═╬ ╬═
— Он не берёт трубку, — Тэен обречённо дёргает Джонни за плечи, пытаясь не разреветься ещё сильнее. — Мы должны поехать искать его. Джонни, пожалуйста. Джонни закуривает очередную сигарету, запуская пятерню в свои волосы. — Успокойся, прошу. Он в обиде, просто выключил телефон. Тэен укладывается лицом в одеяло, продолжая надрывно плакать. Сычен никогда так не делал. Даже если был сильно обижен. Он не держал зла ни на кого слишком долго, всегда быстро отходил от сор. — Боже, — Джонни тянет за плечи на себя, как маленького котёнка, и успокаивающе гладит по спине. — Дай ему время. С ним всё хорошо. Тот кивает головой, вытирая слёзы, но они так и продолжают течь, не обращая внимая ни на что. Живя какой-то своей жизнью. На самом деле Джонни знает. Он понимает, что всё не есть хорошо, что Сычен себя никогда не повёл бы так. Сам ненавидел, когда люди не брали трубки. Так бы сделал сам Тэен, так бы сделал кто угодно. И Тэн тоже это понимает. Но ещё он надеется, что всё обойдется. Возможно, это глупость, но и бежать сломя голову непонятно куда тоже не лучшая идея. Да и Джонни знает, что оставлять Тэна в таком шатком состоянии, для которого Сычен как родной брат, безумно опасно. — Я думаю, что будет лучше, если ты останешься у нас, — кореец продолжает надрываться от слез, но всё-таки кивает, — я позвоню Минхёну, а ты постели себе. Джонни знает, что он должен держатся хотя бы для этих двоих, потому что без него вся эта хрупкая конструкция развалится, погубив под собой и других людей. Он выходит из гостиной, где успокаивал Тэена, и приходит в спальню, сразу замечая тайца, что разбито лежал на кровати, сжавшись калачиком. Джонни обожает Тэна. Обожает то, насколько Тэн любит людей вокруг себя, порой даже слишком сильно; то, как уважает чужую личную жизнь и защищает свою. О них с Джонни знали только то, что они позволяли спросить и узнать. Казалось, что у тайца было огромное сердце, в котором хватало места на всех: и на себя и для кого-нибудь еще. И сейчас наблюдать такой разрыв для тайца — это сродни самому попасть в такие обстоятельства. Начиная с того, что он терпеть не мог слёзы родных людей.. У такой чуткости есть свои последствия. —Эй, — Джонни распутывает кокон из одеяла, рукой нащупывая чужую, — хочешь чего-то? Тэн мотает головой. Да, чисто технически он мог сказать, что хочет, чтобы китаец вернулся домой и всякое такое. Но он знает, что ещё один такой вброс хотя бы от кого-то, и Джонни сам разревется от осознания, что не может помочь всем. И поэтому отрицает. Он просто утыкается ему куда-то в руку, не сдерживая рыданий, прижимаясь. И таец не скрывает эмоции, знает, что Джонни нормально относится к слезам, и наоборот радуется, видя, что тот не прячется под маской безразличия и стали, потому что априори этим занимался не он.═╬ ╬═
Знойная жара поглощает улицу, давая возможность Юте скрыться от любых посторонних глаз, ведь все люди уже укрылись в своих прохладных коморках. Пусть и в его коморке сейчас не прохладно ни сколько. Наверное, потому что теперь на одного человека больше. Думать об этом не хотелось. Но приходилось, хотя бы из-за того, что он вышел в такую погоду продолжать то, что начал вчера. За ночь он полностью проанализировал то, что сделал. Тот Юта, старый Юта, начинает постепенно возвращаться в свою обитель — в сознание. И вчерашний поступок тому подтверждение. И вот он стоит напротив хро́мового старого домика, больше напоминающего металлический бак. Хотя Юта знает, что внутри он гораздо больше, чем кажется. Стучать не пришлось, дверь сама открылась, впуская чужой силуэт внутрь. Казалось, что он больше никогда не увидит никого из них. Казалось, что его принципы будут нерушимы до конца его дней. Но вот он снова вваливается в это богом забытое место. Казалось, что причина по которой он когда-то давно ушёл была сильнее, чем он думает сейчас. — Кун, ты уже верну… — Хендери застывает с блокнотом в руках, не веря своим глазам. — Юта, боже мой. Он сокращает расстояние между ними за считанные секунды, лицом тут же упираясь в чужое плечо. Хендери тут единственный, кто по нему скучал искренне, без примеси получения выгоды из их общения. Но в этом для Юты не было ничего романтичного. Он бы не хотел быть, как Хендери. И полноправно считает его просто знакомым, потому что только сам человек решает, как и кого называть. Юта хлопает его пару раз по спине и упрямо шагает вперёд, смахивая того, как пылинку, со своего пути. Хендери и не ожидал, что тот вернулся за ним или к нему. Нет, совсем нет. Он знает его давно, да и не настолько глупый, поэтому просто плетется за японцем, пытаясь успокоить дрожащее от возбуждения сердце. Если Юта пришел, то значит на это есть свои причины. Он идёт по бетонному коридору, стук от ботинок ударяется и пропадает в других коридорах, отталкивается точно от таких же стен, натыкается на огромное количество дверей, как ужасно, что Юта помнит, что скрывается за каждой из них. Всё это место пропиталось гнилью и встающими посреди горла химикатами. Он знает, что именно чистят ими. Сам неоднократно делал это. Прямо по коридору находится металлическая дверь. Врывается без стука, впрочем, как и всегда, тянет на себя ручку, сразу же окидывая взглядом помещение. Юкхей тут же поворачивается на звук открывающейся двери, отвлекаясь от телефона, застывая, выпучивая глаза, не в силах отвести от японца взгляд. — Ну здравствуйте, мой разговорчивый друг, — Сяоджун даже не поворачивается в его сторону. Только он один знал, что Юта придёт. Да и не шибко удивился, когда тот ему написал. Кажется, он мог отличить его даже по походке. Юта усмехается на это, выкладывая прямо на рабочее место китайца толстую папку, отвлекая. Тот понимает без слов, убирая всё, чем был занят до этого. Он раскрывает папку, рассматривая фотографии неизвестных ему людей. — Я так понимаю, — он поворачивается, рассматривая всех собравшихся в комнате людей, — их надо убить. Юта не отвечает. Все и так всё понимают. — Ты ведь знаешь, что мы попросим взамен. Без этого никуда. Он был готов к этому. Да, он понимает, на что идёт. Только эти люди помогут ему.К сожалению
═╬ ╬═
Сычена мелко трясет, когда он слышит звук открывающейся двери. Вот тут парень начинает вспоминать всё, что когда-то делал плохого людям. Начал вспоминать и прощать всех, кто когда-то обидел. Вспоминать маму, папу и старшую сестру( чего не делал уже много-много лет ).Совместные поездки. Вспоминать первую любовь. Новый год, дни рождения, выпускной. Все то, что когда-то любил. Всех тех, кого ненавидел. Чувствует в душе гадкую опустошенность и готовится к тому, чтобы все эти воспоминания остались в глазах яркими вспышками только у него. Нерассказанные истории. Непрослушанные песни. Это всё только его. Только он это будет помнить. Дверь с громким хлопком открывается. Сычен сжимается рядом с батареей, зажмуривает глаза до коликов под веками. Страшно. По полу раздается тяжёлый металлический звук, который всё ближе и ближе подбирается к нему. Он чувствует чужое дыхание над своим лицом, но совсем ненадолго. Спустя пару секунд становится так тихо, будто только что по всему миру большой кнопкой отключили весь звук. Он слышит лишь свое прерывистое дыхание, слышит, как переливается по организму кровь и бьётся сердце. И больше ничего. Он медленно открывает глаза, застывая с немым криком на губах. Это все. Просто сон, от которого он сможет проснуться. Он должен. Он обязан. Но чем дольше он смотрит на чужое каменное лицо, тем меньше он верит, что все это сон. Никаких эмоций. Чистый лист. Не такое, как у всех стереотипных маньяков с красными глазами и белой кожей. Огромными бешеными глазами. Нет, всё не так. Совершенно обычный человек, которого ты мог видеть в магазине, мог пройти и не обратить внимания. Без имени, прошлого, настоящего и будущего Всё вместе: поза, спокойное, как у удава, поведение — породило в Сычене начинающуюся истерику. Она перерастала каждую секунду, с каждым хлипким вдохом разжигаясь внутри пламенем, будто кто-то извне вливал в него тонну горючего Теперь и у него нет ни имени, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Усталость и страх валят на пол, но связанные за спиной руки и ноги не позволяют даже в половину согнуться. Или хотя бы припасть на стену — она слишком далеко находится, а ноги связаны так, что не получится уткнуться в колени. Он готов выть от боли в спине и шее. Как в каком-то омуте пытается остаться в позе, где было бы не так больно лежать. Все это напоминает очень изощрённую пытку. Темно, тихо и неудобно. Где-то после трёх часов ему начало казаться, что вся реальность будто распадается на части или проваливается сама в себя. Странное чувство, будто фильм какой-то. Вот сейчас потухнет экран и, по идее, должны начаться титры, где в главных ролях обозначали бы его имя. Но вот экран потух, а свет в зале так никто и не включил. Темнота будто начала манить в себя. Реальность пошла синими пятнами и гипнотизировала. Где-то на десятом часу ему действительно начало казаться, что все это неправда. Что это сон или сонный паралич. Просто не верилось, и он думал, что, как только откроет глаза, станет лучше. Но что под закрытыми веками было темно, то при открытых казалось ещё темнее. И он лежал, уткнувшись в стену, отсчитывая минуты за минутой На семнадцатом часу он начал слышать голоса. Просто какие-то рандомные звуки. Потом скрежет чего-то обо что-то. Голод из-за страха отошёл куда-то совсем на второй план. Это… Вторые сутки без еды. Сычен думает, что это всё не так сильно заметно, ведь он сидит. Если бы он стоял, то, наверное, было бы тяжелее. И как бы мерзко ему не было с тем человеком (а человеком ли?), пусть он пугал до скрежета в зубах и боли в почках. Он не был таким страшным, как пустота. И на все попытки позвать в ответ ему прилетала одна только пустота. Да, он напрягал своим присутствием. Но… С ним не было лучше или хуже. Поменялось бы хоть что-то? Сычен не помнит, о чем думал. Вообще, биологические часы давно съехали и потеряли все цифры и стрелки. Всё, что он думал когда-то о ком-то, потеряло любой смысл. Он уже давно простил Джехена и готов был прямо сейчас прыгнуть нему в объятия, если бы такая возможность выдалась. Это все буквально потеряло смысл. Он готов был терпеть любые его выходки, просто если бы его забрали отсюда. Но это невозможно. И неважно уже. Он прекрасно осознает, что тянуть его будет тут всё ниже и ниже. На двадцать пятый час его мочевой пузырь начал болезненно ныть, отдавая в почки и ноги. Такое чувство, что его приковали к линолеуму, на котором он сидел. Он не мог разогнуть ноги, и единственное, что ему оставалось — это вжать в пол ноги и бедра. Сначала было просто неприятно. Но потом стало по-настоящему больно. Так, что каждый вдох давался с такой болью и жжением в груди, что если бы имел физическую оболочку, то смог прожечь ему тело насквозь. Кого он тут боится? Ровным счётом никого. Он не в том положении, чтобы переживать о таких вещах, как мокрые от мочи штаны. Тут нет никого, кто смог бы посмеяться над этим. Тут есть только он, больные почки и мочевой пузырь, который сейчас, кажется, лопнет. Есть страх того, что за это ему прилетит по голове от незнакомца. Но… Какая разница? Не лучше уж обоссаться сейчас, чем потом от того, что он сделает. А смерть от недержания будет куда болезней, чем от чужой руки. Сычен уже и не думает, что выйдет отсюда живым. Впрочем, это и не ему решать. Только когда начало светлеть и через открытое окно пробирался свет, он стал успокаиваться и засыпать. Это произошло где-то на двадцать седьмом часу. Да, он считал сколько он тут. Хотя и понимает, что какое-то время был в отключке. Но это не суть, не важно на самом деле. Ходить под себя… Странно. Не то, чтобы очень неловко, но крайне неприятно и даже тяжеловато. Но становится правда легче, хотя бы в физическом плане. Мокрые штаны, сводящие от голода и холода руки и ноги, стали волновать в последнюю очередь.═╬ ╬═
Он чувствует его присутствие даже сквозь сон. И каким бы незнакомец не казался спокойным, взгляд у него был каменный и мог больно врезаться в тело. Он прекрасно чувствуют его дыхание над своим ухом, но так устал, что не в состоянии открыть глаза. Он прекрасно чувствует, что его ощупывают и даже понимает почему. Но просто не может ничего сделать. Его будто парализовало. Окутало какой-то пеленой, из-под которой невозможно выбраться, от которой невозможно спрятаться. Мерзкое и липкое. Заползающее будто змея. Он чувствует, как с рук и ног пропадают верёвки и части тела медленно начинают теплеть, позволяя крови наконец-то нормально циркулировать в организме. Он в полудрёме скатывается по стене вниз, ложась на пол. И, наконец-то, полностью расслабившись, проваливается в глубокий сон. Спал, на удивление, спокойно.═╬ ╬═
Перед ним ставят тарелку. Молча и совершенно точно без возможности отказаться. Он чувствует чужой взгляд, который колется и под ним так неуютно, потому что он неживой и плотный, как маска на лице. И за ней ничего нет. Сычену страшно. Он мотает головой, не осмелившись прикоснуться к тарелке. И тот молча принимает эту игру, забирая палочки из чужих рук. Молча. Он всё делает молча. И всё делает так тихо, почти бесшумно. Незнакомец пробует лапшу, но Сычену все равно страшно. Пусть он и понимает, что в ней наверняка ничего нет. Проблема в другом. Совершенно не ясно, будет ли на какое-либо его действия хоть какая-то негативная реакция. Ударят ли его за мокрый пол? Или ничего не сделают, даже если он попробует убежать. В последний вариант хотелось верить, но судя по чужой руке, настырно тыкающей миску с едой в носом (как в собаку в говно, когда она сделала свои дела на белый чистый ковёр), этого не произойдет. Он ест и действительно становится лучше. Он глотает и глотает. Кусок за куском. Погружаясь так сильно в свои мысли, что становится дурно. Он думает не столько о вкусе еды, что у него во рту, сколько о том, как много ещё будет таких моментов. Это ведь тоже своеобразная пытка. Просто есть раз в два дня. А может будет и больше. Может, каждый раз количество дней без еды будет увеличиваться, пока не дойдет до того, что он тут останется погибать в мерзком ожидании конца, рассматривая, как кожа впадает в кости, а его на пол выворачивает желчью. Он не сразу осознает, что плачет. Не тогда, когда жевать из-за кома в горле становится тяжело. Даже не тогда, когда во рту вкус соли. Нет, ему было на это глубоко похер. Только тогда, когда сам мужчина начал вытирать ему лицо, он обратил на это внимание. Что самое странное, он делал это с таким выражением лица, будто не понимает, почему тот плачет. Что же. Теперь он знает, что тот может показывать не только безразличие, но ещё и отвращение. Он делал это так неаккуратно и резко, что больше напоминало пощёчины. Да и не помогало это вовсе. Сычену, наоборот, захотелось разревется сильнее. Видимо, когда незнакомец понял, что делает только хуже (хотя, казалось бы, куда ещё хуже), он прекратил. Просто сел рядом и снова принял это безразличное выражение лица. Сычену захотелось помыться (и не только потому, что он был потный и в моче). Под таким взглядом кто угодно почувствует себя грязным. Сычен прижимает к себе тарелку и пытается дожевать всё как можно быстрее. Глотай пока можешь, дурак═╬ ╬═
В ванной было холодно. Она была сделана из тяжёлого чугуна, местами от нее отколупался верхний слой белой краски, а ржавчина скопилась и залегла рядом со сливом. Кран капал, свет мигал, зеркало потное, а ванна ледяная. На полу тараканы, а в руках у незнакомца кусок хозяйственного мыла. Странно в общем. Сычен даже не ожидал, что люди могут до сих пор жить в таких условиях. Всё выглядит, как ночной кошмар человека из среднего класса. (Существует ли он вообще, этот средний класс?). Незнакомец вручает ему обрубок мыла и выходит. Правда. Оставляет его, чтобы тот сам помылся. А сам забрав темную тряпку, которая явно раньше служила частью какой-то футболки, уходит за дверь. Очевидно, чтобы убрать всё то безобразие, которое китаец развёл ночью. Сычен пытается настроить воду, но ее напор такой слабый, что он разводит руками мыльную массу, которая даже не пенится нормально, и размазывает её по телу. Он искренне пытается сделать всё быстро. Так, чтобы мужчина не застал его в неглиже. Холод ванной жёг кожу и сводил ноги. Но он не обращает на это никакого внимания. Наспех смывает мыльное безобразие с тела и тут же обтирается полотенцем. Мужчина к тому моменту уже принес ему что-то из своего гардероба и лишь без интереса рассматривал, как китаец дрожит под его взглядом. Мерзко. Незнакомец смотрит так, будто сейчас он Сычена разорвёт на куски, параллельно отымев во все возможные дыры перед смертью. И только когда он залезает в толстовку и штаны, то чувствует, что это ощущение уходит. Перед Джехеном такого не было. Может даже наоборот, ему нравилось, когда его таким видел он. Перед друзьями такого не было. Такого чувства не было ни в публичных банях, ни в школьных раздевалках. Только сейчас ему стало так неприятно. На его руках защёлкиваются пластиковые стяжки и только после этого Сычен осознал, что эта ночь будет хуже предыдущей. Его снова ведут в комнату,═╬ ╬═
Юта раскрывает телефон, читая сообщение, которое недавно пришло от Куна. «Сегодня ночью. Доен. Третий переулок». Дождь лил, как из ведра, ополаскивая улицы города и вымывая из них всё дерьмо. Доен заматывается сильнее в пальто, пытаясь не намочить одежду. Он перепрыгивает лужи, когда проходит аккуратный сквер, тем самым сокращая дорогу домой. Но одного выстрела в голову от Юкхея было достаточно, чтобы эти ожидания развеялись. Где был спрятан его труп, было известно только Юте. Он был расчленен и выкинут в одну из самых быстрых рек Японии — Куму-Гаву. Несколько частей. А другие он закопал в нескольких лесополосах. Телефон был сдан на металлолом. Паспорт был сожжен до тла. Квартира обчищена и обесточена. Все документы были так же утилизованы. Наличные деньги он забрал себе, а карту разрезал. Чисто юридически такого человека, как Ким Доен, больше нет. Чисто физически тоже.═╬ ╬═
От нервов за весь день голова кипела и всё тело ныло. Но он не смог заснуть до тех пор, пока Накамото сидел рядом. Но он, упорно закрыв глаза, лежал не шелохнувшись на чужих коленях, пока наконец-то его не отпустили. И он вырубился моментально. Сычен спал, как убитый. Он слышал, что ближе к утру приходил Юта. Он чувствовал его касания. Но так и не понял, пытались ли его разбудить или просто проверяли, ему было всё равно. Он так сильно вымотался, что его невозможно было бы поднять пушечным выстрелом. Юта его не будил. Дун спал до последнего, с головой уткнувшись в подушку. И разлепив глаза, он тут же захотел вновь провалиться в сон. Или попробовать ещё разок проснуться только уже дома. За ночь ему связали ещё и ноги, поэтому, когда он проснулся, то первым делом обнаружил себя на цепи прикрученной к батареи. До двери невозможно было бы добраться. И он просто упал лицом в подушку, понимая, что теперь снова придётся сидеть вот так весь день. Зачем Юта это сделал? Самому Сычену это было неясно. Они не были знакомы. Даже не виделись ни разу до этого. Сычен не вел ни одну соц.сеть нормально. Мог изредка заходить в Инстаграм или появляться у других людей, но не более. Просто попал под горячую руку? И сколько ещё таких «попавших» могло быть до него? Он не знает, на что способен мужчина и именно этим он его пугает, потому что если он способен на то, чтобы удерживать его тут, то наверное может сделать что-то похуже. Или прямо сейчас делает. Куда он уходит днём? Уж вряд ли на обычную работу. Наверное, очень сложно работать каким-то кассиром и при этом держать человека у себя дома. Хотя работа — это, наверное, про нормального человека, а Юта явно не нормальный. Больной на голову. А может, Юта сейчас тут, сидит и слушает, что Сычен делает? Прямо под дверью. И готов в любой момент ворваться в комнату. Он скучает по друзьям. Тут он чувствует то, что не испытывал очень много лет. Тут одиноко. Очень сильно. Он думает, что бы каждый из них сейчас делал? Скучают ли они по нему? Или давно забили и живут своей жизнью? Хотя он понимает, что бы они не делали, он никогда об этом не узнает. И это не будет иметь смысла, даже если им и правда всё равно. Даже если он выйдет, то уже будет другим человеком. Хотя может быть, что и не выйдет вовсе. О чём он может думать, кроме, как не о том, что творится за стенами? О чём он ещё может думать, кроме, как о том, что мог сегодня сделать; что его просто так лишают жизни и возможности выбирать свою судьбу; что завтра или сегодня его может вообще не стать. И всё. А дальше ничего нет. Юта ведь его просто так не выпустит, нет. Точно нет. Живым уж точно нет═╬ ╬═
Юта ему очень не доверяет. Это можно понять даже по тому, что сегодня он кормит его с рук. Сычен понял одно: у Юты действительно есть дела. Уходит он рано, а возвращается довольно поздно. А ещё сегодня он более нервный, чем вчера, поэтому Сычен искренне пытается его не злить. Но то, с каким напором он впихивает ему ложку в рот и даёт ею по зубам; то, как сжимает его руки чуть ли не с треском костей. Всё это… Так ужасно пугает. Он устал бояться. Но с каждым разом всё становилось хуже. С каждым днём все становится хуже. Идёт уже почти неделя его прибывания тут. Наверное . А может прошёл лишь один день. Кто его знает ? Юта вёл себя так, будто у него что-то произошло, и все плохое он пытается выплеснуть на Сычена. Хотя, наверное, ради этого его тут и держат. И Сычен понимал, что сегодня что-то будет. Он понимал, что всё ведёт к чему-то плохому. Но всё, вроде, было, как вчера. Они поели, его сводили в туалет, а потом его повели мыться. Вот тут он понял, что за закрытой дверью и с этим преступником в комнате, он как в клетке. Со львом. Сычен вжимается в толстовку и рассматривает, как японец садится на табурет рядом с ванной. И если в прошлый раз тот видел его частично голым, то сейчас он ждёт момента когда Сычен разденется. Но он вжимается бедрами в края ванны не в состоянии двинуться. — Юта, — он слышит свой голос таким тихим и жалобным. Ему так противно это имя, — ты можешь… отвернуться? Но японец не обратил внимания на эти слова. Он не двинулся. Ни одна мышца на его лице не дёрнулась. — Э, пожалуйста? Дун всё так же теребит край кофты, не поднимая взгляд. Он упирается глазами в пол и сверлит взглядом дешёвую коричневую неровную плитку. Он просто шепчет тихое «пожалуйста, Юта». Но… Нет. Он чувствует, как внутри собирается сопливый ком и слёзы начинают мелкими каплями собираться у глаз. Он дрожащими руками тянет замок на кофте, пытаясь как можно медленнее стянуть с себя ткань. Уж лучше это сделает он, чем насильно Юта. Сычен треплет в руках толстовку, не понимая, что ему теперь делать. Но Юта встаёт так резко, что китаец, не успев от страха схватится за край ванны, валится внутрь, с грохотом ударяясь спиной о чугун. Его прошибает такой невероятной и сильной болью, что на минуту он перестает чувствовать спину вообще, а кислород будто перестает проникать внутрь. Голова загудела. Юта взял в руки душ, включил ледяную воду и навел напор на младшего, целясь прямого в лицо, со спокойствием наблюдая за захлёбывающимся Сыченом. Он находился в такой сильной прострации, лишь жалко прикрывается рукой от воды, и то она продолжает нещадно хлестать по щекам. Только когда Сычен начал бледнеть, Юта прекратил. Он подхватил его за руку и потянул на себя. Сычен податливый и совершенно не в состоянии стоять. У него до сих пелена перед глазами и неустойчивый корпус. Он заваливается то вперёд, на ванну, то на самого Юту. Дун чувствует, как с него начинают стягивать штаны вместе с бельем и единственное, на что ему хватает смелости и сил — всхлипывать и просить японца остановиться. Слёзы жгут глаза, а весь нос горит от воды, которая, кажется, везде. Его потрясывает от холода и страха. Накамото хватает его за горло, снимая штаны с себя и проводя органом по промежности. Внутри всё подбрасывает, и он от полного отвращения скулит, сильнее впиваясь ногтями в ванну. Юта входит, разрывая внутренности. Сычен чувствует, как его заносит от боли, и он из-за всех сил вопит «не надо!». Но он остаётся неуслышанным и крик остается звенеть в его же в ушах, чувствуя, как по ногам течет кровь вперемешку с водой. Юта впивается своими пальцами в его волосы, оттягивая их назад. Китаец закусывает ладонь, пытаясь не отключиться. Все это такое нереальное. И кажется, что продолжается бесконечно. Юта всё толкается и толкается, продолжая давить и царапать, выбивая стоны боли из младшего. Всё повторяется с каждым разом, проходя глубже и глубже. Из него будто вычерпывают всё то, что в нем когда-то было. Загребая все его эмоции и складывая в одну большую кучу. Будто что-то ненужное. Сколько раз он сказал, что ему больно? А смогли ли эти слова всё-таки вырваться наружу или нет? Он уже не помнит. Всё смешалось. Перед глазами эта дурацкая ванна. А во рту горечь. Никто ведь об этом не узнает. Он не помнит, когда осел на пол, а Юта пристроился к его рту. И этот металлический вкус, и слёзы, и… всё это вместе. Он помнит, что смотрел под себя и на расползающуюся под ногами лужу крови. Все было мокрое и потное. Такое отвратительное. Кажется, в один момент его реальность расплылась яркими пятнами. Он не понимает, отключился ли он или всё-таки нет. Но когда пришёл в себя, то всё лицо было покрыто чужим семенем и потом. Юта стянул с него всю одежду, укладывая в ванну, смывая грязь. Мозг отключился, видимо, во избежание перегрузок. Он просто позволит Юте доделать то, что тот хотел. У него не было шансов. Помнит, что его замотали в огромное полотенце и отнесли на диван. Юта не просил его ничего поднять или повернуться. Он просто молча впихивал его в другую одежду. Сычен сконцентрировался только на своем дыхании, но боль, как маленькая мушка, прыгала рядом и мешала. Она мешала очень сильно. Его валило в сон, но Юта напоминал о себе, и тот улетучивался. Его знобило и трясло. Он замотался в плед , прячась от всего что ожидает его «снаружи». Помнит, что от света очень болели глаза и он отвернулся к стене, сверля его пустым взглядом. Уснуть было… Невозможно. Юта ходил то к нему, то куда-то уходил и снова возвращался. Помнит, что в один момент он сел рядом и пялился, всматриваясь в чужое лицо. И кажется, на нем теперь тоже навсегда останется гримаса боли и недопонимания. Потом он гладил его по голове. Потом принёс ещё одеяло и подушку. Но, зачем.═╬ ╬═
Ещё одно смс пришло ближе к трем ночи. И Накамото подбросило, когда он прочитал в то, что было написано в нем.«Кто-то вчера вызвал полицию, жаловались на шум. В штаб завтра утром «.
Он чувствует, как пот проступает по его лицу, и он судорожно вбегает в комнату, собирая вещи в старую спортивную сумку. Скучал ли он по этой беготне? Наверное, больше нет, чем да. Но теперь всё действительно так же, как раньше. Тот Юта, которого он так пытался убить, вышел из него вновь.