Интим

Ты бы выискал какие-то другие поводы для тоски. Тоска, как синоним высвобожденного времени на размышления. Ты обладал им и ты бежал от него насколько мог - далеко, без великой цели развить человечество, ты выискивал интерес внутри. Твои детективы построены, как лабиринты и ты сам в них бродишь, будто текст, будто черные буквы, будто утки друг за другой, привязанным бараном к условиям и правилам. Пропущенный звонок на телефоне, забыл активировать связь в машине. За лобовым стеклом снег - большой, плотный и дворники его уничтожают и топят, когда машина по Лондону. Поворачиваешь голову - парки усыпаны детьми в разноцветных шапках. Ты не включаешь музыку, ты включил мысли длинного дня за который никто не высказал презрение перезрелому Аполлону в плавках и черных носках, ни смешка, ни злости, никто из студентов это не сделал в глаза, какой-то злой английской традицией превратив в дискуссию за спиной, вполголоса, с придуманными очаровательными интимными подробностями. Ты бы послушал, если не был бы сам информационным поводам. Колесо Лондона остановилось. Джон Вайлет перевел взгляд с обезумевших чаек на молчаливое колесо Глаза без движения. Ты такой же - остановленный механизм после бесконечных вращений? Но тебе только сорок и это слишком мало для современного общества! Байрон никогда не дожил до тридцати семи! И если бы ты себе выискал какое-то твердое сравнение, то это был бы не поэт… Давно зеленый на светофоре. На тебя смотрит араб - пристально, внимательно и не хочет стучать кулаком в стекло с силой, ничего - терпение и такт. Черный Ягуар срывается с места и медленно кружит вокруг Белгравии. Спросить? Спросить не обидел ли? Нелепо! Паркует машину за несколько домов. Идет пешком. Снег несется в лицо, коляски преодолевают слякоть, женщины под зонтами и шляпками, а ты поднимаешь воротник, прячешь руки в карманы пальто, ничего больше у тебя нет. Ты кого-нибудь любил? Прикуриваешь сигарету около полукруглого длинного фасада, рассматриваешь черный велосипед, пристегнутый на железный забор большим замком и идешь дальше к дому с колоннами. А тебя кто-нибудь любил? Ты бы хотел избавиться от навязчивой, жужжащий мысли, но она около. Ты прикуриваешь еще одну сигарету и думаешь о том, что тебе может сказать занятная стерва на твое подобие извинений. Ты долго стоишь около окон. Перемещаешься к забору. Ближе не подходишь - мерзнешь и думаешь о бренности человеческого тела, отдельных его частей и целостности. О душе, какой-то разорванной успешностью, провалами и поисками. «Тебе просто сорок!» - сказала бы мать, лицо которой кажется теперь таким молодым, как ты сам и далеким, - «Пройдет!». Прикуриваешь еще одну. Оглядываешься на парк - вновь дети в шапках, собаки, удары снежков в лицо и спину. Обеспокоенные скучные взрослые, которые с детства мечтали о завоевании мира, пиратах, спасенье принцесс, поиске рыцарей и замков, теперь с трепетом растерают руками холодные щеки детей. Только и всего - превращение больших мечт в маленькие, в самые настоящие, когда рядом те, кто нужен, те кто не прошли по твоим замкам, не прошли по гаражу с машинами, не прошли мимо, когда ночами не писались строчки, а принесли и поставили кофе. Это стерва могла бы быть той, которая способна в кого-то так впиться, что навсегда, с теплой сна под рассказы о Африканских странах, лодках, ракушках, копьях, лохмотья и возрастах, в котором редко кому больше, чем сорок. Сжал в руке черную изгородь. Не нашел слов. Развернулся спиной, придешь в суд, составишь с Эдвардом защиту, которая перейдет в нападение. Ты хочешь выиграть? Ты хочешь продать еще больше «Железа»? Ты хочешь ей доказать собственный интеллект и значимость, ты хочешь примитивного секса? Ты хочешь что-то от нее… что-то неопределенного, так остро, что тебе все равно, что осень оделась по-зимнему. Шторка дернулась. Дверь открылась. Ты чуть не выронил сигарету, удержал, как циркач, прожигая пальцы. Уронил, затоптал, выругался. Облизал ожог на руке. - Джон Вайлет! Пройдите на крыльцо! - произнесла леди Хельман. Ты прошел. - Получили мой подарок? - Очень хорошо получил, - ответил Джон Вайлет. Леди Хельман в джинсах, рубашке и объемном шарфе в дверном проеме. - Пришли поблагодарить? - спрашивает она с усмешкой. Джон Вайлет пожимает плечами. - Не понравилось? - вновь спрашивает леди Хельман. - Всему коллективу университета, - Джон Вайлет закуривает сигарету, - неприятно быть выставленным на обозрение в том виде, который я воспринял, как иронию. - Это была ирония, а вы воспользовались. Я - ваша любовница! Ха! Смешно! Зачем пришли? - Мне сорок, - говорит Джон Вайлет и прикуривает еще сигарету. Женщина рассматривает мужчину, пристально, как в прошлый раз. Кривит губу. - Мне еще нет. - Вам не жаль жизни, которая вами уже прожита? - Вы пришли, мистер Джон Вайлет, чтобы поговорить со мной о какой-то жалости?! К чему?! К себе?! К вам?! Я вам не друг, вы сальным взглядом изучали мою игру в бильярд, а теперь… - Пристально. - Вы объявили мне войну! - Вы, леди Хельман! Я предлагал вам трапезу и вакансию! Возможно, интересный диалог… - О… обиженный мальчик, на которого не обратили внимание? Это ваши аргументы, чтобы портить мой имидж! - Имидж одинокой стервы? - Что?! - Вы слышали. Простите, - Джон Вайлет втаптывает себе под ноги сигарету, - я пришел не ради этого диалога! Не для «перчатки войны», не для… - Перчатка не понравилась? - Не для выяснений… - Хотите избежать суда, мистер Джон Вайлет? Проконсультировались, что по правовым нормам вы в проигрыше? Мирное урегулирование? - Не для этого я шел по вашим кварталам… Вы изобретательная и избирательная женщина… - Не ваша, меня претит даже мысль о том, чтобы с вами обедать, любитель женщин - никаких ценностей, никакого постоянства… Ничего! - О… а вы леди… во всей красе викторианского вкуса - безмолвная, трепетная, как лань и желательно глупая, ибо при Королеве Виктории это было в моде! - Вам не стоит говорить мне про моду! Вы… черт, - леди Хельман переводит взгляд на падающий снег, соприкосновение взглядов уходит, - я не намерена с вами переходить границы приличия и эмоций. - Вы мне открыли дверь! Никто другой не стучит? Никто не летит на ваш свет? Леди Хельман обернулась за дверь. - Я подумала… - ушла за дверь и вернулась с тремя книгами, протянула мужчине вместе с шариковой ручкой, - если вы здесь, то подпишите для меня. - Вы читали? - Почему нет? - И остались обо мне такого низкого мнения? Ни одна из моих жен никогда не уходила от меня со злостью… - О… вы дипломат и вы мне врете. Подпишите, пожалуйста… - Зачем вам это, леди Хельман? - Лет через сорок продам, что-нибудь куплю. Был у меня томик Конан Дойла, он был отлично продан. - Вы расчетливы. - Очень точно, мистер Джон Вайлет! Вы видели мою игру! - Я вижу вашу игру изнутри собственной жизни, - мужчина бегло подписывал книги одну за другой, передал обратно, женщина еще плотнее прижила к себе шарф и книги, стала от этого еще более хрупкой, - пришел сказать «простите за неудачный обед», - Джон Вайлет улыбнулся, провел рукой по гладкому подбородку, сунув в карман шариковую ручку, потом обе руки в карманы пальто. Снег летел так, что от машин оставался только абрис и свет. В основном красный от стоп-сигнала. Леди Хельман продолжила молча рассматривать мужчину, как будто бы без эмоций, как будто бы витрину собственного магазина, как будто скульптуру в музее среди других похожих. Минута. Другая. Леди Хельман уходит вместе с книгами за дверь, возвращается, протягивает нелепую красную вязаную шапку в полоску, как у шутов. - Возьмите, - говорит леди Хельман и в этом коротком слове нет обиды и злости, Джон Вайлет протягивает руку и сжимает в руке шапку, - и не приходите сюда никогда вновь. Мужчина не отвечает. Разворачивается. Сквозь занавески леди Хельман видит, как он пройдя поодаль натягивает шапку, горбится от холода и решительным шагом уходит прочь. Леди Хельман закрывает штору, поворачивается к девушке за столом. - Только ради вас я была не злой к нему.