Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, — Смысл голосов, звук слов, событий звенья, И запах тел, и шорохи растенья — Весь тайный строй сплетений, швов и скреп Раскрыт во тьме. М. Волошин
— Когда я увидел над собой летящий поднос, я даже струхнул малость, — Маккой делает паузу, позволяя Споку мысленно перевести эвфемизм. — Моя бывшая благоверная, бывало, в ярости кидалась в меня чем попало. Чаще всего этим оказывалась посуда. — Люди позволяют себе такие действия? — удивляется Спок. — И это не воспринимается партнером как акт агрессии? Они сидят вдвоем прямо на полу смотровой палубы у огромного экрана, имитирующего иллюминатор, и смотрят на пролетающие мимо звезды. «Энтерпрайз» идет в крейсерском режиме на варп-5, на звездолете непривычно спокойно, и офицеры позволяют себе немного расслабиться. У каждого в руках по стакану: у доктора — бренди со льдом, у коммандера — синий вулканский чай. — Позволяют, — грустно говорит доктор, — и многое прощают друг другу: вспышки ревности, унизительные замечания, злые слова… А потом в какой-то момент чаша терпения переполняется, и они расстаются. — Мне трудно это понять, — тихо произносит вулканец. — Если я испытываю ярость — иду и медитирую, чтобы найти причину и избавиться от нее. Если обиду — тоже медитирую, а потом спокойно разговариваю с обидчиком, чтобы найти точки соприкосновения. Или организую так, чтобы никогда не пересекаться с данным субъектом. Наши семьи распадаются по единственной причине — смерть одного из партнеров. — А как же расставание с твоей невестой? — любопытствует Маккой. Спок сглатывает. Пески в его сознании приходят в движение, насыпая дополнительный слой над старой раной. — Связь была неполной, — замечает он. — Она может быть разорвана по согласию сторон, но это очень болезненный процесс, требующий вмешательства целителей. Разрыв же полностью сформированной связи… часто вызывает смерть оставшегося партнера. — И после небольшой паузы добавляет: — Давай сменим тему. Эта не является предметом беседы для такого вечера. — Хорошо, давай поговорим о любви, — покладисто соглашается Боунз. — Ну почему обязательно о чувствах? — поражается Спок. — Поскольку ты ничего не понимаешь в биохимии аурианского обмена веществ, как и я — в физике четырехмерного континуума, а перемывать косточки отсутствующим здесь членам экипажа неприлично, нам остаются только беседы о любви. Тем более, что ни мне, ни тебе испытать это чувство в реальности не светит, — философски замечает Маккой. — Оба мы ищем забвения: я в алкоголе, ты — в общении с Кинсером… — Не совсем так, — осторожно говорит коммандер, пытаясь мысленно интерполировать, сколько успел принять доктор до их встречи и как глубок уровень его депрессии. — Мне кажется, что вам следует сменить вектор вашей мысли. Например, в сторону общения с лейтенантом Ухурой. Доктор делает глоток и перекатывает жидкость на языке. — Заметил все-таки, — недовольно произносит он. — Да вы особо и не скрывали свой интерес, — чуть пожимает плечом Спок. — И что твой гениальный ум думает по этому поводу? Могу я рассчитывать на взаимность или все ее мысли направлены на тебя? — напряженно интересуется доктор. — Мысли лейтенанта Ухуры мне недоступны, — сообщает вулканец, — как и их направленность. Но я могу проанализировать ее поведение: повышение громкости и тональности сообщений, а также усиление жестикуляции на 12% в тот момент, когда вы забредаете на мостик, говорит о том, что она оживляется при виде вас. И неосознанно ловит ваш взгляд, чтобы понять вашу реакцию на нее. Да вы и сами заметили бы это, если бы не занимали мозг отрицательными эмоциями. Доктор в изумлении пялится на него. — Ты не прячешь за обшлагом диплом семейного психолога? — подозрительно спрашивает он. — Для простого первого помощника ты слишком хорошо разбираешься в эмоциональном отклике людей. — Не прячу, — успокаивает его Спок. — Просто то, что для вас является естественным, усвоенным с детства на уровне автоматизма, я постигаю осмысленно, как иностранец, изучающий чужой язык. И вулканцы постоянно работают над собой, не давая эмоциям прорваться наружу, а значит, отобразиться в жестах или мимике. Наши невербальные знаки очень скудны, но базовые основы — те же. Несколько минут они расслабленно сидят в тишине. — То есть ты даешь мне зеленый свет, — уточняет доктор. — Не я. Нийота. Но я отношусь одобрительно к возможному развитию событий, если вы спрашивали об этом. Они опять молча смотрят на звезды, думая каждый о своем. Чай в кружке Спока из горячего становится теплым, и коммандер в три глотка допивает его, пока тот не сравнялся с температурой окружающего воздуха. Маккой заглядывает в стакан и сокрушенно позвякивает остатками льда. — А что насчет тебя? Ты способен вычислить, кто при твоем появлении начинает вести себя более оживленно? Вулканец искоса смотрит на Боунза. — Весь научный отдел, доктор. При моем появлении его сотрудники демонстрируют кипучую деятельность. — Только попробуй мне сказать еще хоть раз, что у вулканцев нет чувства юмора! Спок улыбается уголком рта. — Ты когда-нибудь дождешься, что судьба устроит тебе каверзу. Практически у всех народов Земли есть разные версии одной и той же сказки, когда родители обещают упрямому отпрыску, не желающему самостоятельно подобрать себе партнера по душе, что его супругом окажется первый встречный. — И что происходит потом? — заинтересованно спрашивает Спок. — А дальше судьба подкидывает сюрприз: первый встречный оказывается совсем не тем, на кого рассчитывали — вместо принца попадается бродяга или вообще враг семьи. — То есть мне надо рассчитывать на клингона, — уточняет коммандер. — А вот сейчас проверим, — зловеще говорит доктор. — Представь, что я родитель, а ты — упрямый отпрыск. Так вот, — грозно ударяет он стаканом об пол, — кто первая здесь появится, та и будет твоей нареченной. — И долго будем ждать? — осведомляется дотошный вулканец. — Полчаса, — милостиво извещает Маккой. — Если никто не придет, значит, на вулканцев судьба не распространяется. — С судьбой у нас, вулканцев, свои счеты, — задумчиво говорит Спок. Четыре глаза наблюдают за звездным потоком, проносящимся по ту сторону экрана. Немолчный звук двигателей настолько привычен, что воспринимается как полная тишина. Слышно лишь размеренное дыхание да поскрипывание сапог, когда кто-то из офицеров меняет позу. Внезапно Спок настораживается. Где-то на пределе слышимости в окружение вплетается новый звук — повизгивание и тявканье. Звук то приближается, то удаляется, потом переходит в азартный лай и стремительно нарастает. Уже и доктор с интересом прислушивается к нему. — Странно. Обычно Кинсер не забредает так далеко от инженерных палуб, — недоуменно произносит Спок. Боунз с насмешкой поглядывает на него. — Ату его! Ищи, Кинсер! — доносится звонкий голос капитана. Коммандер затравленно оглядывается. Маккой с хохотом валится на спину. — Ну, хоть не собака, — со всхлипом между приступами смеха выдавливает он. — Чем спровоцировано такое бурное веселье? — с любопытством интересуется Кирк, появляясь одновременно с Кинсером из темного коридора. — Да вот, пугаю коммандера старыми терранскими сказками, — ржет Боунз. — Я вижу… — Кирк критически рассматривает вулканца. — Не видел никогда у него такого лица. — Кого вы искали, капитан? — Спок ухитряется сидя принять стойку «смирно». — Тебя, — бесхитростно отвечает Джим. — Заодно и проверил тонкость настроек нашего «анализатора». След берет как истинная гончая! — Зачем же было разыскивать, — укоризненно говорит коммандер, не обращая внимания на веселящегося Маккоя. — Могли бы вызвать по коммуникатору. — Просто решил прогуляться. — объясняет капитан. — Кроме того, у меня для тебя посылка. Переговоры прошли прекрасно, расы шарового скопления решили вступить в Федерацию. Лидер восхищен тобой, Спок, и просил передать подарок. Сказал, цитирую дословно: «Первый помощник у вас — очаровательный сластена. А его бдительность заставит призадуматься любого, решившегося покуситься на капитана «Энтерпрайз». Спок молча открывает коробку, в которой что-то гремит. Она практически доверху наполнена леденцами на палочке. — Ой, а можно мне один? — Кирк, не дожидаясь ответа, берет конфету и шуршит оберткой. — Я лучше пойду, — слабым голосом сообщает Маккой. — Я старый прожженный… хм… и не привык к подобному зрелищу. — Да ладно тебе, Боунз, — удивляется капитан, засовывая конфету за щеку. — Можно подумать, ты в детстве такие не ел. Но доктор, не оборачиваясь, только машет рукой на прощание.***
Нынешняя бета-смена тянется однообразно даже для коммандера. «Энтерпрайз» движется в глубоком космосе между галактиками, основные звездные скопления далеко, и вахты заполнены рутинным оформлением накопившихся документов. Разобравшись с запланированным объемом работ, Спок с гораздо большим рвением принимается просматривать отчеты научного отдела. Сотрудники запустили сегодня большой эксперимент по квантовой электродинамике, и первые данные упали на падд офицера по науке. Мозг вулканца с легкостью считывает цифровые параметры, видя за ними стройную концепцию новой теории. Но в одном месте взгляд цепляется за небольшое отклонение по сравнению с прогнозом. А вот еще. И еще… Эксперимент выходит из-под контроля. А в научной лаборатории уже никого нет. — Лейтенант Хансен, примите управление кораблем, — проговаривает Спок, срываясь с места. Он бежит по коридорам «Энтерпрайз», стремясь как можно быстрее оказаться в научном отсеке. Лифт задерживается, и вулканец рыбкой ныряет в трубу Джеффри, приземляясь двумя палубами ниже. Саднит левая рука. Боль фиксируется на периферии сознания и отбрасывается как неважная. Лаборатория не пуста. Маленькая энсин Маринеску хлопочет над капризничающим сканером. — На пол! — рявкает Спок, но девушка непонятливо застывает на месте. Коммандер буквально швыряет ее под себя, стремясь создать между ней и камерой с элементарными частицами хоть какую-то преграду, быстро щелкает тумблерами, снижая интенсивность потока. Яркая вспышка вонзается прямо в мозг, Спок не успевает даже моргнуть. По лицу будто прошлись грубым наждаком. И уже оседая прямо на Маринеску, коммандер понимает, что все могло закончиться значительно хуже. Осознать где он находится помогает слабое шевеление под собой. Энсин пытается спихнуть тяжелое тело коммандера, мешающее нормально дышать. Вулканец тяжело перекатывается на бок, высвобождая девушку, и шарит рукой на поясе. — Лучше не двигайтесь, я сама, — предупреждает Маринеску и достает коммуникатор. — Дежурных медиков — в лабораторию семь. Ранены двое. Переломы, ожоги, повреждение роговицы. — Как вы? — спрашивает Спок. — Вы помяли мне ребра, — жалобно сообщает девушка. — Но, думаю, я легко отделалась. — А что у вас с глазами? — продолжает коммандер. — Не у меня. У вас, — тихо отвечает энсин. — И рука, похоже, сломана. Спок подносит руку к лицу и понимает, что пальцев он не видит. Равно как и всего остального вокруг. Но зато из коридора отчетливо доносится топот медиков. — Кожу я восстановил, перелом тоже ерунда, срастется за пару суток, — сообщает ему Боунз, заканчивая накладывать мазь на глаза и закрепляя повязку вокруг головы. — А вот с глазами несколько хуже, но в течение двух недель зрение восстановится. Ты освобожден от вахт, приходить на перевязку будешь каждые шесть часов. — Может, я останусь в лазарете? — предлагает Спок. — Лечебный транс под присмотром врачей… — Забудь, — безапелляционно заявляет Маккой. — Последнее время ты совсем загнал себя работой. Организм, даже вулканский, не прощает таких издевательств, его силы не безграничны. Давай уж лучше потихоньку, старым проверенным способом. Заодно и отдохнешь. — Чем же я буду заниматься? — потеряно спрашивает вулканец. — Хм… Да чем угодно, хоть конфеты свои ешь. Только с повязкой на глазах. — Согласен. Энтузиазм в голосе коммандера кажется доктору подозрительным, но возразить пока нечего. Во время альфа-смены Маккой обнаруживает Спока, руководящим экспериментом в научном отделе. Лейтенант Каломи, стоя рядом с креслом коммандера, зачитывает ему отчеты различных станций. Вулканец внимательно ее слушает, временами требуя дополнительных пояснений от сотрудников или внося корректировки в процесс. — Коммандер, на минуточку, — доктор увлекает его за рукав в отдельный кабинет и тщательно прикрывает дверь. — Я же отправил тебя отдыхать! — возмущенно шипит Боунз. — Я и отдыхаю — провожу в научном отделе только альфа-смену, — сообщает ему вулканец. — И потом ты сам сказал, что я волен заниматься чем хочу, только с повязкой на глазах. А я хочу довести эксперимент до логического завершения. На перевязки хожу исправно, больше ты от меня ничего не требовал. — Упрямый остроухий зануда! — злится Маккой. — Ты отлично понял мои рекомендации, нечего тут силлогизмы выстраивать. — Доктор, отрицательные эмоции вредны пациентам, — невозмутимо сообщает ему Спок. — Можно я пойду получать положительные? Боунз багровеет и обреченно взмахивает рукой, отпуская коммандера.***
— Вы теперь заглядываете в медотсек только по делу, — грустно говорит доктор Чепел, закрепляя повязку на жестких вулканских волосах. — Раньше на «Браттейне» вы приходили пить чай, и мы долго засиживались за разговорами. Спок открывает рот, чтобы объяснить свою загрузку, но вместо этого произносит: — Вы не могли бы приготовить нам чаю? Я боюсь промахнуться мимо репликатора, — и вежливо добавляет: — Если вы не очень загружены сейчас. — Ну что вы, коммандер, — веселеет Кристина, — кроме вас на «Энтерпрайз» все здоровы. А плановые медосмотры уже завершены. Как в старые добрые времена, они сидят за столом и беседуют. — Доктор, а вы знаете сказки? — неожиданно задает вопрос вулканец. — Что, простите? — изумляется Чепел. — Сказки, — повторяет Спок. — Мне тут недавно поведали одну терранскую сказку. Хотелось бы услышать еще. — Знаете, у меня есть любимая, — мечтательно произносит Кристина. — Даже книжку с ней взяла на корабль. Она путешествует со мной от звезды к звезде. Прямо как герой из нее. — Сказка про путешествия? Любопытно. А не могли бы вы почитать мне ее? Кристина приносит книжку и начинает: — Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. На картинке огромная змея — удав — глотала хищного зверя… Полтора часа, пока длится сказка, вулканец сидит абсолютно неподвижно. Можно было бы предположить, что он заснул, убаюканный размеренным голосом, если бы не шевелящиеся иногда ноздри да подрагивающие кончики пальцев. Временами Кристина делает глоток чаю, чтобы смочить горло, но прервать чтение она не решается. — …И если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы, уж конечно, догадаетесь, кто он такой. Тогда — очень прошу вас! — не забудьте утешить меня в моей печали, скорей напишите мне, что он вернулся… В медотсеке повисает тишина. — Я понимаю концепцию, — задумчиво произносит коммандер. — Чтобы спасти тех, за кого в ответе, необходимо пойти на смерть. — А может быть, сказка про то, что четыре шипа не помогут защититься от мира, если ты один, — возражает ему Чепел. — Спасибо. Я пережил незабываемый опыт благодаря вам, — прощается коммандер. — Надеюсь, после выздоровления вы не забудете дорогу в этот кабинет, — напутствует его Кристина. Коммандер движется привычным путем, автоматически фиксируя, что ему вежливо уступают дорогу, но слышит не шорох шагов, а звон пятисот миллионов звездных бубенцов.***
К концу первой недели слепоты Спок настолько свыкается со своим состоянием, что выбирает самое спокойное время по корабельным часам — середину гамма-смены, чтобы отправиться в безлюдный спортзал. Надевать головизор не имеет смысла, равно как и пользоваться беговой дорожкой. Коммандер шагами определяет расстояние между стенами и встает точно посредине. Привычный комплекс suus mahna в этот раз кажется ему недостаточным. Спок подбирает из корзинки теннисный мячик и стучит им в пол, бездумно подхватывая ладонью. Потом ударяет им о стену и снова ловит, чутко прислушиваясь к гулкому удару и рассчитывая траекторию отскока. После серии бросков решается взять в руки ракетку. Игра в сквош требует от него максимальной концентрации, и это то, что необходимо для истосковавшегося по сложным задачам разума. Скорость ударов нарастает, мышцы и мозг работают с полной нагрузкой, внося нотку остроты в гармонию, царящую в душе коммандера. Шелест отъехавшей в сторону двери сбивает вулканца с ритма. Он промахивается, и мяч, упруго подпрыгивая, отлетает в другой конец зала. Спок отправляется на его розыски. — Прости, я не хотел мешать, случайно вышло, — слышится голос капитана. — Сейчас… Его быстрые шаги звучат вдоль стены, потом приближаются. — Вот твой мячик. В протянутую ладонь ложится ворсистая сфера, и пальцы капитана соприкасаются с голым запястьем коммандера. Разом ослабевшая кисть проворачивается и выпускает мячик. За долгий, бесконечно долгий миг, пока не раздается стук упавшего шарика, вулканец успевает считать восхищение им, Споком: его хладнокровием, разумом и стойкостью; сочувствие к его травме и желание помочь. А еще — опаску, что помощь не примут, закроются, спрячутся за своей безупречной логикой. — Может, сыграем вместе, коммандер? — хрипло говорит капитан. Слышно, как он в волнении облизывает губы. — Да, Джим. Сыграем, — соглашается Спок. И они носятся по залу, забыв натянуть сетку, забыв обо всем на свете, кроме игры и самих себя. — Левый угол! — кричит Джим, и Спок кидается влево, мысленно выстраивая траекторию мяча (голос — удар об пол — встреча с ракеткой), уверенный, что они соприкоснутся точно на уровне пояса. Потому что мяч посылает капитан, а он не подведет. — Правый! Звонкий голос отражается от стен зала, вибрирует в ушах вулканца, рыжим лисьим хвостом мелькает меж барханами песка над старой раной. Громкое покашливание возвращает их в реальность. — Никогда не видел такого длинного гейма, — сообщает им Скотти, тоже пришедший размяться. — Ребята, вас бы одеть в белое — и хоть сейчас на Уимблдонский турнир. Вы классно соревнуетесь. Запыхавшиеся игроки сближаются. — Это не соревнование, — тихим шепотом признается Спок. — Это помощь друга. Он не может видеть, но отчетливо чувствует, как глаза Джима вспыхивают радостью.