Когда Сара в последний раз проходилась по улицам города бесцельно, словно сорвавшийся лепесток сакуры на ветру, уже во всю расцветал клен и красная краска лилась отовсюду. Это было почти год назад, а рябь все ещё не спала с глаз — кажется, это никогда не начиналось и никогда не закончится.
Она почти ничего не чувствует, когда какой-то мальчуган с разбега врезается в неё и отчаянно колотит по груди. И все же что-то вырывает Сару из раздумий, может, силуэты впереди, которые, праздно пошатываясь, приближаются к ней. Должно быть, вовсе не голос мальчика, а их гулкий смех заставляет её опомниться.
— Помогите, прошу вас, помогите! — повторяет и повторяет мальчик. На просьбу объяснить, в чем же дело, он только стонет, а затем и вовсе прячется за спину Сары.
Самураи словно бы не сразу признают генерала, по крайней мере, их смех звучит до тех пор, пока один из них не приглядывается получше. Тогда все трое выпрямляют спины, расправляют плечи и приветствуют Сару как подобает. Сара почти не обращает на это внимание, но замечает, как мальчик, до этого прижимавшийся к её спине, — она даже могла ощутить его дрожь, — сначала ослабляет хватку, а затем, отпрянув, пятится назад. Сара оборачивается и видит, как мальчик, охваченный оторопью, спотыкается и падает в руки ещё одного подоспевшего самурая.
— Что здесь происходит?
Что-то нехорошее Сара видит в нарочитом дружелюбии самурая, с которым тот поддерживает мальчика за плечи. Он с улыбкой отвечает:
— Ничего, генерал, просто мальчишка предложил нам поиграть.
— А вам, конечно, больше нечем заняться.
Неловко почесав затылок, самурай повинно кивает:
— Ваша правда. Мы сейчас же отведем его домой и вернемся к службе.
Сара недоверчиво окидывает взглядом самурая, а затем ещё троих. Её взгляд опускается на мальчика, который от отчаяния начинает кричать, но Сара понимает: он просит помощи не у неё, а хотя бы у кого-нибудь вокруг, но люди опасливо проходят мимо.
— Почему он плачет?
Самый высокий из них, со шрамом на щеке, вдруг становится серьезным и делает шаг вперед:
— Мы не хотели вас беспокоить. Это сын одного из предателей. — Сара замечает, как все четверо украдкой переглядываются. — Мы схватили его родителей, но сам он сбежал. Нельзя же его оставить на улице одного.
Самураю приходится заткнуть мальчику рот рукой, чтобы он перестал хныкать, но тогда тот кусает его за палец и, когда самурай с силой отталкивает его, падает на землю. Сара успевает заслонить мальчика.
Сжимая окровавленный палец, самурай, кажется, едва сдерживается от того, чтобы рявкнуть на генерала, и тогда один из товарищей оттесняет его назад. Их лица, до этого выражавшие почтения, исказились какой-то жестокой гримасой.
— Генерал... — вдруг начинает говорить кто-то из них, но Сара прерывает его жестом.
— Что с его родителями?
— Они не подчинялись воле комиссии Тэнрё.
Трое других выражают молчаливое согласие. Слово этого мальчика против слова четырех самураев ничего не значит, но все же она помогает ему подняться и, взяв за руку, уводит за собой. Мальчик не противится. Кажется, он даже не двигает ногами — Сара просто тащит его. Она не знает, куда ещё пойти, а потом толкает дверь в «Фейерверки Наганохары». На встревоженное приветствие Ёимии — хорошо, что она оказалась на месте, — Сара отвечает короткой просьбой последить за мальчиком, а сама уходит.
Она уже собирается отправиться на поиски тех самураев, но застывает в нерешительности. Возможно, они говорят правду, но даже если они врут, Сара не сможет ничего доказать. Они имели полномочия задержать преступников — и убить при оказании сопротивления. Одно из всего сказанного ими точно правда, и родители этого мальчика наверняка мертвы. В погоне за вечностью Сара забыла о том, что те, кто следует за ней, возможно, на самом деле желают лишь власти и богатства, которые в положении самурая комиссии теперь получить пугающе легко, и даже если бы Сара думала об этом каждую минуту, она бы не смогла с этим совладать. Может, потому её и завалили бумажной работой, зная, что не удастся подкупить. Как давно все это зреет здесь, у неё под носом? Так постепенно малейшие подозрения перерастают в кажущуюся теперь очевидной мысль.
Сара идет по улице, с её глаз спадает рябь, но оттого только явственнее видятся её кровавые листья. Уже расцветает клен.
Она давно не бывала здесь. Она давно не видела своего приемного отца — у неё попросту не было времени. Такаюки Кудзё настоял на том, чтобы они поговорили в спокойной обстановке, и для этого даже организовал небольшую чайную церемонию. Для Сары это было немного необычно. Их встречи всегда проходили сдержанно и формально, а сейчас Сара наблюдает за тем, как Такаюки заботливо расставляет чайный сервис и не дает Саре помочь. Он говорит, что соскучился.
— Мне очень жаль, но причина, по которой я пришла, далеко не так радужна. Я бы сказала, что это, скорее, деловой разговор, — словно бы извиняется Сара, но не меняет настрой.
— Что-то случилось? Мне казалось, Инадзума переживает свои лучшие дни. — Он вдруг с улыбкой откашливается и мотает головой. — Нет, конечно нет, дальше будет только лучше.
— Мы — острие комиссии Тэнрё, но, мне кажется, мы стали слепы, наши глаза закрыты плотной пеленой крови. — Она не хотела бы проявляться неуважение, но не может заставить себя даже притронуться к чаю. — Сегодня я видела, как самураи гоняли осиротевшего мальчишку.
— Такое случается, когда народ страны идет против власти правителя, Сара, ты не меньше меня это знаешь: платишь или верностью, или кровью. Ребенок не заслужил такой участи, но, думаю, эти самураи выполняли свою работу, как и все мы. Кстати, — его лицо снова светлеет, смягчается, — мы очень гордимся тем, что Кудзё так приблизилась к сёгуну. Для нас всех это большая честь.
Сара чувствует, как внутри неё все сжимается от резкой боли, она берет в руки пиалу и делает пару глотков.
— Как мы можем быть уверены в том, что не потеряли контроль? — в её голосе проступает беспокойство, и даже в глазах Такаюки также возникает тревога, он отводит взгляд и делает глоток.
— Так же, как и всегда. С чего вдруг тебя начали одолевать сомнения? Пока я остаюсь главой клана Кудзё, комиссия Тэнрё — да и вся Инадзума — будет в надежный руках.
Сара вдруг улыбается.
— Наверное, все так. Не знаю, что на меня нашло.
Такаюки кивает.
— Такое бывает, когда работаешь без продыху. Может, тебе отдохнуть?
Сара покидает имение под вечер. Что-то все ещё гложет её, может, это чувство отстраненности от сёгуна. Наверное, только из-за этого она поколебалась. Она поднимает голову и видит, как на темнеющем небе вдруг разрываются разноцветные огни и окрашивают небо. Это совсем недалеко.
На пригорке недалеко от города сидят Ёимия и тот самый мальчишка. Не решаясь их потревожить, Сара останавливается в нескольких метрах и просто смотрит за тем, как мальчик, каким-то чудом находя в себе силы, радуется фейерверку. Сара никогда не задумывалась о том, что они значат для этой страны, это всего лишь фейерверки, но Аяка тщательно планировала их запуск, а Ёимия, как и её семья, была одним из самых известных людей в Инадзуме. Сара могла бы приговорить её к заключению на долгие годы.
— Странно видеть вас здесь, генерал.
Сара оборачивается. Она узнает голос.
— Вы тоже часто стали покидать храм.
Яэ Мико лукаво улыбается.
— У меня есть кое-что для вас. Думаю, вам будет интересно. — Она передает Саре запечатанный конверт. — Откройте, если готовы раз и навсегда попрощаться с Инадзумой, которую вы знали.
***
Не так давно здесь прятались повстанцы. Сара помнит, как долго пришлось их выбивать отсюда, а потому она знает здесь каждый угол. Ей казалось, что она никогда сюда не вернется. Это место хотели сделать одним из складов из-за близости к пристани и удобного расположения относительно морских путей сообщения, но по документам это углубленное в пещеру здание до сих пор простаивает. Тем не менее Сара видит забитые доверху ящики, а в них товары. Все это привезли из соседних стран контрабандой.
Сара прячется, прислушиваясь к шагам. Трое... Ещё трое... Сара насчитывает около десяти человек. Снова слышен топот. Рабочие заносят ящики.
— Это больше, чем мы рассчитывали, придется искать ещё места для хранения...
— Считайте это подарком от Царицы, она рассчитывает на то, что Инадзума скоро снова откроется для взаимовыгодных торговых соглашений, и тогда вы, конечно же, вспомните о нашей доброте.
— Конечно, сейчас клан Кудзё имеет огромный политический вес, мы — острие комиссии Тэнрё, а комиссия Тэнрё вот-вот встанет во главе управленческого аппарата.
У Сары перехватывает дыхание. Как же глупо было заявляться сюда в одиночку, но ещё глупее — выдавать себя. Злость и обида захлестывает её. Её честь, честь её семьи и честь сёгуна посрамлена, единственное, что не по велению разума, но по велению сердца обязана сделать...
— Все кончено.
— Это ваша приемная дочь, о которой вы рассказывали? — Иностранец в шляпе с широкими полями ухмыляется и смотрит на обомлевшего Такаюки. — Кажется, она вовсе не настроена на переговоры, — он смеется.
— Ты не понимаешь, Сара, — вздыхает Такаюки, — сегодня мы можем стать самым могущественным кланом, мы можем...
Сара обнажает катану — и вместе с ней это делают несколько самураев, выстроившихся вокруг Такаюки и иностранца. Это самураи комиссии Тэнрё, значит, уверения Такаюки — всего лишь сладкая ложь. Теперь Сара должна поплатиться за своё легкомыслие, а они — за предательство.
— Ты ещё можешь передумать.
— Вы правда не видите? — голос иностранца заставляет кровь Сары вскипеть. Он смеет насмехаться. — Она верна сёгуну и готова умереть здесь и сейчас, так чего вы ждете?
Но иностранец прав. Каждое решение Сары мотивировано верностью сёгуну и её вечности — именно из-за этого она и оказалась здесь. От этой мысли ей снова становится легко. Она видит каждое движение противника — и одним ударом убивает первого выступившего из строя самурая, но за ним тут же рвутся двое.
Сара отступает. Кажется, набитые деньгами карманы мешают им двигаться, иначе Сара не может понять, почему сражаться с отчаянными повстанцами ей было вдвое сложнее. Возможно, в ней говорит презрение. Презрение, которое она также превращает в силу.
— Комиссия Тэнрё прогнила, если это — самураи, которым стоит доверять свою жизнь, — бросает Сара, когда ещё один из телохранителей валится замертво.
Но вдруг она не видит рядом с Такаюки иностранца. В то же мгновение её поражает острая боль в бедре.
— Это тоже подарок, но уже лично от меня, — откуда-то со стороны слышится смех, Сара поворачивает голову. Иностранец неспешно уходит. Она хочет кинуться за ним, но ей преграждают путь.
Выдернув из ноги дротик, Сара продолжает сражение. Времени у неё остается мало. Она уже не ждет — нападает сама, но самураи избегают её. Никто из них не хочет умирать — и все ждут, что Сара ослабнет под воздействием яда.
— Трусы!
Сердце Сары бешено бьется. Такаюки старается не смотреть на то, как его приёмная дочь пытается достать клинком хотя бы до кого-нибудь. Он тяжело вздыхает и жестом велит всем остановиться.
— Трусы, — кивает он угрюмо, — ты, конечно, права, — движением головы он отсылает уцелевших самураев к выходу, — окажу тебе услугу. Вот он я, один, если считаешь, что я достоин смерти за то, что захотел лучшего будущего для клана Кудзё, давай, сразись со мной.
Слова ненависти застревают комом в горле, Сара мотает головой и едва шевелит губами. Она испытывает такое омерзение, какое не испытывала ни к одному из своих врагов, но от этого хватка, с которой она держит катану, только крепнет. Такаюки едва успевает отразить её молниеносный выпад.
— Кто дал тебе кров, Сара, кто обучал тебя и позволил тебе достичь таких высот? Неужели сёгун?
Сара не знает, как должен действовать этот яд, но вместо слабости её охватывает непреодолимая ярость, слова Такаюки не доносятся до неё. Она жаждет крови. Это — то, что было внутри, это — то, что рвется наружу. Она уже не старается уворачиваться и парировать, вместо этого она пытается наконец заткнуть Такаюки, перерезав ему глотку. Осознавая, что что-то идет не так, Такаюки стремительно теряет сноровку и подбирается к выходу, пока Сара одним из выпадов не напарывается на его катану.
Сара улыбается, но Такаюки уже не сможет это увидеть. Голова предателя падает в один из набитых блестящими безделушками ящиков.
***
Вдетая в незримое игольное ушко, в залу пробивается нить лунного света и тянется в пустоту. Сару никто не встречает с победой. Сару никто не ждет.
