Споттер

      Лето жарило дороги. Даже ночью если сядешь на асфальт — согреешь пятую точку. Регулярные залеты проводились, в основном, среди молодняка и назывались "прогулы", по аналогии с прогуливанием уроков и прогулками парочек. В них участвовали молодые рейсеры с опытом меньше двух лет и, само собой, не "на трубе". Они набивали опыт, катаясь простым дрэгом или одним кольцевым раундом по двое, трое, четверо — в зависимости от класса. Это самое смешное. Классы.       "Взрослые" игроки лениво выползали раз в неделю, чередуясь группами по десять тачек в пелетоне. И тоже залетали не на кольцевые, а сламили, то бишь выпендрежничали.       Все потому что жара — огромная нагрузка на двигатель, особенно — на турбодвигатель. Жара, как объяснял ему Итан, "жрет" воздух, то есть сокращает в нем количество кислорода почти на четверть. А двигателю внутреннего сгорания, помимо бензина, конечно же, нужен воздух, иначе в чем, собственно, сгорать? Тачка ничего не замечает, и мотор "вдыхает" как при жаре, так и при морозе одинаково. А вот механизм, ответственный за подачу топлива в мотору "в рот", начинает сокращать бензин. То есть садит мощности на диету. И двигатель сбрасывает "вес", то есть мощности, обороты. Рейсеры так и говорят: "Моя тачка похудела на столько-то оборотов".       Особенно остро это воздействует на турбодвигатели — они сами по себе уже горячие ребята. Такой движняк должен либо хреначить мощно, либо не хреначить вообще. Турбина начинает по-настоящему "дуть" только после разгона примерно в тысяча семьсот оборотов в минуту. А добавить ему лишнюю температуру — он раскалится почти до восьмидесяти градусов по цельсию. И это уже абсолютно точно сломит волю интеркулера. В смысле встроенного охладителя. Такой хардкор он уже не вывезет.       — Что? — моргнул Терри.       — Господи... — Итан вздохнул, закатив глаза.       Но на самом деле, он был рад до небес. Кэш улыбался. Когда-то он объяснял всё это Итану сам.       — То есть летом опаснее, а они все равно гонят? — спросил Терри, нахмурившись.       — Ну как, — деловито пожал плечами Итан, — они устанавливают доп-кулеры, как на комп, знаешь? Чтобы не перегревался, когда работает на всей мощности процессора.       — А-а-а! — Терри обрадовался. — Все. Я понял, да.       — Либо чипируют.       Терри снова поник и спросил:       — Что чипируют...       Итан рассмеялся.       — Забей.       Соответственно, Нил показывался на глаза раз в две недели и реже. Выпускные экзамены были позади. Предложение отца провести лето за городом он отклонил, зная, что тому не мешало бы выдохнуть и пожить на природе одному. Теперь, когда в распоряжении Терри была вся квартира, Мартин быстро стал её частью. Потому что так хотел Терри.       Самое странное, что тема Нила в их отношениях не была спрятана. Как Терри и сказал — они оба взрослые люди. Однажды Мартин сам напомнил про гонку:       — Сегодня Нил выходит. Поедем?       Терри, валявшийся на диване в одном полотенце, сказал только:       — Ну да.       Мартин видел, как страсть и одержимость внутри Терри превращаются в привычку созерцать Нила, словно любимую телепередачу. И они смотрели эту передачу вместе, что, по какому-то необъяснимому психологическому механизму, делало их ближе.       Терри, в свою очередь, не мешал Мартину заботиться о нём и обо всём подряд. Он даже ловил себя на мысли, что Мартин — лучшее, что с ним могло произойти. Никогда у него на душе не было так спокойно. С Петти Терри так или иначе чувствовал свою ведущую позицию и не мог расслабиться до конца. А Мартин брал на себя всё и совсем не тяготился этим. Этот простой формат, когда его задача — принадлежать Мартину, а на Мартине всё остальное, устраивал их обоих.       В особенно жаркие дни они выбирались к озеру. Ехать было долго, потому поездки длились по пять-шесть дней. Они с Мартином ставили палатку, валялись у огня, гуляли по туристическому городку, катались на арендованной лодке, захватив бутерброды и быстро нагревающуюся сладкую газировку. Но когда им все надоедало, а это случалось на второй-третий день, они дрыхли до ночи, в которой воздух доходил до температуры тела. Затем шли купаться. Они дурачились и боролись в воде, и это всегда заканчивалось поцелуями. На рассвете занимались восхитительным сексом прямо на песке, залезали в жаркую палатку и, обнявшись, снова спали до вечера.

***

      Мэй приходила к нему в мастерскую иногда под вечер, а иногда даже днем. Нил часами что-то чистил до блеска или смазывал. Потом уезжал, возвращался через час и опять что-то подкручивал, менял, снова уезжал, заливал бак, и всё по новой. Иногда ей мерещилось что-то сексуальное в его действиях, и Мэй возбуждалась, глядя, как он обхватывает ключ. Она уже не смущалась своих мыслей. Да, ей безумно хотелось, чтобы он ее запачкал. Прямо так, в одежде. Иногда, будто слыша ее мысли, он переводил на нее взгляд и усмехался.       Нил делил мастерскую с несколькими рейсерами. Мэй приручила их перекусами и холодной водой. Такие простые хитрости, такая банальщина, но Мэй быстро стала своей. Ей всегда были рады, к ней привыкли, её звали по имени. Она больше не чувствовала себя не в своей тарелке рядом с этими мужчинами.       В конце дня Нил чистил и складывал инструменты в чемодан, бросал тканевые перчатки, развязывал фартук и подходил к ней, машинально вытирая взмокший лоб локтем, хоть это и не помогало.       Мэй обожала это. Пот, мазут, пыль выхлопов. Запах нефтепродуктов кружил ей голову как фигурально, так и буквально. Она целовала Нила в горькие губы, потом тот шел переодеваться, а затем она отвозила их домой. Мэй очень полюбила ниссан. Дома, забравшись к Нилу в душ, она по часу оттирала его. Полтора — если чистила еще и ртом. И на следующий день все повторялось.       Но были и другие дни. К Нилу подходили серьезные чистые мужчины с блокнотами, и тот что-то говорил, показывал, объяснял, платил. Те делали заметки, и вскоре Нилу приходила очередная коробка. Он готовился к годовым.       В конце августа они откатают финальный турнир. Дальше, по результатам года, от их базы будут избраны трое участников на Оскар стритрейсинга. Самое крупное соревнование, состоящее из сложной схемы заездов разного типа. Их называли "годовые". Само собой, гонки были на выбывание. Победителю годовых вручали, помимо баснословных денег, награду под названием "Споттер". Когда у Нила загорались глаза после очередного теста или слалома, Мэй понимала — сегодня его тачка стала чуть лучше, чем вчера.       Однажды Мэй спросила, что значит это название. Нил улыбнулся.       — Ну, как тебе объяснить... Споттер — это человек в профессиональных гонках, который сидит на трибуне и подсказывает своему пилоту ситуацию на трассе и тактику. Это всевидящее око. Как ты понимаешь, нам никто ничего не подсказывает.       — А, то есть...       — Да. Это единственный споттер в андеграунде. И если ты его выиграл — значит...       — Ты так хорош, будто тебе кто-то подсказывает?       Нил улыбнулся.       — Ага.       Мэй стукнула его в плечо со смешком.       — Ты недоговариваешь мне! Я знаю тебя, я все вижу!       Нил вздохнул.       — Да нет, просто... это наши рейсерские поверья. Ерунда.       Мэй набросилась на него и стала зацеловывать.       — Ну расскажи, пожалуйста, расскажи!       Нил нахмурился, отчего-то смутившись.       — Мэй... Единственный, кто видит действительно всё — это Бог.       Она перестала улыбаться.       — Если ты взял "Споттера" — продолжил Нил, — значит, с тобой Бог. И в этом году ты не умрешь.