Глушь, которую я полюбил

Тепло, терпкий запах черничного чая, распространившегося, казалось, по всему пространству, приглушённый жёлтый свет, на фоне которого изредко подрагивали тени, ползущие по бежевым стенам, простенькая мебель, комната, выполненная в стиле минимализма, и набор разномастных ножей, который был расположен на полке по левую сторону Мидории. Всё это он видел и чувствовал, как только очнулся. Да, любит же наследник Всемогущего попадать во всевозможные передряги. Скорее они его находят, чем тот сам вляпывается во что-либо. Но так или иначе, что-то снова произошло. Изуку судорожно начинает копаться в памяти, да бы вспомнить, как он оказался в этом месте. «Точно, лес!» — пронеслось в голове троекратным эхом. Первым делом Изуку вспомнил, как оказался в незнакомом лесу, а дальше всё как на ладони: лес… нет связи… деревья… жёлтый свет… ловушка… противный запах… и… «Попался». Мидории удалось воспроизвести у себя в голове тот же тон, что он сумел расслышать перед отключкой, и от этого по спине пробежал лёгкий мороз от лопаток и до копчика. Парень встал с мягкой кровати и услышал, как из-за двери доносятся грузные неторопливые шаги. Дверь открывают выносят с ноги и в проёме показывается парень. Изуку на секунду запоздало вздрагивает от резкого звука, а после на его лице начинает играть гамма эмоций: радость, удивление, потрясение, шок… Вплоть до злости. Сердце задаёт бешеный темп, губы подрагиваю, а затем растягиваются в оскале, таком непривычном для смазливого лица Мидории. Его лицо просто перекашивает, и уже трудно разобрать, облегчение это или растущая истерика. — К… — слёзы безостановочно льются по щекам, в итоге срываясь с подбородка на линолеум, а ком в горле всё никак не даёт вновь произнести желанное быть произнесённым слово, казалось, уже забытое многими, кроме самого Изуку, — Ка… — раздаётся протяжный всхлип-полустон, от которого пошатнулся даже стоящий в проёме парень, так и не сдвинувшийся с места с момента пробуждения Мидории то ли от не отошедшего шока, то ли от нерешимости, — Кач-чан! Мидория не выдерживает и срывается с места, хотя до этого, казалось, ноги вросли в пол, и бросается на друга с удушающими объятиями, сжимая массивную шею всё сильнее с каждой секундой. Отпускать — точно не в его намереньях. Изуку думает, что если отпустит, отстранится хоть на миг — и Кач-чан вновь пропадёт, испарится, истлеет на глазах. Но он здесь, он рядом, живой, всё такой же буйный, поскольку старательно вырывается из хватки плаксы-задрота. — Эй! Отлипни от меня, чёртов Д… Чёртов Д-Деку! — придя в себя, Бакуго оторопело хватается за плечи друга детства, всеми силами стараясь отцепить от себя эту прилипалу, но выходит как-то неуверенно, особенно после того, как он вновь назвал Мидорию давним, знакомым им обоим детским прозвищем. Язык словно жжёт, настолько непривычно спустя столько времени снова произносить это заезженное, но такое родное слово. С ним связана хренова туча воспоминаний, которые непроизвольно всплывают отрывками в голове обоих, причём один тщательно прогоняет их все, не желая вспоминать тяготы прошлой жизни. Ведь именно эта брокколи-голова связана с ними. Именно эта брокколи-голова постоянно периодически мельтешила перед глазами и стала неотъемлемой частью жизни подрывника Кацуки, — Ты оглох, что ли?! Я сказал отвянь! — Бакуго делает первый, уже чуть более сильный удар в ребро, но Мидория даже не дёрнулся, продолжая висеть на шее, навзрыд всхлипывать, а слезам позволяя и дальше стекать на крепкое плечо блондина. — Нет, Кач-чан! — твёрдо кричит Изуку прямо на ухо. Удары становятся тяжелее, больнее, и приходятся не только в рёбра: страдают бока, живот, низ живота, а также оттоптанные ноги. Решающим действием, уже концом терпения Кацуки, является впечатывание Изуку спиной в бетонную стену. От этого паренёк уже издаёт сдавленный стон, продолжая жмурить заплаканные глаза, окончательно обмякая, но так и не размыкая рук. — Свали, Деку… — вымученно хрипит Бакуго, упираясь лбом в ту же прохладную стену. Мидория активно и слегка судорожно шевелит головой, давая понять, что не собирается выполнять просьбу раздражённого такими объятиями друга. А ведь если подумать, то они никогда не обнимались. Разве что, конечно, в глубоком-глубоком детстве, но это вряд ли можно вспомнить. Но так или иначе, обнимать Кацуки оказалось довольно приятно… Он тёплый, мышцы имеют значительный рельеф и упругость. — Твою шею ничего не беспокоит? Только сейчас Изуку почувствовал, как шею укололо что-то холодное, металлическое и, по всей видимости, острое. Обладатель «Один-За-Всех» гулко сглотнул и распахнул глаза. Пришлось медленно, нехотя, но всё-таки отстраниться. Но в шею продолжало вжиматься что-то острое, приятно холодящее кожу. Первое, что увидел Мидория — это поблёскивающие глаза Бакуго. Это можно было сравнить с гранатовым соком. Было видно, что парень изо всех сил старается придержать непрошенные слёзы, не дать тем скатиться по щекам. После, насколько это было возможно, Деку опустил взгляд вправо и понял, что его шею «беспокоит» лезвие ножа. Изумрудные невинные глаза возвращаются к алым. От тяжёлого и шумного дыхания грудь Кацуки сильно вздымается и опускается, на лбу выступает вена, что можно разглядеть даже в полумраке, а нос слегка сморщен от накатившегося раздражения и злости. — Кач-чан… — Замолкни, Деку, — нервно прошептал Бакуго, а затем резко отстранился и зашагал прочь из комнаты. — Нет, стой! — Не трогай меня! — блондин грубо отбросил протянутую руку друга, нарочно или случайно задевая ту ножом, в последствии чего образовался неглубокий порез. Но Изуку не волновала его рука, он не хотел, чтобы Кач-чан вновь ушёл и не вернулся, как это было месяц назад. — Я не позволю тебе вновь исчез… — ДА НЕ УЙДУ Я! — проревел Кацуки прямо в лицо неугомонному брокколи, чтобы тот наконец унялся. Кажется, это немного подействовало, Мидория слегка отшатнулся, но не более, — Ты отсюда не уйдёшь, пока не объяснишь, на кой хер припёрся. Последнее, что сказал Бакуго перед уходом, оставляя Мидорию в комнате одного, снова, не забывая громко хлопнуть входной дверью. Зеленоволосый глупо проморгался, переваривая услышанное, но не успел опомниться, как вновь послышался треск двери и тяжёлые скорые шаги. — Сиди здесь, и чтоб из комнаты ни ногой, усёк, брокколиголовый? — короткий кивок, — Ах, да, телефон давай сюда, — Бакуго протянул ладонь, которую Изуку одарил недоумевающим взглядом. — З-зачем тебе м… — Телефон, задрот! — повторять больше не пришлось, скромная мобилка уже покоилась на потрёпанной ладони. Бакуго вновь удалился так же шумно, оставляя после себя гробовую тишину. *** Шумными быстрыми шагами, которые сопровождались шелестом влажной травы, Бакуго направлялся в противоположную сторону от дома. Целью парня было достичь окраины леса, где уже будет ловить связь. Цель достигнута. Кацуки достаёт телефон Изуку и нахально снимает блокировку экрана. «Так и не поставил пароль, простофиля». В следующую секунду начинают бегло всплывать многочисленные входящие звонки и множество смс-ок от контакта «Мама» и «Тодороки-кун». «Какого хрена написывает двумордый?», — удивился про себя Бакуго наличию номера бывшего одноклассника у Мидории. На виске выступают от раздражения вены, а нос покрывается мелкими морщинками. Кацуки издаёт тихий рык и убирает телефон назад в карман. «Дело дрянь. И какого вообще этого придурка сюда занесло?!», — внутренне негодует обладатель взрывной причуды, на бегу подрывая одно дерево за другим. Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт… Чёрт! Почему… Почему этот недр с причудой потенциального задрота снова внезапно возникает в жизни Бакуго? Только что всё было забыто, отпущено, а сейчас… Всё по новой, что-ли? Прошлое так и цепляется своими когтистыми лапами за душу, за самые укромные её уголки, куда бы Кацуки не спрятался, куда бы не сбежал, где бы не укрылся, всё! Всё оказывается впустую. Приходится вновь вспоминать всё то, что хочется забыть. Перед глазами так и мельтешит силуэт тупого Деку, отсталых родителей и отбитых одноклассников. Каждый из них стучится в голову, будто это дверь, которую вот-вот должны открыть по ту сторону. Нет. Ну уж нет. Только не снова, только не с ним. Почему нельзя просто взять, и исчезнуть? Исчезнуть самому или чтобы кто-то исчез — неважно. Лишь бы не пересекаться больше. Но поздно. Изумрудный свет пробивается сквозь дымовую завесу тернистый джунглей, итот свет напорист, режет глаз. Хочется закрыть от него глаза. Хочется закрыться от него. За короткий промежуток времени преодолев значительное расстояние от окраины леса и назад до дома, Бакуго врывается в своё жилище, а затем в комнату, где оставил ждать Мидорию. Дверь снова терпит удар ногой, от чего Изуку вздрагивает и подпрыгивает на кровати. — Придурок, — Кацуки приближается к взволнованному другу. — Кач-чан? — Заткнись, тупой Деку! На твоём телефоне херова туча звонков и сраных смс-ок от Мидории-сан и… Чёрт тебя дери, половинчатого! Глаза Изуку распахиваются и в размере ничуть не уступают блюдцам. Да, Бакуго всегда уважительно относился к Инко, пусть иногда и через силу, ведь эта женщина была добра к нему, гостеприимна и считала его настоящим другом Изуку. Она видела в нём надёжную опору и поддержку для своего сына, и также была уверена в том, что Изуку поддерживает Кацуки. Когда Инко возвращалась с работы и видела Бакуго, свернувшегося клубочком в заброшенном переулке неподалёку от своего дома, со сбитыми в кровь коленями и красными глазами, то непременно забирала с собой. Малыш Бакуго упирался, вытягивал свою ладошку из руки Мидории-сан, которая упрямо вела того за собой, желая помочь. В такие моменты Кацуки ненавидел себя за то, что позволяет помогать ему другим людям. Ненавидел себя за то, что дело доходит до оказании помощи ему. — .еку! Задрот, мать твою, на меня смотри! — парень схватил Изуку за плечи и сильно начал трясти того в течении нескольких секунд, пока не очнулся. — Прости, я задумался… — У-уф, боже бездарь… — Бакуго потёр переносицу носа, прикрывая на время глаза, — План такой: ты сваливаешь отсюда и говоришь всем, кто там тебе написывал, что разбил телефон… — Подожди, Кач-чан, что ты.! — телефон Изуку Кацуки разбивает на глазах у того прямо о своё колено. — На счёт нового не беспокойся. Скажи там Мидории-сан что-то по типу «поскользнулся, упал, очнулся — разъебал мобилу». — Но я не понимаю… — Просто заткнись и делай, что я говорю. Изуку замолчал, но лишь на время, чтобы выслушать полностью всё, что сейчас скажет ему Бакуго. — Сваливаешь, говоришь, что разбил телефон и НЕ просишь купить новый. Я тебе его достану. А завтра возвращаешься сюда снова, но не так поздно. Надеюсь, что понять услышанное тебе хватит твоих задротских мозгов, Деку. Мидория молча пялился на Кацуки, но всё-таки отмер и перед тем, как что-то сказать, проморгался. — Я понял тебя, Кач-чан, но у меня столько вопросов. — Твои проблемы, Деку. Сейчас вали. — Н-но… — Сейчас. Вали. Уже. Ясно?! — Бакуго сократил расстояние между им и Изуку, чуть не столкнувшись лбами, и резко выдохнул воздух тому прямо в щёки. От этого по спине прошлись мурашки, а в зобу дыханье спёрло. — Ладно, — Мидория сглотнул и бегло взглянув последний раз в глаза другу, почти вышел из комнаты, — До завтра?.. — Иди уже! — рявкнул блондин, не поворачиваясь лицом к Изуку, на что тот лишь улыбнулся, скрываясь за дверным косяком. Как только хлопнула входная дверь, а в окне был виден убегающий силуэт — Бакуго облегчённо выдохнул, падая на кровать. — Чтоб тебя, Деку.

***

Изуку бежал, бежал и бежал. В голове возникали всё новые мысли, никак не дающие переварить произошедшую встречу. «Наврать про телефон, сказать, что заблудился… Наврать про телефон, сказать, что заблудился», — повторял про себя без конца Мидория, попутно прокручивая в голове момент в комнате, как Бакуго прислонил к шее нож, как смотрел ему в глаза, как отпирался от объятий… Всё это казалось таким новым, забытым… К тому же, нужно было морально себя подготовить к встрече с мамой, к разговору с Тодороки, ведь они волновались. Остаётся надеяться, что у дома или хотя бы по городу не будут красоваться полицейские машины. Но волнение уходило на второй план, оно и рядом не стояло с предвкушением о новой встрече с Кач-чаном. О новой встрече с Кач-чаном.