Инсомния

Войдя в комнату, Маша поспешила лечь в кровать, ведь этот день её порядком вымотал. Она прокручивала в сознании всё произошедшее и думала, что скажет Лауре завтра, как начнёт разговор, но долго это не продлилось, сон забрал её в свои объятия. Лаура же, как только дверь за Третьяковой закрылась, тоже зашла к себе, но ложиться в постель не спешила. Ей было страшно. Этот страх накатывал на неё каждую ночь, и в этот раз он оказался гостем, которого ждали. Лукина осмотрела комнату. Из мебели в ней была лишь большая кровать, две тумбочки по бокам и комод для постельного белья у противоположной двери. Увидев дверь на балкон, женщина поспешила его открыть. Холодный ночной воздух стал заполнять помещение, подарив такую желанную прохладу. Какое-то время Лаура стояла на балконе, но организм брал своё, и ей всё же пришлось лечь. Засыпая, она молила всех богов, чтобы кошмар в этот раз оставил её в покое, ведь ей совсем не хотелось, чтобы Маша видела её в таком состоянии. Но оставит ли? Может ли то, что давно проросло в тебя и стало твоей частью, в один миг оставить? Тем более, если ты сам не хочешь, чтобы оно тебя отпускало… Мария проснулась от постороннего шума и, приподнявшись на локтях, стала прислушиваться. Позже она поняла, что крики доносятся из комнаты, где сейчас находилась Лаура. Приступ паники охватил Третьякову, она мигом подскочила с кровати и побежала на звук. Быстро распахнув дверь, блондинка увидела мечущуюся по постели Лауру, которой явно снился кошмар. Тут-то Мария и поняла истинную причину её недосыпов и усталого вида. Она быстро подошла к Лауре, выкрикивающей что-то похожее на «нет», подняла её за плечи и немного встряхнула, что бы разбудить. — Лаура! — Пожалуйста, нет, — находясь в полубреду, уже шепчет Лаура, через мгновение заходясь рыданиями. — Тише, тише, — Мария аккуратно обняла женщину, уложив её голову себе на плечо и поглаживая по напряжённой сотрясающейся спине. — Я тут, это просто сон, просто сон… — Я не хочу, — бредит Лаура, — Не хочу жить так, не хочу это видеть. Я спать не могу, хватит, — с каждым словом рыдания лишь усиливаются, превращаясь в настоящую истерику, — Хватит, дай мне умереть… пожалуйста, ты единственное, что меня здесь держит… Я… — рваный вздох, — Не…могу… — ещё один. Женщина начала задыхаться, от чего речь сделалась совсем невнятной, но с Марии и так было достаточно, она тихо плакала, пытаясь не выдать себя случайным всхлипом. Что она имеет в виду? Ей было страшно, очень страшно за Лауру. Она лишь крепче прижала её к себе, пытаясь успокоить, а та, в свою очередь, цепляясь за спину блондинки, как за единственное, что сможет её спасти, продолжала что-то повторять. Спустя какое-то время Мария уложила уже почти спящую Лауру и легла рядом, крепко обняв женщину, которая через несколько минут уже посапывала, опаляя чем-то похожим на ровное дыхание шею Третьяковой. Всю ночь ту не отпускали мысли, отчего уснуть ей так и не удалось, но удалось стоять на страже хрупкого сна Лукиной, которая в нём сейчас так нуждалась. Утром, когда часы показывали уже семь, Третьякова, до этого наблюдавшая за мирно спящей Лаурой и перебирающая её пряди так аккуратно, будто боясь, что женщина, лежащая рядом, может вдруг испариться в воздухе, решила встать и приготовить им завтрак. Но из этой затеи ничего дельного не вышло, так как из-за трясущихся рук — подарок, оставленный этой эмоциональной и бессонной ночью, всё выходило просто ужасно. Мария не могла сосредоточиться на чём-то кроме того, что она услышала этой ночью. Когда кофе, стоящий на плите, решил покинуть пределы турки и обзавестись новыми владениями в виде плиты, женщина, выругавшись, кинула всё в раковину и оперлась на неё руками, пытаясь привести дыхание в норму. В это время на кухню вошла немного сонная и растерянная Лукина. — Маш, я… — не успела она что-либо сказать, как её перебили неожиданные и очень сильные объятия. Мария, кажется, приложила все имеющиеся силы, словно пытаясь удержать женщину от падения. — Никогда не говори так, — уткнувшись носом ей в грудь, промычала Третьякова, — Никогда не говори так больше. Лаура лишь растерянно смотрела перед собой, ощущая боль прошедшей ночи и нежность этого момента. На глазах снова появились слёзы. — Никогда, — прошептала Третьякова, чуть отстранившись и показывая свои заплаканные глаза, — Я не вынесу, — она замотала головой, и истерика, до этого прятавшаяся где-то на глубине, всплыла, сотрясая тело и голос, — Никогда, никогда! Я буду держать тебя! Буду, буду! — с новой силой кричала она, — Как ты можешь?! Эгоистка ты, Лукина! Чёртова эгоистка! — Мария стукнула пару раз руками в грудь женщины, но та лишь сильнее прижала её к себе, пытаясь переварить смысл сказанных слов. Впервые за долгое время что-то под рёбрами начало нетерпеливо копошиться, что-то помимо страха и боли, помимо злости и бессилия. Она улыбнулась. Впервые искренне улыбнулась.