*
Карьера, несмотря на неуспехи в учебе, строилась быстро. Эрвин умел очаровывать людей. Смешивая личные качества с природным обаянием, он делал это играючи, наслаждаясь со стороны, как заядлый охотник, расставленными ловушками, изящно выстроенными манипуляциями. К тому же острый ум, практическая смекалистость и трудолюбие ему были также не чужды. К двадцати четырем годам Эрвин получил место директора крупной рекламной фирмы. Купил квартиру в центре Лондона. В историческом здании, где были вечные проблемы с отоплением и очень дорогие квадратные метры. Там же, на лестничном пролете, он познакомился с соседкой. И у них как-то даже завязались отношения. И, что более удивительно, они были довольно длительные. Эту девушку звали Мария. Она предпочитала авоськи вместо пластиковых пакетов и обладала удивительным чувством юмора. У неё были длинные белокурые волосы, что вились на концах, голубые глаза, аристократический нос, из-за горбинки на котором она немного комплексовала. Со стороны, когда они с Эрвином шли по улице, то напоминали скорее родных брата и сестру. И схожесть не заканчивалась на внешности. Они и по характеру были похожи — те же взгляды, убеждения, жизненные цели, ограничивающиеся карьерой. Расставались они, наверное, так же долго, как и встречались. Не договаривая напрямую и как-то стесняясь из-за того, что вдруг, без видимой на то причины стали ужасно раздражать друг друга. И опять же Эрвин бы продолжил спокойно жить дальше, чередуя работу и домашнюю работу. Если бы в один из вечеров, сидя на краю холодной кровати целенаправленно, с полным осознанием своих действий не заправил в шприц вместо одной ампулы пропофола две. И только поднеся иглу к коже, он испугался. Испугался спокойствия, с которым принял решение умереть. Будто планируя на завтрак отварить яйца пашот вместо привычных хлопьев. Но найденный психолог помог. Эрвин теперь исправно ходил к нему каждую субботу. — Почему вы не хотите определить собственную природу, являетесь ли вы на самом деле альфой? — Я не вижу в этом необходимости. Влечение к омеге я испытал лишь однажды, и то сомневаюсь, что дело было в феромонах. Просто сексуальное влечение к человеку, который нравится. — Это было в течный период? Можете не отвечать, если вопрос слишком личный. — Все в порядке. Я сомневаюсь, что то, что было между нами можно назвать течкой. Он принял до этого блокаторы, поэтому я практически не чувствовал его запах. Однако у меня все равно кружило голову. От чего конкретно уже не помню — от волнения, страха или, может, от запаха… я действительно плохо помню. — Вы этого боитесь? — Чего именно? — Что в тех чувствах вами могли двигать инстинкты, как вашей матерью когда-то. Боитесь, словно если это подтвердится, то ваши отношения с Леви будут носить не столь безукоризненно чистый характер, как вам хотелось бы представлять себе. — Я так не считаю… но слова отца мне до их пор иногда вспоминаются, поэтому это интересно. Возможно, вы правы, что я немного боюсь этого, попробую разобраться в ближайшее время.*
И это «разобраться» стало, пожалуй, самым необдуманным и самым важным решением в его жизни. То двухэтажное здание борделя находилось на окраине Лондона. Непривычно узкие улицы, ведущие к нему, были грязные и наполнены доносящимся запахом сырого мяса с рынка и дешевых булочных. А люди здесь ходили быстро и всегда смотрели себе под ноги. Внутри всё помещение первого этажа было заставлено пыльными и мягкими на вид софами с пролежнями. Бесчисленным количеством искусственных цветов, надушенных приторными духами — они были в углах комнаты, на лаковых тумбах, некоторые были прикручены подобиями арок к дверным проемам. На полу также валялись пушистые ковры в восточном стиле, бродил толстый и ласковый черный кот. Эрвин заплатил хозяйке за часовой сеанс. Несмотря на то, что место казалось неприглядным, цены здесь были заоблачные. И это неудивительно — как выяснилось во время поисков, течные омеги были редким и очень желанным товаром. — Только придется все равно подождать. — Почему? — Там очередь. Эрвин удивленно вскинул брови. Кажется, его даже замутило тогда. Ему и так было некомфортно находится в подобном месте, а теперь он, получается, случайно стал непосредственным участником чего-то ужасного. — Я заплачу в два раза больше и пройду первым. Не хочу задерживаться. — Хорошо. Поднимаясь на второй этаж, Эрвин увидел, что там действительно была толпа людей. Почти все мужчины. Они столпились в коридоре нестройной шеренгой, словно во время театрального антракта у кабинок туалета. Цель Эрвина для прихода сюда была предельно проста — попробовать переспать с течной омегой и прислушаться к своим ощущениям, понять наконец насколько сильно на него влияют подобные особи, их загадочные «феромоны». Однако сейчас Эрвин думал лишь о том, чтобы не сорваться и действительно не сделать этого. Любопытство, желание — всё меркло на фоне мысли о том, что он после будет иметь что-то общее с теми людьми в коридоре. Небольшая полутемная комната, дверь в которую была приоткрыта, встретила Эрвина удушающим сладким запахом. Определить оттенки не получалось, однако голову тут же ощутимо закружило, а внутри словно начало разливаться пьянящее тепло. Эрвин неуверенно подошел к кровати. Увидел, как на сбитых простынях метается омега. Это был пухлый, невысокий парень с округлыми, женственными бедрами. Он тихо скулил, пытаясь ласкать себя, но вместо этого делал только хуже, зря распаляясь. Эрвин ещё раз втянул носом воздух, прислушиваясь к себе. Что-то внутри определенно влекло его к этому странному существу, скалило уже знакомые зубы в предвкушении. Однако все эти чувства тут же заглушались жалостью и отвращением. Эрвин, несмотря на мутную голову и запах, прекрасно контролировал ситуацию. Не было даже механического возбуждения. Омега еще раз особенно громко застонал, и Эрвин решил, что с него на этом хватит. Начал злиться на самого себя и психолога, что надоумил его на это. Он собрался уже уходить из этой душной, мелкой комнаты, напоминающей шкатулку, как вдруг омега поднял на него плывущий взгляд. Некрасивые зеленые глаза, обрамленные слипшимися от слез рыжими ресницами. Он схватил руку Эрвина, отчаянно прижимая её к себе. А затем прильнул дрожащими влажными губами к тыльной стороне ладони. — Адам, пожалуйста, не уходи от меня. Эрвин вздрогнул. «Наверное, он принял меня за своего возлюбленного, » — промелькнуло в голове. Эрвин на рефлексе убрал руку, однако тут же замечая, как мертвенно побледнело лицо парня. Тот потерянно заводил глазами по комнате и опять тревожно позвал: — Адам? Пожалуйста… мне нехорошо и страшно. Казалось, что у омеги с минуты на минуты должна начаться истерика. Глаза блестели, руки дрожали. Он стиснул в кулаке, оттягивая, край влажной простыни. И этот нервный жест вдруг напомнил Эрвину Леви. И тогда он, сам не зная зачем, откликнулся: — Да, я здесь. Не бойся. Остаток ночи он продлевал плату, перебивая чужие ставки. Просто сидел возле этого омеги, что то проваливался в неспокойный сон, то тянулся к нему, принимая за Адама, говоря о любви, о том, как скучал. Под утро у них даже завязался нормальный разговор. После, Эрвину казалось, что весь его спокойный мир перевернулся этой ночью. Внутри него все полыхало от чувства несправедливости, от ощущения неправильности происходящего, от мысли, что подобные условия вероятнее всего специально провоцируются вышестоящими организациями — ведь именно жестокие законы, ограничивающие права омег, не оставляют им шанса на достойную жизнь. А этим уже совершенно легко пользоваться — неудивительно, если эти же самые люди, что пишут законы, стоят потом в очередях под дверью или считаю теневые проценты от своего небольшого «предприятия». Однако с этой жгучей ненавистью в Эрвине словно зажегся новый жизненный ориентир. Ориентир, который действительно был важен, был достоин того, чтобы за него бороться — защищать миллионы несчастных людей, родившихся с подобным отклонением, защищать того парня, который принимал каждого клиента за своего возлюбленного, защищать того, кто первый рассказал ему об омегах.*
Эрвин вел работу на нескольких фронтах, однако открыто и преимущественно использовал все же публичную деятельность, которая была ему знакома. Развернул активную рекламную компанию, считая, что важно настроить в первую очередь население на грядущие изменения. Первые успехи принесли репортажи о «несчастных» детях, рожденные омегами. Ролики были душераздирающими, хоть и фейковые, спродюсированные лично Эрвином, который прекрасно представлял на что следует сделать акцент и перед какими политическими событиями стоит заявить об этой проблеме. Дальше были разоблачающие документалки, сложные медицинские исследования, доказывающие, что омеги, на самом деле, безопасны для общества, и, конечно, куча судов, старающихся обвинить Эрвина во всех грехах человечества. Однако всё равно все шло куда лучше, чем он предполагал в начале. Нашлись активисты, спонсоры. А политики, как всегда, почувствовав угрозу и стараясь угодить популярным веянием для поднятия своего избирательного рейтинга, выдвигали новые уравнивающие людей в правах законы. За три года удалось многое изменить к лучшему. Последний крупный рекламный проект Эрвина состоялся во Франции. Он был связан со съемкой серии фильмов, модельных выступлений с участием омег. И именно по завершении него был устроен абсолютно дурацкий, пошлый корпоратив, который Эрвин так хотел пропустить. Однако после уговоров коллег пришел на него и теперь морозился под каплями весеннего дождя, дожидаясь такси.***
**
— Машинку заказывали? — проговорил, проглатывая последние слога, как делали все северные французы, пожилой водитель. На секунду показалось, что он хочет по привычке свистнуть, подзывая к себе Эрвина, словно тот был симпатичной молодой девушкой, но вовремя одумался и почтительно приподнял козырек странного бардового берета. — Подождите секунду, — ответил Эрвин на ломаном французском, демонстрируя окурок и давая понять, что ему надо дойти до мусорки. На ходу делая последние затяжки, он пошел к стеклянному входу здания, из которого вышел буквально десять минут назад и вдруг услышал чью-то ругань. На ресепшене стоял молодой парень в синем почтальонском жилете и держал в руках какой-то конверт, доказывая охраннику, что ему нужен «Эрувин Смитс». Однако охранник, видимо, не оценил аргумент по достоинству и продолжал повторять, что вход «только по приглашениям». Эрвин хмыкнул, отмечая про себя название компании, сотрудники которой столь добросовестно старались доставить посылку. Постучал в дверь, подзывая к себе паренька. В салоне автомобиля было темно, и письмо Эрвин убрал в карман пальто, рассчитывая, что лучше прочитает его дома или завтра утром. Наверняка, очередная повестка в суд или угроза. Хотя аккуратный почерк, которым был выведен адрес возле пестрых марок, показался Эрвину странно, отдаленно знакомым. — Надолго к нам во Францию? — спросил таксист, настраивая радио. — Нет, через неделю улетаю обратно в Лондон. — Лондон — это хорошо, — с видом знатока, сказал мужчина: — Я включу милашку Эдит Пиаф для атмосферы? Вы не против? — Ничуть. Самое то для ночной поездки по Парижу, — улыбнувшись, сказал Эрвин и прикрыл уставшие глаза.Non! Rien de rien… (Нет! Ни о чем…) Non! Je ne regrette rien… (Нет! Я ни о чем не сожалею…) Ni le bien qu'on m'a fait (Ни о хорошем, что у меня было,) Ni le mal tout ça m'est bien égal! (Ни о плохом. Мне все безразлично!) Non! Rien de rien… (Нет! Ни о чем…) Non! Je ne regrette rien… (Нет! Я ни о чем не сожалею…) C'est payé, balayé, oublié (За это заплачено, это уничтожено, это забыто.) Je me fous du passé! (Я обезумела от прошлого!) Avec mes souvenirs (Вместе с моими воспоминаниями) J'ai allumé le feu (Я разожгла огонь.) Mes chagrins, mes plaisirs (Мои печали, мои радости,) Je n'ai plus besoin d'eux! (Я в них больше не нуждаюсь!) Balayés les amours (Уничтожены мои страсти) Et tous leurs trémolos (Вместе с волнением в голосе,) Balayés pour toujours (Уничтожены навсегда,) Je repars à zéro… (Я начинаю с нуля…) Non! Rien de rien… (Нет! Ни о чем…) Non! Je ne regrette nen… (Нет! Я ни о чем не сожалею…) Ni le bien, qu'on m'a fait (Ни о хорошем, что у меня было,) Ni le mal, tout ça m'est bien égal! (Ни о плохом. Мне все безразлично!) Non! Rien de rien… (Нет! Ни о чем…) Non! Je ne regrette rien… (Нет! Я ни о чем не сожалею…) Car ma vie, car mes joies (Потому что моя жизнь, мои радости -) Aujourd'hui, ça commence avec toi! (Сегодня всё это начинается с тобой!)