Странное происшествие

Прошло две недели после судьбоносного падения Штольмана. С его появлением жизнь в Затонске превратилась в бурлящий котел. Общество разделилось на два эмоционально-возбужденных лагеря: женская часть ловила взгляды Штольмана и каждый день устраивала ему засады. Дамы мечтали прикоснуться к его мужественному бицепсу, не говоря уже о нечто большем. Другой лагерь, состоящий исключительно из мужчин, ненавидел Штольмана за магическую силу его обаяния, разбившего не одно женское сердце. И только доктор Милц, как и прежде, привечал доблестного сыщика. Тем временем в доме Мироновых полным ходом шло приготовление к свадьбе. Аннушка порхала. Штольман предавался мрачным думам. Антон Андреевич, по-прежнему, во снах резвился с Анной Викторовной, а наяву уныло наблюдал, как предмет его обожания уводят из-под носа. Вампирша Поля страдала. Ее супруг — Трофимыч, терзаемый нехорошими подозрениями, точил кулаки и едва сдерживал желание почесать их о похотливую женушку. На улице сгущалась тьма, а в салоне светской львицы Мадлен Саблезубовой — Скрэтини проходил литературный вечер, посвященный второму пришествию Штольмана. В зале царила праздничная атмосфера. Хозяйка загадочно хмурила брови и непрозрачно намекала сливкам местного общества, что ожидается присутствие виновника торжества. Затянутые в рюмочки дамы вольготно раскинулись на диванах, расставленных вдоль стен, и попыхивали пахитосками. Они едва дышали, но стойко переносили тяготы корсетоношения, ибо вступили в соревнование за внимание Штольмана, и справедливо считали: чья талия тоньше, тому и приз. Мадам Саблезубова — Скрэтини, намертво впечатавшись во входную дверь, сверлила глазами досточтимую публику и по одним лишь ей понятным признакам вычленяла из толпы дураков и невежд. Она точно знала, наступит тот час, когда эти отщепенцы подвергнутся публичной порке. Среди местного населения ходили страшные истории об экзекуциях в салоне мадам, когда устранялись неугодные, имевшие наглость воспротивиться ее порядкам. Именно поэтому жители Затонска, опасаясь также некоторых особенностей душевной конструкции Скрэтини, старались не вступать с ней в перепалки. В центре зала на импровизированной сцене редактор местной дамской стенгазеты Фиолетовая Жаба терзала клавиши рояля, извлекая из него звуки, похожие на скрип железа по стеклу. Она кутала морщинистую шею в меха, побитые молью, и косила левым глазом на стоящую рядом мадмуазель Жули Болконову-Приморскую. Та, основательно уперевшись ногами в пол, яростно артикулируя, декламировала обращение Штольмана к барышне Мироновой, облаченное в стихотворную форму САМОЙ М.Т.Муркиной: Твои бездонные глаза Мне в сердце дырку просверлили… А в душу падала слеза — Твои уста мне нахамили… На одном из окон шевельнулась штора. За ней пряталась таинственная личность по прозвищу Черная перчатка. Никто ее не видел, но все знали, что она существует и обладает каким-то особенным гипнозом, парализующим волю и сознание. Сегодня Перчатка решила пошалить. В тот момент, когда мадмуазель Болконова в очередной раз широко открыла рот, чтобы выдать гениальную строфу, Перчатка дунула так, что погасли все свечи, и салон погрузился во тьму. В зале послышались испуганные возгласы. Шалунья гнусно хихикнула, подлетела к Жули, помахала перед ее носом перчаткой и вновь исчезла за шторой. Тут же загорелись свечи, и перед публикой предстала Болконова-Приморская, но вид ее был ужасен. Остекленевшие глаза Жули уставились в одну точку, а тело мелко тряслось, словно с ней случился припадок. Ее волосы извивались тонкими змейками, целясь жалами в окружающих. Она страшно хрипела: Блажили ведьмы день за днем, Чужую плоть на части рвали. По стенам кровь текла ручьем- Их жертвы долго умирали. Они резвились всей толпой, Боясь колоть поодиночке. Одно лишь слово им: «Чужой» И начинали бить по почке…. Дамы в ужасе прикрыли руками лица и пронзительно завыли. Мадам Скрэтини слегка повела бровями. Не то чтобы она испугалась, ибо сама любила поведьмачить… По ночам она летала на метле и заглядывала в окна домов, пугая бодрствующих жителей Затонска. Но репутация…репутация ее салона могла пострадать, а это не входило в планы мадам. Пока она пыталась разрешить ситуацию, Черная перчатка исчезла самым странным способом. Она будто растворилась в воздухе. И тут, словно по мановению волшебной палочки, Мадмуазель Жули очнулась, приняла свой обычный вид и прежним голосом продолжила: Приди ко мне, о ангел мой, Тебя лобзать готов я вечно… Ну а душистою весной В ромашки упадем беспечно…. Меж нами льдина странных дней, На ней сидю и замерзаю… Придвинься, и вина налей, Прижмись родная, полобзаю… Последняя строфа потонула в шквалистых аплодисментах и среди этой какофонии изредка доносились всхлипы. То Черная перчатка тихо ржала над сливками. А Штольман не пришел. Салоны он любил, но не любил навязчивое внимание.