Сады надежд

Жить с Леви под одной крышей было не так безоблачно приятно и весело, как думалось Эрвину сначала. Этот парень оказался ужасным чистоплюем. Чуть ли не до невроза. Возможно. Эрвин и так никогда не был склонен к поддержанию порядка, а во время ремонта, когда всё равно всё будет тысячу раз разбросано и испачкано, вообще считал это бесполезной тратой времени. Поэтому каждый раз выслушивая нравоучения этого наглого коротышки, который перестал смущаться уже через два дня своего пребывания здесь и считал себя, похоже, законным владельцем дома, он был готов спрятаться в чулан и передать все документы купли-продажи, чтобы Леви отстал и не брюзжал по поводу грязной посуды и стаи мух, «которую развел Смит из-за своего свинства». Но, по правде сказать, это была, пожалуй, единственная серьезная претензия к Леви. В остальном он очень нравился Эрвину. Нравилась тонкая мимическая морщинка между черных бровей, что так странно смотрелась на молодом лице, нравился цвет глаз, нравилось движение аккуратного носа, когда парень принюхивался, нравились тонкие шершавые пальцы, острые коленки, нравился хриплый голос и запах дешевых сигарет, смешанный с чем-то сладким и воздушным, чем-то только левиным. Живя и общаясь с этим парнем, Эрвин понял, как сильно всё это время ограничивал себя в искреннем общении с людьми. Ведь даже со своими приятелями в гимназии он всегда как будто играл театральную роль — роль умника, спортсмена, хорошего приятеля и честного парня, которому всё дается несправедливо легко. Хотя это и было совершенно не так. Всё, чего достигал Эрвин, давалось ему с колоссальным трудом. А он в свою очередь как будто стеснялся показать другим свои старания — свои бессонные ночи над учебниками, свои длинные кроссы на пустом утреннем стадионе. Просто Эрвину так нравилось, когда им восхищаются. Ведь когда окружение любит тебя, то бьющееся детское сердце в широкой взрослой груди, не удовлетворенное в свое время родительской лаской и заботой, переставало противно ныть. К сожалению, Эрвин также прекрасно понимал, что это всё очень просто потерять. И ужасно боялся. Боялся подвести, не оправдать ожидания, опозориться. Всегда было легче прятаться за маской. Однако сейчас. Этим, казалось бы, самым худшим летом в его жизни, в этом ненавистном загородном доме Эрвину впервые удавалось быть самим собой. С Леви весь этот цирк был абсолютно не нужен. Эрвин перед ним как чистый лист. И рисовать фальшивку в этот раз даже не хотелось. Один раз ведь можно попробовать? Попробовать отпускать пошлые шутки, говорить невпопад, не корчить из себя пресловутый, накрахмаленный до скрипа общественный идеал. Наверное, можно.

*

— Ты собираешься заканчивать эту чертову дверь? Или я один должен всё это делать? Я к тебе в чернорабочие не нанимался, — зажимая в зубах сигарету, промычал Леви, докрашивая последнюю доску на воротах. — Ненавижу красить, — поморщился Эрвин, нехотя водя кистью по столбу. — Ты не красишь, а мазюкаешь, — буркнул невысокий парень, ставя на землю банку: — Хотя я согласен. Для этого дела терпение и трудолюбие нужно. Несвойственные качества для личности Эрвина Смита. Эрвин обиженно засопел. Не придумал достойный ответ. — У тебя отец в выходные, говоришь, приедет? — спросил Леви. Он старался сделать так, чтобы голос его казался как можно более равнодушным. Однако чувствовалась легкая фальшь. У парня в этом деле, видимо, было гораздо меньше опыта чем у Эрвина. — Угу. — Мне можно будет остаться? Или я могу, например, у Ханджи побыть. Я бы вообще к ней, конечно, съехал, чтоб не мешаться. Но она редко приезжает сюда. Только на выходные как раз, — изящно выпуская вверх облачко прогорклого дыма, сказал Леви. — Лучше так, наверное, — неуверенно кинул Эрвин. Этим утром мысли его были странно далеки и словно покрыты мутной мыльной пленкой: — Ханджи эта та брюнетка в очках? — Да. Откуда ты её знаешь? — слегка приподнимая тонкую бровь, удивленно спросил Леви. — Видел как-то из окна, как вы катались. Она симпатичная. Костяшки тонких пальцев, сжимающих деревянную кисть, напряглись и побледнели. Эрвин заметил это. — Она тебе нравится? — он хитро улыбнулся, слегка подтолкнул парня согнутым локтем в бок: — Не бойся. Я не претендую. — Да иди ты, — шикнул Леви: — Ты так нихрена и не докрасил здесь. — То есть нет? Или вы встречаетесь уже? — в другой бы раз Эрвин с легкостью отступился от этой темы — не любил копошиться в чужом нижнем белье, но сейчас отчего-то ужасно хотелось узнать точный ответ. Ведь в груди от собственного шуточного предположения что-то неприятно закололо. Аккуратный нос Леви слегка сморщился — он так делал, когда был раздражен: — Ты мне надоел. Она моя подруга. — Ладно-ладно, — пробормотал Эрвин, сдаваясь и поднимая руки вверх. От этого резкого движения с грязной кисти слетело несколько капель краски. И они приземлились в аккурат на облюбованную Леви зеленую футболку. Серые глаза загорелись чем-то страшным. — Ой, прости, — бросил Эрвин. Ему было ни капли не стыдно. — Идиот. Тот самый злой и презрительный тон, что слышал парень при первой встрече, получив ни за что в нос. — Ой, бля, — Эрвин закатил глаза: — Успокойся. Я дам тебе новую. Вообще это моя вещь, поэтому что хочу, то и делаю с ней. — Ещё раз убеждаюсь, что ты идиот. Ведь только идиот может так безалаберно и потребительски относиться ко всему. Эрвин усмехнулся, не понимая какого черта сейчас ему кидают подобные претензии. Из-за какого-то пустяка. Вдалеке надрывно залаяла овчарка Пиксиса — она каждый раз бесилась, когда люди проходили у её будки. Эрвин приблизился к Леви. Чуть ли не вплотную. Невысокий парень замер, недокуренная сигарета глупо выпала у него из приоткрытого рта. Он был явно не готов к тому, что в его личное пространство кто-то решится так нагло ворваться. Эрвин аккуратно поддел край зеленой футболки, приподнимая его вверх, на уровень черных бровей. Словно собрался стянуть её вовсе. Однако вместо этого он тщательно, демонстративно вытер пальцы, испачканные в краске и пыли, о мягкую ткань одежды. За что и получил удар в живот. Несильный. Леви точно может больнее. — Ты по читоплюйству хуже моей мамаши, — проговорил Эрвин: — Надо как-нибудь будет вас… — он запнулся. Как смешно. Он хотел сказать «познакомить»… Странный лающий смех, подвывающей в унисон соседской собаке, вырвался из глотки. И остановить его было нереально. Эрвин понял, что чуть ли не задыхается в приступах подступающего хохота. Он забыл. Забыл про смерть собственной матери. Леви непонимающе окинул взглядом парня: — Ты чего? — Прости, пожалуйста, — утирая выступившие в уголках глаз слезы, выговорил Эрвин и опустился вниз, садясь на зеленую траву: — Я совсем не выспался сегодня. И сейчас на психбольного, наверное, похож. — Есть такое, — Леви присел перед ним на корточки. Серые глаза теперь смотрели не со злобой, а с каким-то несвойственным им беспокойством. — У меня мама умерла полгода назад, — хихикнул Эрвин, сам начиная раздражаться на свою неуместную веселость: — А я сейчас… Забыл об этом. Просто. Просто мы так редко виделись с ней последнее время. Из-за учебы, из-за её работы. Поэтому мне до сих пор иногда кажется, что все в порядке. И она просто занята и где-то есть, — наконец, удалось привести голос в порядок: — Это реально ненормально. Прости ещё раз, — Эрвин закрыл лицо руками. Он еще никому не рассказывал об этом. Даже собственному отцу. Стало дико стыдно за свою болтливость. Каждая клеточка тела замерла в страхе перед тем, что последует после. Посмеются. Не поймут. Скажут, что он слабак и плакса. Однако вместо всего этого Леви проговорил: — Перестань извиняться, — он поморщился: — И, мне кажется, что в этом нет ничего ненормального, — Леви неуверенно дотронулся до крепкого плеча парня, сжимая: — У меня так же было. Эрвин опустил свои руки, удивленно вглядываясь в бледное лицо напротив. — Я был маленький и типо вообще не осознавал случившегося. Помню лишь, что ужасно ждал шести часов вечера, когда она обычно возвращалась домой. Просто сидел перед дурацким круглым циферблатом часов и подгонял толстую стрелку. Быстрее, быстрее. Леви замолчал, словно сам возвращаясь мыслями в то время. Повисла тишина. Но не напрягающая, а какая-то светлая и уютная что ли. Над головой мерно шумела тяжелая крона старого дуба, а ветер трепал взъерошенные волосы, словно чьи-то невидимые ласковые пальцы. Эрвин почувствовал, как его руку сжали. — Потом попройдет. Честно, — тихо проговорил Леви и сел рядом. Стало тепло. Он несмело приободряюще улыбнулся уголками обветренных губ. Получилось откровенно несуразно и криво с непривычки. Но Эрвин не заметил этого. В этот момент он осознал, осознал скорее сердцем, чем умом и собственными глазами, что ничего прекраснее этой улыбки он в своей жизни не видел. И вряд ли когда-нибудь увидит. — Ах, ты псина поганая! — по полю, смешно подпрыгивая, бежал Пиксис за своей блохастой любимицей, что сорвалась с цепи и весело носилась теперь по высокой зеленой траве.