***
Спустя неделю лань заметно оживилась. Каждый день Цзышу исправно менял повязки, промывал рану, приносил лекарственные травы. А еще косил для нее свежую траву и приносил воды из ручья. Животное от заботы будто ожило и сделалось ярче: шерстяная спинка и кончик хвоста сияли лощеным красно-коричневым окрасом с белыми вкраплениями. Белые ножки уже пытались держать вес и ступать даже раненой ногой. Лань не боялась принца, спокойно жуя ту траву, что он скашивал, (благо, когда принц приступил к обустройству дома, в одном из складов он наткнулся на старую ржавую косу. Пришлось очистить ее, но теперь было гораздо проще бороться с травой) и попивая родниковую воду из ведра. Цзышу же привязался к этому животному. Не пугливая, доверчивая — она смотрела с пониманием на принца, что оказывал помощь, а он на несколько дней чуть забыл об одиночестве. Он сидел на деревянном крыльце, читая книгу. Это была одна из последних рукописей, что хранилась в здешней библиотеке. Любовный роман, написанный жутким сладким языком, словно патока. Цзышу до последнего отнекивался от этой книги, отдавая предпочтение чему-нибудь интереснее. Но теперь, когда вариантов не осталось, он с обреченным выдохом принялся читать о «всепоглощающей любви, проходящей через жизнь и смерть» — звучит, как насмешка, потому что в реальности смерть все же разлучает влюбленных навсегда. Оттого Цзышу, вчитываясь в текст, периодически скептично хмыкал, поднимая бровь. Августовское солнце приятно грело его тело через темную одежду, ветер колыхал распущенные волосы. Цзышу продолжал читать, когда из сарая неуверенно вышла лань. Одна из ее ног дрожала то ли от боли, то ли от того, что мышцы за неделю слишком расслабились. Она посмотрела на принца, что сидел на крыльце, повела ушами, фыркнула и пошла в сторону нескошенной травы по-над забором. Видимо, срывать траву самой было приятнее и вкуснее, и лань с голодным энтузиазмом принялась за это дело. Принц смотрел на нее несколько минут, а после снова опустил взгляд на книгу. Такой странный пейзаж: старое поместье, одинокий человек и лань. Страннее было только тогда, когда чудил Кэсин. Это было важное совещание старейшин, на котором присутствовали Цзышу с Кэсином. Вспоминая, Цзышу усмехнулся. Взгляд, опущенный на страницу, не видел ее. Всем своим естеством принц был в Тронном зале, в котором сейчас стоял большой стол с картой. Они решали что-то про разбойников и торговые пути, пытаясь перестроить маршруты караванов. Цзышу сидел на стуле и слушал бесконечные брюзжания. Честное слово, зачем так растягивать эти совещания? Просто предложите решение, если можете, зачем пускаться в пространные речи. Тем более, что утром его вынули из теплой кровати, согреваемой одним очень горячим магом, чтобы теперь он сидел здесь. Нет, Цзышу любил свою страну и хотел помочь, но это собрание вряд ли приближало его к помощи. Внезапно знакомое щекотное прикосновение чужой магии коснулось его тела. Прямо под одеждой, не ведая преград, чужая, нет, родная энергия касалась его торса, чувственного места на шее за ушком. Принц почувствовал, что руки дрогнули. Старейшина указывал пальцем куда-то на карту и что-то говорил, но принц не слышал. Он сидел на стуле, сжимая бедра и пытаясь унять резкое возбуждение, которое кое-кто бесстрашно создавал. Магия прохладным дуновением теребила его соски под рубашкой, в то же мгновение легко царапала внутреннюю сторону бедра. Было до ужаса горячо и стыдно за то, что горячо. Цзышу, стараясь сохранить последние остатки контроля, невзначай повернулся в сторону своего любимого слуги, который с абсолютно невозмутимым видом стоял за его спиной. Даже не улыбался, чудовище. Хотел ли принц приказать ему остановиться, либо же закончить начатое, но маг понял его взгляд по-своему. Он опустил голову, и Цзышу понял, что тот скрывает золотые всполохи в глазах. Цзышу любил их, боги, как же он любил его глаза. Они сияли ярче любой звезды, разжигали пламя лучше любого костра. В следующее мгновение он понял, почему Кэсин снова сверкнул глазами. Призрачное касание родной магии ощущалось прямо в штанах, еле скрывающих его возбуждение. Не вскрикнуть, не выдать этой проказы было слишком сложно. Цзышу вцепился одной рукой в подлокотник, а второй — себе в бедро, чтобы болью отрезвить сознание. Помогало плохо, потому что маг знал его тело настолько хорошо, насколько это возможно. Безошибочно направлял магию туда, где ее так ждали. Спустя несколько движений принц излился. Это было слишком странно, слишком аморально: кончить вот так, сидя на королевском совете в окружении десятка старцев. Он не вскликнул, не остановил мерного дыхания. Сидел, чуть прикрыв глаза и держа одну руку у губ, будто глубоко задумавшись. По внешнему виду и не скажешь, что принц пытается не взорваться вспышкой пороха. Однако внутри он горел. Горел от стыда, от любви, от желания отомстить за эту проказу. И даже такой шаловливый Кэсин не забывал заботиться о своем принце. Цзышу почувствовал, что внутренняя сторона одежды вновь стала сухой и удобной. Это было очень кстати — не хотелось бы показать мокрое пятно, когда принц поднялся бы со стула. — Ненормальный, — хмыкнул принц, грустно улыбаясь своему воспоминанию. Совершенно сумасшедший, не ведающий никаких границ, но такой родной в своих горящих очередной шуткой глазах. Тело все еще помнило его ласки, его страсть. Иногда принц вспоминал их дни и ночи, когда можно было касаться, целовать, кусать. Но за два года он так и не прикоснулся к себе. Это казалось неправильным, ненужным, слишком мелочным. А мысли, что можно позволить кому-то другому коснуться себя, он даже не допускал. Нет. За всю жизнь его любил только один человек. Только ему были позволены такие вещи, даже самые дикие и непристойные. Цзышу потерял его, но искать замену не будет. Никогда. Окончательно справившись со своим воспоминанием, Цзышу отложил книгу, не в силах продолжить чтение. Все его мысли были заняты любимым, по которому он безмерно скучал.***
На столе с закрепленным на нем зеркалом находилось много всего: приятные мягкие кисти, киноварь, немного красок. У отражающей поверхности стояла раскрытая книга, на страницах которой были описаны несколько техник и рисуночных примеров. Рядом со столом, глядя на себя в зеркало, сидел принц и тренировал это искусство. Это было интересно — изменить себя. И каждый раз он заходил дальше: накладывал больше красок, изменял больше черт лица, делал настоящие маски. Цзышу менял разлет крыльев носа, разрез глаз, форму бровей. Иногда он старался лишь подчеркнуть красоту, как делали женщины при дворе, но чаще изменял себя полностью. Путем многочасовых трудов в итоге на него из зеркала смотрел то старец с крупными морщинами под глазами или наглый молодой рыцарь с надменным разлетом бровей. Это казалось чем-то необычным. Цзышу уходил в себя в такие моменты, представлял другие жизни. Кем он мог родиться, кем мог стать: старцем-крестьянином, сгорбившимся от тяжелого труда в поле; бесстрашным воином в войске его величества, что защищал бы границы и не спускал руку с меча. «Интересно, — думал Цзышу, — будь это другая жизнь, встретил бы я Его?» Он представлял, как бы они жили: в маленькой лачуге где-нибудь на окраине небольшой деревни. И не было бы обязанностей принца, никаких смотрин и наставлений о продолжении рода. Только он, Кэсин и их маленький уютный дом, в котором бы пахло сдобой, а свет давали бы маленькие светящиеся шары мага. Красиво. Это было отдушиной. Сидеть перед зеркалом с новым лицом и представлять новую жизнь, в которую ему никогда не попасть. Может быть, если Цзышу хорошо представит, то после смерти его душа переродится, чтобы прожить такую жизнь.***
Лань крепла каждый день, особенно теперь, когда самостоятельно выходила из загона, чтобы пастись. Она почти не хромала, грелась на солнце, и выглядела довольной. Через две недели Цзышу решил, что ее пора отпускать. Животное выглядело здоровым и счастливым. И пусть рана не исчезла полностью, теперь только дело времени, когда она затянется самостоятельно. Так что на закате, когда утихли птицы, желая поспать, отдавая главные арии цикадам и кузнечикам, прячущимся в высокой траве, Цзышу вывел лань из загона и повел в сторону леса, аккуратно накинув на шею веревку. Он не тянул животное, просто вел за собой по тропинке. Когда они зашли достаточно далеко, Цзышу снял веревку с животного и, связав, убрал за пояс. Было грустно расставаться с единственным живым существом во всем поместье, не считая воронов, но те не принадлежали ему. Цзышу только отправлял письма ответами. За две недели он привязался к грациозной красавице, которой посчастливилось оправиться от капкана. — Иди, — сказал он просто, когда лань посмотрела на принца, — не попадайся в капканы больше. Он легонько шлепнул ее по спине, чтобы она испугалась и устремилась вглубь леса. Ветер приятно шелестел листьями, а лес довольно наблюдал за этим. Вернувшись, Цзышу зашел в поместье, уселся за стол, взял гусиное перышко и окунул его в чернила.«Сегодня я отпустил спасенную мной лань на волю…
Он писал письмо для Байи. Их письма не были чем-то постоянным, что приходило бы каждый день или неделю. Это что-то похожее на разговоры старых друзей — можно не общаться месяцами, но все равно знать, что тебя помнят и любят. И когда Цзышу слышал над собой крики ворона или легкий стук клюва об окно, он радовался, смягчая грустную складку на бровях. Он писал о спасенной лани, о том, как все же дочитал последнюю книгу в библиотеке, об искусстве макияжа. Написал о том, что планирует выйти к людям впервые за полгода. Байи и Чэнлину это бы понравилось, они постоянно твердили о том, что нужно выбираться из поместья. Говорить о том, что он молча возьмет, что ему нужно и уйдет, Цзышу не стал. Когда письмо было закончено, ворон улетел уже в ночь. Черное оперение вмиг пропало в темноте, как только птица взлетела с чужой руки. Это была спокойная ночь: по-летнему теплая, хотя скоро грядет осень. Цзышу любил такие ночи: мир будто дышал спокойствием и тишиной. В такие моменты они с Кэсином, если не засыпали, вымотанные за день, на кровати, то поднимались на крышу, чтобы посидеть и посмотреть на звезды. Или спали под открытым небом, когда Цзышу выпрашивал для себя и слуги пару дней в лесу на охоту. Маг часто ворчал, но больше для вида, а сам прижимался к любимому горячему телу и доверчиво сопел куда-то в шею. Это ощущалось как счастье. Звезды сочувственно светили ему, понимая чужую грусть. Не желая просто стоять у крыльца поместья, Цзышу отправился прямо в лес. Он давно уже понял, что эта роща дарит ему подобие умиротворения, насколько это возможно. Деревья тихо стояли нестройными рядами, а ветер не нарушал их покой. Разрезая своей трелью темноту, мерно пели цикады, и луна скромно освещала ночь своим светом, будто стесняясь своей тусклости. Цзышу шел среди деревьев, медленно ступая по изученным за два года тропинкам, не боясь упасть или пораниться. Пусть и было темно, он был уверен в своей поступи. А если уж упадет, так боли он не боялся и подавно. Боль — его верная подруга, от которой не скрыться ни за тусклым светом луны, ни на другом конце земли, ни за маской. Принц вдруг остановился, понимая, что больше не может выносить этого. Груз многолетней тоски может сломать его. Принцу нужно выплеснуть ее хоть куда-то, пусть даже в сухой летний воздух, иначе она раздавит его, уничтожит. Цзышу медленно, тягуче запел, отпуская себя. Тихо, надрывно слова складывались сами по себе, показывая лесу, насколько он одинок и сломлен. Слезы катились по щекам, раздражая кожу, дышать было тяжело, но это не важно. Все не важно. Хорошо, что здесь никого нет. Потерян образ нежный Средь тысяч равнодушных лиц. Тебе подобный, не держу свечу, * Бреду во тьме кромешной, Ищу тебя, зову, кричу, Распавшийся на тысячи частиц. Ни сна, ни смерти, ни покоя. Тебя забрал огонь, меня — печаль. Как ты мог? Подчинившийся врагу без боя, Предвидевший итог, Уйти в неведомую даль. Я слышу боль, я вижу крики. Бреду во тьме, ищу твой свет. И безразлично мне, что тоже сослан. Мои воспоминания безлики: Что было до, что будет после — Без тебя в этом мире смысла нет. Когда песня закончилась, Цзышу сел на большой камень, чтобы перевести дыхание. Его боль, выплеснутая в надрывную скорбную песню, немного отступила. Все еще было тоскливо, но эта тоска никогда не уйдет, с ней можно жить. А этот лес всегда будет хранить его плач на крыльях блуждающего ветра. Он унесет этот плач куда-то за горизонт, и однажды тот, о ком была сложена эта песня, услышит ее, поймет, что его ждут. Что стоит вернуться.***
Деревня, что находилась недалеко от Поместья четырех сезонов, готовилась к Чжунцюцзе. Цзышу никогда не забывал об этом дне. В праздник осени и урожая он лишился самого дорогого, что у него было. Скоро будет двухлетняя годовщина. И эти украшения, веселые люди, улыбки, смех — все это казалось неправильным, хоть он и понимал свою неправоту. Целый мир не обязан скорбеть по Кэсину, но Цзышу не мог простить миру его потерю. Принц брел по улицам, ступая по каменному гравию. Навстречу шли люди, занятые покупками, пробегали галдящие дети. Никто бы не узнал его, как принца. Вряд ли кто-то здесь хотя бы раз видел его. Но все же Цзышу шел вперед с надменными бровями и другим разлетом крыльев носа. Макияж ощущался странно на людях, до этого Цзышу практиковал это искусство только дома, но сегодня захотелось опробовать его в действии по многим причинам. Деревня жила запахами выпечки и жареного мяса. Всюду вешали красные ленточки и фонари, убирались в домах, чтобы на праздник не было грязи. Но Цзышу шел вперед, пропуская мимо себя торговые ряды. Он шел в деревню с конкретной целью: библиотека. Не зная, есть здесь нечто похожее или нет, (все-таки это была хоть и большая, разросшаяся, но деревня) Цзышу решил остановиться у одного из купцов и спросить: — Эй, — надменно он привлек внимание мужчины средних лет, торгующего спелой локвой. — Да, господин? — спросил тот, не ожидая ничего хорошего от такого обращения. Купец осмотрел человека: одна из его бровей надменно дергалась в уголке, пока глаза выражали пренебрежение. Волевой подбородок мужчина выкатил вперед. Такому лучше без вопросов дать, что он хочет и отделаться. — Здесь есть библиотека? — спросил Цзышу. — Библиотека? — удивился торговец, — откуда, мы же не в городе живем. Вы не местный, да? Путешественник? — Что, среди вас совсем нет людей с мозгами? — говорить так было не в стиле Цзышу, по крайней мере, после встречи с Кэсином. До него он все-таки был чуточку заносчив, — никогда книг не видели? — Хватит, молодой господин, — послышалось откуда-то сбоку ровным тоном. Цзышу обернулся и увидел двух людей, стоящих рядом и смотрящих на него. Словно Инь и Ян — белый и черный лебедь. Мужчина в белом смотрел на него без заносчивости, но с мягким упреком, мужчина в черном — со сведенными в складку бровями, — в нашем доме есть библиотека, мы можем проводить вас. Мужчина в белом очаровательно улыбнулся, тот, что был в черном ханьфу, грозно посмотрел на Цзышу. Причин отказываться не было, тем более, он так рьяно наезжал на продавца, что теперь мог только кивнуть головой. Дорога до дома на окраине заняла всего несколько минут, которые почему-то прошли в гробовом молчании, а затем перед Цзышу предстала красивая деревянная постройка с резными украшениями, верандой и целым садом. — Красиво, — просто сказал принц, забыв про свою заносчивую роль. — Спасибо, — улыбнулся мужчина в белом, — идемте, — когда они вошли в дом и закрыли дверь, он повернулся к принцу и продолжил, — к чему этот спектакль, принц Цзышу? — Что? — Цзышу был в шоке. Густо подведенные брови поползли вверх, глаза округлились. Где-то в стороне хихикнул мужчина в черном. — О, ты прав, Бэйюань, этот вид того стоил, — он почти хрюкнул, смеясь и опуская голову. — Мое имя Цзин Бэйюань, — представился мужчина в белом, легко поклонившись, — это У Си — мой муж, — мужчина в черном тоже поклонился. Цзышу, пытаясь отойти от шока, пробормотал: — Представляться не имеет смысла, ведь вы откуда-то, очевидно, знаете, кто я, — принц поклонился хозяевам дома, — но все же, Чжоу Цзышу. — Вы правы, мы знаем, кто вы, — Бэйюань легко улыбнулся, — не против, если попрошу снять этот макияж? Хочу говорить с вами, а не с вашей маской. — Оу, — Цзышу замялся, — хорошо... — Прошу сюда, — У Си показал рукой направление, а после отправился провожать Цзышу в ванную комнату. В ванной Цзышу провел на несколько минут дольше, чем того требовала ситуация. Макияж легко смылся водой и мылом, но само обстоятельство, что эти двое откуда-то знали его, пугало и нервировало. После двух лет отшельничества это казалось чем-то тяжелым. Первая мысль — отец подослал их. Зачем? Проверить, как он или может, позвать назад. Цзышу терялся в мыслях, продолжая стоять у бадьи с чистой водой. Поняв, что не добьется ответов у собственного отражения, он вышел из ванной и наткнулся на оценивающий взгляд. — Так-то лучше, — ответил У Си, — теперь это вы. Идемте. В комнате, куда привел Цзышу У Си горел камин. Не слишком правильное решение, ведь на улице еще было тепло, но через полминуты Цзышу понял, зачем он был нужен: это было уютно. Языки пламени игрались отражениями на деревянных балках, дарили мягкий свет — это было красиво. — Мой муж любит уют, — мягко сказал Бэйюань, — надеюсь, вы не против. — Не против чего? — Цзышу не мог не съязвить, хоть сделал это мягко, без строгости в голосе, — не против уюта или мужа? — Ох, — господин Цзин пытался бороться со смехом, пока его муж принес к их низкому столику, за которым мужчины сидели, несколько блюд и чай, — за годы отшельничества вы приобрели язвительность, не так ли? — Откуда вы меня знаете? — спросил Цзышу, не притрагиваясь к еде. — Что, даже не дождетесь окончания ужина? — У Си закатил глаза, раздосадованный, и отложил приборы. — Мы с мужем следили за Поместьем, — просто ответил Бэйюань, удовлетворяя любопытство принца, — время от времени мы бывали там. Смотрели, чтобы ничего не украли, чтобы не было критических проблем с постройками, — Бэйюань взял в руки чайник и налил каждому немного ароматного напитка, — а два года назад его величество король Утер прислал приказ, что теперь в поместье будете жить вы. Он не сказал причину, но время от времени мы все же приходили туда. Должен сказать, что поместье под вашим началом ожило, — мужчина почтительно поднял чашу с чаем, отдавая уважение. — И вы не знаете, почему я здесь? — спросил Цзышу, пытаясь разобраться в ситуации. — О, вы в изгнании, — У Си пожал плечами, — это было просто, — Цзышу поднял брови, требуя ответа за это «просто», и мужчине в черном пришлось пояснить, — в Камелоте говорят, что вы отправились на дополнительное обучение. Понаблюдав за вами, мы поняли, что это не так. Говорю же, — он чуть прикрыл глаза, стараясь их не закатывать, — это было просто. — Вы всегда такой прямой, как бамбуковая палка? — не выдержал Цзышу, Бэйюань открыто и мягко хихикнул. — Всегда, — просто ответил он, любовно глядя на мужа. — Теперь, когда мы с этим разобрались, давайте поедим, — предложил У Си и принялся за еду. — Вы спрашивали о библиотеке, — продолжил разговор господин Цзин, не прерывая трапезы, — искали что-то конкретное? — Нет, — Цзышу попробовал удивительно вкусный суп, — моя библиотека закончилась. Искал что-то новое. — Тогда, — задумчиво предложил Бэйюань, — я буду рад предложить вам нашу. Приходите сюда или берите книги в поместье, мы не против. — Спасибо, — Цзышу склонил голову в знак благодарности. Остаток трапезы прошел в тишине, но не давящей, как было на пути в дом. Когда ужин закончился, они пересели на удобную мебель: Цзышу опустился в кресло у камина, напротив него сели супруги на просторный диван. — Итак, за что вы изгнаны? — спросил У Си, делая легкий массаж мужу на кисти руки. — Простите его, — Бэйюань хохотнул, — я недавно повредил руку, а У Си — лекарь, — Цзышу понимающе кивнул, — и за его бестактность тоже простите. — Зачем извиняться за мою прямоту, если ты любишь ее, — пробубнил лекарь, но его все услышали. — Я люблю, — мягко согласился господин Цзин, — но другие могут и не оценить. — Я все еще хочу услышать ответ, принц Цзышу, — У Си улыбнулся мужу. — Пошел против слова отца, — принц не знал, стоит ли говорить больше. — Это сильно, — Бэйюань улыбнулся, — что же случилось? — Он казнил моего любимого человека. За то, что тот был магом, — Цзышу чувствовал, что его слова были подобны иглам, пришпиливающим бабочку к холсту. У Си перестал массировать кисть мужа и посмотрел на него, Бэйюань задержал дыхание. Кажется, Цзышу стоило вновь научиться общаться с людьми, если он хотел однажды вернуться в Камелот. — Ваш любимый человек был магом? — переспросил У Си неуверенно. — Ага, — Цзышу просто кивнул, — что, осуждаете? — Что? — удивился Бэйюань, — нет, конечно, нет, мы просто удивлены. — И даже не будете кричать про противность природе? — Мы женаты друг на друге, — мягко возразил Бэйюань, — думаете, за всю жизнь мы не слышали ничего подобного? — Тем более, — подтвердил У Си, — мы можем понять вас. Лекарь прямо посмотрел на Цзышу и сверкнул глазами, создавая на ладони маленькую птичку из золотого свечения. Та поиграла крылышками, расправила их, взлетела и растаяла в воздухе, будто никогда и не было. — Вы — маг? — Цзышу был удивлен в который раз за этот вечер. — Мгм, — тот согласно хмыкнул, — так что осуждать не станем. — Я удивлен, — честно признался принц. — Немудрено, — Бэйюань улыбнулся, — приходите к нам, когда захотите, хоть каждый день. Должно быть вы отвыкли от общества людей. Библиотека в вашем распоряжении. А сегодня оставайтесь здесь, уже вечереет, — господин Цзин с ожиданием посмотрел на принца. — Эм, я не уверен, что хочу… — Стеснять нас? — У Си закатил глаза, — если предложили, значит, можем себе позволить. — Хорошо, — Цзышу неуверенно кивнул. — Отлично, мы приготовим комнату. Когда Цзышу привели в его комнату, он был приятно удивлен. Здесь было уютно: видно, что рука, обставляющая дом, любила его. Мягкая кровать была расправлена в ожидании, оконные ставни призывно открыты, впуская лунный свет и сквозняк. Они поговорили с хозяевами дома еще некоторое время. Бэйюань рассказал, что его муж не просто лекарь, а шаман. Он лечил людей не только с помощью трав и настоек, но вовлекая в процесс магию. Тайно, разумеется. И потому люди часто приезжали к ним с дальних уголков, когда казалось, что болезнь победить нельзя. Еще Бэйюань рассказал, что никогда не был в замке. Цзышу описал им Камелот, рассказал о красоте природы вокруг. Они говорили, пока окончательно не наступила ночь, а после попрощались и ушли по комнатам. Получилась милая приятная беседа. Но сейчас не спалось. Может быть, дело было в новом доме, а Цзышу привык к своему поместью. Может быть, дело было в разговорах с этими двумя. Но сон не шел, а жажда мучила. Недолго думая, принц встал, накинул на себя халат, и отправился по памяти на кухню. Дом был погружен в темноту, везде стояла тишина. Цзышу нашел кухню довольно быстро, как и бадью с чистой родниковой водой. Выпив несколько глотков, он услышал за спиной: — Не спится? — это был Бэйюань. В ночных белых одеждах, он стоял в проеме и мягко улыбался. — Нет, — просто ответил Цзышу, — отвык от людей. — Я понимаю, — мужчина кивнул, — может быть, чаю? — Я бы не хотел мешать вам. — О, прекратите, — Бэйюань впервые за это время закатил глаза, и Цзышу отчетливо увидел неосознанно скопированный жест мужа, — У Си уже сказал вам, что, если предлагают, значит, могут себе позволить. — Я вас понял, — Цзышу утвердительно кивнул головой и хихикнул. — Что? — спросил с интересом Бэйюань. — То, как вы закатили глаза, похоже на мимику вашего мужа. Это мило и немного смешно. — Да, возможно, — господин Цзин развел огонь и повесил над ним изящный чайник, чтобы согреть воды, — мы вместе слишком давно, чтобы не перенять привычки друг друга. Они постояли несколько минут в тишине, пока чайник не засвистел, закипая, а после уселись за стол, ощущая приятно пахнущий напиток. — Почему вы здесь? — спросил Цзышу прямо. — В смысле? — не понял Бэйюань. — Ваши манеры, — принц пояснил, — ваше умение держать себя, ваши знания о жизни Камелота. Я думаю, что вы из знатного рода, так почему вы здесь, в этой глуши? — И вы еще моего мужа упрекали в излишней прямоте? — открыто усмехнулся Бэйюань. — Это был не упрек, — Цзышу пожал плечами, — констатация факта. — Теперь это так называется, — Бэйюань хмыкнул, — на самом деле, я был почти в вашем положении, разве что без замка и титула короны за спиной. Но в знатных родах тоже любят династические браки и не любят, когда мужчины выбирают мужчин, — он отпил немного остывшего чая, продолжая, — мне пророчили брак с красивой девушкой из богатого рода. Но я встретил его и не смог отказаться, — Бэйюань очаровательно улыбнулся, любовно вспоминая начало отношений с мужем. Сердце Цзышу болезненно всхлипнуло, — он стал моим всем. А когда семья узнала о наших отношениях, поставили перед выбором: либо брак с девушкой, либо лишение титула семьи. — И вы выбрали второе, — догадался Цзышу. — И всегда выберу, — твердо ответил Бэйюань, — он — мое все. Пусть семья и угрожала мне, на самом деле они не хотели моего ухода. Пытались отговорить, запугать. И все же мы сбежали. Взяли немного денег и еды и просто сиганули в окно, — Бэйюань рассмеялся, — так и оказались здесь. У Си зарабатывает на помощи людям, а я помогаю ему, как могу. Мы построили этот дом, — Бэйюань любовно оглядел стены, что ставил сам, а Цзышу понял, почему ему показалось, что дом построен с большой любовью. — Никогда не хотелось вернуться? — Нет, — твердо ответил Бэйюань, — там меня ждали бы деньги, фамильные драгоценности. Здесь мой дом, мой муж. Я не променяю этого. — Понимаю, — Цзышу кивнул головой. Они помолчали несколько минут, а потом Бэйюань тихо сказал: — Мне жаль. — Что? — Вашего любимого человека. И вас. Не представляю, что бы было со мной, если бы У Си не стало. — Вы бы почувствовали смерть, — лаконично ответил принц. Когда они закончили с чаем и, попрощавшись, отправились по комнатам, Цзышу еще долго не мог уснуть. Он часто представлял себе другие жизни, когда наносил макияж, их жизнь с Кэсином. Но этот дом и эти люди были буквальным воплощением мечты Цзышу: любимый мужчина, теплый очаг и любовно построенный дом, где только они вдвоем. Ни семей, ни титулов. Только они и их любовь. Оттого находиться здесь было чертовски больно. Этот дом давил на принца осознанием того, что его мечты несбыточны. То, о чем он мечтает, никогда не сбудется.***
Уже неделю Цзышу каждый вечер приходил в дом Бэйюаня и У Си, чтобы почитать в их библиотеке. А еще чтобы они тихо постучали в закрытую дверь и вошли со спокойными улыбками, держа в руках по подносу с чаем и сдобой. Говорить с этими двумя было легко. И пусть поначалу в принце взращивалось против воли чувство зависти, с каждым разговором и каждой улыбкой, направленной к нему, принц оттаивал. Он желал супругам только счастья, видя, сколько они пережили, чтобы получить свою долгожданную идиллию. Если ему не суждено, пусть хоть у них жизнь сложится. — Как ты повредил руку? — спросил Цзышу, наблюдая, как У Си накладывает какую-то мазь на руку мужа и сверкает глазами. — Идиотский случай, — фыркнул шаман, — просто полез, куда не надо было. Теперь расплачивается. — Я случайно опрокинул на себя один из настоев У Си, — спокойнее ответил муж, — ожог мой шаман снял сразу, но в том настое были вкрапления его магии. — М-да, — Цзышу фыркнул и покачал головой, — за такое славы не сыскать. — А я и не хочу, — Бэйюань рассмеялся, — посмотри, как он ухаживает за мной. Большего не надо. — Теперь я понимаю, почему Байи называл нас с Кэсином отвратительными, — сказал Цзышу. Говорить о жизни в Камелоте было тяжело, но супруги больше не настаивали. Просто смиренно ждали продолжения, если подобное случалось, — господин Е Байи тоже лекарь, — пояснил Цзышу, — он был кем-то вроде наставника для нас всех и одним из немногих, кто знал о нас с Кэсином. Он часто корчил лицо при виде нас. Говорил, что мы отвратительно счастливые. — Звучит, как описание У Си в старости, — хохотнул Бэйюань, пытаясь уйти от занесенной руки мужа, желающей щелкнуть его по носу, — что, разве я не прав? — Даже если прав, то молчи об этом. Цзышу смотрел на этих двоих и улыбался. Открыто, лучисто. Впервые за два года он улыбался не письмам, не вымученной улыбкой на грани с истерикой. Эти люди были такими счастливыми, и оттого хотелось защитить их. — Ты пойдешь на праздник? — спросил, отсмеявшись, Бэйюань. — Зачем? — удивился Цзышу. — Развеяться, например. — Нет, это годовщина смерти Кэсина. Я не смог бы веселиться, даже если б захотел. А я не захочу, — супруги переглянулись, а после У Си предложил: — Давай устроим поминальный ужин? — Что? — не понял Цзышу. — Ты говорил, что не строил ему алтарь здесь, и сходить к нему не сможешь. Давайте приготовим поминальный ужин. Ты сможешь помянуть его, пусть и без алтаря, воздать должное. — Спасибо, — спустя несколько минут тишины ответил Цзышу. И через неделю они действительно стояли на кухне. Чжунцюцзе за окном уже вовсю праздновался. Цзышу слышал отголоски праздничных песен и танцев, криков детей, играющих в салки. Но они стояли на кухне и готовили ужин. — Я не понимаю, почему вы со мной сегодня, — честно сказал Цзышу, потроша зайца, которого поймал с утра. — Очевидно, потому что тебе это нужно, — сказал У Си. Прямой как палка. — Теперь, когда мы знаем тебя, знаем твою историю, а ты знаешь нас, разве так странно, что мы хотим помочь тебе? — спросил Бэйюань. — Немного, — неловко протянул принц. — Кажется, твое затворничество довело тебя до паранойи, — хохотнул У Си. Когда ужин был готов, они вынесли его на улицу на заранее выставленный стол в саду. Здесь, в окружении цветов, Цзышу и супруги расселись на принесенные плетеные кресла. — Кто высаживал эти цветы? — спросил Цзышу, глядя на красивые цветочные композиции. — Идея была за У Си, а я помогал. Мы все делаем вместе, наверное. — Да, многие из них целебны, — пояснил шаман. Они неловко помолчали несколько минут. Было странно разделять свою скорбь с другими людьми. То есть, так было два года назад, когда спустя несколько дней Цзышу, Чэнлин и Байи пришли к озеру, чтобы сделать алтарь. Теперь же это ощущалось чем-то странным, неловким. — Сегодня утром, — Цзышу неловко прочистил горло, — пришло письмо. Раз уж это поминальный ужин, я хочу прочесть его, — две головы напротив кивнули. Принц достал письмо из кармана, разгладил бумагу и принялся читать:«Дух твоего мужчины еще не оторвал мне голову, значит, по крайней мере, вы там, на пару, не делаете ничего, что раздражало бы его. Это хорошо. Будто это избавит меня от переживаний в вашу сторону. Чэнлин стал писать реже. Может быть, он слишком занят, или вороны так долго летят. Но, надеюсь, хоть ты не заставишь меня волноваться больше, мой принц.
По моим расчетам ворон доставит письмо как раз к годовщине. Сообщаю тебе, что я заранее подготовился. И белые лилии, и несколько свечей ждут, когда их отнесут к алтарю.
Возможно, стоит рассказать тебе, какой между нами состоялся разговор перед тем, как его унесли в Лабиринт жизни и смерти. Он тогда уже три месяца служил тебе, но выглядел слишком счастливым для того, кто работает на королевскую особу. Когда я спросил его, отчего бы ему не стереть довольную ухмылку с лица, я сам же понял, что он влюблен. В тебя. Как котенок, который тычется в чужую ладонь в поисках ласки. Я пытался отговорить его, пытался вразумить, что воспитание твоего отца погубит его, и если ты узнаешь о магии, ему несдобровать.
Помнишь, что он ответил? Он сказал, что всегда будет рядом с тобой. Верной тенью света твоих подвигов и столбом великой страны, что ты построишь. Даже если ты никогда не узнаешь правду о нем, даже если примешь только как друга.
Больше я не препятствовал. Просто наблюдал, как вы ищете друг друга и, наконец, соединяетесь в одно целое. Только посмей напомнить мне об этом или сказать кому-нибудь, но это была самая красивая вещь, что я видел. Сожги это письмо, когда помянешь его. Байи»
— Что ж, — пытаясь сдержать комок в горле, сказал Бэйюань, когда Цзышу закончил и сложил письмо, — кажется, нам не стоит говорить господину Е, что ты прочел письмо не в одиночестве. — Точно, — согласился Цзышу, — не стоит. Иначе я не доживу до трона. — Это будет большая потеря для Камелота, — грустно хохотнул Бэйюань, не скрывая тоску в глазах. — Знаете, я помню то время, — сказал Цзышу, — о чем писал Байи. Помню задумчивость Кэсина, как он ходил и кусал губы. А однажды я застал его в своих покоях, говорящего стихотворение. Только много позже я понял, что речь шла обо мне, и почти забыл об этом, потому что думал, что воспоминаний с ним будет бесконечное множество. Теперь же лелею каждое. — Он действительно переживал, что не стоит говорить тебе о себе? — Да, и мне больно за это, — ответил Цзышу, — что он доверился мне не сразу. Что я завоевал его доверие много позже. — Не стоит винить себя за это, — пояснил У Си, — говорить о таких вещах сложно, особенно в Камелоте. Они говорили, говорили и говорили. Цзышу вспоминал о том, как Кэсин признался ему в том, что он маг. О том, как они боролись с Дикой охотой. О том, как обещал стоять рядом с ним в тот день, когда Цзышу наденет корону, хотя между ними была тюремная решетка. Это был поминальный вечер, и стоило вспомнить все — воздать должное тому, кто заслужил. А когда супруги ушли в дом, чтобы прибрать посуду, Цзышу остался в саду один, сказав, что хочет подышать воздухом. Он стоял среди цветов, что скоро должны опасть, ведь осень набирает обороты, и не смог успокоить свою скорбь. Сегодня было можно. Цзышу тихо запел сочиненный им плач, давая тому осесть на цветы, склонившие головы, врасти в саму землю. Он тихо пел в память о том, кого беззаветно любит. А на кухне стояло два человека. Окно было открыто, и чужой плач слышался слишком хорошо. Бэйюань, пытаясь унять слезы, держался за мужа, пока тот гладил его спину. Цзышу стал их другом, слышать его тоску было больно. Но нарушать его скорбь сейчас не было смысла, так что они просто стояли, обнявшись и тихо слушая чужое горе.