***
На самом деле, каждая улица Парижа имеет свое собственное лицо, свой характер и нрав. Елисейские поля, горящие огнями, были обшиты дорогими бутиками и обладали гордой, яркой улыбкой фонарей, улица Ришелье с раскосыми глазами переулков, в которых блестели рестораны и дворцы, проспект Анатолия Франса — шумная старушка с большими руками, у неё в гостях можно встретить знакомого из любой точки мира. Улица же, на которой жил Леви, была тихой, чистой, с пышной юбкой сквера, где резвились дети и отдыхали, любуясь ими, старики. Все первые этажи зданий были заняты небольшими магазинчиками, каждый из которых взгромоздил на себя, как шляпу, красочную вывеску «Ремонт обуви», «Фотостудия», «Продукты», «Кофе и ты», «Чайный». Эрвин смутно помнил, что Леви вроде любил чай. Именно поэтому, выйдя из лавки, он держал в руках два пакета. Один крафтовый шуршащий, где перекатывался только что купленный брикет китайского Пуэра, а в другом — игрушка для Агаты, купленная прошлым вечером. Плюшевый тюлененок с очаровательными, умными глазками, белой шерсткой, кажущейся настоящей. Эрвин заприметил его сразу, как вошел в магазин игрушек. Можно сказать, это была любовь с первого взгляда. Эрвин поднялся на знакомый третий этаж. Привел дыхание в порядок. Поправил галстук и уложенные волосы, мельком оглядывая свой полупрозрачный силуэт в отражении окна. Выглядел он определенно хорошо — он старался, но в выражении лица все равно сквозила налетом неуверенность и какая-то глупая детская растерянность. Однако, честно сказать, ему нравилось и это. Ведь Эрвин практически забыл, что его сердце может так прекрасно замирать от страха в предвкушении чего-то нового. Дверь открыл Леви. Эрвин отрепетировано улыбнулся, однако тут же растерянно потупился и спросил: — Что случилось? Взгляд у хозяина квартиры был слегка какой-то испуганный и взволнованный, бегающий: — Проходи. Я только пока не успел ничего сготовить… У нас небольшое чэ-пэ просто случилось на прогулке. Он виновато, нервно хмыкнул и повел Эрвина в гостиную. Сказал кому-то на диване: — Я за аптечкой. Подожди немного. В первые секунды Эрвин даже не заметил, что там, в окружении подушек, сидит Агата. Она как-то виновато опустила светлую голову и надула нижнюю губу. Леви удалился, а Эрвин неуверенно подошел к ней: — Привет… — Здравствуйте, — поздоровалась девочка и смешно шмыгнула носом. Эрвин опустился рядом и только тогда заметил то, что Леви назвал, видимо, «чэ-пэ». Правая коленочка Агаты была сильно свезена. По белой, на вид ужасно нежной коже была размазана подзасохшая кровь, её разводы страшно и вместе с тем странно красиво оплетали хрупкую ногу девочки, красили белую резинку спортивного носка в красный. — Милая, что случилось? — осторожно обратился Эрвин, стараясь заглянуть в опущенное, расстроенное лицо. — Кот глупый… — пробубнила Агата и подняла взгляд на Эрвина. Удивительно, вблизи это можно было особенно хорошо рассмотреть — цвет её глаз был один в один как у Леви. Она переняла даже то странное выражение серьезности, которое всегда поражало Эрвина. Особенно в начале знакомства. — Я ехала на самокате, петляя как в сабвей сёрфе, а он выскочил прямо на дорожку. Пришлось падать, чтобы ему лапку не переехать. Папа напугался очень. Эрвин понимающе кивнул, тут же подробно представляя эту картину. — Я тоже в детстве очень часто колени свозил, поэтому понимаю, как это больно и неприятно. На самом деле тут главное научиться правильно группироваться при падении. Если хочешь я тебя научу позже… Хотя, конечно, в идеале вообще не падать. Но куда без этого? — он приободряюще улыбнулся ей и легонько сжал небольшую ручку, на которой болтались тоненькие ниточки разноцветных браслетов. Агата удивленно и благодарно закивала. — Знаешь, я тебе ведь небольшой подарок принес. Он собирался отдать игрушку попозже, но захотелось как-то приподнять настроение ребенку, отвлечь немного. А когда Эрвин достал из пакета увесистый пушистый комок и протянул его Агате, он чуть сам не пискнул от восторга, подражая ей. — Обожаю этот мультик! Откуда ты… вы узнали? Эрвин рассмеялся, согреваемый чувством, что игрушка понравилась. — Если честно, я не знал, что он из мультика. Просто показался очень симпатичным и хорошеньким. Я рад, что тебе понравилось… И обращайся ко мне на «ты», пожалуйста, просто Эрвин. Леви вернулся, держа в руках громоздкую аптечку. — О чем вы говорите?***
Ужин готовился гораздо дольше, чем если бы Леви делал его сам — по его же недовольным словам, за которыми пряталось тепло и благодарность. Агата с перевязанной коленкой уже гордо вышагивала по кухне, забыв о своем ранении. Она фигурно раскладывала по столу тарелки, принесла откуда-то бумажные цветы, водружая их в слишком большую и широкую вазу. Скорее всего она сделала их сама. Эрвин же, сняв пиджак и закатав высоко белые рукава, занимался нарезкой мяса, овощей. Леви руководил и переделывал за Эрвином недостаточно тонко порубленные, по его мнению, кубики. Ощущение уюта и какого-то таинственного и вместе с тем родного тепла так и парило в воздухе. У Эрвина уже сводило скулы от того, что он так непривычно много и искренне улыбается. Агата его просто очаровала. Она оказалась очень развитым и активным ребенком с обостренным чувством справедливости. Отстояла у Леви дополнительную тарелку для тюлененка. Было так непривычно слышать, как она называет Леви «папа», иногда просто «па».***
— Кажется, пациент слегка уснул, — тихо проговорил Эрвин, указывая на сопевшую на стуле Агату. Перед ней стояла аккуратная пирамидка грязных тарелочек из-под ужина, лежала пара конфетных фантиков. Нового плюшевого друга она сжимала в руках, утыкаясь в его мягкий затылок, как в пушистую подушку. Леви в ответ кивнул, отставляя теплую кружку чая, плавно встал из-за стола, подходя к Агате. Осторожно, с легкостью взял её на руки. Эрвин услышал тихое: — Солнышко, надо зубы сначала почистить. От такого необычного, нежного тона у Эрвина побежали мурашки по спине. «Солнышко?» Он никогда не мог подумать, что Леви может использовать такие обращения. Однако это явно не предназначалось для чужих ушей, только для Агаты, поэтому Эрвин сделал вид, что ничего не слышал. — Я пока уберу здесь.***
Руки приятно сводило от горячей воды. Тарелки одна за другой вставали в ровный ряд кухонного гарнитура. Эрвин устал, но это была какая-то светлая усталость, которая бывает только после счастливого и эмоционального дня. Но атмосфера вдруг изменилась. Когда пришёл Леви, усталость куда-то ушла, а не её место пришла ненужная робость и растерянность. Почему-то, когда они остались наедине, всё ощущалось иначе. Отстраненно. На дистанции. — Ты чай купил в лавке на первом этаже? — Леви первый начал разговор, задумчиво протирая полотенцем влажные донца кружек. А Эрвин в этот момент украдкой любовался им. Он тайно делал это весь вечер, но сейчас в теплом свете бра, подсвечивающего аккуратный профиль на фоне темного окна, Леви казался ему по-неземному прекрасным. Сердце сдавило чем-то сладким, томительным. — Да. Как ты догадался? — Это мой магазин, — Леви легонько усмехнулся, поворачиваясь лицом: — Ну как, поставки провожу и продавцом иногда сам там же и работаю. Мне льстит, что ты так раскошелился. Этот чай никто покупать не хотел из-за цены… Оруо за кассой от счастья обосрался, наверное. Эрвин несмело рассмеялся: — Как-то неудобно даже… я правда не знал. Он хотел ещё что-то добавить, но Леви вдруг вновь отвернулся и спросил: — У тебя в пятницу самолет? Эрвин не мог распознать интонацию, которой был произнесен этот вопрос: — По идее, да… Как под гипнозом, он подошел ближе, оказываясь за спиной у Леви. Плечи у него стали шире, пропала угловатость в фигуре, однако шея казалась все такой же хрупкой и белоснежной, как мрамор. Мрамор, что источает тепло и этот сладкий аромат. Невыносимо хотелось коснуться. За ужином, весь вечер, когда Эрвин пытался проявить знаки внимания, Леви делал вид, что не замечает. Или, действительно, не замечал. Поэтому было немного страшно, но Эрвин наклонился еще ближе, чувствуя, как омега замер перед ним, затаив дыхание. Затем провел раскрытой ладонью по оголенной коже руки от локтя до сжатой мокрой от мыльной воды кисти. Собирался переплести их пальцы вместе, но Леви вдруг отстранился. Притом грубо, словно его обидели этим касанием. — Не надо, — тихо и серьезно сказал он, обжигая Эрвина странным взглядом: — Уже поздно и тебе пора уходить. Словно невидимая пощечина хлестнула по размечтавшемуся лицу. Эрвин чувствовал себя идиотом, вторгнувшимся в чужое личное пространство. И дело не только в этом касании. Засосало под ложечкой. Мысль о том, что Леви, действительно, просто хотел отчитаться перед ним за эти годы, познакомить с Агатой, казалась ему такой очевидной и правильной сейчас. Никто не обещал воссоединения. А быть может, Леви нравится кто-то другой? Он тогда так и не ответил. Эрвин виновато усмехнулся, вздыхая: — Что ж я на самом деле неприлично долго засиделся… Он накинул на плечи пиджак, проверил ключи от машины в кармане: — Кстати, хотел у тебя спросить… Можно ли рассказать Агате о том, что я её отец? Или пока не стоит торопиться? — Она всё знает, — ответил Леви, провожая до выхода. В узком коридоре было очень тускло. От этой темноты и фактической физической близости в пространстве было не по себе. — Как знает? — удивленно переспросил Эрвин. — Я ей всегда объяснял нашу ситуацию в семье. Без, конечно, всех подробностей, но я всегда ей говорил, что у неё где-то есть «папа Эрвин», с которым мы, к сожалению, потерялись. Первый раз, когда ты пришел, она тебя просто не узнала. У меня ведь ни одной фотографии твоей даже не было всё это время… А сейчас она постеснялась называть тебя «папой», хотя говорила мне вчера, что хочет. На это ей действительно нужно время, наверное. Эрвину на секунду показалось, что Леви по-доброму улыбается ему. Однако в темноте было сложно различить. Доверительно понижая голос, тот продолжил: — Я пока её укладывал, она мне прожужжала все уши, что ты очень красивый и похож на актера из её любимой программы по рисованию, что ты падать на асфальт её научишь правильно. Я не очень понял… она совсем засыпала уже. Просила еще пригласить тебя на школьный спектакль, в котором она участвует. Он в этот четверг. Ты сможешь прийти? Она была бы рада. — Конечно, — незамедлительно выпалил Эрвин. — Обычно она придирчива к людям… Но ты ей очень понравился, и это хорошо. — А тебе? Этот глупый, смешной вопрос сам по себе вырвался изо рта. Невыносимое желание ударить себя по лбу было остановлено лишь зверским усилием воли. Леви явно растерялся от такого вопроса. Затем после продолжительной паузы он пробормотал: — Я, честно говоря… Не знаю. Я почему-то думал, что ты будешь толще. — Почему? — Ну, поесть раньше ты любил, а у многих метаболизм с возрастом… Это неважно. Мне было все равно, как ты будешь выглядеть. Леви хорошо ушел от ответа, переведя его на внешний вид, а внимание Эрвина прицепилось к слову «все равно». — Однако волосы, — вдруг продолжил Леви, задумчиво растягивая ударную гласную: — Непривычно видеть их такими аккуратными и уложенными. Легкое дуновение воздуха. Он сделал шаг к замершему Эрвину, оказываясь ещё ближе. — Мне раньше нравилось зарываться в них пальцами, а теперь жалко было бы даже, — как в трансе, продолжил он, сверкая глазами, в которых плескалась глубокая задумчивость и любопытство. Интересно, что у него происходит в голове? У Эрвина перехватило дыхание. Сил хватило лишь на очередное глупое: — Если хочешь, можешь потрогать. Он и представить не мог, что Леви, показавшийся столь холодным и отстраненным, поднимет руку и действительно аккуратно дотронется до его волос, пропустит сквозь тонкие, но сильные пальцы пряди на затылке, вороша их. Это привычное и такое забытое движение вызвало тут же ворох воспоминаний. Эрвину хотелось ластиться, как собаке, дождавшейся своего хозяина. Но Леви вдруг замер. Испуганно, быстро убрал руку. Виновато проговорил, словно по-настоящему, горько сожалея о том, что сделал сейчас: — Прости. Мне не стоило…