Споттер

      Терри не знал, что его вело. Какая-то сила, вроде гравитации, тянула его на это место, к этому киоску. На эту трассу, на свет высоких гудящих фонарей. Он шел как ночной мотылек, шел с испуганными большими глазами.       Серый форд стоял на том же месте. Они ни о чем не договаривались. Они просто оба пришли сюда. И Терри чувствовал, что так и будет. Нил неподвижно, словно каменный, стоял у капота, скрестив руки и ноги. Недоступный. Серьезный. Холодный. Заметил Терри издалека, но не двинулся с места.       И Терри понял. Он даже не захотел к нему подходить. Может, убежать? Может, закрыть уши и убежать? Убежать быстро-быстро и спрятаться в маленькой норке, где его не достанут. А значит, не бросят.       Терри подошел к Нилу бледным как мел. Встал напротив.       Нил смотрел в сторону, будто не осмеливаясь встретиться взглядами.       — Так будет лучше, — сказал Нил и только после этого посмотрел на Терри.       Терри по-детски закивал с такими ответственными и честными глазами, мол, конечно. Конечно он сделал домашку. Но на самом деле не сделал. И оба понимали, что он врет.       Терри больше не спрашивал, почему так. Нил не из тех, кто пускается в объяснения. Вытащить из него хотя бы два слова — уже победа. И эти два слова теперь были сказаны.       Он любил Мэй. Он не любил случайностей. Он нуждался в контроле. Его жизнь — постоянный риск. Рейсеру, который должен вовремя увидеть, запрещена слепая страсть. По-крайней мере, таким был Нил. Сам по себе.       И видно было, что это решение далось ему нелегко — он сделал резкий вдох, запрокинул голову и не выдыхал. Пока он стоял так, сильно сжимая челюсти и глядя в беззвездное небо, Терри хотел коснуться его кадыка, который временами подергивался, и погладить, успокоить. Нил точно сказал бы что-то еще, но не разрешал себе издать ни звука.       А Терри разрешил бы, но не знал, что говорить. И совсем не плакал. Происходящее было таким абсурдным, расколотым на части, и части смешивались с другими — все поцелуи, трибуны, выдохи, взгляды, фары, дождь, слезы.       Терри не плакал, но знал, что расплачется. Когда он дойдет до своей кровати. Или до соседней улицы. Или до первого поворота. Или когда Нил сядет в тачку, снимет ее с ручника и развернется.       Нил наконец выдохнул, вернувшись спокойным и ясным. Он пригнул голову, заглядывая Терри в глаза.       — Болей за меня завтра.       Взяв за затылок, он прижал его лоб к своему.       — Всегда болей за меня.

***

      Утро светило на простыни, отчего они и сами светились. Нил спал, обняв подушку и утонув в ней левой щекой. Мэй ушла в душ, не беспокоя его священный сон перед финалом. В этом заезде, какой бы результат он ни показал, даже приехав последним, он займет четвертое место, получит внушительный денежный приз и сразу загорится следующими годовыми. Она не просила его выходить "сухим", потому что хорошо знала, что Нил никогда бы не отказался от гонки.       Осталась одна ночь, всего одна ночь, и все вернется на круги своя.       Нил вошел в ванную в тот же момент, когда она вышла из душа. И до того как она дотянулась до полотенца, он ее схватил и игриво развернул, обнимая, к зеркалу над раковиной. С ее мокрых волос капала вода, она посмотрела на них двоих и засмущалась, оказавшись обнаженной в его объятьях у себя же на виду.       — Я люблю тебя, — шепнул Нил ей на ухо.       Она прикрыла глаза, улыбаясь, отклоняя шею и дотягиваясь рукой до его затылка.       — Я люблю тебя больше...       — Мэй... — Нил спустил руки ей на талию. Она не стала закрываться, не от него. Ото всех, но не от него. Мэй смотрела в зеркало. Как они, обнаженные, стоят вместе. Он позади неё, будто это портрет, написанный на холсте.       — Давай любить одинаково? — спросил Нил через отражение.       Мэй обернулась, распахнув глаза.       Он заключил ее лицо в ладони.       — Я дурак, Мэй, — сказал он с необычным для него порывом и поцеловал её в губы. — Я такой дурак. Я люблю тебя.       Она заплакала, не отводя от него глаз.       — Ты зачем это говоришь? Зачем ты так говоришь? — она дрожала и пыталась что-то высмотреть в нем, угадать и понять. И не могла, как обычно. Даже когда он говорит такое, даже сейчас — его нельзя было увидеть насквозь. Будто внутри Нила стоит это зеркало, за которое не заглянуть, как бы ни хотелось.       — Я люблю тебя, — он обнял её и стал целовать в волосы, — я понял, Мэй. Я люблю тебя. Милая... Т-ш-ш-ш... Я люблю тебя.       Он повторял это шепотом, снова и снова, пока она плакала навзрыд, все сильнее и сильнее, а потом обессилела, ослабела и сдалась.       И наконец поверила своему счастью.