мне на тебя параллельно

Гречка все никак не мог окончательно проснуться. Он барахтался в муторном полусне как в матовой пленке и не выходило прорвать её и вдохнуть полной грудью. Такая хуйня случалась с ним в последнее время с ебучим постоянством. И иногда аж паникой пробивало, когда казалось, что он не сможет очнуться и так и останется в неподвижном, застывшем теле. И когда он наконец вырвался из плена своего сбоящего мозга в луже ледяного пота, то несколько минут ещё не мог отдышаться. На грудь как будто поставили ногу в тяжелом ботинке и к каждому вдоху приходилось прикладывать усилия. Первое, что он заметил, когда пришел в себя достаточно для того, чтобы воспринимать реальность не белым шумом - что Гром ушел. Он помнил теплую тяжесть его тела, но помнил и то, что трахаться тот отказался. Вообще вчерашний их разговор всплывал у него в голове стремительно тающими обрывками, как неожиданно яркий сон. Фразы, которые ещё пару минут громко и четко звучали в памяти, теперь теряли смысл и содержание. А может это действительно было сном? Гречка внезапно вспомнил, что где-то читал однажды, как не забыть содержание сна - его нужно записать. Сразу после пробуждения зафиксировать все, что ещё осталось в голове. Он никогда так не делал, его такая хуета обычно не ебала. Но вот сегодня было странное и навязчивое ощущение того, что он может упустить что-то очень важное. Такое, что может дать ключ если не ко всем загадкам в его жизни, то как минимум к тем, которые были связаны с Громом. Но пока он собрался с силами, чтобы приподнять окаменевшее и онемевшее от неудобной позы тело, пока дотянулся до куртки и нашел телефон в кармане, драгоценные крупицы воспоминаний растворились окончательно. Превратились в ничто, в сладкий кальянный дым. Гречка на автомате разблокировал телефон и уставился на экран, ощущая безнадежное опустошение. Он сам в жизни не назвал бы причин этой разгрызающей его изнутри эмоции. Просто дал ей окончательно поглотить его и надеялся, что стоит немного перетерпеть и она отпустит. Это сработало. Постепенно экран погас, а в нем не осталось ничего, кроме пощипывающего беспокойства и тягучей апатии. Но к этому он был привычен, а учитывая, сколько всего вчера умудрился сожрать, странно, что отходосы не накрыли до блевоты и трясучки. Может, потом догонят. Но это определенно были проблемы будущего Гречки и нынешнему на них было максимально поебать. Он снова потянулся за курткой, достал сигареты и зажигалку и закурил. Гром бы ебало ему снес за курево не только в своей квартире, но и в постели. Обычно такое только после секса дозволялось, а на этот раз обошлось без него. Но майор довольно звучно похрапывал у себя в спальне и при всем уважении к его охуенным ментовским способностям, Гречка сильно сомневался, что того щелчок зажигалки разбудит. После секса... Секс. Гречка затянулся и прищурился своим мыслям и ползущим к потолку завихрениям дыма. Вот в чем дело. Секс. Он даже самую малость возбудился своей догадке, настолько, насколько его стреноженный эмоциональный диапазон позволял. В прошлый раз Гром оставил его без секса, а он сам потом на стенку лез от этой незавершенности. И в этот раз ебаный в рот майор снова решил провернуть свой трюк. Ну уж нет. Гречка покрутил головой, поискал, куда можно выкинуть бычок, ничего не нашел и воровато затушил его под столешницей журнального столика. Он не был уверен, что действительно хочет ебаться. Скорее даже нет, чем да. По-крайней мере, с бабами он в такие вот утра не церемонился и выставлял за дверь, даже если это было не у него на хате. А с Громом... Хуй знает, тут речь шла скорее о последствиях, которых ему не хотелось. Например, снова дрочить во всех возможных и невозможных местах, воображая майорскую задницу. Или позволять тому второй раз перехватить инициативу и самому выкручивать Гречке руки с этим ебучим “дам-не дам”. Он тут хуем командовал, в конце концов. Свою ночную прогулку до спальни Гречка повторил почти шаг в шаг. На этот раз майор лежал на животе, подложив под голову одну руку и широко и мощно откинув вторую. И - пиздец пиздец - был реально совсем голым, сползшее одеяло только слегка прикрывало поясницу. У Гречки в горле пересохло, и он даже не мог понять, это от возбуждения или от тупого и банального страха. Пришлось снова заставить свой организм дышать ровно и глубоко. Он поймал себя на страстном и почти физическом желании чем-то закинуться. Чем угодно, хотя бы косячок дунуть. Но ничего кроме той злополучной ешки, которую он вчера уже успел потратить, при нем больше не было. В прошлый раз, пока он так стоял и ждал у моря погоды, майор успел проснуться и застать его врасплох. На этот раз такого удовольствия ему доставлять не хотелось, поэтому Гречка в последний раз сделал глубокий вдох (тоже как ночью), и лег рядом, на край кровати. Места на краю было мало, поэтому Гречке сразу же, без предисловий и внутренних компромиссов, пришлось прижаться к широкой громовой спине всем телом. И в этот раз все это тоже ощущалось практически как прыжок в ледяную воду. Или в кипящую скорее, потому что его захлестнуло жарким теплом, его спокойной силой и даже во сне ощутимой мощью. Снова полоснуло флешбеками из вчерашней ночи, но опять непонятно какими, смазанными и неясными. Он ткнулся лбом в коротко стриженный майорский затылок и попытался приструнить обуявшую его бурю, но это было все равно что тушить пожар на нефтебазе бутылочкой минералки. От Грома пахло мылом и шампунем, и ещё чем-то таким, что почти рефлекторно возбуждало, перещелкивало выключатель до дрожи в пальцах, коленях и внутри полой, как барабан, грудной клетки. Это бесило пиздец как, до бессильного скрипа зубами на собственную легко цепляющую на себя любую зависимость натуру. Злость, возбуждение, неловкость какая-то дурацкая - все это сплавлялось внутри него прямо сейчас в перепутанный и назойливый раздражитель, который изо всех сил продирался сквозь усталую апатию организма. А всего-то, блядь, ткнулся носом слегка! Гром слегка зашевелился и невнятно забормотал, и Гречка почти запаниковал. Конечно, если бы панику можно было обернуть в три слоя пупырчатой пленки и перемотать скотчем. Он заставил себя приоткрыть глаза, выдираясь из безопасной темноты. Нужно было хоть что-то сделать, не лежать просто так бревном. Но на ум не шло ровным счетом ни единого действия. Вся его провокационная соблазнительность была грубо соскребена неласковой рукой отходняка, и даже следа в виде безыскусной пошлости не оставила. Он сполз пониже, на уровень лопаток и теперь аплился на белесую кромку шрама прямо у него перед глазами, уродливым росчерком пересекавшую мышцы. Даже сейчас, в расслабленном состоянии, майор напоминал ему механизм выкидного ножа, в любой момент готовый к тому, чтобы одним щелчком вогнать лезвие во что-то мягкое и смертное. Например, в самого Гречку. Чтобы он захлебнулся собственной кровью и умер, опустошенный, но начисто раздавленный ядовиты кайфом. Хотел коснуться шрама пальцем, ощутить его реальность. Убедиться, что это не просто вытатуированная обманка, вроде его собственных рисунков, а настоящий след пережитой физической боли. Но когда прижимался, совсем не думал о том, как складывались его конечности, просто пытался сделать это быстро и по возможности не разбудить майора и не выхватить пиздюлей. Поэтому теперь обе свои руки Гречка обнаружил сжатыми самим собой и поджатыми вплотную к кровати, и осторожно вытащить их из под себя его безучастному сознанию казалось задачей сложной. И ненужной. Потому что его лицо находилось в паре миллиметров от этого шрама, занимавшего теперь все поле его зрения, ставшего единственным важным объектом. И, может быть, даже и единственным существующим в плавящем остатки мозга сладковатом мареве непривычной спокойной близости. И Гречка даже обдумывать не стал, да и не сумел бы обдумать свой последующий шаг. Просто сократил эти бесконечные миллиметры одним микроскопическим движением и прижался щекой. Глаза, конечно, закрыл. То ли слишком боялся перегрузки, то ли так было проще врать себе, что он делает что угодно, только не то, что на самом деле. Снова погрузил мозг в переменчивую, мелькающую росчерками разноцветных молний от слишком тугого сжимания век темноту. Но все равно ощущал все на свете так четко и ясно, что никакое зрение не нужно было. Жарко, жестко, не по правилам, нельзя ему было так себя вести. Все было льзя, а вот это вот - нет. Но Гречка же никогда не умел себе отказать. И остановиться тоже не умел, ни вовремя, ни вообще никогда, пер вот так вот напролом, пока запал не кончался. Теперь, с Громом, тоже видно оставалось только переждать. На миг ему захотелось оторваться от тепла, силы, запаха шампуня и секса, от всего вот этого вот, убежать и сделать вид, что не очень-то и хотелось. Слабость накатила такая, что хоть дышать переставай. Но последствия предыдущей незавершенности напоминали о себе щекотным стыдом, навязчивыми картинками в воображении и непреходящим ощущением подвешенности. Как будто нацепили на мясной крюк и раскачивают, и все, что можно с этим сделать - истечь кровью и умереть. Поэтому нужно было не только перетерпеть, но и переспать. Конечно, идеальнее всего было бы ночью это сделать, но... Но при попытке представить, что там между ними ночью произошло, мозг Гречки натыкался на матовую стену, за полупрозрачной поверхностью которой плясали смутные расплывчатые тени. Тревожные, поэтому он отвел от них свой мысленный взгляд с такой скоростью, с какой в реальности только от него от самого отводили мелкие гопники и закладчики. Не вышло, короче, вчера у них чет. А раз вчера не вышло, то нужно сегодня. Тем более, что не с кем попало, а с майором ебаным. То, что он определенно в нем пробуждает неправильное и нездоровое всякое, Гречка давно понял. И даже почти принял, хотя все равно окатывало иногда рефлексией. Но местами этот странный и стремный зародыш привязанности упрощал ему задачу, вот например как сейчас. Когда не особо хочется, но надо. Хотя что ему хочется, а чего нет - Гречка уже совсем запутался. Ему сложно было на отходах соображать и без всех этих порнографических умозаключений. А сейчас мозги разбегались в разные стороны, тело пыталось ставить свои условия, хотя тоже сбоило и глючило только так. Ну хоть блевать не тянуло. Он мрачно ухмыльнулся с трудом двигающимися лицевыми мышцами Грому в спину - мало что менее располагающего к сексу можно было представить, чем ебаный блевотный позыв. - Ты пришел все-таки, неугомонный? - Вся внутренняя темнота за веками отозвалась на вопрос Грома слепящим искрами паники. На миг накрыло такой неловкостью, что хоть рассыпайся прахом прямо тут. Но это почти незнакомое ему чувство прошло также быстро, как и появилось, и через секунду осталась только заторможенная растерянность. Что он там собирался сделать? Если быть совсем уж неприятно откровенным самим с собой, то просто так лежать с закрытыми глазами тоже было неплохо. При всей его грозной и кипучей стремительности, было в Громе и нечто необъяснимо успокаивающее. Надежное что ли, и хотя по натуре своей Гречка от такой хуйни бежал как от огня, в мятом и разобранном состоянии его этот островок спокойствия наоборот притягивал. И все те разы, когда он ступал на эту запретную территорию, на удачу оказывался слишком обессилен, чтобы рефлексировать. И сейчас навязчивые мысли и навязанные чувства тоже прямым путем отправились нахуй. Гречка вздохнул и ничего не ответил. Вместо этого двинул немного шеей, ощупью переместил лицо, каждый миллиметр их соприкосновения прочувствовал. Было горячо, приятно и слегка тянуло внизу живота. Не резко и навязчиво, до раздраженного желания передернуть уже поскорее, а так, почти фоново. Ощущение не мешало, скорее просто добавляло лишней нотки в общий коктейль эмоций. Гром тоже вздохнул, и вздох отдался через его плоть и кровь в самого Гречку. Кажется только, что вот этот конкретный вздох был слегка полегче, чем все те, что доставались ему раньше. Не такой свинцовый, может, вообще не несущий ничего иного, кроме как необходимости заполнить тишину в воздухе и пустоту в мыслях. Поэтому в ответ он снова промолчал и снова слегка потерся лицом, явственно ощущая твердый хребет шрама. - Ты меня изведешь однажды. - И снова майор говорил одно, а звучало оно иначе. Не так тяжело и веско, как должно бы. - Ну вот разве ты... Хотя не, смысл-то и был в том, чтобы ты не запомнил ничего. Это самое вчерашнее “ничего” стукнуло о мутную стенку памяти, сотрясло ее, но ничуть понятнее или четче не стало. Гречка вгляделся в это нечто на долю секунды, но у него здесь и сейчас были куда более важные объекты фокуса, поэтому от тени он отмахнулся. Наконец заставил себя открыть глаза, и сразу же мелко заморгал, потому что свет хлынул под веки щипучей рекой. - Можешь сейчас мне все снова пересказать? - Предложил он. Выстрел был откровенно холостой, да и сам Гречка не был уверен, что готов принимать в себя что-то большое. Даже если речь шла просто об устном откровении. Поэтому он не стал дожидаться ответа и осторожно прикоснулся к этому шраму, не только тактильно ощутимому, но и зрительно привлекающему все внимание, губами. И казалось бы, это же тоже лицо, часть его то есть, но ощущения были совсем другие. Разные, как мефедрон и кокаин, и этот слабый, почти неощутимый поцелуй встряхнул его до глубины души, размешал застоявшуюся в нем смесь вновь до бурлящего состояния. И Гром тоже ощутил это, потому что наверняка совсем неосознанно, но все же чертовски лестно подался ему навстречу всем телом. Гречка сглотнул. У него голова кружилась, и было непонятно, как крохотный дурацкий жест мог вызвать в нем такую дурманящую лавину. - Тебе еще рано такое слушать. - Буркнул Гром. - И вообще, хватит. Я вчера уже сказал... Но Гречка даже дослушивать не собирался. Теперь глупая необходимость держать руки при себе казалась совсем бессмысленной, и он вывернулся, слегка отстранился и провел, наконец, по шраму кончиком пальца. Сбил очередность, потому что сначала пальцем нужно было трогать, а потом уже целовать, но ему было похуй. Он наверняка раньше задевал следы бурных майорских попыток откинуться, когда бессильно скользил по ним ладонями, полупридушенный и охуевший от напора. Гром всегда был каким-то куском одного целого, здоровенным, жестким и пиздец каким горячим, и Гречка глотал его всего целиком, давился, но пропихивал вовнутрь. А теперь все как-то внезапно перевернулось с ног на голову, не сегодня утром, и не вчера ночью, а вообще. У него слегка голова кружилась, и в груди разбухал большой и тяжелый ком, впитавший в себя все, что бессистемно сейчас выбивалось из него этими дурацкими движениями рук. - Откуда у тебя этот шрам? - Пустоты внутри не осталось и ему срочно потребовалось заполнить чем-то пустоту в воздухе. А может, действительно интересно стало? Неужели ему было не все равно? Или это было поверхностное такое любопытство, жадное до дурацки кровавых подробностей? Под неспешными поглаживающими движениями шрам своими рваными краями напоминал ножевую рану. Наверняка хранил за собой безумную историю, а безумие вообще Гречку привлекало. Тянуло подобное к подобному. Только и всего. - Не помню. - Хмыкнул Гром. - А что? Ответ был таким неожиданным, что даже удивил. - Ну как можно не помнить такую хуйню? - Он сам не ожидал, что спросит. Даже хотел прикусить язык, но не успел. А потом уже не до языка стало, очень быстро, почти сразу. Потому что майор повернулся к нему лицом, проворно, резко и вместе с тем плавно. Как нож в масло. Как нож в плоть. Гречка чуть с края кровати не упал, сердце пропустило удар, как вчера, на крыше. И как вчера, на крыше, его крепко и надежно ухватила чужая сильная рука. Притянула ближе, хотя так не планировалось, наверное, потому что лицо у Грома возбужденным не было. Даже отдохнувшим он не казался. Но хотя в Гречке в самом все было до крайности непонятно и слегонца хуевато, эта вот ладонь, придержавшая за плечо, была там как влитая. Оставалась бы хоть целый день и он и слова против не сказал бы. - Ну вот ты все свои татуировки разве помнишь? - Второй рукой перехватил его за запястье. Не дал коснуться своей охуевше широченной груди и вывернул свежим контуром вверх. Было немножко больно, но жаловаться Гречка не стал. Даже не зашипел недовольно. То ли потому, что забыл, как нужно реагировать, то ли вот такое обращение ему все же нравилось до глубины извращенной души. - Не-а. - Честно признался он. Врать не хотелось, да и зачем переиначивать такую простую вещь? - Я же их делаю по приколу. Но вот эту помню, это... - Это ты, да. - Усмехнулся Гром, и изгиб его губ чувствительно полоснул по гречкиным нервам. Майор не в первый раз угадывал, кто этот оскаленный упырь на его руке, и он не знал, радоваться или огорчаться такой проницательности. И почему ему вообще не плевать? Или плевать? Да, плевать. Три секунды, два вопроса - и все проблемы решены, а гештальты не то что закрыты, а захлопнуты нахуй. Но тревожно ему снова стало ровно через следующие три секунды. Просто так лежать было... Неплохо. Но ведь он-то сюда пришел не ради этого! Нужно было сделать что-то секси. Что-то такое, возбудить себя и майора, сорвать им обоим крышу. Поэтому свободной рукой он все же ткнул Грома в грудь, кончиками пальцев прикоснулся. То ли потому что не хотел его обжечь полной открытой ладонью, то ли себя берег от резкого контакта. Майор приоткрыл рот, но сказать ничего не успел, потому что Гречка погладил. Нарисовал на теплой коже не глядя какую-то фигуру, запутал и заморочил. Надо было, конечно, как-то более осознанно все это делать, но он не мог разорвать зрительный контакт. Унизительно должно было быть то, как его подчиняли не только руками, зубами и силой, но и совсем без прикосновения, одним взглядом. Но только не сейчас, сейчас он подчиняться был рад. Поэтому пальцы чертили что-то совсем непонятное, бессильно и безвольно. А потом Гром медленно вывернул его руку еще чуть больнее, на себя. Приблизил к лицу почти вплотную, тепло выдохнул на кожу, выкрутил Гречку всего изнутри, а потом поцеловал. Поцеловал его лицо - но не то, на котором он отчаянно пытался сохранить остатки невозмутимости, а то, которое было на нем нарисовано чернильными линиями. Гречка дернулся, как крыса в мышеловке, и замер. В голове снова стало пусто-пусто, в груди больно-больно, в отместку захотелось кусаться и ругаться, но получалось только чуть дышать. - Ты... - Тот сквозь тонкий пергамент кожи ему по синеве вен пускал этим сухим колючим прикосновением кайф в такой концентрации, что было уже скорее плохо, чем хорошо. Но прекращать не хотелось. А Гром и не собирался. Скользнул губами выше, пощекотал чувствительно, выбил дрожь из ошалевших нервных окончаний. И все - не отводя взгляда, странного такого, изучающего и почти холодного. Гречка понятия не имел, что он значит, и выдерживать его пополам с тактильной атакой было совсем невозможно. Он прикрыл глаза и полностью сосредоточился на ощущениях. Ком в груди таял, расплывался тоненькими ручейками, стекал по внутренней стенке живота и ниже, в пах. Все было не так, как он себе планировал, и от этого накрывало прямо болезненной беспомощностью. Он чувствовал, как Гром целует его запястье, прикусывает нежную кожу, задерживается именно там, где приятнее и чувствительнее всего. Попытался разозлиться на себя от того, что такое вот совсем дурацкое, близко даже не похожее на секс взаимодействие превращает его внутренности в кипящее желе, но не мог. Ничего вообще не мог, потому что, судя по ощущениям, майор удовлетворился тем, как истерзал его запястье и переключился на ладонь. Носом уткнулся и обвел языком, наверняка по контуру оставшегося от недавнего пореза светлого следа. Он и когда пальцами там невзначай прикасался, доводил Гречку до совершенно стыдного, но неизбежного исступления. Что уж о поцелуях говорить. Поэтому он всхлипнул, вздрогнул и заставил себя открыть глаза. Попросить остановиться? Или напротив, умолять никогда этого всего не прекращать. Но у Игоря явно другие планы были, потому что он все еще не отвел глаз, смотрел. И смотрел так... Изучал, но мягко, осторожно что ли, совсем не так, как на него кто-либо до этого смотрел. Гречка не мог даже примерного определения дать эмоции, которая читалась во взгляде майора. И совсем точно не мог понять, что этот взгляд в нем самом вызывал. Если миг назад самой позорной в его жизни причиной стояка были поцелуи, то теперь однозначно вот этот вот взгляд. Не мог он так больше, короче, нужно было прекращать, а то взорвался бы. Легкие бы лопнули, сердце превратилось бы в бессмысленный кусок мяса. Поэтому Гречка отдернул руку к себе, и видят все несуществующие боги, по ощущениям было бы проще шмат плоти оставить в зубах у бешеной псины. Следы прикосновений кожу все равно разъедали и теперь стали почти болезненными. Одновременно жутко хотелось их стереть и не касаться кожи в этих местах никогда, чтобы ненароком не отогнать этого призрака. - Я... Блин, тебе неприятно? - Гром, судя по лицу, тоже чего-то такого не совсем от себя ожидал. Это парадоксально успокаивало. - Ну сам же ко мне полез! - Мне... - Он облизал губы языком, не потому что это действительно нужно было, а чтобы собраться с мыслями. Нихуя не помогло. - Нет, все нормально. Заебись даже. Это вот он сейчас признался, что ему такое нравится? Что он не против повторить? Это же по-пидорски совсем, ну куда! Или просто собачий взгляд майора так повлиял? Гречка тряхнул головой. Он совсем запутался в своих собственных правилах, которые раньше казались прямыми, как рельсы. Нравится - значит хорошо. Но вот это ему тоже, вроде как, понравилось, только почему-то не казалось таким равнодушно-нейтральным, как простой перепихон. Он раздражения и растерянности выть хотелось. - Тогда почему у тебя лицо такое? - Гром снова его взял за подбородок, и это парадоксально успокоило. - Сначала вроде ты доволен был. Гречка сглотнул. Уже сам не рад был, что все это затеял. Не потому, что ему не нравилось то, что майор делал, а потому что его выбивало из наезженной колеи то, что тот говорил. То, как смотрел и что, сука, делал еще из этого выводы какие-то. - Поцелуй меня, а? - Выдохнул он одной просьбой всю свою гнилую растерянность. - И трахни. Ей богу, если ты сейчас... На миг в глазах Игоря мелькнула тень сомнения, но потом он сморгнул её и коснулся его губ своими. Гречка снова зажмурился, на этот раз совершенно оправданно, и расслабил челюсть. Гром целовал его напористо и решительно, но совсем на этот раз не кусался и даже не пытался грубо углубить поцелуй. Уверенно, но мягко прикасался к нему, и от непривычки теплая волна, прошибавшая его с ног до головы, оказалась щекотной и сладковатой. Гречка подался вперед скорее машинально, чем от настоящей необходимости в более жестких прикосновениях. Он просто не хотел давать себе распробовать это новое, непривычное и наверняка лимитированное ощущение, зарождающее внутри у него не только тягучее возбуждение, но и тревогу. Он приоткрыл рот шире, давая майору полную свободу действий, ощупью ухватил за шею и жадно, с нажимом огладил. Но Гром и не думал покупаться на его поддавки. Он устойчиво, уверенно удерживал его за талию одной рукой, а вторую положил на шею, но совсем не настойчиво. Поглаживал большим и указательным пальцем по кромке волос за ухом, и эти маленькие движения выколачивали из него дрожь как током. И целовать майор продолжал его также осторожно, совсем им обоим не свойственно. Пощекотал языком по небу, провел по кромке зубов на пробу, лизнул нижнюю губу, разрывая поцелуй. Гречке пришло в голову, что это, может, снова его мозг играет с ним в дурацкие игры? Может Гром ему уже там всю пасть разворотил, а он ничего не чувствует и рад хлебать собственную кровь? Он панически распахнул глаза и заморгал от ярко полоснувшего по ним света, лицо майора расплылось в одно пятно и пришлось сморгнуть. Гром, сука, улыбался. Скорее даже взглядом, чем мышцами. Ну или у Гречки нахуй вообще кукуха не вывозила, но он именно с глазами его встретился и уже тогда понял, что тот улыбается. Растерялся даже, потому что ничего смешного не было, и вообще, такое несерьезное отношение выводило из себя. Настолько, что он сам вперед толкнулся, свирепо и знакомо укусил за губы, потребовал жадным и резким движением поглотить и вобрать себя внутрь полностью, так, что у них зубы столкнулись с тихим цоком. И нарочно не отводил глаз, как бы ни хотелось привычно занырнуть в душную темноту. Следил, до дрожи в зрачках высматривал, не моргнет ли Гром, не сбросит ли обманчиво обволакивающую обманку. И тот моргнул, конечно, но когда снова раскрыл глаза, то под темными ресницами не вспыхнуло привычной слепой страсти. - Ну неужели ты такой злой, что тебе всегда надо кусаться? - Вместо этого тот снова отстранился, недостаточно, чтобы каждое его слово не отпечатывалось на коже теплым выдохом, но достаточно, чтобы между их губами возникла и тотчас оборвалась невесомая ниточка слюны. Гречка никогда и ничего не стеснялся, но вся эта ебучая непривычная неприличность его сбивала сейчас, и он никак не мог войти в привычную их с майором колею ебли. Может, дело было в отходах и его перекрывало по незначительной хуйне, но и Гром явно что-то не то хуевертил. - Не беси меня, блядь! - Это вышло так омежно и нежно, что Гречка бы сам себе в глотку вцепился, если бы мог. Но сейчас его глотка была полностью во власти теплой и широкой майорской ладони, а он даже отвернуться в подушку не мог. - Расслабься, хорошо? - Гром тоже слова искал, кажется, не сразу получалось сказать то, что хотелось. Да Гречка его особо и не слушал, если честно, плескался в сладостном и стыдливом бессилии. - Все нормально будет. Руку с шеи тот умудрился переместить на щеку ему так незаметно и аккуратно, что когда погладил, оттянул большим пальцем верхнюю губу, как у маленькой ручной собачки, чуть сердце из груди не выскочило. Гречка явно подтормаживал, терялся, и вот эта смена курса у майора совсем сбивала с толку. Он весь разваливался в этом бесконечном жарком кайфе, плавился в бесконечном количестве их точек соприкосновения кожи с кожей, глотал свое и чужое сбитое дыхание. Кажется, оставалось только смириться и получать удовольствие, благо, последним он до краев переполнялся. - Хороший мальчик. - Гром, сука, почувствовал видно это его смирение то ли в ритме пульса, то ли в растекшемся окончательно взгляде и звучал довольным донельзя. И от этой похвалы в животе свернулся жаркий клубочек и захотелось унизиженно поскулить в ответ. Снова поцеловал его в губы, и снова неспешно и почти лениво обласкал языком, утопил в прикосновениях, и само по себе, если реально ни о каком контексте не думать, это было охуенно, конечно. Так Гречку девчонки целовали, но без решительной напористости, без твердости губ и колючей щетины по подбородку. Без всего самого пиздатого, короче. Он сам отвечал невпопад, бессмысленно, не пытался даже. Но Грому и не нужно было. Он отстранился снова, и в размыленном, расплывшемся контуре чужого лица, просвечивающем через ресницы, Гречка снова угадал улыбку. Не успел своим разнеженным и разжиженным разумом даже прикинуть, что за ней на этот раз кроется, когда его прям прошило болезненным удовольствием. Майор двоился и троился у него в глазах и в голове, наверное, а может это воображение работало сильнее рассудка. Но черты его лица у Гречки перед глазами все еще стояли, а вот язык уже вырисовывал издевательские узоры на чувствительной шее. Вообще, стонать, кричать, материться - это все во время секса он любил и практиковал, но сейчас забыл как издавать звуки вообще. И первая вербальная реакция на медовую пытку, которую майор устроил над его шеей, настолько чувствительной, что он там в жизни ничего бить не решался, Гречку самого оглушила почти. Он совсем растворился в том, что там Гром выделывал губами, зубами и языком, и потребовалось несколько раз хрипло выдохнуть через влажные губы, чтобы самого себя расслышать. И опять все было точно так же, как было у него с миллионом баб и как было миллион раз с Громом, но в то же время совершенно иначе. Слишком медленно, слишком осторожно, слишком мощно, слишком настойчиво. Сука, да он под спидами не ловил такого вышибающего начисто крышу возбуждения. Кончить хотелось прямо сейчас и не хотелось совсем никогда, ничего общего с тошным болезненным возбуждением, от которого требовалось избавиться до боли в яйцах. Он качался на волнах кайфа, путался пальцами в коротких майорских волосах и вжимал его лицо в себя до красных следов и до зуда под кожей. Гром был везде одновременно, Гречка уже даже не пытался сориентироваться в последовательности его привычно жадных и неожиданно трепетных ласк. У них такого никогда не было и он был свято уверен, что такая бабская хуйня и не нужна была. Поэтому сейчас, раскаляясь добела от каждого смазанного поцелуя где-то под ключицей и извиваясь в тисках стальных рук, достаточно крепких для того, чтобы свести с ума все нервные окончания, но недостаточными для вечного узора синяков, он пытался уловить каждый миг происходящего. Не для того, чтобы потом воровато дрочить на воспоминания, но чтобы спрятать их в самый дальний угол своего сознания и даже под самой ебаной кислотой не выпускать ни на секунду. Натянутые в нем металлические струны дрожали и тряслись в унисон со всем его телом, и не выдержали ровно тогда, когда майор прикусил зубами колечко у него в соске, а потом, вместо того, чтобы дернуть до выбивающей слезки сладкой боли, влажно и пошло чмокнул. Гречку прошибло так, что лучше бы было больно, потому что боль была понятной, боль он умел смешивать с удовольствием в идельный ебанутый коктейль. А что делать и ощущать сейчас - в душе не ебал. Он вывернулся из под Грома, хотя тот вольготно и тяжело разложился поверх, жарко и властно пригвоздил к сбитой простыне. Ошалело попытался отдышаться, но сердце забилось в глотку и колотилось там в судорожном припадке тахикардии. Майор удивленно смотрел на него и, кажется, собирался что-то спросить, но Гречка не собирался ему отвечать. Этого бы он просто не выдержал, у него бы мозг вскипел и вытек через нос и уши кровавой пеной, а уж это точно сбило бы настроение на еблю. Поэтому он снова прильнул к майорскому мощному торсу, опять так резко толкнулся, что почти ударился, ощутил собой его непоколебимую силу. Он сам себя не понимал и понимать не хотел, потому что в вечной погоне за идеальным удовольствием нагнал наконец что-то почти на него похожее. И вместо того, чтобы позволить ему расцвести ядовитым цветком в груди и в голове, заполнить до краев оболочку тела, Гречка нелепо и бессмысленно бился, как мотылек о стекло. Он ткнулся лбом Грому в грудь, вдохнул его запах, теперь еще и пронизанный нотками ебучей похоти, вскинулся и лизнул широко и не глядя соленый жар его кожи. - Ты такой... - Гречке не нужно было себя возбуждать, если пол часа назад он не знал, хочет ли ебаться, то теперь крутился на месте и плевался исками, как дешевая петарда. - Я не могу! Из него хлестало через край, казалось, что ещё немного - и он не выдержит больше. Поэтому быстрыми и хаотичными поцелуями он исследовал грудь и живот замершего от его напора Грома, оставлял неаккуратные мокрые следы, задевал кожу зубами, давился собственным дыханием. Грудная клетка разрывалась от напряжения, в голове стучала кровь, а занимавший все его органы чувств железный пресс казался центром мироздания. Поэтому когда Гречка почувствовал, как в волосы ему вплелись чужие пальцы и слабо потянули, он попытался вывернуться. Не готов был посмотреть в лицо. - Ну куда ты так торопишься? Расслабься, прошу. - Гром, мразь понимающая, даже не пытался настаивать. Не собирался со всей силы дернуть, пряди на пальцы намотать и заставить на себя посмотреть. Он просто гладил. Гладил! Гречка уложил щеку ему на живот и снова закрыл глаза. Пульс и не думал сбрасывать скорость, будь он автомобилем - давно бы потерял управление, вылетел на встречку и столкнулся бы обязательно с бензовозом, чтоб взрыв как от бомбы. А он ещё разве не потерял? Собственное нервное хихиканье вибрацией отдалось в пронизанном напряжением воздухе. И он опять он прошел через принятие, больше не потому, что действительно так хотел, а скорее просто от вновь накатившей усталости. Почувствовал, как его снова уложили на спину, как к коже между лопаток прилипла неудобной складкой простыня. Его гладили по лицу и по рукам, кажется, прижимали к губам разбитые костяшки. А может, это ему просто казалось, потому что глаза Гречка стоически держал закрытыми. Открыл только тогда, когда майор попросил. - Посмотри на меня? - Вот так вот просто. И Гречка посмотрел. Они редко трахались лицом к лицу, а если так и выходило, Гром обычно игрался с асфиксией или кусал его за шею и плечи. Это было хорошо, это было круто, даже охуенно, хотя и ебануто. Но он ж и сам ебанутым был, ему не привыкать. А сейчас майор просто смотрел. И Гречка мог смотреть, наблюдать за малейшими изменениями его мимики, искать и не находить свое отражение в его глазах. Это было медитативно, вводило в полный транс, поэтому боль от проникновения была резкой, без малейшего оттенка даже его ебанутого мазохистского удовольствия. Гречка взвыл и укусил себя за язык, попытался вывернуться. Но поза была слишком открытая и жертвенная, с закинутыми на чужие плечи ногами особенно не убежишь никуда. Он трясся от внезапного болевого шока и пытался понять, как умудрился пропустить тот момент, когда Гром засовывал ему в жопу пальцы. В такой болезненной реакции не было ничего нового в принципе, она просто оказалась сейчас слишком неожиданной на фоне нетипичной для них прелюдии. Вот ебаная ирония - боль была ему привычна, и это было первым предсказуемым и знакомым действием майора за все время. Но и к ней Гречка оказался не готов. - Ты в порядке? - И сучья натура, и просто охуевший от дискомфорта организм требовали мгновенного и крайне резкого ответа. Но в голосе у Игоря звучала такая искренняя обеспокоенность, что Гречка неожиданно даже для себя самого кивнул. Сука, впервые в своей ебаной жизни он промолчал! Грязный язык доставлял ему куда больше проблем, чем молчание, но сейчас он никак не мог заставить себя сказать хоть что-то. Горло сдавило спазмом и он отвел глаза, уставился в трещинку на потолке. Хуево обычно было несколько первых секунд, а потом становилось охуенно. Нужно было просто перетерпеть. И он терпел, выдавал вялые звуки и терзал собственный член, больше не для того, чтобы кончить, а чтобы он продолжал стоять. Он и не думал, что кончит - видно, от неожиданности дискомфорт сбил с него все возбуждение и он не был объебан, чтобы организму было достаточно похуй. Но когда Гром, наконец, содрогнулся в оргазме, таком же мощном и сильном, как и все остальное, в голове непрошеным наваждением вспыхнула фантазия о том, как тот кончает сильной жаркой струей не в гандон, а прям в него. Видение было таким реалистичным и ярким, что Гречка подавился стоном и тоже кончил, стыдно и неожиданно для самого себя. Он еще успел сморгнуть образ стекающей по бедрам спермы, и это, блядь, были не бедра любой из десятков выебаных им сук, а его собственные. А потом все помутнело. Гром ушел, и Гречка перевернулся на бок. Дыхание все никак не хотело восстанавливаться и он хватал ртом воздух, будто только что с ментом не поебался, а убегал от него по всем подворотням. Если бы он был у себя дома, то точно залез бы в душ с сигаретой и наверняка бы уснул на дне. Но в холодной майорской квартире была только ванна, а лежать в ней ему не хотелось. Не то, чтобы он чего-то стеснялся, просто секс уже состоялся и вкладываться в то, чтобы посветить телом не было ни сил, ни необходимости. - Ты кофе будешь? - Гром вернулся и положил что-то на край кровати. Салфетки. Почему-то это вот проявление странной заботы выбило Гречку из колеи даже сильнее, чем всё, что майор выделывал в постели. Не то, чтобы он был особенно груб, но после секса редко когда не вырубался, и уж точно не заваривал кофе и не помогал привести себя в порядок. - Принеси мне куртку мою. - Попросил Гречка. Ему срочно нужна была сигарета. Гром интерпретировал просьбу по-своему. Он удивленно уставился на гречкино распятое тело сверху вниз. - Ты уже уходишь? Пришлось выдавить из себя смешок. Но это и правда было забавно - он едва ли мог пошевелиться, что уж там говорить о такой неподъемной задаче, как выход из квартиры. А ведь перед этим еще и одеться нужно было, найти все свои раскиданные вещи и более-менее сдержанно попрощаться. Зацепить на следующий раз, чтобы теперь не он сам, а майор изнывал от желания и нетерпения перед следующей их встречей. - Неа. - Он заставил себя перевернуться на спину, но боль в заднице снова напомнила о себе резкой вспышкой, пришлось снова сползти на бок. Гром удовлетворился его ответом, а может и вообще никакого конкретного ответа не ждал. Просто кивнул и ушел, а спустя минуту на изголовье кровати приземлилась куртка. Гречка полежал ещё немного, набираясь сил. Тело остывало и ему стало зябко. От первой порции сигаретного дыма приятно закружилась голова, руки согрелись почти сразу, будто маленькая бумажная палочка с табаком распространяла вокруг себя теплую ауру. Потом он потянулся проверить телефон, но от одного вида требовательных уведомлений затошнило. Гром на кухне возился и гремел посудой, поэтому Гречка предпринял ещё одно глобальное усилие и слез таки с кровати. Вытерся парой салфеток, кинул их на пол. Прошел в комнату, обогнул диван и уселся на кресло. То, что он был голым, не смущало его самого, но майору наверняка не понравилось бы - тот после ебли всегда был зажатым и недовольным. Если в любой другой ситуации это было бы забавно и вообще отличным поводом для того, чтобы поддразнить его, то сейчас на это все тоже энергии не осталось. Тем более, мало ли как среагировал бы Гром, учитывая что сегодня он вел себя пиздецки непредсказуемо? Поэтому Гречка снова замотался в колючий плед и окуклился в кресле. Сидеть было дискомфортно, и хотя он без особой гордости все же мог признать, что по большей части привык к болезненным последствиям их с Громом развлечений, иногда выходило прям очень неприятно. Например, сегодня. Он прикусил губу и поджал под себя ногу, а потом раскурил очередную сигарету. На окне прибавилось новых фоток, но ничего связанного с ним. Ну ещё бы, раз теперь он водит сюда свою бабу! - Ты совсем стыд потерял? - Осведомился майор. - В какой части? - Гречка даже почти не прикалывался, он действительно не совсем понимал, где там Гром пытался найти в нем стыд. - В части наглого и вопиющего курева у меня в квартире, конечно. - Тот всунул ему в свободную руку горячую кружку и сам уселся на диван напротив. На нем были дурацкие боксеры с изображениями мелких велосипедов и дым, который Гречка собирался выдохнуть, вдруг встал у него в горле колючим шариком. Он снова уткнулся взглядом в фотографии на окне, и уставился почему-то именно в недобро улыбающееся лиц Вовчика. В этом было дохуя иронии и он снова хихикнул. - И что смешного? - Гром приподнял брови, и снова в его голосе прозвучал отзвук той обеспокоенности, которая не позволила Гречке пожаловаться на боль. - Да Вовчик. - Честно признался он, отхлебнул из чашки и отсалютовал фотке. - Он бы при жизни меня уничтожил бы нахуй, если бы хоть заподозрил, что я педик. Был же типа такой, классический по понятиям, даже куни ему было зашкварно делать - не смотри так, это мне Анжелка рассказывала, я не проверял. А тут, сука, пялится и сделать ничего не может. И он показал фотке Вовчика фак. Настроение улучшилось до странного, почти истерического веселья. Ведь так оно и было - Вовчик и Свиньков умерли, а он остался жив и занял их место. И Мамед однажды умрет, все однажды сгниют в земле, но только не он. Конечно, оставил при себе то, что была у Вовчика прямая причина желать его, гречкиного, полного уничтожения. Не только из-за своих ебучих зековских понятий он бы не отказался прикопнуть его в том самом долбаном лесочке. Но майору бы эта информация с расследованием никак не помогла, значит, знать ему все это было совершенно необязательно. - Иди сюда. - Гром хлопнул по сииденью дивана рядом с собой. - Давай. На миг Гречку от ужаса передернуло, потому что он явно не готов был принимать в свою многострадальную жопу еще порцию хуя. Но Гром-то сегодня был наоборот необычно осторожным, и ожидать от него нападения было тупо. Поэтому он подобрал плед и пересел. - Ну и что ты натворил? - Майор был загруженным, как и всегда после ебли. Хмурил лоб и вздыхал, но в этот раз ощущалось что-то непривычное даже в его запарке. Ну или это Гречка сам себя накрутил до предела и видел уже то, чего и в помине не было. - Хотя нет. Забей, я сам виноват. Речь явно шла не о пострадавшей гречкиной жопе. Но о чем? Было одновременно очень любопытно и очень похуй, и две эти противоположные эмоции очень мирно ужились в его голове. Он снова отхлебнул кофе, несладкий и без молока, но хотя бы горячий. - Так ты трахал эту тупую журнашлюху? - Догадка была неприятной, но навязчивой - может, Гром так странно себя сегодня вел, потому что ещё не успел переключиться с режима ебли бабы на режим ебли его, Гречки? Вообще-то его самолюбие вполне себе тешилось тем, что он умудрялся срывать у идеального копа резьбу, поэтому горьковатое послевкусие от этой теории удивляло. Или это было всего лишь послевкусие от кофе? - А ты ревнуешь? - Гром выглядел удивленным. Гречка не ревновал. Просто злился. - Ну конечно, блядь. - И отставил недопитый кофе на столик. Сука, да зачем он вообще им давился? - Кстати, а что ты придумаешь для своей шкуры в качестве оправдания моего появления? Он как-то не задумывался до этого самого ебучего момента о том, что последствия устроенной им в неадеквате сцены могут повлиять не только на самого майора. А что, если эта сука умудрится выяснить его личность? Гречка пока не совсем догонял, чем конкретно это может ему грозить, но в целом ощущения были неприятные. Да и на самом-то деле сейчас, относительно протрезвев, он совсем не хотел портить жизнь и самому Грому. Поэтому невинный вопрос, который он только что задал, просто чтобы уколоть, обрел совсем другие краски. Но к его облегчению злиться майор не стал. Наоборот, ухмыльнулся. - Ну придумал кое-что, только не уверен, что тебе нужно это знать. Гречка даже обиделся, ткнул его локтем под ребра. - Ну я ж должен понимать, какую легенду мне гнать, если она вдруг до меня доебется! - Справедливо. - Тот улыбнулся. - Ну, сказал ей, что ты воспитанник моего бывшего коллеги, который умер уже, типа он тебя опекал. Не обольщайся, я и в этой версии событий не верю, что ты можешь вырасти в порядочную личность, слежу только потому что обещал другу. Если она решит проверить - умерший коллега, подходящий под описание, у меня реально есть. Потом, конечно, Юля докопается, что ты мой информатор и раскроет мой страшный секрет - я, злой и ужасный, использую несчастного пацана в качестве инструмента для расследования и повышения своего чсв. Ну а где один секрет раскрыт, там нет смысла копать другие. Гречка, конечно, не сомневался, что Гром не тупой. Ну тупой мужик точно бы столько дел не нараскрывал. Но чет никогда не задумывался, что тот свои мозги может использовать не только в работе, но и в быту. Вот так на обманку поймать наглую тупую пизду, например. От души отлегло и он даже опустил голову на крепкое майорское плечо. - А охуенно ты это придумал! - Он удивленно фыркнул. - Бля, я б не догадался. Гром на его спонтанную тактильность ответил очень легко и привычно и снова погладил по волосам. Правда, не совсем так, как тогда в постели, как-то помягче что ли. Типа как собаку. Ну или опять же, тот гладил ровно так же, а Гречка ебанулся уже на анализе собственного позорного однополого влечения. - А что бы ты сделал? - Вот опять, это его специально по кончику уха задел или случайно? И не зашкварно ли вообще на такое внимание обращать, перед фоткой Вовчика-то? Гречка прикрыл глаза и припомнил, как фантазировал о том, чтобы столкнуть тупую суку с эстакады. - Тебе лучше не знать. - Пожал плечами. Дальше по предполагаемой программе их разговора Игорь должен был спросить, собственно, про слежку. И он в душе не ебал, что ему отвечать. По большей части от того, что и сам не понимал, что на него нашло. Ноющая жопа отбивала все желание пытаться перевести разговор в безопасную горизонтальную плоскость и Гречка даже немного запаниковал. Но Гром снова удивил - не спросил вообще ничего. Но он же ум свой только что доказал, так что наверняка уже догадался, кто стоял за сталкингом. И почему молчит? Может, тупая пизда ему не рассказала? Тогда, значит, они не ебутся. А почему это вообще ебет самого Гречку, в первую-то очередь? Он прикусил губу и заставил себя выкинуть эту хуйню из головы. - Я бы тебя отвез покушать, но уже не успею. - Вздохнул Гром. Гладить он перестал и просто уложил свою тяжелую руку ему на плечо. - Будешь издеваться, но работа. Ну да, они же потрахались под утро и поэтому вариант с доставкой не канал. Есть особо не хотелось, наоборот, подташнивало слегка. Но то с похмелья. - Я удивлен, что ты тут со мной сидишь, а не выгоняешь меня и не убегаешь без штанов на свою ебучую драгоценную работу. - Удержаться от легкого укольчика все же не сумел. Гром хмыкнул. - Ну я вообще-то так бы и сделал, но сегодня у меня встреча и есть немного свободного времени. - И ты решил его на меня потратить? Такая честь! - Гречка сам не знал, иронизирует он или говорит серьезно. А вот майор кивнул без доли шутки. От этого внутри снова на мгновение собралось конденсатом что-то небольшое, но теплое. Не свойственное его темному и промерзшему нутру. - Собирайся давай, я тебя отвезу. Предложение прозвучало как гром (ха-ха) среди ясного неба, вторглось в его ограниченный чужим теплом и колючим уютом пледа мирок. А ведь он только-только умудрился усесться так, чтобы в задницу ничего не отдавалось и соблюдался идеальный баланс комфорта. Гречка поморщился. - Ещё пять минуток? И потом, я и сам себя отвезти могу. И тебя могу, если не стесняешься, конечно. Этот патрон оказался холостым. - Давай, поднимайся. И нет, если ты сам считаешь себя трезвым и дееспособным, это вообще ничего не значит. Особенно то, что ты за рулем своей новой пассии никого не прикончишь. Пришлось приложить нехилое умственное усилие, чтобы понять что под новой пассией подразумевался без-пяти-минут-его додж. Поэтому он даже обидеться на сомнение как в собственной трезвости, так и в собственных навыках вождения не успел, а когда до него дошло наконец, то было уже критически поздно. Но Гречке все равно хотелось оставить последнее слово за собой. - Я пиздец какой трезвый, между прочим! Гром уже слез с дивана и унес на кухню обе их кружки. При тускловатом, но все же дневном свете шрам у него на спине почти не выделялся, так, чуть заметный росчерк. Без его плеча Гречка утратил ту ориентацию, которая у него ещё оставалась - горизонтальную, и сполз на сиденье дивана. Снова стало зябко. - И поэтому во время секса чуть пару раз не отключился, да? От трезвости наверное чрезмерной. То, как спокойно майор признал, что у них только что был секс (не ебля, не оно, не это самое, а просто блядь секс) выбило последнюю твердую почву из под его ног. Гречка задумчиво обнял себя руками под пледом. И. Почему. Ему. Не. Похуй. - Может я тогда у тебя тут останусь? - Вставать решительно не хотелось. Внутренности превратились в жижу, кости в желе и тело держало свою форму только благодаря внешней оболочке. Гром снова подошел к дивану и выбил этим жестом из памяти искру узнавания. Что-то такое точно ночью делал, но что? Наклонился и потрепал его за плечо, только по голове снова гладить не стал. Впрочем, это было к лучшему, потому что велика была вероятность того, что эти прикосновения и стали бы триггером его окончательного распада. - Я не знаю, во сколько вернусь. А ты проспишься и на стенку от скуки полезешь. - Он звучал достаточно искренне, чтобы приложить усилие к попытке подъема. - Ладно. - Гречка закряхтел и оторвался от сиденья. Голова сразу же закружилась. - Тебе помочь? - Ну неужели он так очевидно хуево выглядел? Вообще-то было заманчиво повиснуть на Громе и вновь ощутить на себе его непререкаемую силу. Но только вот на второй заход настроя и настроения так и не появилось, да и вряд ли сам майор соблазнился бы. А обжиматься без продолжения было как-то тупо и унизительно. Проявление дурацкой слабости. Поэтому пришлось вставать самому. Он даже умыться умудрился. И нашел все свои вещи. Трусы ему выдал Гром, и Гречка испытал крайне смешанные чувства, когда понял что они его. То есть он тут их уже оставил когда-то, а майор их закинул в стирку и держал в шкафу, пока они не пригодились. А вот рубашка с потускневшими пятнами крови на воротнике вызвала тошноту. Это ж в ней он был, когда его повезли убивать в лес. Надевать её на тело было неприятно, хотя она и пахла свежим порошком и чистотой. Но если бы он предпочел ей успевшую поваляться на полу в баре и на полу тут, пропотевшую и несвежую футболку, у Грома бы точно возникли вопросы. А отвечать на них Гречке не хотелось даже самому себе, куда уж там другому человеку. - Ты точно собираешься везти меня домой? - У подъезда он остановился покурить и теперь с жадностью вдыхал прохладный воздух и никотин. Вообще-то у него были другие планы. Гром покосился на него с нечитаемым выражением лица. Потом кивнул. - Хочу убедиться, что все будет в порядке. Машина оказалась в идеальном состоянии, хотя Гречка с тревожным замиранием сердца ожидал увидеть как минимум пару вмятин или блевотину под сиденьем. Но автомобильные боги берегли его от праведного гнева Романыча. Ну и от смерти в аварии, наверное. Единственным свидетельством того, что вчера он был в говно, оказалось то, как машина была припаркована - наискось и задними колесами на газоне. Майор цокнул языком. - Ну чего? - Его молчаливое осуждение давило на мозг, и когда они оба уселись и Гречка отдал ему ключи, давление достигло своего апогея. - Да я не могу понять... - Тот задумчиво уставился вперед, сквозь лобовуху. - Зачем ты ударяешься в такое ебучее самоуничтожение? Мне стремно даже представлять, как ты вчера сюда доехал, если судить по твоему состоянию. Если бы он сам знал, то точно ответил бы. Но Гречка и об этом понятия не имел, а кидаться провокационными ответочками в духе того, что это просто весело казалось неуместным. В конце концов, он и сам не был до конца уверен, весело ему или нет. - А ты расскажешь мне, кто убийца и как ты это понял, когда поймаешь этого пидараса? - Романыча тут не было и машина была без пяти минут его, поэтому он откинулся на сиденье и закурил. Загоняться по поводу громова вопроса не собирался ни на миг, потому что смысла в этом не было совсем. А вот в чем был смысл, так это в том, чтобы поизучать, пользуясь моментом, сосредоточенное на дороге и на новой машине лицо и ухватившие руль уверенной хваткой пальцы. И слова-то соскользнули с языка сам собой, продиктованы был искренним любопытством. Гром даже обернулся к нему. Приподнял брови, но улыбнулся. - Тебе реально интересно? - Так еще бы! - Гречка фыркнул, в глубине души стыдливо признавая, что внимание ему польстило. - Ну тогда расскажу. Придешь ко мне, я заварю чай и все тебе объясню. - Ухмыльнулся Гром, то ли всерьез, то ли иронично. Почему-то захотелось, чтобы всерьез. - А ты же мне вчера сказать что-то хотел? - Тема всплыла в памяти сама собой и протащила за собой целую серию смутных обрывков. Они все ещё были слишком неуловимыми и бесформенными, чтобы сложиться в подобие понятной картины. Но стоило только потревожить это осиное гнездо внутри головы, как избавиться от навязчивой тревоги стало почти невозможно. И то, что Гром не ответил сразу, вскинулся, помялся и замолчал, подбирая слова, проще ситуацию не сделало. - Хотел... Да, хотел обсудить один вопрос. Косвенно касающийся расследования. - Он снова замялся. Они уже припарковались во дворе и взгляд майора слишком уж напоминал поиск путей отступления. - Только сейчас уже не успеваю. Попозже поговорим, обязательно! А потом Гром взял его растерянно лежащую руку в свои обе ладони, поднес к губам и коснулся поверх закрывающей его разбитые костяшки повязки. И пока Гречка был слишком занят тем, чтобы не дать сердцу разорваться и выплеснуться наружу кровавой пеной, вышел из машины. Сука. Снова оставил последний крючок-зацепку за собой. Ему пришлось ещё посидеть, выкурить пару сигарет и постараться убедить себя, что все это от неожиданности. Вот так вот просто, охуел, да и все. И только в квартире, заперевшись на замки, избавившись от одежды и притопив себя самого в ванной с водой на грани кипятка, Гречка допустил, что все было немножко сложнее. И что он нихуя не понимает. И что, возможно, рубашка с пятнами крови на воротнике напоминает ему не только о том, как его той ночью чуть не убили. И не столько об этом. Он отвлекался от своих тягучих, как мазут, мыслей на переодическое прослушивание новых сообщений. Клятвенно убедил Романыча в драме в трех десятиминутных голосовухах, что совершенно точно не ездил пьяным за рулем все-ещё-чужой машины и вызвал себе трезвого водителя. Изучил соотношение лайков и комментариев на выложенных вчера во вместе фотках. Попытался сфоткать хоть сколько-то приличный нюдс для Ирки, но выходила только максимально пошлая фотка хуя, поэтому пришлось ограничиться черными сердечками. Ещё раз пояснил в общей конфе, что ударил Куска только потому, что тот был охуевшей в край мразью, которая явно собиралась под них копать и капать Мамеду на мозг. А потом, когда он мучительно пытался решить, закинуться снотворным и завалиться спать или закинуться обезболом и скататься в центр, и сам Мамед дал о себе знать. Как обычно - исчезающее сообщение в телеге, место и время. Планы решились сами собой. Вообще-то Гречка предпочел бы встрече с Мамедом буквально любой другой вариант. Он всё еще горел желанием перехватить работенку и сбить немного бабок на насущные расходы, но вот прям сейчас скорее разваливался на куски, чем был той образцово бешеной псиной, которая требовалась его начальнику. Да его, блин, в жопу выебали меньше пары часов назад! Конечно, Мамед об этом к огромному гречкиному облегчению никак узнать не мог, но сам факт. Только вот встреча была не из тех, которые можно перенести, поэтому пришлось вылезать из ванны. Гречка не стал вытираться и не обращал внимания на стекающую с него на пол воду. Он вытер запотевшее зеркало, оперся руками о раковину и снова уставился на себя самого. Оскалился своему уставшему отражению, и ещё раз, и потом снова и снова. Пока этот оскал не прилип к нему, не натянулся на лицо и не покрыл безжизненно-оголтелой пленкой покрасневшие глаза. Вот так-то лучше. Гречка снова собрал себя из кусочков и был готов разорвать на них кого-то другого.