Сады надежд

Губы у Леви сухие и пахнут чаем с молоком. Отдаваясь пьянящему теплу, Эрвин прикрыл глаза. Было ощущение, словно спирт, который ему втирали в кожу, на самом деле влили в рот. Голова кружилась. Было непонятно, куда деть свои руки. Хотелось трогать Леви везде и одновременно — за мягкие волосы, за подрагивающие плечи, за плоские бока, просто вечно водить кончиками пальцев по всему его телу, от пят до бритого затылка. Отдаленно вспоминая, что ему дали разрешение, Эрвин скользнул рукой вниз. — Продолжай, — тихо простонал омега под ним и нетерпеливо подался вперед, пытаясь поймать чужие губы. — Чего ты именно хочешь? — спросил Эрвин и, хитро щуря глаза, как бы между делом устроился между раскинутых ног: — Скажи вслух. Леви, видимо, не оценивший по достоинству чужие заигрывания, лишь непонимающе захлопал глазами в ответ: — Так, поебаться. Я могу на четвереньки встать, кстати. Как удобнее? — Это невыносимо, подыграл бы хоть, — хмыкнул Эрвин, наклоняясь и целуя покатое кругленькое плечо. — Эрвин. — Мм? — отозвался парень и поднял расфокусированный взгляд на Леви. — Я знаю, чего хочу. — Весь во внимании, — мурлыкнул Эрвин, вновь припадая губами к открытому участку кожи на бледной груди, что показался ему в этот момент особенно аппетитным и привлекательным. — Укуси меня, — неожиданно сказал Леви и, отводя взгляд в сторону, словно стесняясь, провел рукой по изгибу шеи, демонстрируя, куда именно. Эрвин отстранился и непонимающе изогнул бровь: — Зачем? — Мне просто хочется. Я читал, что так в старину альфы помечали своих омег. Что типа они их собственность. — Собственность… звучит ужасно, — пробормотал Эрвин, стараясь разобраться в том странном чувстве, что вызвала эта просьба. Ему не хотелось делать больно Леви в любой форме этого понятия, однако внутри что-то незнакомое, дикое утробно заурчало от собственнического удовольствия, обнажая острые зубы. Неужели, это природа альф так отзывается? — Ну, может не собственность. Я не знаю. Ещё, по слухам, есть истинные пары, у которых подобные метки остаются на всю жизнь. Ну, пожалуйста, давай, — упрямо проговорил Леви и призывно наклонил голову сильнее: — Покрепче цапни. — Ладно, — Эрвин сглотнул вязкую слюну, получилось слишком шумно, медленно наклонился к изгибу мраморной шеи: — Скажи, если будет больно, — шепнул он, опаляя теплым дыханием чувствительную кожу. От этого по ней тут же побежала трогательная стая малюсеньких мурашек, устремляющихся вниз, к самому животу. Смыкая зубы, Эрвин с силой прихватил бледную кожу, тут же втягивая её в рот, посасывая. На самом деле, это было странно. Напоминало немного поцелуй, но в то же время внутри разливалось бушующее возбуждение, граничащее с безумный восторгом — именно такое, какое он испытал, впервые почувствовав себя в Леви. Словно делает его своим. — Ах! — омега широко распахнул слезящиеся глаза и, громко всхлипывая, взметнулся вверх, выгибая спину дугой и дрожа всем телом: — Ещё…сильнее… Эрвин бы с удовольствием исполнил его просьбу, но вдруг почувствовал на языке что-то солоноватое и, заволновавшись, отстранился. — Прости, — шепнул он, с искренним сожалением и клокочущим внутри восторгом рассматривая покрасневшее, блестящее от собственной слюны место укуса, правый край которого немного кровил. Леви блаженно усмехнулся, прикрывая глаза: — За что извиняешься? Это было классно, и мне теперь так странно тепло здесь, — он расслабленно погладил сначала место укуса, а затем обвел низ живота: — Иди ко мне. — Не-а, — загадочно растягивая гласные, Эрвин покачал головой: — Ты такой милый сейчас, и если ты продолжишь так нежно вести себя, то мне будет стыдно домогаться. А мне ведь хочется. Улыбнувшись, он поцеловал руку с изящно торчащими костяшками. На самом деле, ему ужасно нравились эти руки. Ещё когда он и Леви стояли у горящей ржавой бочки, когда ещё совершенно незнакомый парень с желчным, язвительным тоном дрожал от холода и постоянно поправлял разодранный рукав грязной футболки, Эрвин, пожалуй, влюбился в эти тонкие пальцы, в этот покатый изгиб, выпуклые полоски голубых вен. — Только здесь нет смазки, — краснея, проговорил Леви: — Так-то, у нормальных омег, она выделяется даже просто так во время возбуждения. Но мне, — он подался немного вперед, приподнимаясь и шепча Эрвину на ухо: — Но мне кажется её не хватит и мне страшно, что будет больно. Но если ты очень хочешь, то я потерплю… Просто будь немного нежнее со мной. В груди от этой тихой интимной просьбы разлилось приятное тепло. Наконец-то Леви так открыто говорит с ним о своих слабостях, о том, что ему не хочется или наоборот — а то ведь вечно щипцами приходится вытаскивать, самому догадываться. — Домогаться я ведь могу и по-разному, — мягко улыбнулся Эрвин: — Например, могу просто лежать и целовать всего-всего тебя. Начиная с бровей, — произнеся это, Эрвин тут же невесомо коснулся их по очереди губами: — Заканчивая кое-чем поинтереснее, — невинная улыбка перетекла в хитро-хищную. Не давая Леви прийти в себя, парень залез с головой под сбитое одеяло. Спускаясь всё ниже и ниже, он провел торопливую дорожку поцелуев до самого пупка. Провел языком по его впалым краям, с триумфом победителя на Олимпийских играх чувствуя, как омега вздрагивает при каждом его касании. Эрвин хотел было уже отогнуть резинку черных трусов и впервые в жизни попробовать… Но вдруг в дверь постучали. — Простите, что отвлекаю, но маман надо забрать пробники из лаборатории. Мы скоро поедем, собирайтесь там, отогревайтесь окончательно, — крикнула Ханжи, разрушая царившую в этой маленькой покосившейся комнате идиллию интимности и возбуждения. — Черт, — выругался Эрвин, совершенно позабывший о том, что они находятся в чужом доме. Проклиная всё сущее, отодвинулся от замершего Леви. Тот продолжал поверхностно дышать, но, кажется, быстро приходил в себя. Резко сел на край матраса. — Ничего страшного, — он успокаивающе погладил насупившегося Эрвина по плечу: — У нас ещё много времени впереди, — омега подался вперед, утыкаясь носом в чужую щеку в незнакомо-ласковом, каком-то полукошачьем жесте: — Кстати, ты мне так и не рассказал, откуда у тебя эта рана и почему приехал в таком состоянии. — Да так, ерунда, — Эрвин, попытался вновь закутаться в одеяло, потому что разгоряченную кожу на открытом воздухе неприятно обдувало холодным сквозняком, который сочился уверенной струйкой из узкой щели деревянных ставень: — Отец немного не рассчитал удар, — как саму собой разумеющуюся вещь проговорил он, совсем не замечая, как Леви изменился в лице. — Твой отец? — непонимающе переспросил он и изумленно уставился на Эрвина, который вновь прилег на матрас. — У меня других нет, — уже понимая, что взболтнул лишнего и заставил Леви зря волноваться, он постарался перевести разговор в шутку. Однако всмотревшись в побледневшее лицо напротив, понял, что у него ничего не выйдет: — Не беспокойся. Всё хорошо. — Как он посмел, — Эрвин никогда не видел Леви в таком состоянии. Его чуть ли не трясло от накатывающей злобы и агрессии: — А те следы, что у тебя на руках были. Это тоже он? — омега наклонился к замершему парню, пристально разглядывая ободранные края запекшейся раны и наливающийся под ней синяк. — Ох, ты заметил… прости, да, — Эрвин потупился, положил руку на щеку, прикрываясь и не зная куда деть себя. Он ни с кем не обсуждал подобное. Было непривычно и стыдно. Особенно перед Леви. — А я тупой надеялся, что ты просто оцарапался о кусты крыжовника, когда мы его собирали. Сука… — прошипел сквозь зубы парень: — Если хочешь, я могу убить его. Эрвин было усмехнулся. Такое громкое, пафосное заявление только в фильмах и бывает… но когда он вновь взглянул на Леви, то с ужасом и опаской понял, что тот не шутит и сказал такое не ради красивого словца. — Ничего страшного, не беспокойся обо мне, — Эрвин приподнялся, накрывая своей рукой нервно сцепленные, до побелевших костяшек, тонкие пальцы: — Тем более в этот раз его можно понять. Всё-таки я сказал, что в вуз поступать не буду. Представляешь, каким-то образом мне удалось выбить стипендию в Кембридже — уму непостижимо. Такой шанс был. Понятное дело, что он разозлился. Напряженная рука вдруг расслабилась, от этого на губах у Эрвина заиграла довольная улыбка: — Ну, вот. Хорошо, что ты меня понял… — парень поднял взгляд, и улыбка тут же исчезла с его лица. — Как Кембридж? Почему отказался? — было такое чувство, словно из Леви одним махом вынули все кости. Осанка обмякла, плечи сгорбились, будто ему невыносимо тяжело просто держать тело в сидячем положении. Эрвин придвинулся ближе, обеспокоенно приобнимая его за плечи. — Мне не хотелось оставлять тебя одного, — честно произнес он. В последствии проклиная себя за это. Как можно было быть таким идиотом? Как можно было не понять, что таким ответом он лишь взваливает ответственность от собственного выбора на неустойчивые плечи этого парня? — Из-за меня? — как поломанная кукла передвижного театра, продолжил глупо переспрашивать Леви. В один момент в его матово-серых глазах блеснула горящая искра осознанности, но затем она быстро, безвозвратно потухла, утопая в холодном, темном: — Ты не можешь так поступить. — Нет, — покачал головой Эрвин, начиная раздражаться. Он совсем не такую реакцию ожидал — благодарность, признательность — да. Но не это мертвое, леденящее душу «ты не можешь». — Послушай, — Леви, немного приходя в себя, развернулся к Эрвину. Взял его лицо в ладони, прохладные. Приглаживая светлые волосы, произнес: — Если бы мне довелся такой шанс, я бы с ума сошел от счастья. Это ведь практически стопроцентная гарантия будущего. Такого блестящего, шикарного будущего… — Ты бы уехал? — перебивая его, резко спросил Эрвин. — Да. — Врешь. — Да, — словно сам не ожидая от себя, Леви тяжело выдохнул и убрал руки. Устало прикрыл тяжелые веки. Со стороны казалось, будто у него кружится голова: — Но ты не можешь. — Я всё могу, — самоуверенно произнес Эрвин, наслаждаясь небольшой победой в споре. — В этом городе нет достойных тебя вузов. Их вообще только два — селхозка и зашоренное военное училище. Что ты собираешься делать? — сжимая в руках кончик одеяла, спросил Леви — забавно, в прошлый раз, когда он признавался, что родился омегой, он делал так же — постоянно теребил что-то в руках. В тот раз цветок, кажется. — Эм, я собираюсь поискать работу… — Ничего не выйдет, — рассеянно покачивая головой, Леви оторвал от потрепанного одеяла взгляд. И он был такой отчаянный, такой потерянно-пустой, что Эрвину стало совсем не по себе. Что там, черт побери, творится в этой голове? Зачем так смотрит, мучая чужую душу? — Всё хорошо, — Эрвин отогнал ненужные чувства и просто до последнего хотел успокоить разволновавшегося парня, особо не обращая внимания на то, что говорит: — Например, автомехаником могу работать, — он робко улыбнулся, надеясь, что и Леви вдруг отзовется ему улыбкой в ответ: — В детстве я любил коллекционировать машинки. Помнишь, такие наборы в киосках продавали? Сначала дешевые совсем, а потом всё дороже и дороже с каждым выпуском. — Не смеши, — абсолютно не веселым, а злым тоном вдруг оборвал его Леви: — И не смей даже думать о том, чтобы растрачивать свои силы на эту работу. Ты не знаешь, что это такое. Когда бедно. Когда находишься на самом дне. А я, я настолько жалок и бесполезен, что даже не смогу тебе помогать. Эрвин испуганно замер. Он подумать не мог, что Леви может быть в таком отчаянном, иступленном состоянии, тем более предстать таким перед кем-то. Пододвинувшись совсем вплотную, он с силой обнял дрожащего омегу: — Я буду работать за нас двоих, буду брать и ночные, и дневные смены. Всё будет замечательно, у нас все будет. Вот увидишь. — Через пару лет такого тяжелого труда, ты иссякнешь, растратишь впустую все свои силы, ум, амбиции. Ты возненавидишь меня за это, — рвано, проглатывая окончания, произнес Леви: — И я стану не тем, кого ты любишь сейчас, а лишь неподъемной обузой, которую и можно только что трахать иногда в свое удовольствие и которую жалко выбросить на улицу из-за привычки. Так всё и будет. А я не хочу так. Я не переживу, если в один из дней, ты посмотришь на меня с презрением или скажешь, что… Поэтому нет. К черту. Надо сначала обустроиться, выучиться, а не нырять с головой. Леви резко оттолкнул от себя Эрвина. А у того все внутри резко начало закипать от накатывающей злости. Какого черта Леви настолько не доверяет ему? Чем он заслужил такое, он хоть раз позволил усомниться в себе? Эрвин откинул одеяло в сторону, грубо, быстро натянул на себя штаны, принесенные Ханджи. В порыве эмоций, не контролируя себя и свой голос прокричал: — Почему? Почему я ради тебя готов отказаться от всего, а ты не можешь просто довериться моему решению? — Я тебе обо всем уже сказал. Ты пожалеешь об этом выборе, я уверен, — спокойно сказал Леви, с нечитаемым выражением лица, однако кажущимся сейчас ещё бледнее, чем обычно. — Черт, — выругался Эрвин и в порыве эмоций пнул стоящий рядом стул. Тот жалостливо скрипнул и повалился на бок с громким хрустом: — Я, возможно, впервые в жизни сделал свой собственный, важный, настоящий выбор! — вновь крикнул он. А злоба вдруг отступила, на её место накатывала удушающая обида и несправедливость. Опять, опять ничего. Отдышавшись и немного приходя в себя, Эрвин решил, что единственный шанс сейчас — это блефовать: — Вообще я не только из-за тебя решил не ехать. Я просто задолбался учиться. Мне надоело, я не хочу больше. Преподаватели, задания, домашка. Тебя как первую причину поставил, потому что думал, что тебе приятно станет. Вот и всё. Поэтому забей, забудь. Мы просто не поняли друг друга. Ты не главная причина, почему я остаюсь. Поэтому я клянусь, что никогда не попрекну тебя, даже не посмею. Это было бесполезно. Ничего не получилось. Такое чувство, что Леви читает его как открытую книгу. — Хорошо. Если это действительно так, то мы расстаемся. Эрвин, застигнутый врасплох, замер. — Что? — голос дрогнул, спотыкаясь. — Если ты останешься здесь, в этом городе, то мы больше не встречаемся. Даже больше. Я, с этой секунды, даже смотреть на тебя не буду и исчезну из твой жизни навсегда, — твердо произнес Леви, чеканя каждое слова, как пулеметную дробь. Эрвин нервно хихикнул — он не мог поверить в это. Нет, это просто невозможно. Что за бред? Они только что касались друг друга, целовались, они только что говорили, как любят, как хотят. Однако была одна страшная вещь, которая ударила прямо в грудь, в сердце, и сделала Эрвину невыносимо больно — Леви не умеет блефовать. Поднимая затуманенный взгляд голубых глаз на омегу и в упор встречаясь с его сырым, горящим непоколебимостью, решимостью, Эрвин понял, что проиграл. Леви действительно оставит его, он выполнит своё обещание, хоть и самому будет невыносимо больно, но он так сделает. В горле завязался тугой, удушающий ком. Казалось, что ещё секунда, и станет совсем нечем дышать. Перед глазами на секунду стало совершенно темно, как ночью, как во сне, хоть Эрвин и не смыкал век и шторы были не задвинуты. Но вдруг Леви грациозно встал с матраса. Подошел практически вплотную и, обвивая теплые руки вокруг шеи, проговорил: — Но если ты поедешь в университет, то я обязательно дождусь тебя здесь. Я буду писать каждый день столько писем, сколько пожелаешь, — большим пальцем он осторожно стер с щеки слезу, непроизвольную, в тайне от хозяина скатившуюся. — У меня не получится часто приезжать. Только на зимние праздники, — утыкаясь в темные волосы зашептал Эрвин: — Я не смогу так долго без тебя. Это слишком жестоко. И ты жесток… — он жадно вдыхал сладкий запах, ставший уже щемяще родным, будто его собственным. — Прости, — опаляя голую шею, сказал Леви и погладил растрепанную, уже неприлично отросшую шевелюру, что в свете заходящего солнца сейчас казалась золотой. — Как же ты сам? — Эрвин отстранился, стараясь поймать чужой взгляд: — Куда ты пойдешь, где ты будешь жить? — Я же как-то жил до появления в моей жизни святого благодетеля такого — а ля Дева Мария, правда, немного с поросячьими замашками. Эрвин недовольно цокнул языком: — Да вымою я ту посуду! Вот… — он резко осекся, понимая, что забылся. Уже не надо. Уже поздно. Леви хрупко улыбнулся ему в ответ, до сих пор пряча свои глаза: — Через четыре месяца мне исполнится восемнадцать. И, по закону, мне должны будут выдать квартиру от государства. Наверняка какое-нибудь говно, но свою, собственную. Представляешь? Вот ты приедешь на зимние каникулы, а у нас уже будет имущество. А пока потерплю немного того жалкого алкаша. Как-то ведь терпел всё это время. Тем более Ханджи и Майк мне при случае помогут. Поэтому не беспокойся обо мне. И не думай, что, уезжая, ты меня каким-либо образом предаешь. Это не так, я тебе наоборот безмерно благодарен за всё. — Мне, кстати, ещё каждый месяц будут выплачиваться деньги со стипендии, там они вроде хорошие. Я буду тебе всё-всё отсылать. Может, даже сразу снять квартиру получится. Ай, было бы чудесно?! — Нет, это уже… — Леви не успел договорить. В дверь не то, что постучали в этот раз — в неё словно ломилась стая разъяренный буйволов. — Ау! — крикнула Ханджи и случайно, в очередной раз стукнув плечом, сшибла ржавую щеколду. Она вырвалась с мясом из косой двери и покатилась по полу, а девочка, повинуясь инерции, ввалилась внутрь. При виде полуобнаженного Эрвина и практически полностью голого Леви, что стояли посреди дома её родителей и интимно обжимались, она залилась алой краской. — Четырехглазая!