Часть 2: В поле — две воли
Изумрудное море разнотравья ходило волнами. Ветер колыхал свежую травку и гулял в невысоком подлеске. Центральная часть России в этом году была щедра и на ясную, и на дождливую погоду, потому растительность буйно росла и цвела. Незасеянные поля были подчищены жадными конскими выгулами, но местами зелень осталась нетронутой. Пахло простором и свободной волей. Прохлада обвевала тело, и душа рвалась туда, вдаль, к тонкой полоске горизонта. Здесь и человек чувствовал себя окрылённым, а лошади тем более не могли сдержать природный зов быстрой и резвой скачки. Не было ничего более опьяняющего, чем эта первозданная свобода. Арсений больше всего на свете любил это чувство. Глядя на убегающие вдаль изгибы почвы, чувствовал себя одновременно всесильным и ничтожным перед лицом природы. Хотелось взлететь. Отчего у людей не было крыльев? Он не знал. Но сидя в седле он будто обретал эти самые крылья, и, распахивая их шире, поднимал коня в карьер, чтобы в бешеной скачке стать единым целым с гуляющим ветром и бесконечной нивой. Однако Оксана была против таких поездок. И никакие аргументы сотрудница не принимала, более того, девушка крайне эмоционально реагировала на внезапную просьбу взять ганноверского жеребца на работу в поля. — Да как ты не понимаешь! А если ты убьёшься?! А если он споткнётся с тобой на спине? — Фролова всплеснула руками. — Да я не могу взять на себя такую ответственность! — Да послушай же… ответственность на мне, это прописано в трудовом договоре, ничего не случится, я уже тысячу раз ездил в поля с самыми разными лошадьми, — Арсений старался придать интонации максимальную уверенность и убедительность. — К тебе вообще никаких претензий не будет, я обещаю. — Нет! Нет! И...нет! Девушка демонстративно отвернулась и продолжила разбирать уздечку, чтобы почистить её от лошадиных слюней. Не самая романтичная часть конно-спортивных будней, но куда деваться? Они находились в конюшне с самого утра, потому как Попов вызвался помочь с уборкой и заодно наматывал на ус, где что лежит. — Ты можешь хотя бы объяснить, почему нет? Оксана вздохнула, нервно перебрала кожаные ремни в руках и вдруг бросила их на ближайшую седельную стойку. Амуниция звякнула, а девушка единым потоком слов выпалила правду: — Раньше тут работала спортсменка… Оля Серябкина. Такая красивая, что, наверное, её все в ФКС* знали. У неё был разряд мастера спорта, она постоянно приносила победы нашему центру и вообще была замечательным, ярким человеком. Но потом она уехала на прогулку в поля с ещё одной сотрудницей… — Оксана зажмурилась, как будто воспоминания об этих двоих причиняли ей боль, — с Темниковой Леной. Обратно Оля вернулась с такими травмами, после которых спорт ей был запрещен. А она, поверь, как будто рождена была в седле. Я больше не хочу, чтобы кто-то пострадал. Лена после этого уволилась, и очень долго на её место не могли найти сотрудника, пока ты не появился. Плохой это знак. — Я не верю в суеверия. Слушай, а если ты поедешь вместе со мной, тебе будет спокойнее? Полевая езда, между прочим, очень полезна для раскрепощения всадника и снятия зажимов. — М-м, я давно уже в поля не ездила, — девушка отвела взгляд и невольно улыбнулась, потому что каждый всадник любил то ощущение свободы и трепет, который давали свободные поездки, несмотря даже на пережитый страх. — Нет, я так не могу. И вообще, советуйся лучше с Шастуном. — С которым из? — усмехнулся брюнет и принялся перебирать старые подпруги. — Да с любым. Если ты такой упёртый и самоуверенный, пусть они с тобой разбираются. Всё, я пас. Пойду в тренерскую, у меня скоро маленькие на занятия придут. И это…удачи с ним. — С кем? С Пакистаном? — С Антоном, — Оксана на прощание оставила долгий задумчивый взгляд, словно ей было ведомо что-то, чего Попов ещё об Антоне не знал. «Зачем мне понадобится удача с Антоном? Он, вроде бы, не такой зловредный, какими бывают дети состоятельных людей. Хотя по нему особо и не скажешь, что много внимания и средств достаётся от батьки. Скорее наоборот, работёнки покидывают столько, что аж ненависть привили к конному спорту и лошадям», — раздумывал Арс, пока заканчивал уборку. Ему тоже пора было собираться, чтобы успеть съездить в поля до обеда — после его ожидала тренировка со второй вверённой ему лошадью. На этот раз предстояло познакомиться с кобылой, а кобылицы, знаете ли, бывают привередливы, как и все женщины. Но где же всё-таки ему искать этого Шастуна? Ни в тренерской, ни в манеже, ни в кладовых парня не было видно. Возможно, он вообще находился сейчас в универе. Шастун-старший тоже отсутствовал, поскольку уехал на несколько дней. И как теперь быть? Вдруг Попов встретился с уже знакомым ему хвостатым «армянином», как он про себя окрестил этого непонятного дядьку. — Здравствуйте, — учтиво кивнул тренер и подошёл поближе к левадам, где находился сотрудник. — Я Арсений, теперь работаю тут тренером. — Здарова, Сенька. Я конюх местный, Сергей, — мужчина протянул руку, испачканную в какой-то подозрительной белой субстанции. — Серёгой можешь звать. Попов кивнул и скрипнул зубами, но проглотил ненавистное ему обращение. Ар-се-ний. Неужели это так трудно запомнить? Рукопожатие вышло весьма неловким, потому что Серёжа невовремя спохватился и снял перчатку с руки. — А у нас вон кобыла ожеребилась месяц назад. Смотри, какой ушастый родился, — Матвиенко махнул рукой куда-то за круп рыжей кобылы, что стояла рядом. — Жалко, что не чистопородный. Солового цвета жеребёнок робко вышел из-за бока матери. Розовый любопытный нос был задран вверх, а тёмные блестящие глазки изучающе смотрели на незнакомого человека. Арсений вдруг расплылся в улыбке и позабыл обо всём на свете: доверчивый малыш сделал к нему навстречу неловкие шаги ткнулся мордочкой в ладонь. Даже конюх Матвиенко был тронут и молчал. Жеребёнок не сводил глаз с Арсения, пока тот медленно-медленно тянулся к тонкой шее. Ладонь тренера ласково потрепала солового по гриве. — Ну привет, малыш. — Надо же, смелый какой. Обычно от мамки не отгонишь их, а этот сразу знакомиться полез. Считай, что тебе повезло. Нескладный длинноногий детёныш казался слишком высоким для своего возраста. Он чуть пошатывался на ходу, но с большим энтузиазмом принялся играть с рукой Арсения и бегать за ним вдоль забора, норовя куснуть маленькими зубками. Кого-то этот рослый малыш ему напоминал. Попов, улыбаясь и смеясь над спотыкающимся лошадёнком, продолжал играть с ним. Это было очень кстати, потому что конюх успел под шумок увести кобылу-мать в дальнюю часть левады и взять её на недоуздок. — Ну всё, наигрались? Пойду рыжую расчищать, а ты пока поймай мелкого, — конюх хохотнул над ними и кинул веревку с петлёй в руки Арсению. — Неплохо справляешься, глядишь, и в конюхи скоро возьмут. — Ага, спасибо, — фыркнул мужчина. — Не накаркай. Накаркал. Как только он стал пытаться поймать жеребёнка, тот сразу же стал в тридцать раз ловчее и пронырливее. Арсений уже четвёртый круг нарезал за ушастым бесёнком. Без матери он перестал быть таким смелым и жался к другим кобылам, ища у них защиты. Однако всё-таки тренеру удалось накинуть бечёвку ему на шею и вывести из левады. Это можно было бы считать успехом, если бы на заборе загона рядом с калиткой не сидел Антон, мать его, Шастун и не ржал над ним. Доброе утро, блять! — Привет, Арсюха, — парень приветственно помахал рукой. Жердь под ним зашаталась, и Шаст перегнулся назад, но длинные ноги перевесили обратно, поэтому парень всё-таки сохранил равновесие. Арсения это позабавило. Действительно, такой же неловкий и смешной, как и этот долговязый жеребёнок. — Спасибо, что не Сеня, — терпение тренера было на исходе. — Чё злой такой? Утренняя пробежка по леваде — это очень полезно! — хихикнул Антон и неожиданно ласково потрепал жеребёнка по шее. — Наша Пупырка кого хочешь сделает бегуном. — Чё сам тогда за ней не бегаешь? — вопросительно изогнул бровь брюнет и изумился такому проявлению заботы к лошади от Шастуна. — Странное имя какое-то. — Ну вообще Пальмерина, но до такого она ещё не доросла. Я Пупыркой зову, Оксана — Пальмой, Серёга — ссаной жопой. Валяться любит, как видишь, и пачкать благородную песчаную масть. И верно, шёрстка жеребёнка местами имела неестественно жёлтый оттенок. А Арсений чесал его прямо там. Это заставило его вздохнуть и осознать неприятный факт — сейчас придётся хорошенько помыть руки. — Чё кислый такой? Обидел кто? — Антон едва сдержался от того, чтобы произнести «нашего графа» вслух. — Оксана в поля не пускает, — посетовал тренер и завёл Пальмерину к душевому отсеку конюшни. — Говорит, башку расшибу. — Расшибёшь, — согласно кивнул Антон. — А на ком ты ехать хотел? — На Пакистане. — А, ну на Пакете ехать можно. Вы вроде неплохо поладили. — Серьёзно? — у Арсения аж глаза загорелись от предвкушения, и Антон просто не смог отказать такой щенячьей умильности: — Только до часу вернись, а то Оксана с нас обоих шкуру снимет, — усмехнулся парень и сложил руки на груди. — Странные вы, конники. Любите поскакать так, чтоб задница потом болела. Не понимаю я этой любви. Попов и Шастун переглянулись и одновременно засмеялись над двусмысленной фразой. Кажется, не такой уж этот парнишка и вредный, каким показался сначала. И чувство юмора у него есть. Арсений уже не ощущал к нему холода и недоверия: что-то во всей его мимике и повадках подкупало и вызывало больше симпатию, нежели злость. Пакистан всё так же неспешно дожёвывал остатки сена. Как только Арсений подошёл к деннику ганновера, конь лишь махнул хвостом и ожидаемо проигнорировал и свою кличку, и цоканье, и даже свист. Не то, чтобы Попов умел по-разбойничьи звучно свистеть, но получалось у него вполне громко. Пакет всё ещё демонстративно стоял задом к нему. Со вздохом мужчина отодвинул заслонку двери и вошёл внутрь. Дальше — дело техники: почистить жеребца от пыли и кусков сена в шерсти, поседлать и вывести с территории конюшни.***
Всадник верхом на гнедом жеребце остановился у кромки поля. Небольшой заборчик с воротами отделял территорию конного центра к прилегающим просторам. Мужчина похвалил лошадь лёгким хлопком по шее и всмотрелся в убегающую изумрудную даль. Сердце его стучало быстро-быстро от предвкушения, а внутри щекотало трепетное чувство предстоящего восторга. Ни одно архитектурное творение, ни один изыск цивилизации не мог воссоздать этого чувства. Свобода. Дикая, буйная, рьяная как сама природа. То, чего он жаждал всегда. Вырваться из-под крыльев родителей, убежать от постоянных рамок и границ, просто дышать и лететь вперёд. Стать единым целым с чем-то настоящим, первозданным. И он двинулся вперёд. Сперва шагом, давая коню привыкнуть к новому грунту. Затем, медленно входя во вкус, двинулся учебной рысью*. Жеребец казался расслабленным, не зажатым, его шаги были достаточно мягкими, и Арсений легко вторил поясницей движениям коня. Спустя несколько тактов Пакистан и сам стал наращивать темп, видимо, тоже почуяв лёгкость и простор. Когда они перешли на галоп, Попов перестал сдерживать жеребца совсем: — Давай, мой хороший, лети, — мужчина сам не заметил, как начал широко и солнечно улыбаться: наконец, настал этот долгожданный момент. Привстав в стременах на полевую посадку*, Арсений ощутил, как ритмично нарастает такт скачков жеребца. Того тоже манила и пьянила быстрая езда. Ветер щекотал подстриженную гриву жеребца и трепал чёрные волосы всадника. Свист потоков воздуха заглушал всё вокруг, и только бешеный пульс стуком отдавался в ушах. Грудь изнутри распирало чувство счастья. Хотелось кричать, потому что оно было невыразимо, не умещалось внутри, стучало в рёбра и сбивало дыхание. Арсений благодарил жизнь за возможность испытать этот драйв и, кажется, понимал теперь экстремалов. Он действительно так остро чувствовал жизнь только верхом. Разум становился чист от волнений, мысли теряли форму, оставляя место только ощущениям. Впереди стлалась река. Тонкой лентой она огибала холмы и бликовала на солнце. Невысокие ивы местами склонялись над руслом, словно согбенные старухи. Пейзаж был точь-в-точь со страниц классиков, и Арсений понимал, почему те были так вдохновлены природой. Ему даже вспомнилось стихотворение Есенина, пожалуй, единственное, которое он помнил со школьной скамьи:Гляну в поле, гляну в небо — И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край. Снова в рощах непасеных Неизбывные стада, И струится с гор зеленых Златоструйная вода.
Жаль, что судьба поэта сложилась так трагично — «был повесой и повесился». Но думать об этом уже не хотелось. Жеребец рвался вперёд мощными скачками, и они помчались со склона вниз, к реке. Арсений хотел было начать сворачивать левее, но конь упрямо тянул вперёд. Расстояния для вхождения в поворот оставалось всё меньше. Всадник не на шутку напрягся, когда такая спокойная лошадь, как Пакистан, перестала реагировать на повод. Река уже не была тонким ручейком вдали, она виднелась совсем близко, можно было различить лёгкую зыбь волн и плакучие ивы на берегу. Попов прибегнул к крайним мерам и с силой потянул повод на себя, пытаясь сдержать жеребца ногами и руками, но ему едва ли удалось хоть немного затормозить взъярившегося коня. Закусив удила, гнедой с силой дёрнул головой. Галопирующий Пакистан нёсся прямиком к обрыву берега. Пройдет секунда-другая, и они оба свалятся в воду. — Да стой же ты! Что на тебя нашло? Мужчина перенёс весь свой вес назад, набрал повод и всё-таки в последний момент перевёл жеребца на рысь…однако зыбкая кромка берега поплыла под ними вниз, и гнедой заскользил копытами по склону. Раздался громкий «плюх», и они оба оказались в воде. Арсений облегчённо выдохнул — не расшиблись. Размытая прибрежная почва спасла ноги лошади и смягчила приземление. Точнее приводнение. Пожалуй, это был не худший возможный исход. Пакистан радостно заржал и принялся бить копытом по водной глади, плескаясь и распугивая стрекоз. Арсений поднял голову наверх и замер: полуденное солнце изумительно красиво лилось сквозь ивовые ветви. Они попали в очень красивое место. — Ну и напугал же ты меня, приятель, — сказал Арсений и спешился с коня. Жеребец тут же взбрыкнул и окатил наездника водой с ног до головы. Мужчина принялся отплёвываться и потянул коня за повод к берегу, но тому, по-видимому, нравилось больше брызгаться. Вот ведь какие оказались черти в тихом омуте! Вода была Арсению по грудь, и это совершенно не облегчало вылазку на берег. — Да пойдём же, дурной, простудимся, — мужчина с силой потянул Пакистана на берег. — Где-то у меня был сахарок… И верно, в кармане нашлась горстка растворяющегося в воде сахара. К несчастью, жеребца она не привлекла. Гнедой принялся жадно пить холодную воду, пропуская протесты всадника мимо ушей. Спустя минут десять бултыхания, Попову всё-таки удалось вытащить жеребца из реки и залезть обратно в седло. Времени на сушку у него уже не было — пора было возвращаться обратно. Остаток пути прошёл без приключений. Накупавшийся вдоволь Пакистан вновь стал послушным и отзывчивым, как будто и не было этого эксцесса. По дороге домой жеребец даже обсох немного — чего нельзя было сказать о наезднике. Арсений был мокрым с головы до ног, у него хлюпало в сапогах и сползали перчатки. Да и седло под ним неприятно скользило по конской спине. Когда они стали подъезжать к задним воротам «Гаскони», мужчина молился о том, чтобы не встретить никого по пути. Ну хотя бы начальника не встретить бы. И Оксану. Её огорчить казалось страшнее даже, чем Шастуна. Пока что ему везло. Попов шёл пешком и вёл лошадь за повод к конюшне. Створки здания были распахнуты для вентиляции, и внутри не было никого, кроме какого-то незнакомого Арсению конюха. Его он не стремался. Оперативно расседлав лошадь, мужчина выпустил животное в леваду — обсыхать под солнышком. А вот с него вода всё так же капала, а когда шлем снял, то с него и вовсе посыпались налипшие ивовые ветви. Не хватает для полного счастья только кувшинки сверху. — Это ты так вспотел, или нужда застала врасплох? — о нет, нет, только не он. Врасплох Арсения застал этот знакомый и совершенно некстати объявившийся голос. Ну почему ему приспичило прийти именно сейчас?! — Поплавал в речке, — ответил Арсений, повернулся к собеседнику лицом и сделал крайне уверенный вид, будто всё идёт так, как он и задумал. Антон осмотрел его ещё раз с головы до ног и поржал. Ну да, скорее топился. Парень даже потрогал мужчину за мокрое насквозь плечо и издевательски покивал. Ага, так он и поверил. — Пакет тебя понёс купаться? — уточнил Антон, и Арсений кивнул в ответ. — Надо было заранее тебя предупредить, что его спокойствие улетучивается, едва почует воду. Ты бы знал, как он бесится, когда его из шланга поливают. Водоплавающий конь, короче. — Морской конёк, — хмыкнул Попов. — Я пойду в тренерскую. — У тебя есть чё переодеться? Ты ж вроде так пришёл. Арсений покачал головой. Сменной одежды у него и правда не было, и этот день уже превратился в карнавал его идиотских решений. Придётся сохнуть на заборчике, как попона. — Мда… Ну пошли дам тебе что-нибудь, — Шастун-младший миролюбиво улыбнулся и пошёл в сторону уже знакомого серого здания. — Надо тебя чаем напоить, а то жопу отморозишь. Попов удивленно вскинул бровь. Вот это щедрость. Неужто у сына владельца сегодня настроение хорошее? Хотя, наверное, его помятый мокрый вид кого угодно развеселил бы. Неловко даже как-то было так появляться. Ещё и ботинки от воды скрипели при каждом шаге… не лучший способ впечатлить начальство, хотя формально Шастун ему и не начальник. — Всё-таки Оксана была права, — резюмировал Арсений, сидя в чьей-то забытой в раздевалке кофте, полотенце и шастуновских штанах-панталонах. — Спасибо за чай. Антон махнул рукой. Ему было несложно, да и этот новый тренер казался ему интересной личностью. Обычно это Шаст собирает на свою костлявую задницу приключения, а тут считай соперник появился. — Портки только верни потом, — улыбнулся парень и плюхнулся в кресло напротив. — И как всё-таки вас угораздило окунуться в реку? Она же довольно далеко находится. — Ну как-как… жопой об косяк. Всё было в порядке. Навстречу — ветер, по обе руки — бесконечное поле, в общем, красота русской матушки-природы, — принялся рассказывать мужчина, активно жестикулируя и принимая крайне одухотворённый вид, — и вот я только-только ощутил крылья за спиной, раздолье, «элефтерия и танатос*», как впереди замаячила эта речушка… да что ты ржёшь? Антон сдерживался, сколько мог, но после фразы про крылья, его буквально прорвало. Брюнет непонимающе нахмурился и дождался, пока парня отпустит. — Прости, у тебя такая интересная речь… ты вообще откуда сам? Никогда ещё не встречал людей, которые в одном предложении сочетают слово «жопа» и греческий язык. — Родился в Омске, сперва учился на экономиста, но бросил и уехал в Петербург, поступил в аграрное училище на тренера-берейтора. — А, культурная столица, понятно. Я из Воронежа. — А, колыбель российского флота, понятно, — спародировал Арсений и отпил чая. — В каком смысле? — Антон удивлённо вытаращился на него. — Ты же там жил? Так-то именно в Воронеже Петр Первый начал строить корабли. А ещё это родина породы орловский рысак, которую вывели на Хреновском конном заводе… да что ты над каждым моим словом ржёшь, в конце-то концов?! — Прости, ха-ха, Хреновский завод… Ух. Расскажи ещё что-нибудь. — Ну да, село Хреновое. И почему я про твой город больше тебя знаю? Хм, помню ещё, что у вас «Катюшу» придумали. Они ещё долго болтали о жизни, пока Попов обсыхал. С переменном успехом сушили его одежду старым феном, который пах гарью и в конечном итоге сломался. Пришлось надеть полусырые штаны в надежде на то, что они быстрее высохнут на самом Арсении. Чай тянули неспешно, как и саму беседу. Оба были крайне удивлены, что им так легко оказалось найти общий язык. Не было скованности, несмотря на разницу в возрасте с десяток лет. У них нашлись и общие интересы, и чувство юмора было схожим, и взгляды на жизнь. Арсений удивлял своим нестандартным лексиконом, а Антон просто заразительно улыбался и смеялся. Они бы так и просидели до вечера, если бы не ожидавшая Арсения тренировка. Да и Шастуну нужно было уезжать. Попрощались они тепло и без обиняков. Напоследок взгляд парня задержался на кофте, которая в этой раздевалке считалась общей. У парня как будто даже взгляд потускнел. — Такая же, как у него, — задумчиво сказал Шаст. — Ты о чём? — Ни о чём. Ладно, бывай. До завтра. Миринда — ганноверская кобыла, ещё одна лошадь под опекой Арсения. Мужчина встретил возле её денника какую-то девушку, ласково воркующую рядом с животным. — Ты Арсений? — поинтересовалась брюнетка и окинула его оценивающим, даже слегка надменным взглядом. — Я заскочила проведать свою малышку. Окси не видел? — Окси — это Оксана? — уточнил Попов и скептически уставился на то, как незнакомка «ласково» трет кобыле нос. — Нет, не видел. — Херово. А Лена не появлялась? Темникова. — И её не видел, — отрицательно покачал головой тренер и отправился за амуницией. — Лады, проехали. Чёткие штаны, жопу обтягивают — во! — а вот кофта так себе, — зачем-то сказала брюнетка и, повернувшись на каблуках, зацокала в сторону выхода. «Ну ещё бы, кофта-то не моя! Странная какая-то фифа, столько пафоса. Откуда ей известно моё имя? Хотя она знает всех тут…любопытно», — мельком подумал он, пока собирал седло, ногавки и уздечку с оголовьем. Мира оказалась намного более любопытной и оживлённой лошадью. Она с интересом обнюхала Попова всего с ног до головы, лизнула его руку и попыталась цапнуть за ногу, пока тот осёдлывал её. Железо в рот кобыла захотела брать не сразу, но тренер поманил её лакомством и ловко надел уздечку, пока та была увлечена ломтиком яблока. На морде у кобылы была красивая белая проточина, а на копытах — «носочки». Да и амуниция ей полагалась симпатичная: комплект из красных ногавок и такого же яркого вальтрапа отлично сочетался с чёрным седлом и блестящим налобником. В манеже Арсений встретил Оксану, что работала с ребенком на пони. Кажется, она ещё не была в курсе о его водно--полевом круизе, потому что улыбалась по-обычному приветливо. Они поздоровались, и мужчина принялся налаживать контакт с Мириндой. Ганноверская кобыла шла торопливо, спешила и рвалась вперёд, но всадник сдерживал её. Да и в манеже далеко не ускачешь. Рысь у лошади оказалась тряская, и Арсению совсем не понравилось, как кобыла зажималась. Что ж, работа по раскрепощению ему предстояла немалая, но это обещало быть интересным. Да и весь сегодняшний день выдался весьма интересным. Одно только ему не давало покоя: о чём так непонятно обмолвился Антон, да и вообще почему он проявил такое радушие?