Когда воротимся мы в Портленд Клянусь, я сам взойду на плаху. Да только в Портленд воротиться Нам не придётся никогда. Б.Окуджава
Закончилось путешествие на Вавилон, отшумели слушания по «пакледо-андорианскому делу». Экипаж с воодушевлением планирует отдых под жарким солнцем Сириуса на Мамуту — «планете пяти тысяч островов», как зовется она в межзвездных туристических проспектах. Изысканно-агрессивной атаке двух самых страшных существ в галактике — вулканского посла Сарека и терранского капитана Кирка — Адмиралтейство ничего не смогло противопоставить. Так и получилось, что полтысячи членов экипажа получили пять дней отпуска на самой очаровательной планете альфа-квадранта. Каждый выбрал занятие по вкусу. Кирк с Маккоем задались целью перепробовать все алкогольные коктейли в местных барах, методично обходя их один за другим, Ухура с подругами — ограбить местные магазины одежды, почему-то назвав это «шопингом». Сулу, заядлый серфингист, наконец доберется до настоящих волн, чтобы испытать на прочность лонгборд, а Павел Андреевич мечтает, как будет очаровывать девушек самых различных рас на танцполе. Члены экипажа собираются загорать, купаться, гонять на аэрокарах, совершать экскурсии на острова или просто арендовать небольшие бунгало в тихих бухточках. Спок выбирает для отдыха место вдали от основных курортных зон. В туристическом агентстве, чьими услугами рекомендовало воспользоваться Адмиралтейство, ему объясняют, что островок необитаем, хотя источник питьевой воды на нем имеется, равно как и дикорастущие плодовые деревья. Вулканец находит это вполне удовлетворительным, и Скотти, который отказался покинуть «Энтерпрайз», соглашается транспортировать коммандера прямо на место. В качестве ответной услуги он просит прихватить с собой Кинсера: «пусть песик по настоящей земле побегает». Спальный мешок, миска для собаки, несколько полевых рационов, минимум посуды, пара вулканских туник помещаются в сумку через плечо, и вулканец готов к путешествию. На самом деле Спок считает, что расслабился и взял слишком много — в детстве он совершал переход через пустыню налегке, с одним копьем наперевес. Но даже несгибаемый коммандер устал и нуждается в полноценном отдыхе. Поэтому он перекидывает ремень от сумки через плечо, берет на руки Кинсера и отправляется на облюбованный остров. Четкий распорядок дня не нарушается даже в увольнительной: подъем на рассвете, медитация на берегу, пока фиолетовый шар медленно встает над волнами и, раскаляясь до нестерпимой голубизны, поднимается в небо. Спелые фрукты на завтрак. Вулканец накалывает на острую палочку зеленые и оранжевые кусочки и аккуратно снимает их губами, тщательно пережевывая. Рядом Кинсер, сопя и чавкая, расправляется с утренней порцией полевого пайка. Подкрепившись, они обследуют каждый дюйм зеленых зарослей на востоке или песчаных отмелей на западе. Исключительно из научного интереса. Когда Сириус оказывается в зените, пес с усталым видом укладывается в тени подремать, а Спок растягивается на горячем песке, прикрывая глаза третьим прозрачным веком. Он вбирает тепло всей кожей, как ящерка, отогреваясь за все время пребывания в космосе, и снова погружается в медитацию. Дневной период мозговой активности посвящен разбору залежей в сознании, образовавшихся за последние месяцы: он тщательно обрабатывает каждый бит информации, простраивая новые логические цепи с учетом появившихся данных. Когда светило начинает клониться к западу, а жара потихоньку спадает, Спок будит Кинсера и отправляется собирать съедобные водоросли на литорали, обнаженной отливом. Он отрывает по небольшому кусочку от длинных лент, чтобы не нарушить сложившуюся экосистему, пока Кинсер развлекается, облаивая розовых пятнистых ракообразных, прячущихся в пустых раковинах или между камнями. Те машут клешнями, однако умный пес держится на расстоянии, и угрозы местной фауны пропадают втуне. Окончание вечернего приема пищи совпадает с началом прилива. Бесконечные волны накатывают ближе и ближе, песчаное полотно растворяется в океане и вместе с ним — минуты из долгих и таких коротких оставшихся часов личного покоя и гармонии. Спок принимает вызов стихии и начинает медитацию вместе с suus mahna. Он держит ногами песок, не позволяя утекать ему в океан. Пальцы подхватывают нити времени, наматывая их на ладони. Уши ловят вздохи прибоя, шепот вечернего бриза. Глаза прощаются с уходящим голубым солнцем до тех пор, пока свет зажигающихся звезд не касается роговицы. Ментальные щиты полностью опущены, разум раскрыт миру, природе и собственным чувствам. Это время правды, когда из глубины подсознания поднимаются на поверхность самые неожиданные ассоциации и мысли. Их нельзя оттолкнуть или спрятать, а требуется изучить, принять в себе и сделать следующий шаг. Спок внимательно рассматривает родительское чувство, возникающее каждый раз рядом с маленькой Маринеску. Щемящую грусть и скрытую вину перед Кристиной. Эстетическое удовольствие от вида стремительной и гибкой Нийоты. Глубокое уважение, которое он испытывает к Скотти. Двойственность по отношению к Маккою: преклонение перед его врачебным талантом и азартное желание вызвать бурный эмоциональный отклик на удачно сформулированную колкость. Дозированное наслаждение доверчивостью Павла Андреевича. И уже из самой глубины подсознания — как ныряльщик на последнем глотке кислорода — вулканец извлекает благоговейное изумление собственным везением: у него есть друг и брат в одном лице. Спок признает, что именно сейчас он испытывает наибольшую удовлетворенность полнотой и осмысленностью жизни. Терранцы называют такое состояние счастьем. А еще он осознает, что испытывает дефицит социальных контактов. «Ты скучаешь», — говорит его сознание голосом матери. Но он вулканец и потому придерживается более точных формулировок. Коммандер запрокидывает голову к небу и делает глубокий вдох. Меж незнакомых созвездий по бархату ночи живым светлячком движется «Энтерпрайз». Спок залезает в спальный мешок, и Кинсер тут же теплой тяжестью приваливается к ногам. Впереди четыре часа сна. Впереди возвращение домой, к своей звездной семье.***
Долгие однообразные вахты, когда звездолет движется в глубоком космосе, быстро приедаются экипажу. Спок же старательно занимается картографированием района. Его всегда удивляла потребность в эмоциональной подпитке, которую испытывало большинство рас Федерации, однако для терранцев это являлось жизненной необходимостью. Поэтому, когда среди особенно спокойной альфа-смены капитан задумчиво вопрошает: «Что на этот раз везут орионские пираты?», коммандер понимает, что риторический вопрос служит сигналом к развлечению. Сам он никогда не принимает участие в подобном нелогичном времяпровождении, но экипаж мостика заметно оживляется. — Какая буква? — спрашивает Ухура, привычным жестом создавая конференцию между мостиком, медотсеком и инженерной палубой. — Оперативники просили не забыть о них, когда снова будем играть, — напоминает Сулу. Капитан одобрительно кивает, и Нийота щелкает еще одной клавишей. — Чехов, твоя очередь выбирать, — подает голос Скотти. — Ешкин кот, — огорчается навигатор. — Все буквы уже были, по второму кругу придется. — А давайте усложним задачу, — предлагает Джим. — Используем две буквы для связанных между собой слов. — Тогда «О» и «Н», — быстро ориентируется Павел Андреевич. — Чур, я первый! — Он медлит несколько секунд и радостно выдает: — Оранжерейные незабывайки! В рубке повисает озадаченное молчание. — Павел, что такое «незабывайки»? — недоуменно спрашивает Хикару. — Ты же сам их мне вчера показывал в оранжерее: такие мелкие голубые цветочки. — Незабудки, Чехов. Не-за-буд-ки! — смеется Сулу. — Все равно подходит, — упрямится Чехов. — Принимается, — подтверждает Ухура. — Ладно, — соглашается Сулу. — Пираты везут ореховую нугу. Для какого-нибудь царька-сластены. Вроде того, который взял наших ребят, спустившихся на планету, в заложники и согласился обменять только на двести килограммов конфет. Споку тогда пришлось распрощаться с подаренными ему леденцами, потому что репликаторы не успевали справиться к назначенному сроку. А после мы неделю сидели без сладкого, пока не загрузили аппараты новым сырьем на Звездной Базе-6. — Не напоминай, — передергивает Нийоту. — Принято. — Охреневшего носорога, — слышно из динамиков Скотти. — Для частного зоопарка. — Тогда добавьте к этому большое количество высококлассного органического навоза, — едко замечает Боунз. — У тебя три слова, — одергивает его Кирк. — Ладно, пусть органический навоз не будет высококлассным, — покладисто соглашается Маккой. — Но при наличии охреневшего носорога без него никак. — Засчитываются оба ответа, — усмехается негласный рефери. — Обольстительных наложниц! — хором кричат орионки из инженерного отсека. — И усильте охрану озабоченными наемниками, — степенно отвечает офицер Джотто. Слышно, как оперативники одобрительно поддерживают его. — Пиратский корабль полон обреченных невольников, — выдыхает Ухура. — Что за мрачные фантазии? — поворачивается к ней Кирк. — Это реальные факты. Моих предков пятьсот лет назад так перевозили на американский континент, — грустно замечает Нийота. — Так что принимается, не возражайте, капитан. — Ослепляющий неон! — в голосе Кристины угадывается мечтательная улыбка. Джим подпрыгивает в кресле. — Джотто, почему я ничего не знаю об этом виде оружия? — грозно спрашивает он. — Я тоже не знаю, — тушуется оперативник. Капитан вопросительно смотрит на Спока. Тот оглядывается и молча пожимает плечом. — Кристина, признавайся, откуда у тебя свежие разведданные? — Капитан, я про ткань подумала, — смущенно признается она. — Такого ослепляюще-неонового цвета. Самое то для контрабанды. Хохочет не только мостик, но и три отсека вместе с ним. — Принимается, — сквозь слезы сообщает Ухура. — Орбитальный насос, — в игру снова вступает Скотти. — Куда без очереди? — рычит на него Боунз. — Я за Кинсера, — нагло сообщает инженер. — Озерную навагу, — облизывается Джим. — Капитан… — укоризненно замечает Спок, — навага водится не в озерах, а в Тихом океане на Земле. — Океанскую навагу, — мгновенно поправляется Кирк и подмигивает коммандеру. — Облепиховую наливку, — заходит на второй круг Чехов. — Моя бабушке ее чудесно готовит. Знали бы пираты — ограбили бы все ее запасы. — Очищенный наркотик? — предлагает свой вариант Сулу. — Пусть прихватят облысевшего нарколога, пойдет в комплекте, — добавляет Маккой. — Опасный нитроглицерин, — внезапно раздается тихий голос Маринеску. Вулканец возмущенно приподнимает бровь. Маринеску бледнеет и издает полузадушенный писк. — Коммандер, не пугай девочку, пусть тренирует воображение, — примирительно просит Кирк. — Воображение научного сотрудника развивается в теоретических построениях и дальнейшем моделировании эксперимента, проверяющего гипотезу, — сообщает Спок. — Капитан, разрешите покинуть мостик. Мое присутствие требуется в лабораториях. Кирк грустно кивает, и вулканец покидает свою станцию, которую тут же занимает Маринеску. Твердым шагом он идет к выходу, но, когда створки лифта распахиваются, внезапно оборачивается. — Отчаянную надежду. Вот что всегда везут с собой орионские пираты, — произносит он, глядя прямо в глаза капитану. И удивленный собственным поступком, покидает мостик.***
Коммандер не понимает, что на него нашло: нелогичные слова, нелогичные действия… Формально он не нарушил правил игры, но зачем он вообще вступил в нее, если перед этим твердо заявил, что не видит смысла в подобном занятии? Но сейчас нет времени размышлять над этим, у него важный эксперимент в лаборатории, а дальше предстоит бета-смена в статусе главного офицера мостика. Поэтому Спок сворачивает мысль, привычно капсулирует эмоцию и приступает к выполнению своих обязанностей. Вечером привычная медитация дается вулканцу с трудом: пальцы рук и ног подергиваются, дыхание остается неровным. Мышцы, за пять дней отпуска привыкшие к интенсивному движению, требуют нагрузки, и Спок решает повторить медитацию в движении. Он уверен, что спортзал будет пустынен, потому что на корабле «ночь», и экипаж отдыхает. Свой просчет он обнаруживает только на пороге зала: гибкий силуэт раз за разом взлетает к переборкам с перепрограммированной в упругий батут части покрытия. Человек то зависает в верхней точке, то вращается в воздухе, как несомое ветром семечко-крылатка. Спок завороженно наблюдает за прыжками капитана, ни в грош не ставящего силу искусственной гравитации корабля, пока не попадает под обстрел голубых глаз, фиксирующихся на нем при каждом повороте. Вулканец, как привязанный, делает шаг вперед. Еще один. В какой-то прострации он доходит до соседнего участка покрытия, сбрасывает обувь и присаживается на одну ногу, отставляя другую далеко в сторону и поднимая сведенные ладони над головой. Широкие рукава черной туники соскальзывают вниз, обнажая запястья, предплечья, локти… Кирк ввинчивается в воздух снарядом, выпущенным гигантской катапультой. Спок взрывается серией стремительных перемещений, которые в suus mahna носят название «птица, мечущаяся перед бурей». Кирк парит над залом, раскинув руки, прежде чем сорваться в пике. Спок застывает на месте, его тело колеблется водорослями на стремнине реки. Но как только тело капитана касается батута, вулканец отвечает рубящими ударами, рукава нарезают пространство ломтиками гигантского фрукта. Джим плавно взмывает в очередном кувырке, и Спок отклоняется назад, почти касаясь затылком пола, чтобы в следующий момент выпрямиться непокорной пружиной и снова встретиться взглядом со своим человеком. Они движутся в перпендикулярных плоскостях, но их траектории — проекции одной трехмерной фигуры, какими бы разными они ни были. Все яростнее взлетает Джим, все быстрее перемещается Спок, но взгляды неотрывно следуют друг за другом. Под конец Кирк сбивается, падает плашмя, батут подкидывает его серией мелкий подскоков, и Спок, вторя им, крутится волчком на месте, пока не застывает в той же позе, с которой начиналось его упражнение. Некоторое время Джим лежит неподвижно. Затем медленно отжимается от пола, подтягивает колени, встает. Спок выпрямляет согнутую ногу, опускает руки, делает долгий выдох. Кирк подходит к нему почти вплотную, продолжая испытующе вглядываться в глаза. — Что это было, Спок? — тихо спрашивает он. — Вулканское вуду? Это похоже… мне показалось… что мы только что занимались сексом. Коммандер закрывает глаза и пытается протолкнуть комок, пережавший горло. — Прости, я дурак, — невнятно проговаривает Джим и быстрым шагом покидает пространство зала, забыв вернуть первоначальные настройки покрытию. Спок опускается на колени. В его разуме полный хаос. Несколько минут назад он спонтанно инициировал связь, не спрашивая согласия у Джима. Ментальные щиты дрожат, из последних сил стараясь сдержать неожиданное половодье эмоций и чувств. «Отчаянная надежда», — мелькает на периферии сознания, и Спок не уверен, относится фраза к решимости последователя Сурака взять под контроль рассудок или к реакции вулканца-воина, внезапно обнаружившего, что он влюблен.