мне на тебя параллельно

Он знал, что ему не спастись. Это было безусловным фактом - он должен был умереть. Оглушающее осознание собственной смертности растекалось по венам с каждым ударом бешено колотящегося сердца как яд, подавляло не только разум, но и инстинкт выживания. Но он всё равно судорожно дергался, пытался двигаться хоть как-то, захлебывался кровью и паникой, с бессмысленным отчаянием полз вперед. Он должен был умереть, но ему ужасно хотелось жить. Каждый глоток провонявшего гнилью воздуха казался сказочным подарком. Руки беспомощно оскальзывали, под ними хлюпало жидкое месиво, и всякий раз, как он в очередном судорожном рывке сжимал его пальцами, оно просачивалось между ними с омерзительной скользкой легкостью. А ещё оно было теплым - потому что это была кровь. Земля, по которой он полз, была залита кровью, пропиталась ей настолько, что превратилась во что-то совершенно неузнаваемое. Он знал, что это была не его кровь, но также он знал, что это ненадолго. Его тело больше не принадлежало ему, его разрывали на куски жадные огромные лапищи, они хватали со всех сторон, тянули, срывали одежду, сдирали кожу, и скоро он остался совсем обнаженный, жалкий и беззащитный. Но он всё равно попытался рвануться ещё один раз, самый последний и самый отчаянный, оставляя клочки плоти в цепких толстых пальцах. И на какой-то дивный, чудесный момент ему показалось, что он действительно смог. Его ноздрей коснулся чистый, не опороченный вонью разложения аромат, и он вдохнул его всеми легкими, раздувшимся как два воздушных шарика под обнаженной грудной клеткой, и ему показалось, что сейчас он взлетит. Он был счастлив. А потом пальцы соскользнули, земля осыпалась, и он рухнул вниз. Попытка ухватиться была смехотворной - рукам даже не за что было держаться, чудо, что он сумел вскарабкаться так высоко. Он попытался закричать, хотя прекрасно знал, что некому помочь, но не смог сделать даже этого. Грязь падала ему на лицо, забивала глотку, комками сбивалась в легких, она разрывала и жгла. Она полыхала внутри него, и он с ужасом понял, что теперь это пламя, белое от жара, беспощадное, голодно обгладывающее его кости. Он вдохнул в последний раз и внутри него всё взорвалось болью такой сильной, что осознание неминуемой смерти показалось облегчением. И он умер. Гречка проснулся резко, болезненно выдрался из когтей кошмара и несколько ужасных секунд не мог понять, где находится. Потом очертания потолка, окна, комнаты проявились из мерцающей темноты и он осмелился сделать вдох. Воздух был душный, прокуренный, пахло потом и чем-то терпким, но никаких следов земли. Или крови. Огня тоже не было, но внутри жгло. Не до крика, как во сне, но неприятно. Что-то на него давило. Кто-то. Он брезгливо спихнул с себя навалившееся, налипшее длинными волосами тело. Дышать сразу же стало свободнее, и ощущение что он погребен пропало. Тупая сука развалилась на нём как на ебаном матрасе! Прижала своими ебучими силиконовыми сиськами его бедные потрескавшиеся ребра. Тупая сука. Гречка выпутался из сбившихся скользких простыней и попытался подняться с кровати, но тут же словил охуевший вертолет и рухнул обратно. Головная боль, до этого слабо скребшаяся в затылке, вспыхнула ослепительно и ярко. И как будто одного этого было недостаточно, его ещё и потянуло сблевануть. Сука сука сука! Ему нужно было поссать. Путь до сортира превратился в целое ебаное путешествие - он совершенно не протрезвел, ему было хуево, тело тряслось и шаталось. На унитаз Гречка не сел, а рухнул - нахуй мужицкую гордость, не обоссать пол и стены показалось более приоритетным. Какой там возраст считается старостью, если верить мемам про последствия пьянок? Двадцать семь? Пиздеж, Гречка и в двадцать четыре ощущал себя даже не старым, а мертвым. Рядом с ванной кто-то оставил бутылку текилы - и на дне что-то плескалось. Он бездумно подтянул её к себе и жадно обхватил губами горлышко. В первый миг желудок болезненно сжался и пустил судорожную волну тошноты вверх по пищеводу, но Гречка зажмурил глаза до пляшущих звездочек и заставил себя перетерпеть. Он ощущал и почти видел, как жижа стекает вниз, всасывается в его тело. Лучше не стало, но и хуже тоже. Путь до спальни удалось преодолеть за более короткое время и с меньшими потерями. Девка рядом на кровати раздражала. Её тело, мягкое и гибкое, напоминало ему о червях, её пот пропитывал его дорогущие простыни, и наверняка эти ужасные липкие волосы остались где-то на полу, извиваясь среди пятен от выпивки и пустых бутылок. Надо будет сменить постельное белье, когда он выставит её за дверь, кинуть это в стиралку и прокрутить три раза. Голова болела так, что даже легкий шепот её дыхания сверлом вкручивался в оба глаза. Как её там зовут? Маша Даша Настя похуй, Гречка совершенно не помнил. Он вообще почти ничего не помнил, не мог даже сказать, использовал ли резинку. В памяти всплывало только как он ебал её между её силиконовых круглых сисек, намотав на руку волосы, как кончил ей на лицо и брезгливо отпихивал потом, чтобы она не лезла к нему целоваться. Звонящий телефон Гречка заметил не сразу, и ещё больше времени ему потребовалось чтобы понять, что надо сделать, чтобы звук замолк. Мобильник был новый, непривычный, так ещё и свалился в щель между кроватью и матрасом. Гречка застонал, когда изменение положения тела отозвалось новым приступом тошноты. Да кто ж звонит-то нахуй? - Братан, ты не сторчался насмерть там? Гречке потребовалась лишняя пара мгновений чтобы сосредоточиться и распознать в голос своего друга Леньки. Возникло ощущение, что он про что-то забыл, но не протрезвевший мозг быстро заглушил его за ненадобностью. На том конце провода продолжал звучать голос, и ему снова пришлось приложить усилие чтобы уловить смысл сказанного. - ...надеюсь, не проебланил сегодняшние планы. Давай бля, готовность десять минут, я уже подъезжаю к твоей хате. И он сбросил. Гречка снова застонал. Посмотрел на дату и время на экране телефона, и кое-что начало расплывчатыми пятнами проступать в памяти. Сегодня же... Сука сука сука сука сука пиздец! Он нахуй совершенно забыл, хотя ждал этого если не с небольшим предвкушением, то по крайней мере с практичным вниманием. И чуть не проебал! А такие дела проебывать нельзя, как бы плохо не было. Вдруг его спины что-то коснулось. Что-то холодное и легкое, но от этого тело продрала неприятная дрожь. Гречка дернулся, резко обернулся и уставился стеклянными глазами на девку. Она тоже уже проснулась и водила теперь рукой по его спине, но пугливо отдернула её как только напоролась на его взгляд. Утром лицо у неё было совсем некрасивое, волосы сбились в колтун, и только искусственные сиськи жизнерадостно и непоколебимо торчали как два воздушных шарика. Возбуждения они у него, правда, не вызвали - если не считать за таковое желание сжать их со всей силы, чтобы выпустить воздух, спустить как два детских нарукавника для плавания. - Я просто... Я подумала, что тебе, наверное, больно? Ну, синяки... - Она говорила заискивающе, жалко, совсем не так, как общалась с ним ночью, дерзко кидая вызов. От этого блевать захотелось ещё сильнее. Тупая сука. - Нет, блядь, прикольно было. Давай, вставай и пиздуй, мне надо по делам. Слова выползали из горла с трудом, и с таким же трудом он сам сполз с кровати и потащился в ванную. Девка осталась в постели и непонимающе подергала волосы. Она не в первый раз трахалась с Гречкой и знала, что он не бывает нежен. Но зато у него всегда было что нюхнуть и он никогда не жадничал, если понимал, что в койке сможет сделать с ней всё, что угодно. Но в этот раз он заставил её пить, заливал в неё водку и сам бухал очень много, а потом был жестоким и болезненным, и ей было даже немного страшно смотреть в его глянцевитые пустые глаза. А теперь было просто физически плохо и она никак не могла сообразить, что делать дальше чтобы не рассердить Гречку ещё сильнее. - Я блядь че, непонятно сказал? Он злился как раз на её непонимание, злобно вякнул через плечо и уставился на свое отражение в зеркале в ванной. Лицо заживало хорошо, но желтоватые разводы синяков и кровоподтеки все равно отвратительно резали глаз. Гречка до сих пор не стал снова красивым, не стал собой. И его это бесило, а ещё больше бесило то, как он выглядел прямо сейчас, с перепоя, с покрасневшими белками глаз и расплывшимися по щеке и шее следами чужой губной помады. Омерзительно. Ледяная вода в лицо почти совсем не отрезвила, только заставила судорожно хватануть воздуха. Бриться он не решился из-за гуляющих ходуном рук, а чистить зубы не было ни времени, ни желания. Гречка прополоскал рот шотом листерина, плюнул и сунул всю голову под струю, цепочка упала на лицо, и ничего кроме ощущения шатающегося под ногами пола ему это не принесло. - Давай, в темпе, - Тупая сука в спальне все копалась, искала что-то на полу, и он дернул её за плечо. - Ну че ты, потом закину тебе если че-то проебешь. Телефон снова затрезвонил, и не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, что это Ленька. Гречка трубку брать не стал и из раздражения специально даже немного замедлился. Вытер волосы висевшей на краю кровати футболкой, принялся копаться в одежде на стуле. Пускай дружок в тачке попарится, в последний раз когда все вместе с пацанами ездили по делам, тот сам почти на пол часа задержался, сидели всей компанией его ждали. Трусы правда так и не нашлись, но зато на полу отыскалась почти полная пачка жвачки. Он сразу закинул в рот подушечки три. По ощущениям это было как тушить пожар на нефтяной скважине литрашкой газировки, но лучше, чем ничего. Мобильник трезвонил не замолкая, а кинуть его в окно или в стену был не вариант - и так пришлось применить всю смекалку, сообразительность и немного помощь товарища, чтобы подрезать новенький мобильник из связного, поэтому Гречка сдался. В конце концов, какому-то несчастному невнимательному консультанту ещё год придется пахать без зарплаты, чтобы отработать утраченный в его смену айфон. Ключи к его облегчению оказались на месте, в кармане олимпийки, которую он нашел на полу за диваном, болтались пачка какх-то сиг и зажигалка. - Да ну ебаный в рот, иду, иду. - Телефон упал туда же. Он подхватил тупую суку за локоток, совсем не по-джентльменски, и вытолкал вместе с собой на площадку. - Зай, но я забыла... - Попыталась сопротивляться она, на ходу застегивая молнию на платье. - Мне надо... Он нашарил за дверью недопитую бутылку чего-то крепкого и сунул ей в руки. - На, кисунь, можешь пить, можешь сесть, можешь в пизду залить, считай компенсация за то, что ты там забыла. Все, уебывай. Девка снова открыла рот, но сочла за лучшее не спорить. Деловито сунула бутылку под мышку, засунула шнурки под язычок кроссовок, одернула подол. Обиженно фыркнула уже от лестницы. - Не так ты хорошо и ебешься, кстати. Гречка заржал. Если она хотела его уязвить, стоило придумать что-то получше. - А у тебя сиськи как два гандона с водой. - Еблан. - Блядь подзаборная. Тупая сука сочла за лучшее не продолжать разговор и злобно застучала каблуками вниз по лестнице. Гречка решил поехать на лифте - не смотря на листерин и жвачку, в рот все равно как будто нассали, так что вонь в кабине должна была просто добавить новых ноток. Когда двери негостеприимно раздвинулись, он глубоко вдохнул и вошел внутрь. Отражение в зеркале на стене подмигнуло пугающе поношенным лицом и недостертыми остатками помады на шее. Гречка нервно потер след рукавом олимпийки, и так и тер, когда вышел из подъезда и огляделся в поисках ленькиной машины. Но её тут не оказалось, а вот из окна черного вольво через дорогу кто-то активно замахал ему рукой. Ленька, кто ж ещё. - Ты че на таксо-то, богатый дохуя? Ещё и на плюсе. - Осведомился Гречка, заваливаясь на заднее сиденье. На свежем воздухе ему стало немного полегче, но тотчас же прихватило с новой силой, стоило характерному запаху салона автомобиля полоснуть по ноздрям. Ароматизатор "Сосновый лес" и в лучшие времена ему не особо нравился, а теперь будил одновременно неприятные воспоминания и позыв сблевануть прямо тут. Да и Ленькин одеколон, который наверняка был недешевым, сейчас ощущался как спиртовая настойка и не помогал сохранять внутренний мир собственно внутренним. - Э, ты норм? - Ленька потряс его за плечо. Гречка застонал и закрыл глаза. - Давай, братан, тут недалеко, потерпи. А мне дятел какой-то вчера крыло помял на стоянке у тц. Я загнал тачку на сервис, потому что Руслан обещал быстро поправить. А сегодня прикинь, даже трубку не взял, пидор обдроченный. Пришлось вот так, со всеми почестями. Причем у меня был промокод, помнишь, тогда из клуба ехали и водила въебался в мусорку? Я жалобу оставил, хотя вы все говорили что нахуя, мне код прислали и по нему на плюсе сегодня со скидкой едем. Видишь, нихуя не нахуя оказалось! Гречка подстроился под движение автомобиля и тошнота поутихла, зато с новой силой полыхнула головная боль. Виски как будто зажали в тисках. Он поморщился, вяло приоткрыл глаза и нацепил на нос очки от солнца с желтыми стеклами. - А вот если бы ты был настоящим другом, Пантелеев, и пришел бы вчера ко мне, то знал бы, что Руслан так объебался, что наверняка до сих пор общается с Буддой. Или с розовыми слонами. И ему вообще не до тебя и твоего крыла. - Жопа. Теперь дня два его штормоебить будет еще минимум. - Скис Ленька. Затем снова разулыбался, теперь уже сально и с хитрецой. - А кстати, это не Анжелка из твоего подъезда выскочила? Гречка кивнул. Анжелка, точно. Энджи, как она сама представлялась. Вчера затащить её в койку казалось неплохим достижением, а сейчас хотелось только еще раз протереть шею от остатков помады. Но завистливое уважение, вспыхнувшее в глазах друга, немного погладило самолюбие. - Нихуя ты! Не могу с тебя, даже с раскрошенным еблом таких телок умудряешься ебать. Чё как она? - Норм. - Длинные фразы были непосильной нагрузкой для пересохшего горла, да и признаваться в том, что он почти ничего не запомнил, не хотелось. - Но ниче особенного, пизда не поперек. Ленька заржал. Ему, с его подкатами из деревенского клуба, носом картошкой и вечно взъерошенными, как ни укладывай гелем, волосами симпатизировали дамы несколько другого толка. Он не жаловался, но иногда завидовал умению дружков снимать вообще кого угодно, даже самых пафосных блядин с вип-столиков. Голова заболела ещё сильнее, а вместе с болью вернулась и тошнота. Гречка попытался устроиться поудобнее, но даже мелкие движения муторно отдавались во всем теле. Он ткнул водителя в плечо. - Начальник, тормозни вон у магнита. Потом повернулся к Леньке. - Леонид, будь охуенным другом, а? Сгоняй мне в аптеку, от башки купи что-нибудь. И на запивон. На, мобилой моей оплатишь. - А пососать не завернуть? - Закатил глаза друг, но к облегчению Гречки полез из машины. Даже мобильник его не взял. Не зря он его в прошлом месяце пьяного и объебанного в ноль остановил от того, чтобы пойти купаться в заливе и обязательно утонуть. Время слилось с головной болью и мерзким запахом освежителя "Сосновый лес" в одну вялотекущую реку, которая покачивала бренное тело Гречки на своих волнах и наверняка несла куда-то в сторону помоек Зильченко. Жвачка во рту потеряла вкус и мягкость и липла к золотым зубам. Возвращения Леньки он уже и не ждал, и когда тот снова плюхнулся на сиденье с пластиковым пакетом, даже удивился. - Леонид - официально самый охуенный друг во всем Питере. - Объявил он, когда автомобиль снова тронулся, и запустил руку в пакет. - Цитрамон, пиво, жвачка, всё для тебя. Пакетик тоже для тебя, на экстренный случай. Он даже пиво Гречке открыл, не доверяя его ослабшим и трясущимся пальцам. А когда таксист зыркнул в зеркало заднего вида и уже хотел что-то сказать, наклонился вперед и протянул пятисотенную бумажку, быстро сократив список претензий до нуля. Гречка сначала щедро глотнул пивка, выдавил на ладонь шесть таблеток цитрамона, запил их ещё одним блаженным глотком, и потом только мрачно спросил: - Лень, ты меня на убой везешь что ли? Схуяли такая щедрость? Тот пожал плечами с невинным видом. - Ну мы ж друганы, братаны, с детского сада вместе, бригада, все дела. Гречка цокнул, ничего не ответил и решил сегодня Леньку за спину себе не пускать. - Кстати, ты же в курсах, что Романыч додж продает? - После непродолжительного молчания друг сменил тему. - Подешевле чем брал, Сурик уже катал на нем, сказал, будет думать. Гречка чуть пивом не поперхнулся. Оно вообще тяжеловато шло, было горчее, чем он любил. Но вот чтобы Романыч продал додж челленджер, свою гордость и любовь, с которой нянчился почище чем он сам со своей ласточкой - это было неожиданно. Ну и Сурик, конечно, крыса, ни словом вчера не обмолвился, знал что Гречка тоже будет присматриваться и что ему Романыч тачку наверное более охотно отдаст. - А че он так? Ленька закатил глаза. - Говорит, они с Ленкой решили, что будет неудобно на такой тачке с пиздюком ездить, кроссовер брать собирается. Ну типа, как у них обычно - "они с Ленкой". - И он показал пальцами кавычки в воздухе. Ленка была девушкой Романыча. А ещё она была уже на седьмом месяце беременности. Они познакомились в клубе, где та работала текильщицей и предлагала всем желающим купить за какие-то ебейшие бабки шот текилы и слизать с ее сисек соль и лайм. Он просадил в ту ночь косарей шестьдесят на одни только эти сиськи, а утром дождался Ленку у заднего выхода и предложил покататься на додже. Она послала его нахуй и поехала спать, но истинные чувства так просто не обломать. Поэтому Романыч узнал у администратора клуба где зазноба живет (админа он предложил доджем переехать, если тот не скажет адрес), и как истинный романтик каждый день врубал у своей Джульетты под окнами со всей силы басов её любимые песни - "Вечеринку с бассейном", "Федерико Феллини" и "Ягоду-малинку". Через неделю Ленка сдалась, ещё через одну переехала к нему, а через месяц залетела. Романыч, ко всеобщему удивлению, не только не погнал ее пинками на аборт, но и был до пизды счастлив стать папашей. Теперь они ждали рождения ребенка, а ещё через год Ленке должно было стукнуть восемнадцать, и в планах была пышная свадьба. У Романыча уже сейчас весь телефон был забит фотками свадебных платьев и вариантов украшения зала, потому что под каблук к Ленке он залетел прочно и, видимо, навсегда. У Гречки от всей этой охуительной любовной истории и трансформации друга, раньше снимавшего сразу пару шлюшек на ночь, в отца семейства во рту появлялся неприятный привкус, но Романыч казался абсолютно счастливым. Нахуй нужно такое счастье, если оно заставляет тебя продавать додж челленджер. - А ты не хочешь взять? - В уме Гречка уже пытался рассчитать, сколько ему потребуется, чтобы купить машину, хотя мозги отказывались даже двузначные числа складывать. Вот если бы Романыч сам продавал, то сто процентов позволил бы по частям платить, но Ленка, пизда с ушами, наверняка будет требовать всю сумму разом. - Я ж в ипотеке. - Отмахнулся Ленька. - Да и не такой автомобилист, как вы все. Бери, а то Сурик же у нас любитель наколхозить тачку так, что потом хуй разберешь, где додж, а где приора... Кстати глянь, не узнаешь ниче за окном? Гречка глянул и узнал. Неприятное чувство в груди, никак не связанное с тошнотой, ощетинилось иголками. Это место он всегда узнавал отлично, как бы оно не менялось с годами. И воспоминания не были совсем плохими, просто ничего особенно хорошего в них тоже не было. Автомобиль медленно двигался в потоке у светофора, так что преобразившуюся внешне, но наверняка оставшуюся таким же унылым местом "Радугу" они оба могли рассмотреть во всех подробностях. - Пиздец тут все переделали, какой-то ебаный образовательный центр замутили. Наверное щас кипятком не поливают тех, кто на кухню с голодухи после отбоя лезет. - Ленька скривил лицо. У до сих пор красовался на спине шрам, оставшийся после того как в тринадцать злобная повариха поймала его за кражей сосисок и окатила кипящей водой из чайника. - Ладно, хуй с ним, мы на пляж вообще-то едем. На пляже было ветрено, запах моря бил в лицо солеными брызгами. Гречка нашел взглядом на парковке тот самый додж, а ещё заметил знакомый джип. Раздраженно кивнул в его сторону. - Лысый тоже приперся? А где Илюха и Сурик? Ленька засмеялся, потом пожал плечами. Он вдруг стал выглядеть как-то неуверенно. Достал из кармана айкос. - Перекурим? Илюха сегодня утром звонил, сказал что они с Суриком от тебя поехали с какими-то девками в Москву на сапсане. Говорил, что тебе тоже звонил, но ты трубу не взял, но я теперь понимаю почему - я бы тоже Анжелку на этих долбаебов не променял. Гречка представил лицо Илюхи, проснувшегося в Москве, заржал и закурил. Он с утра ещё ни разу не дудел, и привыкший к конским дозам никотина организм требовал своего. Первая затяжка за день всегда уносила его на седьмое небо, но сегодня ему не давало покоя подозрительное поведение Леньки. - Ну че ты загадочный такой, рассказывай где нахуевертил. - Он уставился на набегавшие на песочек волны. В памяти Гречки этот пляж имел не меньшее значение, чем ебучая "Радуга", но окрашены воспоминания были в куда более яркие цвета. В цвета торжества и власти. Ему даже от того, что он вдыхал солоноватый воздух, становилось лучше. - Ну короче, мне Мамед с утра набрал. Сказал, что до тебя тоже не дозвонился вчера... - Издалека начал Ленька. - В общем, он хочет, чтобы все что мы сегодня будем делать, записали на камеру. Типа для отстрастки, пацан же этот у него прилично бабок подрезал, вот чтобы другим неповадно было. Тебе бить никого на этот раз не надо будет, просто выебнуться как ты умеешь. Умиротворяющий шум волн больше не умиротворял. Гречка выкинул выкуренную до половины сигарету в песок, повернулся к другу и уставился на него нехорошим взглядом. Внутри стремительно набирал обороты гнев. - Нас на камеру запишут? И ты щас меня только ставишь в известность? Ты понимаешь, что мы свои яйца нахуй Мамеду в подарочной коробке передадим, если он получит запись? Ты ебанутый? А я че, тиктокер ебучий, на камеру шутки шутить? Ленька отпрянул, потом прищурился и снова подался вперед. - Греч, не истери. Ты как будто Мамеда бы нахуй рискнул послать! Я все продумал, балаклавы купил, перчатки. Да и бабки хорошие дадут. Ты ж отбитая мразь, и все это знают. Давай, как стишок на стульчике в детском саду прочитать. Так-то он был прав, во всем. С Мамедом Гречка пока бодаться бы не рискнул, да и платил он всегда честно и много. Пошугать лохов его тоже всегда дико прикалывало, он и обычно бил редко, разве что кастетом или битой. Бесило то, что это все решилось в обход него. И ведь Леньке он вполне себе доверял, но дело было в контроле. Контроль был ключом не только к успеху, но и к выживанию, и Гречка предпочитал крепко держать его в руках. Всякий раз как он упускал его хоть немного, случались плохие вещи. Поэтому растревоженный и рассерженный Гречка ещё немного ворчал, пока они шагали по песку к потрепанного вида тентованной газельке, припаркованной в тени. Настроение окончательно пропало. - А это те джорданы, которые ты за тридцатку брал? Чет хуевато выглядят. - У Леньки на кистях рук тоже были татуировки, поэтому перчатки он взял непрозрачные, из плотного черного латекса. Чтобы натянуть их, приходилось продувать, поэтому Гречка не сразу ответил. - Ну так блядь, после лесной прогулки и я хуевато выгляжу. Все думаю, сука, не могли эти уебки меня в лес в другой обуви увезти? А че, рил не очень смотрятся? Я пять ка отдал в обувной химчистке. Они подошли к кузову газели и принялись натягивать балаклавы. Прорези в них были только для глаз, рот и нос они закрывали, и дышать было неудобно. Зато по золотым зубам никто не опознает. Ленька пожал плечами и подтянул майку, закрывая татуировку на груди. Голос из-под балаклавы звучал глухо, как из ведра. - Ну не хуевато, но так, не на тридцатку. А че за химчистка? У меня знакомый в одну носил вообще убитые бэлансы, ему шикарно отпидорили, могу спросить в какую. - Я в инсте нашел, хуй помню как называется. Да, спроси, скинь название тогда. - Гречка застегнул олимпийку под горло, проверил наверняка, чтобы никаких опознавательных знаков не было видно из под одежды, и залез в кузов. После яркого солнечного света темнота внутри показалась кромешной. Пришлось проморгаться, чтобы различить присутствующих. Балаклавы и перчатки были на всех, и выглядело это глупо - как какая-то домашняя порно-пати. Лицо было открыто только у привалившегося к стенке паренька, но его и без нее было сложно узнать - так сильно его избили. Гречка ощутил одновременно раздражение и укол беспокойства. И если первое было понятно - и надо было вытаскивать его из кровати, если Лысый такой умник и сделал все сам, то второе было вызвано неприятным и уязвляющим воспоминанием о том, как ему самому недавно также наподдали по лицу. Сука, да нет между ними ничего общего, хотя бы потому, что он дал сдачи и выбрался, а этот уже никуда, зная Мамеда, не пойдет. Сзади с пыхтением влез Ленька и затянул тент на кузове. Сразу стало еще душнее. Гречка кивнул стоящим в дальнем конце людям - Романыч в синей толстовке, Лысый выше всех, сложил руки на груди, и мужик, снимающий на маленькую, старинного вида камеру, которого он не узнал. И видно что-нибудь будет на записи в такой темнотище? Гречка никак не мог настроиться на нужный лад. Кожа под балаклавой чесалась, руки под перчатками мгновенно взмокли, и ко всему прочему его снова замутило. Голова слегка закружилась. Он попытался сосредоточиться. - Ну что, как ты? - Гречка присел на корточки, чтобы его лицо оказалось вровень с лицом избитого. Тот дернулся и попытался отползти от человека в маске. - Шшшш, я ничего не сделаю, поговорим давай просто. Гречке обычно нравилось вот так вот, не просто бездумно пиздить и угрожать, а играть. Обстоятельства, конечно, позволяли не всегда, но когда выходило - он отрывался по полной и жутко от себя кайфовал. Иногда думал, что в нем наверное сдох талантливый артист. Но сейчас ничего не выходило. Он не злился, не кайфовал, просто механически открывал рот и выпускал слова, стараясь сдержаться и не почесать зудящий нос. - Это мои друзья. - Обвел рукой всех собравшихся. - Они наверняка тебя не поняли просто, и ты сейчас можешь мне все объяснить, а я объясню им и тебя отпустят. Ну, как тебя зовут? Тот с трудом расклеил разбитые губы. Просипел: - Жека. Гречка кивнул. Бля, прям интервью. Интересно, а если он сам сейчас представится? Очень приятно, а я Гречкин Кирилл Всеволодович, подрабатываю вымогательствами и рэкетом, но сейчас немного не в форме, прошу меня простить. Обычно мои выходки запоминаются надолго, жаль, что вам досталось очень посредственное представление. - Жека, понятно. Расскажи пожалуйста, что ты такого сделал, что мои друзья на тебя рассердились? Долгую минуту пацан решался сказать. Боялся, видимо, что если ещё раз в этом признается, его еще раз изобьют. Это было жалко, но не в смысле жалости, а в смысле брезгливости. Наконец снова засипел: - Я... Забирал себе наркоту. Прятал у себя, а у покупателей выходил ненаход. Гречка вздохнул. Он надеялся на что-то поинтереснее и поопаснее, если честно. Было непонятно, почему именно этого парня Мамед решил сделать козлом отпущения, но в общем-то похуй. Мелких тупых ебланов типа этого, думавших что им все сойдет с рук, Гречке жаль не было. Он тоже был пацаном и тоже хотел денег, и раз уж ему хватило ума не попадаться на такой хуйне, то те, кому не хватило, все что с ними происходило заслуживали. - Жек, а зачем ты это делал? Денег хотел? Или зачем? Пацан снова затих. Гречка начинал злиться, но не веселой и бешеной злостью, а устало и тупо. Сидеть на корточках он тоже устал, на носах многострадальных кроссовок проминались уродливые морщины. То, что все это сейчас пишется на камеру, как какой-то ебанутый снафф, удовольствия тоже не доставляло. Все время казалось, что какая-то компрометирующая деталь, очень очевидная, но упущенная им из вида, вот-вот попадет на камеру и поставит крест на всей его дальнейшей жизни. Как будто на ней до этого креста не стояло. - Да... - Тот наконец ответил, затравленно покосившись на кого-то из стоявших над ним. На Лысого, наверное. - Денег... И шмоток. Телефон хотел. Сука, ну как же банально. Гречка пытался заставить себя разозлиться, поймать драйв. Он же ебаный социопат и садист, все так думают, и он сам иногда тоже так думал, проваливаясь в темные дыры в глубине своего рассудка. Но сейчас у него никак не выходило. Он сдался. Хотелось на свежий воздух и перекурить. Кроме того, так как пацана ловил не он, то и не знал, есть ли у него кто-то, кем можно надавить - родители, девушка там, сестра. Без этих циничных издевательств над чужими привязанностями Гречке тоже не доставляло тут вещать, как тупой злодей из детского мультика. - Ну ничего, Жек, мы все денег хотим. Не страшно. Ты же все исправишь, точно? Избитый судорожно задергал головой в жесте согласия. Гречке такой реакции было мало. Раньше ему от любой власти, даже самой незначительной, напрочь сносило крышу. А теперь хотелось чего-то ещё, чего-то больше, сильнее, мощнее, чего-то, что заполнило бы бессмысленную и холодную пустоту в груди и в голове. Он собрался разыграть свою самую избитую карту, которая, впрочем, на незнакомцев производила крайне ебнутое впечатление. - Жек, ну что, я все понял. Все нормально будет. Скажи мне сейчас только одну вещь - ты знаешь такую фразу, "не бей - лучше обоссы"? Жека снова заторможенно кивнул, не понимая, что к чему. Гречка хмыкнул. - Ну так че, тебя избить или обоссать? - И он потянулся к ширинке, собираясь расчехляться, а пацан забился в натуральной агонии. Лысый и второй мужик смотрели на него вытращенно, а вот Романыч с Ленькой эту телегу отлично знали и впечатлены не были. - Ну избить так избить, все, он ваш, а я свободен. И он вылез из кузова. Отошел подальше, стянул балаклаву и с наслаждением вдохнул морской воздух. Иногда он действительно обоссывал особо борзых уебков, тех, кто начинал ему дерзить или выглядел слишком дорого для того, кто ворует из нужды. Такие обычно хотели адреналина или просто показаться круче, и это выводило Гречку из себя на щелчок пальцев. Но устраивать полноценную порнуху и крутить хуем на камеру сегодня ему резона не было. Он снова курил и смотрел на воду. Пошарил глазами вдоль по берегу, но не сумел отыскать то самое место. Гречка и видел-то пепелище один раз, мельком, потому что потом все быстро разобрали и засыпали свежим песком. Никаких тебе букетов, свечек или мягких игрушек - потому что нахуй никому не сдались три отбитых урода, из которых выросли бы редкостные мрази. Кто их сжег, мусора вроде бы так и не выяснили, хотя много спрашивали, даже у такой мелюзги, какой был тогда Гречка. Он ничего почти не помнил, кроме усатого мусора, который всех пытался разговорить тем, что у него тоже есть сын. Ему, впрочем, было похуй на убийцу. Хотя, если чувак был еще жив, Гречка бы поставил ему бутылку хорошего коньяка и прочертил бы пару дорог мефа. И дело было даже не в том, что эти трое ебланов перестали терроризировать его и его друзей, все было несколько сложнее. Дело было в свободном месте. Эти трое не оставили после себя ничего, кроме свободного места. И так вышло, что за те несколько лет, которые потребовались Гречке, чтобы вырасти в маленькую, но совершенно конченую ублюдину, это место так и не сумели занять. Дети жестоки, детдомовские дети жестоки вдвойне, но никто не мог сравниться с расчленявшими животных, тушивших сигареты о малышей и насиловавших даже старших девчонок отморозками. А он сумел, и до сих пор тайно, болезненно этим гордился. Тогда он понял, наверное, все в этой жизни - и про силу, и про власть, и про то, как важно успеть вскочить на освободившееся место, даже если тебе это будет стоить очень дорого. - Прикинь, Ленька пиздец лентяй. - Романыч хлопнул его по плечу и как обычно чересчур сильно сжал ладонь в приветствии. Его черные волосы взмокли от пота, и по толстовке на груди расплылось влажное пятно. - Мы с Лысым этого уебка колошматим, аж до отдышки, мужик с камерой снимает, а он стоит себе, пнул там два раза. Стыдно, Лень, кто не работает тот не ест. Романыч занимался боксом. В профессионалы, вопреки распространенному киношному шаблону о бедном, но талантливом пареньке, не пробился, но ничуть не огорчался. Зарабатывал он своими навыками очень хорошо и вне ринга, да и девкам нравился, не смотря на кривой нос - ну, до знакомства с Ленкой, конечно. - Ну так Илюха и Сурик вообще в Мск прохлаждаются, а Гречка вон попиздел и свалил. - Хмыкнул Ленька. У него после балаклавы волосы вообще торчали во все стороны. - Так че ты, возьмешь додж покатать сегодня? - Романыч обмахивался обеими руками. - У меня вы с Суриком на первой очереди стоите, Ленька вон хату покупает, Илюха не любит американские тачки, а отдавать красавца чужим людям не хочется. Поехали, оценишь мотор. Гречка взвесил. Было заманчиво выпустить пар и погонять, но почему-то не тянуло. То ли похмелье окончательно не отпустило, то ли ещё что-то, но даже ощущение полного контроля над мощным зверем-мотором не влекло. - Не, я чет сегодня хуевато себя чувствую. Давай сегодня домой меня закинь просто, я просплюсь и напишу тебе когда надумаю. Они еще немного попиздели, договорились встретиться и посидеть всем вместе ("когда Ленка к сестре в Нерехту поедет", уточнил Романыч, а Ленька с Гречкой переглянулись), потом Ленька вызвал такси, потому что отказался впихиваться на очень условное заднее сиденье доджа, а Гречка спустя двадцать минут головокружительной поездки высадился у своего подъезда и махнул на прощание рукой. В квартире воняло, так что он первым делом открыл все окна. Есть не хотелось, но надо было, поэтому из холодильника появилась припрятанная спайка нарезки. А вот нож после поисков обнаружился забитым по самую ручку в стену гостиной. Гречка понятия не имел, сделал ли это он сам, или кто-то из его гостей, но застряло лезвие в гипсокартоне намертво. Он подергал его, сдался, повесил на него как на вешалку олимпийку и пошел искать красную машину на радиоуправлении. Эту машину ему подарила Лизка. Он все то ли в шутку, то ли всерьез просил ее купить ему тачку, вот она и поюморила, шутница хуева. Гречка потом примотал к машине скотчем кухонный нож и объявил, что это дрон-убийца. Пока искал игрушку, нашел кружевные трусики. Вот, оказывается, че утром Анжелка все найти не могла. Ну, не он один сегодня без трусов, получается. Со скотчем пришлось повозиться, но в конце концов упаковка колбасы была вскрыта, новая литраха дешевого коньяка тоже, и Гречка рухнул на свой белый диван. Срач в хате стоял просто жуткий, поэтому он написал в вотсапп Гуле, которая приходила к нему убираться раз в пару недель и вне расписания после таких вот пати. На первый взгляд недалекая и не понимающая ни слова по-русски, она на самом деле была ушлой, хитрой и мигом забывала все, что видела в квартирах, которые убирала. За это Гречка не жадничал доплатить ей лишнюю копеечку. Мысли о Лизке копошились в голове, как трупные мухи. Гречка давно про неё не вспоминал - что было, то прошло, да и в любом случае стать прокурорским зятьком он не рассчитывал. Не с его ебалом и биографией. Да и жалко ему ее никогда не было. В сущности, она тоже была тупой сукой. Вечно ныла, как ей хуево быть ебучей богачкой, какой у нее злобный батя, заставил её идти в мед, а не куда там она хотела, как на неё давит долбаное высшее общество. Ему ныла, сука, который своего батю в жизни не видел. Он, конечно, сочувствовал на словах, но потом драл её со всей пролетарской яростью. Так что эти тупые мысли следовало из головы выкинуть. Ну или выполоскать коньяком. Гречка валялся на диване, втыкал в телефон и телик одновременно и нажирался. К ночи можно было бы куда-нибудь поехать потусить, а пока требовалось скоротать время и не забивать голову вообще ничем. Его все загоняла и загоняла в угол одна навязчивая мысль, а он изворачивался и убегал. Пока ему это удавалось, но с каждым днем требовалось накачиваться все больше, чтобы не думать об этом. И он накачивался. Нарезка давно кончилась, и теперь приходилось впихивать в себя конину большими глотками. Как лекарство. От вкуса тошнило, на языке оставалось неприятное послевкусие. Он вообще не очень любил вкус алкоголя, слишком горько-кисло-терпко. Но ничего другого ему в последнее время не оставалось - собственная кукуха вздумала его саботировать и совершенно неправильно реагировала на все излюбленные вещества, бомбардировала приступами тревоги, ощущением копошащихся под кожей тараканов, а отхода крыли такие, что хотелось расколотить голову об стену. Гречка надеялся, что это скоро пройдет, потому что бесконечное похмелье его бесило, а что хуже всего - алкашка куда сильнее влияла на внешний вид. Он напоминал себе поношенную резиновую куклу, жалкий оттиск того себя, каким совсем недавно был. Но оставаться трезвым казалось вообще невозможным, его голова бы не выдержала и просто разорвалась от сотен навязчивых мыслей, фантазий и идей, основным героем которых был человек, про которого Гречке вообще никогда не хотелось думать. Он не планировал напиваться так сильно до ночи - его ждали в паре мест на выбор, о да, быть популярным красивым мальчиком очень здорово, ты никогда не будешь забыт и одинок. Но планирование никогда не было его сильной стороной, и он все же нажрался. И когда поплывшим взглядом мазнул по экрану телефона со вспышками сообщений из "Вместе", то встать снова оказалось довольно непросто. А ещё нужно было собраться и доехать до места, нихуя себе. В спальне Гречка чуть не навернулся, но удержался на месте. Скомканные простыни с кровати он забыл убрать, и теперь прикасаться к ним было совсем противно. Ну все равно сегодня спать в собственной кровати в планах не значилось, так что можно было забить. Одежда мягко соскальзывала на пол, хотя пальцы и умудрились запутаться в пуговицах. В полутьме собственное тело казалось чужим, и Гречка с усилием провел по ребрам, нажимая на бледнеющие полосы гематом, чтобы ощутить боль. Чтобы вернуть себе себя. Правда сразу же пожалел об этом, такого себя он не хотел, лучше бы ему и остаться в чужой шкуре. Его собственную здорово потрепало, и заживала она медленно и плохо. Куда хуже лица, потому что лицо он мог сам намазать, а до спины и боков дотянуться было сложно. Он не касался этих отметин с тех пор, как... Как ему помогли с ними в последний раз. Порой Гречке немедленно хотелось перекрыть все это уродство татуировками, зачеркнуть травматичные воспоминания это превращалось в навязчивую идею и ему приходилось напоминать себе о том, что это всего лишь синяки. Они пройдут. А пока он отвернул и завесил шмотками свое огромное зеркало, чтобы не ловить лишний раз непрезентабельный вид и не беситься попусту. Пальцы бездумно скользили по коже, без доли эротики или интереса, просто мяли её, чтобы быть чем-то занятыми. Она была мягкая, но какая-то липкая, влажноватая, и Гречка внезапно ощутил резкий приступ отвращения. Когда он мылся в последний раз? Надо принять душ, прежде чем одеваться. В ванной планы пришлось поменять. Он был достаточно пьян, чтобы едва удерживаться на ногах, но недостаточно, чтобы не осознавать этого. Перспектива размозжить голову, упав в душ, была так себе. Поэтому Гречка напустил в ванну воды, пожалуй, слишком горячей, и залез туда сам, расплескивая по полу капли. Его жгло со всех сторон, но зато зеркало сразу же запотело, и он не рисковал встретиться сам с собой взглядом - или наткнуться на пустые глаза демона за плечом. На бачке унитаза лежала пачка синего винстона и зажигалка, а ещё он осознал, что каким-то образом взял с собой что-то выпить. Заебись. Разве что лечь и полностью вытянуться под водой не выходило, приходилось закидывать ноги на бортик, прямо как в той, другой ванне. Ну ничего, однажды он купит себе квартиру с огромным джакузи, и уж там будет помещаться не только он сам, но ещё и пара первоклассных шлюх. Квартиру... Он купит квартиру на Невском. Или дом, какой-нибудь шикарный особняк, с окнами в пол, колоннами и ебучими мраморными львами у входа. Он купит себе и то, и другое, и ещё целую кучу блядских дорогущих тачек, бугатти-хуятти, и припаркует их все перед домом как на выставке. И он будет дарить их своим шлюхам, как сегодня подарил Энджи ту полупустую бутылку, вот так-то. Гречка погружался в свои пьяные фантазии все глубже. Он никогда не думал об этом по трезваку, практично предпочитая не забивать голову информацией, которая никогда в жизни ему не потребуется. В брендовых шмотках, например, он неплохо шарил потому что их запросто можно было подрезать в клубе или проникнув на пафосную домашнюю тусу, потаскать самому и загнать на перепродажу, а рисковать собственной жопой ради пали или ноунейма не хотелось. А вот на дорогущие тачки ему было поебать - он даже названий не запоминал. Сидел в салоне пару раз, и даже как-то катался на одной, если попадал к Бустеру в моменты, когда тот готовил к перегону покупателям в регионы угнанные под заказ спорткары, но никогда не собирался даже представлять себя полноправным владельцем такой. Потому что зачем об этом думать, если этого не случится. Исключением были только редкие моменты, когда он был совсем в говно. Примерно как теперь. Последней связной мыслью было желание подрочить, а следующей - что он хлебнул полный рот воды. На вкус она была кислой, а может, это у него во рту было кисло - в любом случае Гречка постарался выплюнуть все до капли. Вода затекла и в нос тоже, поэтому голова болела и немного кружилась. Он схватился рукой за бортик ванной и с трудом вылез, его знобило, хотя вода и не успела остыть. Нужно было куда-то уехать отсюда, увидеться с людьми. Напиться ещё сильнее. Что угодно, только бы не оставаться одному. Стены продолжали качаться, как будто он был на корабле. На шикарной яхте. А может, так оно и было? Он утонул в своей ванне и перенесся в другую реальность, где у него есть все, о чем только можно мечтать, красивая жизнь и никаких забот. Нет, он просто пьяный, надо прекращать много пить - и вопреки скользнувшей мысли он снова отпил из бутылки, которая словно приклеилась к руке, и жидкость горячим вязким пузырем потекла внутрь его тела. Эйфория и чувство всесилия догнали его только когда он вышел на улицу из подъезда. Гречка запрокинул голову и смотрел на звезды, и ему было совершенно ясно, что звезды смотрят на него в ответ. Он был особенным, весь мир принадлежал ему. Этот двор, деревья, многоэтажки - все казалось картонными декорациями, которые можно было менять по щелчку пальцев. Щелчок - и он окажется далеко отсюда, где угодно, там, где хочет. Это осознание щекотало внутри, расцветало в груди ярко и сочно, наполняло радостью. Он казался сам себе таким грациозным, умным, всемогущим, и казалось, что это чувство будет теперь с ним всегда. Щелчок - и он уже несется по дороге. Гречка знал, что водит лучше всех из тех, кого знает. Нет, он водит вообще лучше всех. Он ощущал расслабленный, уверенный контроль над дорогой, над ситуацией и над всей своей жизнью. Машина шла мягко, она понимала его, слушалась каждого движения пальцев на руле. Он даже не чувствовал скорости, вжимая педаль газа в пол, потому что время было тягучим и плавным, и весь мир по обе стороны от него сливался в радостное сияющее месиво. Существовал ли он вообще, этот мир, вне его сознания? Или за корпусом автомобиля не было ничего, и только в его власти было решать, каким этот мир станет, когда решит остановиться? Если решит остановиться. Гречке было легко и радостно, он включил музыку и тяжелые басы принялись укачивать его, прошивать каждым своим ударом, и это было прекрасно. Он частенько ощущал что-то похожее под маркой, но в алкоголе была своя прелесть - он не укрывал от мира, оставлял в реальности, только делал её лучше. Или делал лучше его? Гречка не знал, да это и не имело значения, он барабанил пальцами по рулю в такт музыке и рвался вперед. Никак не мог вспомнить, куда едет, но теперь это было неважно. Как там говорится - главное не пункт назначения, а сам путь? Пиздеж. Он нашел себя почти в полной темноте. Это все еще была его прекрасная, обожаемая машина, но теперь она стояла на месте. И он снова пил, с отчаянной жадностью присасываясь к горлышку, но теперь ему не было хорошо. Гречка понятия не имел, как тут оказался и что произошло, но ему было страшно и грустно. Он никак не мог прекратить думать о том, что в последний раз, когда он также слился с дорогой и тачкой и ему казалось, что он летит, он действительно взлетел. А потом упал в темноту, и было больно, и он снова думал, что умрет. Кожа до сих пор помнила ощущение от распарывающих её десятков осколков, жадно впивающихся своими острыми гранями. Гречка вспомнил, как в туалете на заправке вынимал их из лица, из шеи, из плеча, и от шока ему даже не было больно, только противно. Он выкинул их в унитаз и слил, и смыл кровь из раковины, но несколько кусочков стекла так и остались там, на дне унитаза. Иногда он просыпался ночью и думал о том, что они до сих пор там лежат, и на них до сих пор могут остаться крошечные капельки его крови, и однажды кто-то их обязательно найдет. Он и теперь об этом думал, и ему было страшно. Руки у него тряслись, и он едва сдерживал слезы. Тело, ещё недавно казавшееся легким и ловким, отяжелело. Грудь словно придавили бетонной плитой, его всего как будто раздавили. Нужно было приехать туда, где его ждали. Где наверняка была куча знакомых, было светло и тепло. Но Гречка не мог себя заставить даже положить руки на руль, не то что нажать на газ. Его сковывал страх. Он был уверен, что стоит ему только тронуться с места и он немедленно попадет в ужасную аварию и умрет, беспомощно истекая кровью. В конце концов давящая усталость взяла свое, и Гречка уступил желанию закрыть глаза. Совсем ненадолго, просто их так сильно жгло и щипало, что держать веки открытыми превращалось в настоящую пытку. Он просто хотел дать себе небольшую передышку. Бутылка почти опустела, поэтому было не страшно поставить её на пол. Все будет нормально. Сейчас он совсем немного отдохнет - он же это заслужил, ебаный в рот! Сегодня так много всего случилось, он просто обязан дать себе чуть-чуть времени. А потом он поедет, встретится с друзьями, и всё станет ещё лучше. Но он никуда не уехал, потому что снова отключился. На этот раз Гречка проснулся не от того, что захлебнулся, а от настойчивого стука. Этот стук ворвался в его пьяный сон и отбивался эхом, то усиливаясь и ускоряясь, то замедляясь и затихая, но никогда не исчезая полностью. Избавиться от него можно было только открыв глаза, и пришлось это сделать, хотя свет аж резал. На этот раз он помнил почти все, что случилось, помнил и как оказался тут, но легче от этого не становилось. Все тело болело от сна в неудобной позе, а особенно шея и спина. Надо было вчера откинуть сиденье назад, а не падать лицом на руль. Стук повторился. Он все же принадлежал к миру бодрствования, а не к миру сна, и разбираться с ним приходилось тут. Гречка с усилием откинул тело на сиденье, пытаясь не выглядеть как ебаный алкаш, который нажрался и вырубился в собственной тачке. Выходило плохо, потому что он действительно нажрался и вырубился в собственной тачке. То, что в окно ему стучал ебучий во всех смыслах этого слова Игорь Гром Гречку одновременно жутко удивило и не удивило совсем. Эти два противоположных чувства уживались в его голове вместе совершенно мирно. С одной стороны, это должно быть либо ещё сон, либо уже белка, потому что таких совпадений просто не бывает. С другой - кажется, майор Здоровенный Хуй в последнее время выучился подлавливать его в самых ебаных состояниях, а сейчас ему было очень ебано. Так что появление Грома исходя из этой теории было абсолютно логично. - Ты за мной следишь что ли? - Гречка опустил окно на крошечную щелочку, достаточную для того, чтобы майор его слышал, но недостаточную (по крайней мере, хотелось в это верить), чтобы чувствовал перегар. Гром как-то полураздраженно-полуискренне хохотнул. Он, между прочим, тоже не айс выглядел - щетина, волосы примялись с одной стороны, глаза красные, а на футболке пятно от зубной пасты. В его случае это не последствия пьянки, а последствия его тупой мусорской работы. Хотя кто знает, может жесткий пидорский секс - не единственный секрет идеального майора. - Мне кажется, это ты за мной следишь. Или по крайней мере, приехал поговорить. У Гречки даже головная боль отступила от такой наглости. Он открыл рот, но слова подгрузились не сразу. - Схуяли?! Пришла пора Грому выглядеть удивленным. Настолько искренне, что Гречку немного подсжало тревогой. Что он там по синьке натворил, неужели звонил или писал? Руки зачесались немедленно проверить телефон, но это было бы палевно и тупо, поэтому оставалось только импровизировать. - Ну потому что ты припарковал свое яркое корыто в паре домов от отдела? Гречка от облегчения несдержанно фыркнул. Майору же было не до смеха, судя по складке на лбу, он начинал сердиться. Пришлось примолкнуть. - Я это... Случайно. - Ты обдолбанный или пьяный? Гречка отрицательно покачал головой, спровоцировав головокружение. Ну он сейчас и правда был как стеклышко - мутное и грязное, но всё же. - Ты вчера был за рулем обдолбанным или пьяным? - Не унимался Гром. В глазах у него блеснуло нехорошее, и Гречка порадовался, что их разделяет целая машина. - Для справки - ты сейчас двумя колесами на тротуаре и двумя на проезжей части, тебя уже хотели эвакуатором увозить, когда я краем уха услышал про убитого в говное еблана на красной киа и понял, что это ты. Оторвался от важной работы и минут десять как дятел стучал тебе в окно, пока ты не соизволил придти в себя. Так что отвечай честно, мне уже надоело давать тебе вторые шансы, ты и одного-то не заслуживал. А вот последнее было обидно. Но Гречку сейчас не очень волновала обида, он пытался решить, как будет лучше - соврать, сказать правду или сбежать. Если дурацкий мусор узнает, что он действительно катался пьяным, то с него станется впаять пятнадцать суток, и на этот раз даже настоящий минет не поможет. - Ну чего ты молчи... - На майора упала капля. Потом еще одна. Он поднял глаза и воззрился на посмевшее прервать допрос небо с таким гневным видом, что Гречка снова нервно хихикнул. Это был один из тех летних дождей, которые налетают исподтишка настоящей бурей, выплескивают стены воды и исчезают, оставляя после себя лужи, чистый асфальт и промокших до нитки незадачливых прохожих, которые не успели никуда спрятаться. Видимо, майор быстро сообразил, к чему идет дело, и когда капли начали отбивать марш по крыше автомобиля, дернулся в одну сторону, в другую, а потом поставил Гречку в ещё более непростую ситуацию чем та, в которой тот уже был. Вместо того, чтобы убежать куда-нибудь под подъезд или прямиком в свой драгоценный отдел и дать ему со спокойной душой уехать, Гром обогнул машину и дернул дверь с пассажирской стороны. Настойчиво так дернул. И что было делать - оставить его там мокнуть и гарантированно проебать все, чего он добился в прошлую встречу тяжким и неприятным оральным трудом? Или пустить и без слов подтвердить все догадки о пьяном вождении? Гречка пустил. Боже, ну по крайней мере пока ливень не прекратится, они будут сидеть тут, и он наверняка успеет что-нибудь придумать. Правда, в отношении майора "что-нибудь" всегда было вполне конкретным "секс". Ну а что он мог ему ещё противопоставить? Гром был сильнее, умнее скорее всего тоже, и если так вышло, что этот крутой до пизды мужик млел, когда ему подставлялись - так тому и быть. - Ты пил. - В голосе было больше разочарования, чем гнева, и Гречка даже растерялся. - Всю бутылку за рулем уговорил? Вот чего ты добиваешься, я не могу... Сейчас Гречка хотел добиться только того, чтобы сверлящие мозг нравоучения прекратились. Поэтому он перегнулся через коробку передач с намерением поцеловать. Но в последний момент осознал, что за поцелуй с таким послевкусием, какое сейчас ощущалось во рту, скорее всего получит в нос. Пришлось резко сменить траекторию движения и всё, на что его хватило - ткнуться губами в чужую шею. Так глупо и по-мальчишески вышло, будто он девственник, в первые в жизни неловко экспериментирующий с другим мужиком. Он немного смутился, и от этого почувствовал себя ещё глупее. Пока майор не оттолкнул его, Гречка успел лизнуть влажную от дождя и солоноватую кожу, вдохнуть запах и ощутить губами тепло, даже слегка скользнул зубами. Его самого это не возбуждало, но все равно было досадно, когда чужая ладонь отпихнула практически за лицо. Он поймал эту ладонь, широкую и шершавую, за запястье и чмокнул, больше из вредности, просто чтобы отомстить за такой пренебрежительный способ избавиться от его внимания. Майор ладонь отнял и вытер о штаны. На лице у него было нечитаемое выражение, глаза усталые, но не поплывшие. Ну это пока. - Прекрати. Гречка вместо того, чтобы послушаться, улыбнулся так сладко, насколько вообще умел с учетом всей своей сучьей натуры, и с нажимом провел ладонью по майорской ляшке. Уставшего мужика разнежить - особой сложности нет, он и так уже наполовину спит. Вот пусть сон будет эротический. В бардачке лежит смазка и гандоны, правда, гречкиного размера, майору будут маловаты на его огромный хуй. Ну, всегда можно подрочить просто или отсосать, тем более что для полноценной ебли машина, стоящая посреди улицы не очень подходит, пускай дождь и заливает окна непроницаемой стеной. Самого-то Гречку это не смущало, ебал он девок и в более людных местах, но майор для такого казался слишком консервой. Видимо поэтому и перехватил его руку за запястье на самом подходе к паху. Гречка такого не ожидал, да и больно было - сгоряча лапища сжалась как тиски. Он охнул, но быстро постарался перевести этот звук в возбужденный гортанный стон. - Ну давайте, сожмите посильнее! А может, лучше за шею? Как мы с вами оба лю... Гром действительно конвульсивно сжал его запястье еще сильнее, потом отпустил. Отвернулся к окну. Гречка потер красный след и с ожесточенной злорадностью вдруг подумал, что теперь не ему одному в этой тачке пиздец некомфортно. То есть, только не ему - подкаты пока не сработали, но и скованно он себя больше не ощущал, напомнил безупречному майору, что у того тоже рыльце в пушку. - Нам нужно поговорить. Гром говорил спокойно, но на него не смотрел. Гречка откинулся на сиденье и ощутил, как по лицу расползается змеиная улыбочка. - А о чем вам со мной говорить? Блядь. В голове это иначе звучало, не так... Самоуничижительно? И почему он именно в таком порядке слова поставил, что это значило вообще? Он так не думал и думать не хотел. По-другому надо было, "о чем мне с вами, мусором позорным, разговаривать", вот так. Ногти впились в ладони. Его замутило. И Гром, наконец глянувший на него, лучше ситуацию не сделал. Что-то было в его взгляде такое, что Гречка не сумел разобрать, но оно пустило по его телу импульс. Как когда стоишь спиной к темному дверному проему, и не видишь, но осознаешь, что в темноте кто-то есть, и первородный страх пополам с куражом щекочет внутри. Только тут не страх и не кураж, а... Гречка понял, что вот-вот разберет это ощущение на составные части и поймет, что это такое, и понял ещё, что пока к нему не готов. Телефонный звонок разбил эту иллюзию. Звонили майору. И тот, ещё с долю секунды задержав взгляд, наконец встрепенулся, завозился, вынимая из кармана свой допотопный кирпич, ответил рублено и односложно. Гречка наблюдал, как между бровей у него залегла складка. - Потом поговорим. У меня там новый... - Начал было он, но сразу же осекся, вспомнил, с кем говорит. - Труп? - Слабо усмехнулся Гречка, и неприятный холодок пробежал по загривку, когда спина Грома в проеме открывшейся в дождь двери еле заметно напряглась в ответ. Миг, и майор исчез в непогоде, словно его и не было. Гречка опустил сиденье назад. Он переполнялся всем этим дерьмом, похмелье, слабость, тревога накатывали на него беспрерывно, не давая вдохнуть. Как в том кошмаре. Он вздрогнул, приподнялся, достал из бардачка маленькую бутылочку водки - грамм сто, такие в самолетах выдают. Ни о чем, конечно, но ему хоть чего-то нужно было, а дымить на обивку салона сигой не хотелось. Дождь колошматил по крыше, а Гречке казалось, что это земля сыплется на крышку гроба, в который он как-то сам себя умудрился заколотить. Кромешный пиздец.