной. - Хватит, давай уже его кончать. Его снова, в который раз за эту пиздецкую ночь, куда-то потащили, и он обнаружил себя стоящим на коленях на краю этой ебучей ямы, почти в полной темноте. То ли в лесу темнело раньше, то ли он потерял счёт времени - Гречка не знал. Но освещали его только два фонарика с мобильных телефонов. Темно... Темно! В душе снова дернулось что-то самоуверенное, почти забитое усталостью и болью. Эти два еблана даже фары на тачке не догадались включить, а фонариков на телефонах хватало только чтобы выхватить небольшой кусочек света. Где-то там, во тьме, неотвратимой угрозой маячил блядский ствол, но Гречка попытался об этом не думать. Чего не вижу - того не боюсь. Он поднял голову. - А можно мне типа... Напоследок сижку? Ну, покурить. Он приложил пальцы к губам, изо всех сил надеясь, что им захочется играть в мафиозников из тупого кино до конца. Они посовещались, укрывшись в тени, и один из них, наконец, зашуршал карманами куртки. Из тьмы возникла большая рука с зажатой в толстых уродливых пальцах сигаретой - винстон, говно, Гречка такие не любил - и сунула ему её в лицо. Он перехватил её прямо губами, вяло надеясь, что не вызовет этим еще и желания себя выебать, и выжидательно уставился вверх и вперед. Ну хватит же им ума дать ему огонька? Снова шорох, и эта же рука появилась теперь уже с зажигалкой, из которой теплилось крохотное пламя. Гречка напрягся, улавливая колебания теней, а потом кинулся всем весом вперед, туда, где по его предположениям должен был быть ебучий добрый палач. Тело столкнулось с телом, он обо что-то ударился, пятна света панически задергались и одно из них тут же погасло. Кажется, впереди не было никаких препятствий, и он бросился под защиту призрачно сереющих стволов деревьев. Грохнул выстрел, что-то упало, но Гречка не почувствовал боли и побежал быстрее, стараясь не врезаться в дерево и не выдрать себе глаз веткой. Бегать в лесу оказалось сложнее, чем по улицам, но это же относилось и к его преследователям, шумевшим где-то позади. Вот он, отличный шанс воспользоваться телефоном, нужно только оторваться достаточно далеко, чтобы свет от экрана не привлек слишком много внимания. Гречка присел за огромный ствол поваленного дерева и притаился, прижавшись к поросшей мхом коре. Дыхание вырывалось тихим шипением, легкие распирало. Шум преследования стих, и одновременно с облегчением он испугался, что потерялся и сдохнет не от чужих рук, а тупо в ебучей чаще. Но если он позвонит по телефону, его же сумеют отыскать, правда? Гречка сунул заметно подрагивающую руку в карман. Сердце пропустило удар, когда он сначала не сумел нащупать айфон. Но потом пальцы наткнулись на привычный чехол и он чуть не застонал от ощущения того, как с плеч сваливается огромная гора. А потом она снова навалилась и передавила ему нахуй дыхательные пути. Гречка захлебнулся паникой и отчаянием, когда понял, что никак не привлечет внимания к себе светом экрана, потому что экран не включится, айфон был разбит настолько сильно, что не реагировал вообще ни на что. Может, это произошло когда его пинали, или ещё раньше, Гречка не знал. Он знал только что ему пиздец, и у него совершенно не оставалось сил на очередные попытки спастись. Он сжал зубами костяшки, чтобы сдержать какие-то отчаянные жалобные звуки. Мозг подернулся мутной пленкой, и он сидел тут и вслушивался в шум, испуганный и жалкий, смаргивая набегавшие на глаза слезы. И хотя Гречке казалось, что он абсолютно готов к смерти, на резкий звук и движение слева сердце взорвалось очередью ударов. Тень взревела торжествующе и попыталась придавить его к земле, и он вскочил, продираясь через боль и усталость, извернулся и отпихнул от себя тяжелую тушу. Туша не отставала, но на его удачу это был тот из двоих, у кого не было другого оружия, кроме собственной тупой физической силы. Гречка мог бы противопоставить ему что-то в равных условия, но только не сейчас, когда каждая клеточка тела молила о пощаде. Даже роскошь побега представлялась ему, зажатому между стволом дерева и этим уебком, совершенно недоступной. Нападающий бросился снова как бешеная псина, и новую попытку придавить и схватить Гречка неожиданно даже сам для себя смог отразить. Просто под руку попало что-то тяжелое и удобное для замаха, и он вслепую вцепился в это как в последнюю надежду и ударил, туша вскрикнула и отступила, а в груди наконец растеклась кислотой шипучая торжествующая ярость. Это всегда захватывало его - власть, и особенно власть над кем-то, кто намного сильнее и больше, и поэтому Гречка кинулся вперед, ударил снова, повалив врага на землю. Золотое правило оставалось золотым - нельзя падать на землю в драке, потому что тебе тогда уже не встать, и Гречка абсолютно не хотел дать этому еблану и шанса нарушить его, он замахнулся снова и снова ударил, теперь он возвышался, нависал, а здоровый парень под ним мог только скулить и закрываться руками. Блядь, как же это было охуенно, как же от этого кровь разливалась по телу, сердце стучало так, как будто собиралось проломить ребра и вырваться наружу, и Гречка упивался этим чувством. Исчезла боль, грязь, этот ебучий лес вокруг, и остались только он и его противник, поверженный, жалкий, подыхающий, как слабая мразь, какой он и был. Он успокоился только когда боль в руке снова напомнила о себе, отдавшись от неудачного поворота ладони аж в плече, стрельнула в шею, и Гречка выронил свое орудие, оказавшееся крепкой веткой. Почти бита - не зря он тренировался размахивать такой. Эйфория от того, что он выжил и победил ещё давала силы двигаться вопреки усталости, но одновременно голову поднимал брезгливый ужас. Совершенно не хотелось смотреть на то, что он сделал с этим пидором, во что теперь тот превратился, а страшнее всего было проверять, жив он или нет. Поэтому Гречка отполз от - точно жив поэтому не нужно думать что умер и что это он его убил никого он не убивал а все остальное заслуженно сам виноват сам напал это просто самозащита - тела, споткнулся, чуть не упал, перелез через поваленное дерево, за которым прятался, и не оборачиваясь побежал прочь. Страх заблудиться засосал под ложечкой с новой силой, и облегчение, которое Гречка испытал, вывалившись снова на знакомую поляну было почти таким же сильным, как когда он нашел свой бесполезный теперь мобильник. Второй преследователь видимо тоже убежал на его поиски и шлялся где-то неподалеку с огнестрелом, поэтому действовать нужно было быстро. Сознание полностью очистилось, мозг работал на пределе своей четкости. Бежать вдоль дороги было самоубийством - в свете фар он стал бы самой легкой мишенью в мире. Зато... Зато можно было уехать на той машине, на которой его и привезли! Гречка не был угонщиком, но кое-какие навыки у него всё равно были, и их точно хватило бы чтобы завести старую тачку без ключей. Только для того, чтобы добраться до заветного автомобиля, чьи металлические борта манили ложной безопасностью, сперва нужно было преодолеть несколько метров открытого пространства. Гречка все никак не мог решиться на это, порывался, дергался вперед, и в ушах сразу раздавался грохот выстрела, а по телу разливалась страшная слабость. Он сильно прикусил губу, презирая себя за трусость. Чем дольше он тут сиськи мял, тем больше был риск дождаться уебка со стволом и словить пулю, и поэтому он наконец вдохнул глубоко как перед прыжком в воду, и рванул. Проскочил, прижался к борту и выдохнул. Осторожно протянул руку и дернул на удачу за ручку двери, и не поверил своему везению, когда она оказалась только прикрыта. Да неужели, может, они еще и ебучие ключи в замке оставили? Они оставили. Гречка не смог сдержать радостного вскрика, хлопнул рукой по рулю. Сука, тупые уебки сами во всем виноваты, потому что нельзя быть такими тупыми уебками! От новой порции облегчения и торжества у него онемели пальцы, и он не сразу сумел зацепить ключи, но наконец провернул их, и мотор с готовностью заурчал. Свет фар в последний раз выхватил полянку с могилой, а потом он сдал назад и вырулил на дорогу. Он понял, что гонит на пределе возможностей тачки, когда попал колесом в ямку и его чуть не бросило на руль. Сбавил скорость, чувствуя, как возвращаются боль и слабость, как тело начинает бить неконтролируемая дрожь. Гречка съехал на обочину и постарался успокоить себя тем, что это просто адреналин. Он не сделал ничего плохого. Он просто защищался. Всё позади, теперь он может поехать домой, запереться на все замки, залезть в горячую ванну и не вылезать оттуда несколько недель. Но сосущая пустота в груди расползалась черным пятном, и когда он поймал свое отражение в зеркале заднего вида, то вздрогнул, погрузился в деллюзию, не узнал это окровавленное лицо с покрасневшими глазами и растрескавшимися губами. Из самой груди прорвался вой, отчаянный, почти звериный, и Гречка запихнул его себе назад в глотку, подавился им, сжал веки до красных кругов перед глазами, запрещая остаткам рассудка срываться в полный рзъебанный пиздец. Его вырвало прямо внутри машины, на соседнее сиденье. Пальцы свело судорогой вокруг руля и пришлось приложить болезненное усилие, чтобы разжать их и выпасть из двери, отползти к кустам у обочины и сотрясаться в рвотных позывах, выблевывая желчь и слюну. Его скручивало и скручивало, текло изо рта, из носа и из глаз, и в какой-то момент Гречку снова накрыла паника - ему вдруг показалось, что это никогда не закончится, что сейчас у него изо рта потечет густая черная кровь и он подохнет прямо на обочине, подавившись ей, или выблевав все свои внутренности. И когда это, наконец, прекратилось, он откатился в сторону и раскинулся на земле, позволяя ветру холодить покрывшееся испариной лицо. Ничего не хотелось. Впрочем, наоборот - теперь, когда основная угроза жизни ушла, захотелось умереть. Даже не умереть, а просто перестать существовать, слиться с землей, остаться тут навсегда и обрести покой. Гречка обхватил себя руками за плечи. Ничего ведь страшного, если он тут немного поспит? Летом сложно замерзнуть насмерть даже лежа на земле. Он полежал еще немного и с удивлением обнаружил ещё одно желание. Жутко захотелось курить. Гречка почти с наслаждением вспомнил ощущение сигареты между губами, и поэтому приложил титаническое усилие, приподнялся, сел, поискал по карманам и нашел смятую пачку и дешевую зажигалку. Айфон приключения не пережил, а эти ребята вполне себе. Пальцы дрожали, поэтому он не с первого раза сумел высечь пламя, но когда смог - затянулся с таким удовольствием, что чуть не кончил. Всё же довольно много вещей в этой жизни было лучше ебли. Он выкурил четыре сигареты, поджигая одну от другой, и стало потеплее. Контроль над собственным телом постепенно возвращался, как и здоровый цинизм. Нужно было избавиться от машины, но первым делом - попытаться понять, кому она принадлежит. Тип со стволом всё ещё был где-то там, но большую тревогу и одновременно злобу вызвало то, что они не просто так его нашли. Как там у клуба один из них сказал второму? "Точно ли про него нам сказал дядька", что-то вроде этого. Дядька. По спине прошла дрожь. У Гречки было много врагов, но он не подозревал, что кто-то из них будет готов натравить на него парочку ебанутых кончей с историей про какого-то брата. С другой стороны - если его хотят уебать, значит он уже представлятся такой серьезной угрозой? Охуенно, наверное. Он слабо ухмыльнулся сам себе, выкинул бычок в кусты и с трудом поднялся на ноги. Потом Гречка заставил себя снова сесть в автомобиль, не смотря на то, что от него воняло угрозой и блевотиной, обыскал бардачок, а потом неспеша поехал вдоль обочины, выискивая место, где его можно было бы получше припрятать. Таковое нашлось рядом с небольшим овражком. Перед тем как вылезти из накренившейся и почти скрытой густой порослью машины он захватил с заднего сиденья черную толстовку. Надевать её было мерзко, но с другой стороны, можно было хотя бы немного прикрыть разбитое лицо капюшоном, да и верхняя часть тела так выглядела поприличнее. Он понятия не имел, сколько ему идти и в какую сторону, но по крайней мере не боялся, что тип со стволом его догонит. Хуй он без тачки теперь выберется из этих ебеней. Впрочем, Гречке пришло на ум, что он и сам мог поторопиться с тем, чтобы избавиться от машины. Дорога была пустынная, да и надеяться что кто-то остановится среди ночи в лесу чтобы подобрать стремного незнакомца было бы тупо. Но, видимо, жизнь решила, что достаточно нассала ему сегодня на лицо, потому что не прошло и получаса, как осветившая его фарами машина притормозила рядом. Гречка подумал, что блядь из него хуевая и что остановившийся поймет это сразу же, как увидит поближе, но водитель действительно оказался доброй душой и согласился подбросить до Питера. Он уселся на заднее сиденье и пытался бороться с дремотой - на случай, если это тоже какой-нибудь ебанутый псих, который ебет и убивает тех, кого подбирает ночью на пустой дороге. - Братан, а кто тебя отоварил-то так? Гречка не сразу понял, что вопрос адресован ему, а когда понял, то встал в тупик с тем, чтобы придумать быстрый ответ. - Ну это, типа... Я бухой с тусовки ехал, меня хуй какой-то согласился подбросить, а когда я отрубился, ограбил и отпиздил. История звучала ебануто, но водитель ею удовлетворился и принялся рассуждать о том, какие все люди хуи на блюде. - Может тебя в больничку подкинуть? Гречка отмахнулся. Уж в больницу ему точно не нужно было, отлежится и все пройдет. И высаживаться около своего дома тоже совершенно не хотелось, он и так достаточно наследил, чтобы при желании какой-нибудь не в меру старательный мусор впаял ему десятку за дела грешные. - Да тут высади, спасибо, братан. В черте города Гречка ощутил себя спокойнее, хотя все побои снова дали о себе знать, да и слабость накатывала жуткая. Ебаная чужая толстовка ощущалась на теле какой-то липкой и грязной, поэтому он стянул её и выкинул в ближайший мусорный бак. Район был смутно незнакомым, метро, даже если бы он его нашел и сумел спуститься в таком вид вниз, не привлекая внимания мусаров, было закрыто. Ну всяко не в лесу себе могилу рыть. Нужно было хоть немного привести себя в порядок, а то с таким ебалом его примут на раз-два. Гречка заметил светящуюся витрину круглосуточного магазина и устремился к ней, как мотылек. Денег у него не было, но он рассчитывал украсть какие-нибудь влажные салфетки или что-то типа того, и поэтому постарался проскользнуть в светлое тепло максимально беспалевно для сонной продавщицы. В магазине он тупо бродил между стеллажами, теряясь в собственных мыслях, которые от усталости становились совсем уж путанными. Внезапно он поймал собственное отражение в стенке стеллажа с молочкой. В этот раз оно его не напугало, но он вдруг с болезненной ясностью понял, о каком брате говорил тот тип. Воспоминание было старое и полустертое временем и измененным сознанием, но Гречка почему-то был твердо уверен, что именно за этот грех его сегодня попытались казнить. Это года полтора назад было, ещё до Вовчика и всего остального. У него тогда в какой-то момент был полный пиздец с бабками, не на что было купить даже бошек, а он случайно умудрился проскользнуть на какую-то крутую тусовку, на какие обычно ему путь был заказан. Пил водку из пластиковой бутылки, которую прятал под пиджаком, но расслабиться не выходило, напротив, злел только. Смотрел наливающимися пьяным холодом глазами на всех этих объебанных уродов, и аж тошнило от ненависти. Потом заперся в кабинке залитого синим светом туалета, всё в голове и перед глазами плыло, ебано было до ужаса, а тут этот пацан. Пацан вошел в соседнюю кабинку, базарил по телефону, ныл что-то про родителей, которые дают мало бабок, про учебу в ебучем универе. И у Гречки в башке что-то так перемкнуло, что следующее, что он понял - как смотрел вот такими же пустыми глазами на свое растрепанное отражение в зеркале в туалете, костяшки на руках все были разъебаны, кровь на полу и на раковине, а этот пацан лежал, и на то, что с ним случилось смотреть тоже было страшно и противно. Гречка проспался и забыл про эту историю, думал, может вообще показалось. А сейчас долбаная уверенность вкручивалась в голову - у этого пацана был брат, и этот брат сегодня приехал ему мстить. У него аж ноги подкосились от такого осознания, и он облокотился на полку с творогом, чтобы не упасть. Холод приятно освежил разошедшийся порез на руке, чуть уняв дергающую боль. Гречка с удовольствием застонал и приложил другую пачку творога к лицу. Сука, как же приятно! - Дайте-ка я творога возьму, подвиньтесь... Эй, ты че здесь делаешь? Голос Гречка бы и в аду узнал, и от этого голоса у него на загривке шерсть встала дыбом. То, что беда не приходит одна, он хорошо уяснил в двенадцать, когда его и обдолбали, и выебали. Но почему-то ему казалось, что на сегодня блядских сюрпризов было достаточно. Он мягко отошел назад, в отдел алкогольной продукции, почти безучастно продумывая пути отступления, которых было хуй да маленько. Ну да сгорел сарай - гори и хата, в руку как-то слишком уж привычно для сегодняшней ночи скользнуло горлышко бутылки дешевого шампанского. - Тррщ мйрр, а давайте попробуем не обострять ситуацию? Берите творог, а я вам пока все объясню.