Когда Роза и Огонь Едины

Солнце взошло. Гарри знал это, потому что на его лице были отблески света. На самом деле, солнце светило так ярко, что он едва мог видеть. Вчера он снял маскирующие чары с окна и откинул ставни, чтобы посмотреть на что-то снаружи, на что-то отчуждённое, на что-то... Не на Рона. Туман за окном потихоньку рассеивался. Он вспыхнул яркими красками, оставляя после себя шлейф росы. Воздух был пропитан влагой, а с только появившихся зелёных почек капал конденсат. Всё живое требовало апрельского солнца. Крыши блестели, и птицы перескакивали с ветки на ветку, перенося найденные лакомства с материалами для гнёзд. Позади него плакала Молли Уизли. Он уже знал, как звучит горе. Ей дали успокаивающее зелье, и её слёзы высохли, а крики отрицания и истеричные завывания, в которых так или иначе присутствовало имя её сына, ранее царапавшие всем барабанные перепонки, стихли. Глаза Гарри наполнились слезами, когда солнечный свет полностью залил окно. Он обернулся. Рон лежал в постели, его мать свернулась на стуле рядом с ним. Джинни села на подлокотник кресла, прижалась щекой к выцветшим рыжим волосам Молли и выводила круги на трясущейся спине матери. Билл и Джордж стояли бок о бок у изножья кровати, их челюсти были покрыты щетиной, а лица обвисли и были обожжены горем. Чарли недавно вышел через холл, он аппарировал из Румынии, чтобы ночью сторожить рыдающих родителей. Онемевшего Артура с пустыми глазами вызвали вниз, чтобы он подписал бумаги. Он проигнорировал волшебника из больницы Св. Мунго, который говорил, что они должны позволить команде ликвидаторов заклятий провести исследования. Около часа назад Флер тактично ускользнула на кухню, пробормотав что-то о приготовлении завтрака на случай, если кто-то проголодается. Из открытой двери доносился очень слабый аромат кофе. Незадолго до этого Римус и Тонкс удалились, чтобы дать семье Уизли немного уединения. Гермиона была в своей комнате, накачанная наркотиками, после того, как целитель, объявивший Рона мёртвым, настоял на том, чтобы ей дали зелье и заставили лечь. Никто, и в первую очередь Гарри, не ожидал, что Гермиона расклеится. Она перешла от странного хныканья к всё более отчаянным крикам «Нет!» пока, наконец, мистеру Уизли и Биллу не пришлось вытащить её из постели и вывести из комнаты. У Адриана Хейлсторка был портключ и теперь он наблюдал за ней, хотя принятое зелье «Сон без сновидений» означало, что она не проснётся ещё несколько часов. Гарри подошёл и коснулся Джинни, затем Молли. За последние две недели он приобрёл привычку прикасаться к людям, утешая их. Это точно не было наказанием. После того, как он подрочил в сырые, предрассветные часы бессонной ночью, он решил, что, если он собирается позволить сальноволосому педерасту вроде Северуса Снейпа поцеловать себя, то самое меньшее, что он может сделать, — это отдать себя людям, которые действительно имели для него значение. Половину времени, когда он никого не касался, он так мёрз, что от холода хватали судороги, половину времени он не спал до рассвета, заново переживая горящее министерство. Его кошмары кишили призраками. Но Гарри был упрям, и после первоначального удивления друзья начали обнимать его в ответ. Джинни сжимала его и шептала ему на ухо неловкие вещи, Гермиона лежала в его руках, ничего не говоря, нежно раскачиваясь взад и вперёд, Римус коротко обнимал его и хлопал по плечу, Тонкс нежно обнимала его за шею и чуть не сбивала с ног, а Джордж... Ну, Джордж крепко держал его, а затем отстранялся, чтобы посмотреть ему в глаза. После кратчайшей паузы, покрасневший Гарри оглядывался и кивал сам себе. После этого Джордж часто обнимал его, часто дожидаясь, пока они останутся одни. Пока Рон был жив, ничего не должно было произойти, но Гарри рассудил, что после поцелуя Снейпа он не сможет опуститься ещё ниже, и если он не начнёт игнорировать проклятие Волдеморта, он будет обречён дрочить на воспоминание о поцелуе со Снейпом, на его ошейник, на то, как он оседлал бёдра Снейпа всю оставшуюся жизнь. Так что, если Джордж Уизли хотел его, он сделал бы всё, что в его силах, чтобы Джордж его расхотел. Снейп сказал ему не возвращаться в Паучий Тупик, и пока что он следовал его совету. Последние три месяца почти каждый день он проводил в комнате Рона, читал ему, играл с ним, кормил его шоколадными лягушками. Он даже один раз причесал Рону волосы. Делал всё возможное, чтобы касаться его. Делал то, что он думал, что не может. Однажды Гарри бросил вызов маггловскому Лондону и купил проигрыватель компакт-дисков, позволив продавцу выбрать безобидную оптимистичную музыку. Он всегда просил что-то весёлое, а не грустное. — Не красиво, — почти выпалил он на вопрос, почему ему не нравится медленная музыка. Дневной ритм и хрупкая компания Рона каким-то образом стала ему привычной, и он был благодарен за то, что его сердце наконец открылось, чтобы принять этого подмёныша. Дело было не столько в том, что старые воспоминания о Роне исчезли, сколько в том, что Гарри привык к долговязому, расслабленному, инфантильному парню, заключённому в теле Рона, который выглядел как Рон, но им не был. Наблюдая, как он улыбается тающим краскам на стенах, или бросает тарелки с едой себе на колени, или лежит в постели, посасывая рукав своего джемпера, слушая его радостный визг и издавая гудящие звуки, видя, как он движется через мир, который, очевидно, не имел никакого смысла, Гарри всё сильнее и сильнее принимал этого беспомощного незнакомца. Он научился дорожить своим существованием. Спустя столько времени он, наконец, простил ему то, что он занял место Рона. Но всё когда-то заканчивается. Обоих больше нет. Гарри опустился на угол кровати и тупо уставился в стену. Тело уже окоченело, и его кожа окрасилась легким голубоватым оттенком, сквозь которую всё ярче проступали такие же голубые вены. В остальном он казался спокойным. Растрёпанные волосы Рона торчали во все стороны, такие яркие и живые, рассыпаные по подушке. Гарри посмотрел на веснушчатые руки, сжимающие покрывало - все ногти были обгрызены до мяса. Когда он взглянул вверх, Джинни встретилась с ним глазами, но не было никакой нужды, никакого смысла думать или придумывать причины, почему она так на него смотрела. Она была пуста внутри от собственной обиды и тоски, и всё, что осталось от Джинни – это немая, пожирающая её боль. Казалось, она смотрела в пустоту. Через мгновение, застенчиво вскинув плечи, что было привычкой Рона, она повернулась и прошептала что-то матери на ухо. Молли отрицательно покачала головой, и Джинни ещё настойчивее зашептала, прежде чем помочь матери подняться со стула. Даже стоя Молли выглядела сгорбившейся и бессвязной, её волосы напоминали птичье гнездо, а мантия была взъерошена и явно мешала ей ходить. Мать и дочь вышли из комнаты, поддерживась друг за друга. В последнюю секунду Молли почти обернулась, но рука Джинни подтолкнула её вперед. На короткое время Гарри, Билл и Джордж застыли. Напряжение между ними постепенно таяло. Если бы один из них сдвинулся, разрушилась бы вся их стойкая крепость. Постепенно до Гарри дошло, что братья не могли даже шевельнуться без чьего-либо разрешения. Они как верные сторожи, караулили Рона, бдя и не спя. — Я посижу с ним какое-то время, хорошо? — предложил он, и следующий вдох замер в горле от этих знакомых слов, которые уже давно оттуда не вылетали. Эти слова всё приравнивали к спасительным лекарствам, которые Гермиона давала Рону каждую ночь в течение последнего месяца после того, как целители сообщили им, что упадок Рона неизбежен. — Наверное, ты займёшь моё место? — невнятно пробормотал Джордж. — Может, я прогуляюсь вниз и сделаю себе чашку чая. Если никто не возражает, — он вздрогнул, как лунатик, пробудившийся от страшного сна перед лицом разрушительной реальности, и почти слепо повернулся, полагаясь на своего старшего брата. Билл устало провёл рукой по глазам и рту, растирая шрамы на лице, как будто от горя к ним вернулась боль. — Просто дай мне полежать 30 минут, — пробормотал он телу на кровати. — Обещаю, я ненадолго. — У нас всё будет хорошо, — мягко сказал Гарри. Он смотрел, как двое мужчин вышли за дверь, оба замерли перед порогом, как будто перейти его означало оставить позади часть своей жизни. Гарри подождал ещё минуту с палочкой в руке, а затем молча закрыл дверь. Он остался, даже когда было бы более сострадательно и уважительно уйти и оставить семье немного времени для траура, потому что он надеялся на шанс побыть наедине с Роном. Ему не понадобиться много времени, просто немного уединения. Поскольку его внимание привлекли пожёванные ногти, он первым делом прикоснулся к ним. Они были мягкие и острые, вся их твёрдость исчезла без следа. Он не пытался пожать мёртвому руку. Вместо этого он погладил мягкие рыжие волосы, впрочем, это единственное, что осталось от прошлого Рона. Затем, глубоко вздохнув, Гарри наклонился и поднял повеявшее холодом, не сопротивляющееся тело, с особой осторожностью уложив его в руках. Он чувствовал жёсткие кости через мягкую пижаму, которые впились в него. Странно, как ясно было то, что сейчас он держал пустой сосуд и какая-то часть его, что была с ним с рождения, исчезла вчерашним вечером. Не хватало чего-то значительного. То, что Рон был жив, было хорошим фактом, хотя он разбивал его сердце, в котором уже и не осталось ни капельки надежды. Но также это означало, что Рону было хорошо, и ему не приходилось мучаться. Гарри придвинул Рона ближе, бросая вызов своим призракам, холоду, словно айсбергу внутри него. Это был его последний шанс. Он не мог восполнить всё то время, когда он не мог прикоснуться к Рону, но Гарри теперь прижимался к своему другу, раскачивая его с такой нежностью, что матрас едва продавливался под ними. — Извини, приятель, — прошептал он, а затем неуверенно остановился. В слух это звучало глупее, чем он ожидал. Может быть, было бы лучше заранее подумать о том, что он хотел сказать, но он предполагал, что всё забудет и слова беспрерывным потоком польются из его рта. — Так несправедливо. Жизнь чертовски не справедлива, понимаешь? — он вздохнул над этой банальной мудростью, и внезапно то, что действительно было у него на уме, наконец-то вышло наружу. — Ты лучший друг, которого у меня никогда не было. Я знаю это, приятель. Если бы ты не дружил со мной, может быть, ты всё ещё был бы жив, и умер бы только я один. Мне очень жаль, я даже не могу тебе сказать насколько. Мне было так погано, когда тебя не было рядом. Теперь мне ещё хуже. Всё, он не должен говорить про себя. «Возьми себя в руки, Поттер.» В гневе он вытер глаза рукавом так резко, что очки аж подскочили на его переносице. — Мы любим тебя, приятель. Я и Гермиона, мы всегда будем любить тебя, хорошо? Ты, — его голос сорвался, — ты, чёрт. Ты герой, знаешь ли. Спасибо за то, что спас Джинни. Я... — он опять остановился, чтобы вздохнуть полной грудью и начать всё сначала. — Хотел бы я быть твоим братом, Рон, но я не могу. Я не могу быть с ней. Он вздохнул и в течение нескольких секунд довольствовался тем, что просто обнимал своего друга, не опасаясь того, что могут затеять его призраки. Рон больше не мог пострадать от своих грехов. Это было такое прекрасное чувство — просто сидеть там, обнимать его, осознавая, как лёд просто оседает на его венах, а не вонзается в тело, зная, что он может продолжать держать Рона и что никто другой не пострадает. Он ждал этого… Этого освобождения. Он мог прижать Рона к своей проклятой груди и не заботиться о том, потянутся ли призраки к... Гарри внезапно хмыкнул, обретая понимание. Он освободил одну руку, чтобы стянуть очки, залитые слезами. На его нижних веках постоянно находились дрожащие струйки слёз, и время от времени излишек проливался на его щеки. Его дыхание было прерывистым, он благоговейно затащил Рона обратно на кровать и наблюдал, как блестящие волосы упали на подушку. — Спокойной ночи, лучший друг, — хрипло сказал он, хотя было утро, комната наполнилась великолепным, невыносимо ярким светом. Он провёл костяшками пальцев по прозрачной, как бумага, щеке Рона, а другой рукой наложил заклинание сокрытия на окно. Комната потемнела. Гарри скривился от отвращения. Неудивительно, что Снейп дал ему леща. Плевать, если я причинил тебе боль. Мне плевать. Вот что имел в виду Снейп, когда начал с очевидного. Что ж, жаль, но это было правдой. Он ничего не мог поделать со своими чувствами. Он бы променял жизнь Снейпа на жизнь Рона одним взмахом палочки. В конце концов, был ли кто-нибудь, кто скучал бы по Снейпу, как каждый человек в этом доме скучал бы по Рону? Вряд ли. К счастью для него, это был не выбор Гарри.

------------------------------------------

Похороны были сугубо семейными, но в более широком смысле, что означало, что вся площадь Гриммо собралась у могилы. Ссутулившийся и мягкий Римус стоял рядом с Гарри, поддерживая его с одной стороны, в то время как Гермиона цеплялась за его руку с другой. В считанные минуты все призраки столпились у его руки. Гермиона сжалилась над ним и над собой, когда отцепилась от него с извинениями. Рука Гарри тотчас же схватила палочку и держалась за неё изо всех сил. Сладко пахнущий только скошенной травой сильный порыв ветра трепал тяжёлые одежды всех присутствующих. Настолько неожиданным в наполнившем кладбище тишине был шелест листьев ближайших деревьев, что показалось, как сама земля задрожала и подняла гул. Гарри поднял глаза и вид мистера Уизли сдавил в нём все внутренности, тот почти задыхался, но попытался петь, скандируя всё громче тем же надломленным голосом. Его лицо покрылось пятнами. Один за другим к нему присоединились его сыновья, и звук стал богаче и глубже, несмотря на заметную дрожь в их голосах. Затем послышалось пение октавы, это присоединился более высокий тон Джинни, и сопрано Флер, и Гарри почувствовал тепло, пробирающее до костей, как будто на него наложили самые сильные согревающие чары, когда баритон Римуса пропел следующую строчку, неуверенно, но так искренне. Вместе с Римусом почти беззвучно пела Тонкс, колеблющаяся нить неправильных нот вливалась в слаженную систему голосов, и так же выходила из неё. Губы Молли шевелились, но Гарри не мог понять, издавала ли она на самом деле хоть какие-то звуки. Он склонил голову, глядя на новые сапоги, купленные для этого ужасного события. Их полированные кончики торчали из-под его мантии в нескольких дюймах от края могилы. Он не знал песни. Он мог только слушать. Лёгкий вес прижал его плечо, когда Гермиона наклонилась ближе. Они стояли и слушали, склонив головы. Даже призраки Гарри, казалось, были очарованы прекрасным, и в то же время ужасным заклинанием. Песня изменила тональность, увеличиваясь в громкости. Медленно, ласково путы заклинания закрутились и подняли окутанное ими тело Рона с ложа, на котором оно лежало. Окутанная заклинанием фигура плыла к ним, словно переходила из рук в руки, от голоса к голосу, тень тела плыла на траве, как лодка, идущая по воде. Неуклонно, но с таким волнением, что даже воздух задрожал, волшебники и ведьмы, знавшие Рона и любившие его, опустили его тело вниз, в подготовленную для него яму, украсив её цветами и букетами из трав, используемых для спокойствия и безмятежного сна. Какая бы магия ни оставалась в его жестких мышцах, она ушла под землю и каждую весну будет проявляться в виде новой травы. Некоторые голоса уже стихли, но Артур, его мальчики и Джинни по-прежнему пели. Могила быстро заполнилась и превратилась в сырой, осыпающийся холм, ужасающий своей наготой. Рон был там, исчезнув навсегда. Гермиона сжала руку Гарри, и его рука так сильно сжала палочку, что было чудом то, что деревко не сломалось. Когда он захотел утешить её своими преследуемыми смертью руками, она покачала головой, её прикосновение смягчилось, и она снова мягко притянула его к себе. Мягкая, очаровующая песня превратилась в единую низкую ноту, непрерывную и вибрирующую от своего могущества. С тем же чувством удивления и потери, с которыми они стояли и слушали, они оба уставились на землю. Маленькие цветочки начали проталкиваться из только что закинутой земли, разворачиваясь и покачиваясь на ветру, как крошечные флажки. В считанные секунды длинная низкая земляная куча была выстегнута весенними красками. А потом всё закончилось, и кладбище обуяла тишина, иногда прерываемая всхлипами Молли. И снова Гарри приложил героические усилия, чтобы обнять своих друзей и предотвратить призрачную атаку, которая роилась в его холодных руках и высасывала энергию живых. Мистер Уизли попытался лишь осторожно сжать его плечо, но дрожащие слова «Гарри, спасибо тебе за всё» почти сломили его. Старые воспоминания проматывались, как в кинофильме, будто опытный легилимент проник в его голову, выталкивая Платформу Девять и Три Четверти на передний план, вместе с едва заметным эхом насмешливых мальчишеских голосов. Артур поплёлся обратно туда, где Перси, блудный сын, стоял, поддерживая свою мать. Когда саван мистера Уизли исчез под быстро поднимающимися слоями грязи, Молли накренилась в сторону, словно падала в обморок. Гарри не винил её. Его собственная голова казалась тяжелее свинца, а яркое солнце и пронизывающий воздух безжалостно мучали всех собравшихся.

--------------------------------------

После похорон Рона Джинни ушла первой. Гарри не удивился. Вся семья чувствовала себя лишённой опоры. Они были просто кучкой людей, которым нужно было жить дальше. Джинни съехала бы задолго до этого, если бы не Рон. Гарри был удивлён, когда появилась Одиллия Лалик, чтобы проводить Джинни в Косой Переулок. Он обнаружил, что она наверху восхищается портретом Джинни, прислонённым к стене во всей своей бело-розовой красе. Гарри поднял брови и ухмыльнулся. Он почувствовал облегчение, когда Одиллия улыбнулась в ответ. — Опять портреты? — спросил он. Одиллия положила ему на руку свою с новым маникюром. — Вы не поверите, сколько часов Вальбурга может проорать. Какая она сука, я уверена, мне не нужно вам это объяснять. Самая настоящая стерва. Она обратила его внимание на Джинни, спящую обнажённой на шёлковых простынях. — Нужно отдать должное Хорни Торни, он более-менее прилично рисует. Он оживил её, не так ли? Просто посмотрите на этот оттенок кожи. Гарри попытался вспомнить причину расставания Оуэна с Джинни и не смог удержаться от внезапного осознания. — Одиллия. Подожди. Это ты сказала Джинни… — О многих-многих действиях, которыми Хорни Торни оправдывает своё прозвище? Может быть. Может быть. Мы вернёмся к этому позже, — Одиллия искоса бросила на него оценивающий взгляд. — Вы знаете, я никогда не говорила вам, мистер Поттер, но мне понравилось это задание. Гораздо больше, чем предыдущая работа с высоким уровнем безопасности, которую Кингсли подкинул мне. Он упоминал, что мне было поручено охранять дом профессора Снейпа от него самого? Гарри нахмурился. Одиллия смотрела в ответ, не мигая. Её ногти при каждом попадании на свет вспыхивали огнём и блестели, как зеркальные осколки. Конечно, за исключением указательных пальцев - те были матово-зелёными. — Если я когда-либо и ненавидела свою работу, так это ту. Не то чтобы в ней не хватало интриги или работы мозга, но на самом деле, я открою вам секрет. Было ли это насмешкой над ним, или слизеринцы просто неспособны открыто улыбаться? — Я изобрела очень оригинальное защитное заклинание для этого дома. Основанное на симпатической магии. Совершенно иная система запирания. Гарри заколебался. — Я слышал об этом. Не имею ни малейшего представления, как это работает. Одиллия постучала по золотому пирсингу. — Чему учат детей в наши дни? Любви и ненависти, мистер Поттер. Два самых мощных источника магии, известных волшебникам, — она нежно улыбнулась портрету Джинни. — Вот подсказка. Ты знаешь маму Снейпа? То есть ты знаешь, что она у него была, — затем сказала она. Сбитый с толку, Гарри не был уверен, кивать ли. — Давайте, включайтесь в работу, мистер Поттер, — губы Одиллии дрогнули. Она прислонилась к стене и скрестила ноги. — Ну, Эйлин Снейп, в девичестве Принц, выращивала розы. Они были какими-то корявыми, жёсткими, как гвозди, разных разновидностей, покрытые шипами. Ходят слухи, что она сама создала гибрид. Розы Северуса, как она их назвала. Гарри открыл было рот, но Одиллия вздохнула и подняла руку. — Не нужно говорить, о чём вы думаете, мистер Поттер. Полгода – это очень маленький срок, не могу с этим поспорить. Но вы видели, как они цветут? Она оттолкнулась от стены. Её улыбка промелькнула на лице всего на мгновение, прежде чем снова исчезнуть. — Как воплощённая невинность. Смотреть на них, это как смотреть, как жизнь расцветает из смерти, мой мальчик. Вы когда-нибудь задумывались, есть ли запах у надежды? Уверяю вас… По лестнице загрохотали шаги. Джинни резко замаячила перед ними. — Я думаю, то последняя коробка, мадам! Я готова к работе, — крикнула она. — Мадам? — Гарри переводил свой взгляд с одной девушки на другую. Рот Одиллии расширился в ленивой обнадёживающей улыбке. — Моя дорогая, — промурлыкала она Джинни, — ты зажжёшь этот мрачный старый дом, как факел. — Гарри! Ради Мерлина, кто сказал, что ты можешь смотреть на мой портрет? — вскрикнула она. Джинни взмахнула палочкой, и из комнаты Рона вылетело одеяло. Оно полетело вниз и чопорно окутало всю картину. Все они смотрели на крошечные золотые снитчи, летающие по краяям. Глаза Джинни заблестели. Одиллия вмешалась с лукавой откровенностью. — Этот портрет теперь принадлежит мне, Джиневра. Не бойся. Мистер Поттер никогда не узнает, что он потерял. Джинни покраснела до самой линии волос и выглядела очень довольной. — Но он видел меня голой! — Это не меняет того факта, что вас никто никогда не увидит. На холсте или в жизни, — Одиллия отошла в сторону, когда Джинни подняла портрет, сверкнув нахальной ухмылкой через плечо. — Иногда, мистер Поттер, требуется тот самый скрытый слизеринец, который томиться внутри нас, чтобы выполнить работу правильно, — наблюдая, как длинные рыжие волосы исчезают с лестницы, заметила Одиллия. — Ни за что не поверю, что Оуэн не слизеринец, — фыркнул Гарри. — Тебе действительно следует пересмотреть свои стереотипы. Хорни Торни был хаффлпаффцем, — холодно сказала Одиллия. — У него была навязчивая потребность иметь всех. Гарри понятия не имел, что на это ответить. Одиллия ухмыльнулась его молчанию. — Змея наконец-то завладела твоим языком? — когда она неторопливо подошла к вершине лестницы и повернулась, Гарри заметил, насколько серьёзной она может быть. — Подумай о том, что я сказала. Иди понюхай розы в саду профессора Снейпа. Проверь меня, знаю ли я, как пахнет надежда. После того, как Джинни уехала, Джордж, не теряя времени, сделал Гарри предложение. — Шутки ради, — сказал он, и как Гарри мог возразить против этого? В первый раз, когда Джордж засосал его, Гарри не мог прийти в себя от смущения, но вскоре он справился с этим. Целоваться с парнем было неплохо, но не привычно, хотя, ко всему привыкаешь. Их роман пережил 15 заигрываний со стороны Джорджа, когда он ухмылялся Гарри и говорил что-то на подобии: «Ой, какая краснеющая девственница у меня на руках». Поскольку ранее протесты только побуждали Джорджа к ещё более безжалостным поддразниваниям, Гарри научился сохранять покер-фейс. Не прошло и двадцати розыгрышей, когда что-то взрывалось рядом с Гарри, просвистывало мимо его ушей или вывалило на него клубничную гадость, когда он меньше всего этого ожидал. Собственно, он этого не ожидал. Гарри устал повторять, что он мог бы прожить остаток своей жизни без каких-либо взрывов рядом с его ушами. Этот фарс продлился даже больше тридцати показушных речей, когда он просыпался, слушая, как Джордж анализирует своё сексуальное мастерство с одним из портретов Фреда. В первом случае он притворился, что спит прямо во время их подшучивания. Он только что сосал член второй раз в своей жизни, и Джордж передал эту новость хихикающему кусочку холста, в котором был остаток души его брата-близнеца. — Ещё рано, приятель, но я бы поставил ему три. — Эх, дай ему баллы за энтузиазм, — ответил голос Фреда. — Кроме того, одна эта задница стоит десять. — Девять, — парировал Джордж. — Я пока не встретил того осла, который прикоснулся бы к заднице Оливера Вуда. Жаль, что он не играет после войны. Никогда не встречал парня с более восхитительной задницей. По квартире Джорджа, должно быть, было восемь или девять портретов Фреда, по одному в каждой комнате, включая туалет, и все они были обнажёнными. Гарри быстро пришёл к выводу, что он был немногим лучше секс-игрушки для братьев. Было почти невозможно избежать присутствия Фреда, хотя Джордж и не хотел этого. Он и Гарри никогда не ели вне дома, никогда не планировали никуда ходить вместе, никогда не занимались сексом, если только Фред не спал, не лежал, глядя на них, или если не отпускал непристойные шутки и комментарии. Гарри не слишком то и возражал. Он мог отдавать и получать, не опасаясь прикосновения своих холодных губ к члену Джорджа. В этом отношении его половые органы редко, если вообще когда-либо, были одержимы призраками. Он не беспокоился о том, что на Джорджа нападут призраки, если тот вдруг проглотит его сперму. Наконец он спросил Джорджа, почему одного портрета недостаточно — почему множество Фредов? — Потому что, — сказал Джордж, — я однажды потерял его. Я видел, как он умирает прямо на моих глазах. Один Фред может уйти в считанные минуты, Гарри. Я не могу вынести это. Чем больше в мире будет Фредов, тем счастливее я буду. Так что это не был блестящий секс или что-то в этом роде, это был долгожданный отдых от дрочки и мечтаний по Снейпу. И только когда он прибыл к Уизли в одно воскресенье после нескольких часов работы, Гарии стал свидетелем создания девятого портрета Фреда Уизли. В процессе сотворения, он, переминаясь, отозвал Джорджа. Мягко ступая ногами по лестнице, Гарри проследил за звуками голосов и определил, что они исходили из задней части квартиры. Фред и Джордж постоянно обсуждали каждую деталь своей жизни, поэтому их было легко найти. — Я неравнодушен к красивой обстановке на свежем воздухе, — говорил голос Фреда. — Я слишком много сижу в четырёх стенах. Дай мне озеро, чтобы сидеть рядом, и метлу, чтобы кататься — даже не начинай, чёрт, я их всех слышал. Держу пари, они хотят, чтобы я сидел в кресле вечность, как Вальбурга. Кстати, как тебе этот костюм? — Как на меня, так пойдёт, — сказал Джордж. — Я могу добавить тебе красивый загар, приятель. Гарри остановился в дверном проёме и изучил сцену, которая предстала перед его глазами. Если бы он вообще был удивлён, так нет, это было ожидаемо. Джордж бездельничал в воздухе, несколько небрежно левитируя, полностью обнажённый, и его яйца подпрыгивали вверх-вниз. Фред сидел в портрете и поглядывал на Джорджа через плечо. Был установлен мольберт, и резкий запах новой краски пропитал комнату. У художника, стоящего спиной к Гарри, были вьющиеся растрёпанные волосы и чрезмерно развитое чувство моды. Он выглядел, как однажды отметила Гермиона, как фавн. — Гарри! — позвал его Джордж. — Перестань стоять в дверях, как солёный тритон, и двигай своей задницей сюда. Оуэн повернулся, подняв кисть, и его лицо просветлело, совершенно не от смущения. Казалось, он искренне обрадовался, увидев Гарри. — Гарри, заходи! Как приятно снова тебя видеть! Может, ты хочешь, чтобы я тебя добавил? Ноги Джорджа ударились об пол, он спрыгнул с небольшой платформы и встал между Гарри и Оуэном. — Эй, теперь без обид, но никто не может делить портрет с Фредом кроме меня. Не смущаясь, Оуэн показал, что не обиделся, щёлкнув кистью. Крошечные белые точки появились на веснушчатом плече и бледной груди Джорджа. Глаза мелькнули в направлении Гарри, Оуэн протянул руку и произвёл ненужное впечатление, вытирая его. Так решил и Гарри. Он осмотрел все атрибуты маленькой импровизированной студии и понял, что у него действительно нет желания быть нарисованным на этой картине. — Так вот как тебе удаётся продолжать создавать портреты Фреда, даже несмотря на то, что он, э... Гарри заколебался, и Фред закричал: «Хотя я здесь!» — Как это работает? — Гарри беспокоило то, что он не злился. Он пытался ради Джинни, даже не ради себя. — Я имею в виду магию. Джордж пожал плечами. Он призвал вазу с вишней с другого конца комнаты и начал закидывать по одной в рот. — Не могу правильно объяснить, приятель. Но я шаблон. Кроме того, у меня есть инсайдерские знания, понимаешь? Я могу поправить Оуэна, когда он рисует что-то, что походит больше на меня, а не на Фреда. Гарри поправил очки и почувствовал укол узнавания. — Симпатическая магия. — Верно, — сказал Оуэн. — Удивлён, что ты об этом знаешь, Гарри. Но наши друзья, близнецы… Ну, скажем так, между ними существует особая магия. — Да, — сказал Гарри, наблюдая, как Джордж беспечно вытаскивает изо рта вишенку и швыряет косточку через всю комнату. — Я знаю, — он не мог удержаться от улыбки. Как всегда небрежно, Джордж поставил таз на палитру художника, обвил одной рукой шею Оуэна и откровенно посмотрел на Гарри. — Собираешься остаться на потом? — спросил он. — Оуэн всегда приглашает отвиснуть после сеанса с Фредом. Обычно к этому моменту мне нужно немного напомнить, что я всё ещё Джордж, — он наклонился и нежно тряхнул своими ягодицами. Оуэн прислонился к нему, и его глаза заблестели, как будто уже обещая, что ему понравится рисовать прямо на коже Гарри. — Я уверен, что будет весело, но, — Гарри заколебался, — я просто зашёл, чтобы сказать тебе, что я не буду — не собираюсь встречаться с тобой в нашем — в обозримом будущем. Перемены и всё такое, — он натянуто улыбнулся. — Жаль это слышать, — сказал Джордж, сразу уловив нечленораздельное бурчание Гарри. Последовало короткое молчание. Затем Джордж вздохнул и театрально надулся, настроив Оуэна против себя. Художник казался совершенно счастливым от того, что ему предстоит побыть секс-игрушкой. — Мы прекрасно провели время, Поттер. Если тебе когда-нибудь понадобится поднять настроение, ты всегда знаешь, где нас найти. — Я всё ещё буду останавливаться у тебя, ты, придурок, — сказал Гарри, подходя к Джорджу, чтобы поцеловать его в его губы, испачканные вишней. Оуэн посмотрел на них так, как будто сделал фото глазами, чтобы потом перерисовать их и сотворить новое произведение искусства. Гарри поднял руку к Фреду. — Наслаждайся своей новой метлой, приятель! — Подойдёт, спасибо, — отозвался Фред. — И помни, Гарри. Ты сидишь на идеальной десятке! — Девятке! — Гарри услышал, как Джордж крикнул в ответ, когда он уже тихо спускался по лестнице в затемнённый магазин розыгрышей. Три дня спустя он получил пакет, который при открытии покрыл его с головы до пят пурпурной слизью со вкусом винограда. Две недели спустя Гермиона сказала Гарри, что покидает Гриммо, чтобы переехать к Адриану Хейлсторку. На этот раз Гарри не пришлось дважды думать. Он немедленно обнял Гермиону и яростно сжал её, заставляя своих призраков пойти на хер. — Ты не обижаешься на меня? — спросила она, смаргивая слёзы. — С ума сошла?! — упрекнул её Гарри и снова обнял. — Это фантастика. Разве ты не думаешь, что некоторые из нас заслуживают быть счастливыми? Глупости, Гермиона, это вселяет в остальных надежду. Гермиона прижалась к нему и высказала то, чего он боялся. — Я чувствую, что бросаю тебя в этом ужасном доме и его удручающих воспоминаниях. Как будто я убегаю от тебя. — Нет, — сказал Гарри. — Пригласите меня на чай первым делом, согласна? Когда Гермиона ушла, призраки стали настойчивее. Ему было холодно девяносто процентов времени, хотя на дворе было лето. Последней каплей стало то, что Тонкс с нетерпением ждала возможности поговорить с ним. Гарри сразу предположил, что она и Римус кое-что подготовили для него. Ему лучше знать. Волосы Тонкс казались мышиными, черты лица были напряжёнными и усталыми. Гарри понял, что прошли недели с тех пор, как исчезли её пурпурные волосы с оранжевыми прожилками. Готовый к самостоятельности и уже приготовивший себя к тому, что все его друзья уезжают, Гарри был в ужасе, когда Тонкс не выдержала и зарыдала. Он принес ей салфетки и чай, затем дождался, пока она успокоится. — Это Римус. Нет Волчьего Противоядия. О, Гарри, я не знаю, что делать! Конечно, Гарри тоже не знал. Но он полагал, что знает Снейп.