Эта клетка для двоих

Ос Керво встречало их шумом, морским воздухом и жарким летом. Воздух был настолько раскален, что колыхался, как шелковая ткань. Карета лениво катилась по мостовой с знакомым Дарклингу перестуком. Выполненная из черного дерева с королевской геральдикой, в ней тоже было жарко. Профиль Александра был повернут к окну, в которое повелитель смотрел с ленивым интересом, наблюдая за тем, как люди идут по своим делам. Человеческий муравейник, и в нем каждый мелкий муравей резко останавливался, когда видел эту карету. Матери одергивали своих детишек, что-то шептали юноши подругам и спешили дальше по своим мелочным делам. Никакой злости в глазах людей он не видел, не удивительно, учитывая, что буквально день назад объявили о постройке новой церкви имени Святой Алины за счет королевской казны. Новый Апрат — Юрий, был очень деятельным и восторженным молодым человеком, который почему-то искренне восхищался заодно и Дарклином вместе с Николаем. Причина такой любви была туманна, Александр не вдавался в переплетение мыслей и мотивацию этого отказника. Наверное, зря, но Александр искренне устал быть королем, которому до всего есть дело, потому что все его министры играют против него только потому, что жалеют мальчишку Ланцова и ждут, когда тот очнется. Александр вдыхает глубоко в такт своим мрачным мыслям и поворачивается к Николаю, точнее теперь к Штурмхонду. Тот сейчас сидел с опущенными ресницами и то ли дремал, то ли делал вид. Молчание поначалу гнетущее в начале их поездки, сейчас стало даже каким-то привычным и уютным. Они молчали с друг другом полторы недели от самой столицы до Ос Керво. Александр следовал своему новому правилу: давать Николаю возможность не хотеть. Принимать, что он не хочет говорить, не хочет ехать, не хочет его видеть и не хочет находиться в одной карете. Было ли это раздражающе болезненно? Да. Дарклинг сходил с ума от подобной наглости, но одергивал себя. Сначала демон, сначала он разберется с тем, что может сожрать и его, и Равку. Потом он будет кормить свою гордость и желание быть нужным, когда Равка будет в безопасности. И все же смотря на погруженного в свои мысли Николая он дивился тому, как упорно его существование игнорируется принцем. — Мы отплываем сегодня? Александр вздрагивает от неожиданности и отрывает взгляд от окна, убирая руку от подбородка. Мужчина не отвечает сразу, садится прямее. — Да, Штурмхонд. Теперь вздрагивает мальчишка, касается пальцами в темных перчатках своего перебитого носа и шрама под губой. Николай как будто до конца не смог влезть в шкуру пирата, все в нем было неправильным. Штурмхонд сейчас не был похож сам на себя, тихий и зажатый, словно эти три года его держали взаперти или на каторге. «Почему как будто?» — спрашивает его насмешливый голос Багры, который он со вспышкой раздражение заставляет замолчать. Ему не до внутренних нотаций старухи, если мальчик продолжит себя так вести, все просто провалится. — Отплываем из порта Святого Николая? — спрашивает неуверенно мальчишка, словно пытаясь мысленно построить их маршрут. Дарклинг внутренне радуется возможности разорвать это затянувшееся молчание, но только качает головой с легкой улыбкой. — Нет, отплываем от южного рейда старого Кервийского порта, — Дарклинг наблюдает жадно за работой чужой мысли, за тем как хмурится Штурмход, после резко поднимает брови вверх. — Но это очень далеко от основных городских портов, к тому же неудобное расположение для отплытия. — Поэтому непопулярное место остановки, — произносит Дарклинг с легкой ехидцей, наблюдая за тем как вспыхивает и угасает понимание в чужих глазах, — странно если бы знаменитый пират отплывал прямо из Равкианского порта. — Корсар, — с усмешкой поправляет его Штурмхонд и на его губах появляется тень той самой наглой ухмылки. Призрак Штурмхонда появился на доли секунд и снова исчез, когда Николай прикрыл глаза грязно-зеленого цвета рыжими ресницами. Дарклинг не торопит царевича, дает ему свыкнуться с этой мыслью о скорой встречи с кораблем. Он не говорил, что плыть они будут на Волке Волн. Это должна быть неожиданность, Александр надеялся, что приятная, та которая должна как следует встряхнуть Николая и окунуть в ему знакомую стезю. Демон не знал запаха моря, пороха и рома — это все принадлежало Николаю. Николаю и Ему. Александр тоже прикрывает глаза, пока они сворачивают с главной дороги и направляются к месту испытания «Колибри». Царевич мог сколько угодно играть в пирата в дни своей юности, пока Дарклинг ему это позволял. К тому же этот юный бастард был неплохим подспорьем, и за каждым его шагом внимательно наблюдали люди Александра в Керчи. Им двигала выгода: во-первых Дарклинг не хотел, чтобы ему пришлось платить на бастарда и так разоренной королем-шутом казной, и лучше бы уберечь царского сына заранее, во-вторых он не мог не отметить тогда пользу которую ему приносили эти выходки. Подконтрольный Ланцову флот, достаточное количество денег и безопасный корабль для его гришей, на котором плавание не рисковало обратиться рабством или нападением пиратов. Все это в совокупности делало Штурмхонда полезным инструментом для его целей и Николаю было позволено прятаться за своей маской лиса, о которой знал только Дарклинг. Он даже отсыпал ему приличное количество денег, зная, что все равно они попадут так или иначе в казну Равки или будут использованы в ее нуждах. Не предсказал Дарклинг только того, что у мальчика тоже были свои люди, связи и цели, и игра в пирата была не просто благородным слабоумием и храбростью. За своей уверенностью, что отказники в большинстве случаев глупы, ограничены, слабы — он не заметил, что этот отказник был особенным. Он притягивал как магнит таких же особенных, живых, гениальных и светлых людей, играясь своим благородством и коварством так, что даже Дарклинг не знал до конца мотивов царевича. Пока не обнажил самостоятельно его нутро недолюблённого ребенка и вместо того чтобы сберечь наступил сапогом и сломал. Это была его ошибка, о которой он эгоистично жалел, как жалеют любимые сломанные игрушки. Александр вздрагивает, словно просыпаясь от собственных мыслей и смотрит на Николая. Скрипнуло сидение карты, Николай передвинулся ближе к окну, укладывая пальцы на стекло. Его взгляд чуть более заинтересованно блуждал по проплывающему пейзажу за окном. Лицо принца-пирата выглядело чуть более живо, а кончики пальцев подрагивали то ли от нетерпения, то ли от волнения. Что он чувствовал смотря на него? Что царевич желанная игрушка? Это осознание было в какой-то мере тоже расстраивающим, Дарклинг как и прежде был о себе лучшего мнения. Александр уже не хотел много от Николая и перестал много хотеть от себя. После больше шестисот лет жизни ты перестаешь испытывать все самое светлое и благородное, и смиряешься с тем, что иногда ты просто хочешь людей, во всех смыслах. Заклинатель невольно касается пальцами губ, вспоминая их два единственных поцелуя, что-то в нем будоражащее. Все самое светлое угасло в нем, когда Алина отказалась от их связи и предпочла ему мертвого следопыта. Не любовь и черт с ней, с любовью. Александра некому будет судить, а за вернувшегося идеального и солнечного принца ему скажут только спасибо. Александр не отрицал, что ему будет приятно ощущать наконец что-то кроме враждебное настороженности от того, с кем вам придется провести вечность рядом и наблюдать за тем, как меняется мир. — Мы едем к летучему порту? — Да, — произносит Дарклинг с улыбкой, — ты встанешь за штурвал колибри. Николай сощурился, поджал губы, но ничего ему не сказал, резко откидывая на спинку сидения кареты. Дарклинг отметил, что он чем-то очень недоволен и молчит, напряжение в груди от раздражения он ощущал так ярко, что невозможно было игнорировать, как и нарастающее отвращение к самому себе. Что он, все святые, снова сделал не так? — Николай… — все-таки снисходит он до имени принца, пока они наедине, когда есть возможность оговорить все претензии на берегу. — Я чувствую себя королевской болонкой, которую решили выгулять, — я рычащим, почти лаем ответил Штурмхонд, только плотнее поджимая губы, опуская тяжелый взгляд на Дарклинга, который иронично усмехнулся. Это и правда было похоже на выгул породистого пса, если смотреть на это под углом контролируемого положения царевича. — Я сочувствую, мой царевич, если Вы пришли к такому выводу о своем положении, — тянет с той же ироничной усмешкой Дарклинг и внезапно ощущает боль, от того, что царевич толкает его носком сапога. Это было не так больно, как неожиданно и странно. Николай никогда не касался его самостоятельно. Даже в порывах гнева, он предпочитал обходиться словесными тычками. — Перестань, ты первопричина такого ощущения, тут не над чем насмехаться, — фыркает Штурмхонд и скрещивает руки на груду, прожигая Дарклинга недовольным и упрямым взглядом, тем самым взглядом царевича, который только попал в плен своей золотой клетки. — Спасибо, что не когтями, — фыркает растерянно Дарклинг и трет место ушиба, пытаясь понять как он к этому относится. Радоваться ли ему или бояться, что вкус свободы так быстро начинает кружить голову Николаю. — Никогда я не хотел рвать когтями или клыками, даже тебя, это не мое желание, — произносит мрачно Николай и снова затихает, отворачивается и мрачнеет. Свет в его глазах гаснет и Дарклинг прикусывает себе язык, выдыхая глубоко мысленно. «Саша, кто тянул тебя за язык?» — спрашивает он сам у себя недовольно. Кажется, упоминание демона было куда болезненнее всего, что могло происходить и Александру впервые стало стыдно. Он был причиной этой постоянной боли, страха и неуверенности в том, что твоя жизнь под контролем. Когда-то маленький гриш боялся своей силы и показывать ее, так же как Николай боится демона. И маленького гриша рано вынудили убивать и осознавать, что его сила не годится ни на что, кроме темноты и убийств. — Николай — ты не чудовище, чудовищем тебя сделал я, и я постараюсь исправить… Все это, — Александр ведет руками по карете и глубоко вздыхает, — но пока мне просто нужна твоя помощь, я не занимаюсь подачками с царского стола породистому псу. Мне нужен Штурмхонд, твой стране нужен Штурмхонд и если ты готов узнать почему, я расскажу. Но на корабле. Молодой мужчина поворачивается к нему и смотрит некоторое время недоверчиво, словно ищет во всем этом признании подвох, но не находя его в чужих эмоциях и спокойствии кивает. Александр чувствует глубоко под темнотой меланхолии вспыхнувшую надежду и внутренне довольно усмехается. Надежда. Такое приятное и хрупкое чувство, которое поможет им наладить контакт, несомненно. Александр не раз играл в хорошего друга, чуткого любовника или справедливого отца. Для Николая он готов быть всем этим сразу, лишь бы эта пытка темнотой и ненавистью закончилась. *** Они стояли перед колибри вдвоем, пока шквальные и другие заклинатели готовились к отлету. Колибри сверкала в заходящем солнце своими отполированными и золоченными боками. Новая. Усовершенствованная модель, которой в скорости пока не было равных. Штурмхонд не обращал внимание на заинтересованные взгляды, смотрел только на нее. Мужчина стоял чуть сутулясь и двигая руками в карманах. Ничего в его позе не напоминало принца, живой взгляд зеленых глаз бегал по бортам Колибри, как будто судорожно пытались вспомнить, как ей управлять. — Это как с конной ездой, нужно только вспомнить какого это, — вдруг первый заговорил Штурмхонд, его голос был более хриплым, чем у принца, словно выветренным морским воздухом. Этот голос заставляя Александра вздрогнуть и повернуться к корсару, покидая плотный туман своих мыслей. Это было странно, слышать голос Николая, который обращается к нему с беспечной интонацией. Обращался сам. — Что именно? — настороженно переспрашивает регент, пряча руки в рукава кафтана. Не смотря на жаркий летний вечер ему было холодно. Дарклингу в последнее время постоянно было холодно, как старику. — Пх… — Дарклинг слышит смешок и видит как брови корсара игриво дергаются вверх, — а сами как думаете, о чем я? Дарклиг хмурится, после на его лице мелькает удивление и настороженность. Складывалось впечатление, словно бы Штурмхонд прямо сейчас с ним флиртовал. Эта наглая ухмылочка, дернувшиеся вверх брови и насмешливые искры в зеленых глазах — все это смутило гриша. В груди заворочалось недовольсво вместе с каким-то странным смущением, и мужчина сверкнув недовольно взглядом, отводит его снова на колибри. — Понятия не имею, Штурмхонд, о чем Вы, — произносит он холодно и надменно, пряча собственную растерянность и смущение за маской безразличия. Но спрятаться от демона, спрятаться от Николая он не мог чисто физически, мальчишка, все равно чувствовал его смущение и растерянность. Не от того ли его улыбка стала такой снисходительной и еще более игривой одновременно? — Я о том, что управление кораблем, как конная езда. Если один раз научиться, то уже не забудешь, мой суверенный, — все же отвечает Штурмохонд тоном Николая, не имеющий ничего общего с наглой ленцой пирата. Александр снова поворачивается к отказнику, они смотрят друг на друга достаточно долго, чтобы это стало неприличным, но никто не отводит взгляд первым, выискивая у мужчины напротив признаки внезапного приступа жестокости. Но никто из них не делает того самого движения, способного причинить боль, не пытается уколоть словом и делом, не усмехается ехидно и не пытается показать свою независимость. Они просто смотрят, пока просто смотреть не становится безопасным, а после их окликают. Николай отводит взгляд первым, первым отворачивается и уходит, оставляя стоять Александра все еще в смешанных чувствах. Штурмхонд ступает на трап первым, тут же принимаясь командовать, а за ним поднимается тенью Дарклинг. Ему впервые за несколько месяцев вдруг стало жарко, он потянул ворот кафтана, расстегнул пуговицы, после вовсе снял его, ощущая что задыхается в летнем мареве. — Вам плохо? — слышит он сбоку голос своего целителя, печального юноши, который всегда был рядом и отмахивается от заботливого взгляда этих огромных глаз. Нет, ему не было плохо, его наоборот душила какая-то противоестественная радость. Эта радость заразила его надеждой, отравила его разум, который вдруг заметался в клетке простых человеческих желаний. Море под ними действовало опьяняюще. Александр всегда любил путешествия по морю, они напоминали ему о юности. Той юности, которую он вместе с демоном, как будто бы отдал Николаю. *** Чем дальше летели дни, подобно чайкам, которые иногда парили над их кораблем, тем удивительнее было им вдвоем. Все словно бы в раз сменилось, переменилось, разбилось о соленые морские волны и Александр остался наедине с этим бушующим морем. Играл ли Штурмхонд свою роль? Кем на самом деле был этот отказник? Демоном? Пиратом? Принцем? Все роли смешались на этом корабле. Сначала, как пес которого спустили с цепи, Николай ступал по Волку Волн осторожно осторожно, медленно, смотрел на свою бывшую команду настороженно. Он притирался к ним первых три дня, пока не понял, что все бразды правления на нем. Дарклинг не знал ли была это ошибка или благословление, но принц как будто ожил, а гриш старался не появляться днем на палубе. Встречались они только вечером, когда Дарклинг выходил смотреть на закат и как загораются первые звезды, зачарованный красками увядающего света. — Никогда не думал, что Вы романтик, мой суверенный, — голос сзади снова вырывает Дарклинга из молчания, и он снова не ожидал, что с ним заговорят первым. Штумхонд стоял сзади, с закатанными рукавами, по его венам и пальцам словно расползалась темнота, но команда поверила, что это татуировки. Рыжие волосы были растрепаны, рубашка полурастегнута и взгляд был шальной, и кажется пьяный. Александр незаметно втянул воздух глубже, но алкоголем от корсара не пахло. — Возможно во мне погиб художник, — с холодным ехидством отшутился Дарклинг и снова повернулся к закату. Штурмхонд не уходил, они снова стояли рядом, но слишком далеко, чтобы говорить с друг другом. В конце концов даже рассказ о цели их поездки Дарклинг откладывал, он боялся оставаться с этим демоном наедине. Потому что именно тогда, когда оба они стояли перед колибри оборвалась эта иллюзия игры в поддавки, тонкая нить власти Александра просто оборвалась. — Вы избегаете меня, --весело тянет Штрумхонд, скалясь довольным лисом, а Дарклингу кажется, что его клыки вытягиваются хищно, — игнорируете. Но не Ваша ли идея была эта поездка? — Тебе кажется, — произносит тихо Александр, поднимая выше ворот своего кафтана. Ему снова стало жарко под этим внимательным взглядом, полным кровавой жажды. Почему медлил этот демон? Дарклинг метался между желанием себя защитить и сделать вид, что все нормально. В конце концов он не был младенцем, они еще могут поспорить, кто из них сильнее. Но все это сделало положение Равки еще более нестабильным, Александр раздражался и чувствовал себя загнанным в угол. — Мы так и не поговорили о нашей цели, — с легким укором произносит корсар, усмехаясь довольно, когда его обжигают ледяным взглядом. Он был действительно похож на молодого рыжего волка, который разве что не крутился рядом с раненным оленем, который уже не мог двигаться от страха и усталости. — Боюсь меня свалила морская болезнь, мой капитан, — произносит все так же холодно Александр, смотря на то, как улыбка корсара становится еще шире. — Поможет хорошее вино, — не сдается Николай, складывая руки себе за спину, — или ром. — Меня стошнит прямо в вашей каюте, — в тон отвечает Александр щурясь. — Так я не брезглив. Слуга вытрет. Александр замолкает и чуть поджимает губы, отводя в сторону гневный блеск серых глаз. — Отговорки закончились? — с притворным сожалением протянул Штурмхонд, улыбаясь еще шире, когда снова ловит на себе взгляд бессильной ярости, — тогда прошу за мной. Ему ничего не остается. К тому же им действительно нужно было наконец поговорить, и Дарклинг делает шаг за капитаном. Они идут в капитанскую рубку, где уже приятно горели свечи и на столе отдыхал то алкоголь, который Александр пил каждый вечер в Равке. Он точно не говорил брать его с собой, и он не знал… Приказывал ли что-то Николай перед отъездом. Он в целом перестал обращать на Николая внимание в последних полгода, когда ситуация начала сильно ухудшаться. Догадка кольнула ему затылок. Что если принц и не был так уж и болен? И когда с ним начал говорить Давид? Не так уж и давно, правда? — Присядешь? — слышит он справа от себя, щурясь и кусая губу. Может быть такое, что мальчишка просто его переиграл? Все как-то странно складывалось, пока картина была неполной. Но медленно складывая пазл за пазлом, он начинал ощущать, что по спине бегут холодные мурашки. Дарклинг садится на одно из стульев и берет свой бокал, всматриваясь в янтарную жидкость. — Выглядишь растерянным, — снова голос Николая, без этих бархатных хриплых нот, он садится напротив. — Сколько? — произносит Александр, прямо решив спросить, как давно он потерял над демоном всякую власть, которую так умело имитировал этот лисий мерзавец. — Чуть меньше года, — отвечает Николай и тянется к графину, наливая алкоголь и себе тоже. Лед, недавно сделанный проливными звенит на дне бокала и трескается. Морская летняя ночь была душной, а Александру снова стало холодно. — Но… — Достаточно создавать иллюзию подчинения, — произносит снова принц с улыбкой, после недовольно тянется рукой к руке Александра. Он заставляет его пить, прижимая край бокала к тонким губам, наблюдая за этим с какой-то странной жадностью. — Ты сопротивлялся поездке. Если ты знал зачем, то… — после нескольких больших глотков, качает головой Александр. — Мне было страшно, что я недостаточно хорошо управляюсь с демоном, — со смешком выдыхает принц и снова наливает в бокал рома, выдыхая почему-то судорожно, и тут же вкладывая его в чужую руку. Их пальцы встречаются, Александр чувствует тепло через ткань своих перчаток и снова открывает рот, чувствуя как по его горлу вниз, к груди льется горячая жидкость и как тут же мутнеет его рассудок. Говорят, мясо испуганного зверя невкусное и прежде чем убить животное, его нужно как следует успокоить. Александр позволяет себе успокоится, когда пьет третий бокал, все так же залпом и его начинает немного тошнить. Вопросы как-то вылетели из головы вместе с трезвым рассудком. Николай одними зубами стягивает с его руки одну перчатку, после другую. Корсар пересаживается к нему на колени, тянет за волосы назад и вливает ром в приоткрытый рот снова, жадно нависая. Александр просто не успевает так быстро пить, зачарованный взглядом по-колдовски зеленых глаз над собой. Прохладная жидкость проливается на шею и гриш чувствует, как горячие губы собирают капли с шеи поцелуями, с каким-то звериным урчанием. Ткань рубашки просто рвется под нетерпеливыми руками. Кафтан он снял. Когда? Он успел снять последнюю защиту, это осознание приходит через волны горячего тумана. Александр тупо смотрит в покачивающийся потолок каюты, пока с его ключиц собирали капли алкоголя, заставляя прогнуться в пояснице, крепким нажатием ладоней. Дарклинг ждал, когда ласка сменится болью от острых, как бритва зубов и боль приходит. Но зубы человеческие, Николай тянет его кожу на себя, после втягивает в рот, заставляя саднить и пульсировать. Это отрезвляет Александра, во всяком случае от ступора ужаса и он невольно стонет. — Наконец, а то я думал ты онемел, — произносит со мешком Николай и скользит носом вышел, оставляя такой же след ближе к уху. Александр снова втягивает носом воздух, пытаясь понять, какой еще запах мешается с привычным запахом Николая, и понимает, что не распознал кактусовую водку. Тонкий, едва заметный отголосок алкоголя, но все же царевич был пьян, как и Александр сейчас. — Ты пьян, — удивленно произносит Дарклинг и щурится невольно, когда ему становится щекотно от поцелуя в кончик уха, руки что безвольно лежали по бокам стула поднимаются невольно к спине принца, придерживая его. — Угу, — соглашается довольно Николай отрывается от своего занятия, как-то абсолютно по-звериному облизываясь, — как и ты. — Как и я, — все так же удивленно произносит Александр, срывая чужой смешок, вместе с тем, как их губы наконец встречаются и Дарклинг невольно сжимает ткань рубашки на чужой спине, отдаваясь странному поцелую, в котором холода и жажды было куда больше, чем любви. Корсар снова крепко сжимает его волосы на пальцах, заставляя простонать от жара и боли, тянет назад, чтобы заставить откинуть голову, снова блуждая губами по шее, в этот раз куда ласковее. — Мы должны были поговорить… — шепчет всполошено Дарклинг, пытаясь бороться с подступающим жаром и внезапной настойчивостью Штурмхонда, который уже успел переместиться с колен так, чтобы упираться коленом ему между ног. — Разве? Кажется, ты не особо хотел говорить, — мурлыкающим тоном отвечает ему хитрый лис, нажимая коленом на пах и двигая вниз и вверх, срывая очередной судорожный вздох и стон. — Мне нужно знать сколько ты знаешь о нашем положении, — протестует разум Александра, пока его тело сходило с ума, под умелыми руками и губами, пока он мог только судорожно цепляться, то за руки, то за спину, чувствуя себя загнанным. — Ты сумасшедший трудоголик, Дарклинг, у меня сейчас штаны треснут, а ты о политике, — фыркает недовольно Николай, толкая Александра к кровати, заставляя комнату покачнуться и снова весь мир сойтись на лице нависнувшего над ним Штурмхонда. — Что-то было в графине, ты не пил… — снова в голос произносит Дарклинг, пытаясь оттолкнуть от себя пирата, но собственные же руки слушались его слабо, получилось только почему-то обнять за шею Николая, и снова отвечать на все менее приличные поцелуи. В какой-то момент почувствовал, что рубашки на мужчине над им нет. — Намешал алкоголя и пару капель своего снотворного, — фыркает беспечный мальчишка и снова опускается к губам ничего не понимающего Дарклинга, у которого осталось столько вопросов, которые утонули в чужом голоде. Он чувствовал себя таким голодным, словно не ел неделями, но как ни странно чужая близость понемногу этот голод утоляла. Дарклигу начинало казаться, что он сходит с ума. Мир в целом воспринимался чередой замедленных картинок, в которых был только смех в ответ на его растерянные вопросы, которых он не помнил — и движения. Движений было слишком много, от одних его мутило, от других все его тело сводило такое удовольствие, что мир вокруг мерк и он глох. Движения резкие, медленные, глубокие и поверхностные, ласки и укусы — всего этого было слишком много для воспаленного стахом и алкоголем разума. — Зачем… — этот вопрос он запомнил, смотря на мокрые волосы Штурмхонда, чувствуя как он двигается над ним и от каждого движения по его телу разливается сноп горячих и приятных мурашек. Дарклинг смутно осознавал где он и что делает, но этот момент стонущего над ним Николая, сжимающего его бедра, улыбнувшегося в ответ на вопрос, он запечатлил в памяти так четко, что осознал, что никогда это не забудет. — Потому что вожделение имеет такую же власть, как и ненависть, — прошептал он ему в губы, опускаясь ниже, замирая в своих движениях, прижимаясь телом к телу, — голод… Человеческой плоти, его можно утолить разными способами. Александр судорожно кивнул и улыбнулся, цепляясь за чужие плечи и шепча просьбу не оставливаться, слыша над собой шелест крыльев и как Николая со всех сторон становится больше. Ему казалосьв бреду, что его уже разорвали на части, разрезали, исполосовали и теперь пировали на его открытой грудной клетке ребер, но каждый раз когда он выныривал из болезннного бреда, он видел только ласкового пирата, который целовал его запястья, удовлетворенно сверкая зеленым болотом глаз. Болотным огоньком той трясины, которая не отпускала его до утра. *** Вечер следующего дня встретил его неприветливо. Голова гудела, тело ныло так, как будто его избивали тяжелыми армейскими сапогами. Дарклинг попытался двинуться, но резкая боль в пояснице пригвоздила его к кровати. Гриш поднял руку и попытался сосчитать плывущие пальцы, но даже от такого малейшего умственного усилия голову разорвала адская боль. Когда его взгляд перестал плыть и Александр смог сфокусироваться, то все что ему оставалось — это грязно выругаться. Он был искусан. И кажется искусан везде, где мог дотянуться наглый мальчишка, самыми обычными человеческими укусами, но они саднили и мешали думать о чем-то другом, кроме того что произошло. Дарклинг твердо решил не звать целителя, к щекам прилила кровь, ему почему-то стало невыносимо стыдно. — Как девица, святые… — ругается он на себя в попытке встать, чувствуя, как его внезапно удержала ловкая рука. Гриш не сразу заметил, что на второй половине обширной кровати кто-то спал. Или лежал. Этот кто-то тут же принялся снова терзать кожу его затылка, с довольным звериным урчанием. — Николай, хватит, — строго отозвался Дарклинг, чувствуя нарастающий гнев. Он его споил! Он его опоил и им же воспользовался! Он дурил голову ему на протяжении года! Наглый, противный, невыносимый Ланцов, ради которого в последние полгода он буквально из кожи вон лез. Ничегои возникли в комнате на одной силе его ярости, застрекотали угрожающе, и рука исчезла. Сзади послышался недовольный вздох, мужчина опрокинулся на подушки. — Ночью ты просил продолжать как ни странно, — слышит он за своей спиной и гришу приходится приложить все усилия, чтобы не повернуться душить наглого недокороля. Гнев все же поутих, когда Александр сполз с постели, забирая с собой одеяло, под слабое возмущение Николая. Пират был уже одет, значит выходил из каюты, в остальном все было на своих местах. Его одежда аккуратно висела на стуле, на столе стоял графин с водой, к которой Александр как следует принюхался, прежде чем пить. На смешок Николая он отреагировал брошенным, как кинжал, острым и холодным взглядом. — Ты такой красивый, когда злишься, — выдыхает нагло пират, и ему везет, что Дарклинг слишком ослаб и хотел пить, чтобы бросаться графинами. Раздражение в нем мешалось с каким-то странным облегчением, страхом, радостью и непониманием. Все это не укладывалось в голове. — Почему все это произошло только сейчас? — спрашивает он тихо, ставя графин на стол и усаживаясь обратно на край кровати, настороженно поглядывая на корсара, который благо выглядел вполне трезвым. — Изначально я хотел тебя просто убить, — так честно признается ему этот мальчишка, что Александр в который раз теряет дар речи, пока тот продолжает говорить, — но знаешь, в Равке мало возможности сделать это так, чтобы не спровоцировать очередные бунты. Кто-то считает тебя даже новым святым, знал об этом? Как только я понял, что могу брать контроль над демоном, что выросло из твоего же желания, Саш, я решил, что лучшим решением будет убрать тебя тихо. Где-то в поездке. Я не ожидал, что ты зацепишься за возможность уехать так быстро, я только научился как следует сдерживать голод и в карете… Молодой король снова двигается к нему, ничегои Дарклинга ворчат, но лениво, пока тот ведет ладонями по коленям мужчины, ныряет к нему в одеяло, снова щекочет волосами шею. — Я нашел альтернативу. Достаточно приятную… Я чувствовал ее до этого, но не мог определиться чего я хочу больше, сожрать тебя или все же как следует от… — Николай, — одергивает его снова Дарклинг, чьи ладони покоились на чужой пояснице, а разум усиленно работал. Он может оттолкнуть его, но зачем? Все выглядело так, как этого хотел сам Александр. Николай в своем уме (относительно), они плывут в Керчь, а отказник в курсе всех событий в Равке, чтобы мыслить быстро и строить гениальные планы, которые были его коньком. Но что-то его тревожило, как будто он был оленем, что бился в звенящем колокольчиками силке. — Перестань, — снова приказывает он и смотрит в на то, как юноша недовольно морщит нос. — А то что? — его снова опрокидывают на постель, вжимают в нее, под полуиспуганный вздох. С каких пор этот принц настолько сильный? — Мои ничегои разорвут тебя на части, — со спокойным холодом произносит Дарклинг, упираясь руками в чужую грудь, пытаясь оттолкнуть. — Прежде я вспорю тебе глотку, — с какой-то странно болезненной улыбкой произносит Штурмхонд и Александр понимает, что он прав. Силы здесь были примерно равны, и это выбило дух ему из груди, заставило тело покрыться мурашками холодной дрожи. Ловушка захлопнулась. Он на корабле с то ли обезумевшем гением, то ли гениальным безумцем, и пока он не сможет от него никуда деться. Придется учиться сотрудничать. — Николай, и все же я хочу есть, — сдается все же он, разрешая снова терзать и так его саднящую шею, укладывая руки на крепкие плечи. — Я тоже, ты не представляешь как, — кивает с готовностью корсар, но все же отрывается от мужчины, садясь, — хорошо. Сейчас придет целитель и слуга, принесут еды и исцелят тебя. — Мне не ну… — пытается возражать Дарклинг, но его затыкают грубым поцелуем, похожим на недовольный укус. — Нужен, если ты хочешь добраться до Кетердамма живым, — то ли шутит, то ли серьезно произносит Николай, и вдруг улыбается той самой солнечной улыбкой, — перед сном мы обязательно об о всем поговорим, Саш. Теперь у нас будет много времени разговаривать. Александр снова не понимает, угрожает ему щенок, шутит или говорит серьезно, укладываясь раздраженно на подушки. Он подумает об этом, когда они прибудут на туманный остров, и когда он обретет над собой чуть больше власти. Когда у него перестанет так раскалывать голова, и болеть те места, о которых он даже не мог подозревать. — Ну не дуйся, — просит его уходя, корсар и ловит таки графин, ловко брошенный в него тенью. — Убирайся. — Это моя каюта. — Плевать! — Святые! Знал бы, что ты такая каприза, никогда бы не затащил тебя в постель! Николай смеется, исчезая за дверью, и Александр сдерживает порыв самому улыбнуться. Внезапно все его смелые желание касательно принца стали правдой, но почему тогда, все святые угодники, ему так неспокойно.