Мне нужен доктор

Доминик Я не поверил собственным ушам, когда она ответила. Признаться, даже не ожидал такого от неё. Анабель заплакала. Мне хотелось обнять и прижать её к груди. Хотелось, чтобы она больше никогда не плакала. «Это… Нужно снять…» Я отвернулся, и начал перебирать аптечку. Ничего не значащий для неё жест, которого она даже не заметит. Мне же пришлось наступить на горло собственному демону, чтобы повернуться спиной. Трус… Какой же я трус… Это началось давно. Мне было семнадцать, я заканчивал школу. Чудесное время майских праздников, когда экзамены впереди, а солнце светит уже по-летнему тепло и ярко. Ночевки у друзей, которым повезло и удалось спровадить предков на дачу. Те, кому повезло меньше — сажали картошку уже вместе с родителями. Никогда этого не понимал. Вот так трястись над этой картошкой с весны до осени, вместо того, чтобы просто покупать её в магазине. Сейчас я знаю, что это следствие послевоенного голода и дефицита. Но тогда я крутил пальцем у виска и клялся себе, что точно таким не буду. Старики порой вздыхали, глядя на нас. «Ну, молодые — все красивые». Мне казалось, что это чушь. Ведь у Антона усы смешные, у Кольки нос горбатый, а Генка так и вовсе лопоухий. Веселым квартетом мы горланили песни в парке, запивая самым дешевым портвейном. Он был теплый и отвратительный на вкус, но нас тогда это не волновало. Я возвращался домой счастливый, пьяный и с бутылкой, в которой еще плескались остатки этой бормотухи. Мои гулкие шаги в подъезде раздавались слишком тихо, на мой взгляд, поэтому я специально отбивал дополнительный ритм бутылкой по перилам. Лампочки между пролетами были давно разбиты или украдены и менять их явно никто не собирался. Я поднялся на третий этаж. Это была первая встреча с моим внутренним демоном. Он почувствовал опасность раньше меня. Схватил изнутри, за позвоночник, в районе поясницы, так что в животе стало холодно, а в голове горячо. Я испугался его и обернулся. Как оказалось, вовремя — чтобы увидеть как из тени какой-то незнакомец пытается ударить меня ножом. Лезвие скользнуло по бутылке, которой я успел прикрыться, ушло вбок. Я бежал. Бежал назад, перепрыгивая через несколько ступенек, а то и вовсе через весь пролет, вылетел из подъезда, как пробка из бутылки. Сердце бешено стучало в ушах. Я продолжал бежать, пока не оказался у одного из друзей. Потом мы пили водку, которую нашли в кухонной стенке. Антону попадет от бати, но это будет позже. Он понимал, что мне она нужнее. Перевязал мне порезанную руку и сказал, что надо бы в травмпункт сходить. Я кивал, обещая посетить врача утром. Но моя голова была занята другим. Меня только что чуть не убили. Меня могло не стать. Оказывается, это так просто… Один меткий удар и вот жизнь уже прервана… Покопавшись в аптечке, я смочил тампон в хлоргексидине. Он не будет жечь. Я не хотел делать больно Анабель, поэтому остановил свой выбор на этом универсальном биорастворителе. Убьет бактерии, хотя я бы все же перестраховался прививкой от столбняка на её месте. Она уже сняла… Какая досада, это оказались не колготки. Пара чулок лежала поодаль. Я подошел, присев сбоку от Анабель и приложил ватный диск к её колену. Анабель Я сжалась в ожидании боли. Ненавижу этот момент, когда инородный предмет прикасается к открытой ране. За это же не люблю и психологов. Они холодный металл, который влезает в душу, нарушая естественный порядок. Приносят холод и чувство собственной ничтожности. «Вы должны с этим справиться». Я тебе, блять, ничего не должна. Возьми мои деньги и свали нахер из кабинета! Дай мне возможность рыдать, прислонившись лбом к стене, окрашенной в ублюдский кремовый цвет! Я всхлипываю слишком громко. Ловлю его встревоженный взгляд. Доминик, мне не больно. Мне просто хочется чтобы ты сожрал эту ватку и отстал от меня. Однако его прикосновения и правда не вызвали боль, к которой я готовилась и из-за которой я успела возненавидеть своего странного психолога. Его пальцы горячие. Он осторожно прикладывает ватный тампон, а я смотрю на него с непониманием. Где боль? Меня это сбивает с толку, ведь я привыкла жить в ожидании очередного удара. Но я не хочу расслабляться. По себе знаю. Только расслабишься, тут же получишь ножом под ребра. Доминик встал и снова отвернулся, пока я натягивала чулки обратно. Это не забота. Это вежливость. Будь на моем месте кто другой, он бы сделал то же самое. Стрелка часов щелкнула, принося чувство облегчения. Бинго! Я сваливаю! Бормочу невнятное «спасибо» и убегаю, сжимая бумажку с его номером в руках. Где урна? Я сижу на полу в душе, обхватив колени руками. Теплая вода стекает по моему лицу, по волосам, по разодранному колену. В детстве я любила представлять, что попала под тропический дождь, поливая себя из полуработающего душа в нашей крохотной ванной на втором этаже хрущевки. Мне чудилось, что я отважный искатель приключений, который рассекает мачете, прорубая дорогу сквозь джунгли. Кругом попугаи, пантеры и змеи. Но я их не боюсь. Я же взрослая! У меня даже есть спички и настоящий компас! Но меня сломали. Теперь у меня шикарная душевая кабина, ванна с джакузи и подсветкой. Но я больше не путешественник в сапогах и смешной круглой шляпе. Я никто. Мой взгляд падает на смятую бумажку, выпавшую из кармана. Покореженная изгибами лошадь смотрит на меня с сочувствием… Отвернись, я прошу тебя! Доминик Она снова замирает, когда я касаюсь её. Даже через нагретую от пальцев вату я чувствую холод её тела. Говорят, у людей с холодными руками горячее сердце. Значит ли это, что у меня оно должно быть холодным? Анабель всхлипывает и мне всё больше хочется прижать её к своей груди. Она не позволит. Я бы на её месте не позволил. Ненавижу, когда меня трогают. Уходит, вновь бросая меня в омут неизвестности. Напоследок я замечаю, как бумага теряет форму в её руке. Мне жаль лошадку. Я рисовал её для Анабель. Свободное и сильное животное, которое летит навстречу ветру. Меня всегда учили уважать чужой труд. Я уважаю его и сейчас. Но не виню Анабель. В её судорожном движении нет злости или насмешки. В нем боль. Дома я проверяю смартфон каждые несколько минут. В моей комнате мало мебели но много больших цветных банок. Мне нравятся эти порошки с заморскими названиями «протеин», «гейнер», «изотоник». Баба Клава, моя соседка, в шутку назвала их кормом, когда увидела, как я остервенело взбалтываю в шейкере молоко с двумя ложками порошка. Смешно. Я теперь тоже зову это «кормом». Иногда мне хочется взять эти банки и телепортироваться в какой-нибудь сорок третий год. Думаю, десяток таких банок могли бы спасти небольшую деревню. Тогда люди были сильные… Мне нравится игра S.T.A.L.K.E.R. Тени Чернобыля, хоть я и не играю в неё — не понимаю, как убивать используя лишь несколько пальцев, а не всё тело. Мне нравится стоянка бродяг у костра. Льет дождь. Сталкеры, накинув капюшоны, стоят у бочки, грея руки у огня. Они рассказывают анекдоты. Я давно знаю их все наизусть и про «радиоактивный-радиопассивный» и про «этого дела брать по две бутылки». Прикрыв глаза, потягиваю из шейкера свой «корм», и слушаю в миллионный раз анекдоты в запущенном клиенте игры. Моя личная иллюзия дружеской компании. Я представляю себя таким же сталкером. Мне нравится сама идея Зоны и её правила. Не достигнув успехов в игре, я взахлеб перечитал десятки книг про Зону и сталкеров. Что, если и мой город это тоже Зона, а я лишь избавляю её от мутантов под масками людей? Проверяю смартфон, там снова пусто. Не в прямом смысле, конечно, уведомлений хватает. Но ни одного от Анабель. А значит — пусто. Анабель Я подняла бумажку, чтобы выбросить. Хорошая лошадка. Жалко, но я учу себя выбрасывать все то, что мне не нужно в жизни. Дибильные подарки в стиле рамочки для фотографий, открытки на день рождения и людей, которые причиняют мне дискомфорт. Раньше у меня была большая папка, где я берегла свои девичьи воспоминания. Билеты в кино, записка от Тимура, фото Коула Тёрнера из «Зачарованых», вырезанное из журнала Cool. Всегда любила образы демонов. Сильных, дерзких…с рогами и сверхспособностями. Они сильные. Я люблю силу. Интернета не было. Я записывала понравившиеся песни на листок бумаги, нажимая на «стоп» после каждой строчки пропетой из кассетного плеера. А потом отчаянная перемотка карандашом, ведь батарейки это дорого. Папа мне их купит только после зарплаты. Я читаю эти слова, представляю сцены сражений, поцелуев, эпичных героев на космических кораблях… Мне хорошо. Я с ними, такая же сильная и смелая. Звонок на телефон отвлек меня, заставляя вздрогнуть. Черт! Опять забыла включить беззвучный. Ненавижу звонки мобильных! «Еще раз не возьмешь трубку — я сломаю твои пальцы!» Но сейчас звонит всего лишь подруга, которая когда-то была мне близка. Она стала той самой бабищей, пожирающей пирожные тоннами и ноющая, что продукты нынче вредные, вот и толстеет. У нее есть дача, огород и она умеет платить по квитанциям. Я чувствую себя подростком с ней, ведь я ни разу не вскрывала эти странные бумажки из почтового ящика. Они не для меня. Они для скучных, а я уникальна. Нет, Анабель…ты никто. Проходит час и вот я уже еду в клуб, чтобы в очередной раз выслушивать нытье про мужиков «казззлов» и что ее орхидея не зацвела. Но я хочу выпить, а дома одной этого лучше не делать. Слишком опасно. Она меня бесит. Жрет, ноет и совершенно не видит, что мне хреново. Мне принесли чистый виски и я ловлю ее завистливый взгляд. Да, эта двойная порция стоит дороже чем твой бюджет на неделю. Но я могу себе это позволить, потому что пока ты трахалась с Андреем в подъезде, я чертила подогреватель высокого давления для диплома. От руки, мать твою! Итак виски. Я не буду его пить, потому что мне нужно срочно свалить отсюда, иначе я закричу. Иду, якобы в туалет, протискиваясь через танцующих людей и выхожу в дверь. Она осталась там одна, да мне плевать. Меня тошнит. Иду по дороге в никуда. Мне хочется раствориться в этой ночи, стать этой ночью, чтобы остудить боль в душе и наконец спокойно заснуть. Я плохо помню, как заблудилась. Где я? Черт его знает. Но впереди заправка и я иду туда. Хочу есть. Сонный кассир пробивает мне батончик мюсли, тянусь за карточкой в карман и натыкаюсь на уже полюбившуюся мне смятую лошадку. Я так спешила, что по инерции сунула бумажку в карман кожанки. А если я напишу? Он приедет? Ночь, он спит. Но мне так хочется сейчас быть нужной хоть кому-то. Пусть это будет Доминик. Мои пальцы неуверенно печатают: «Мне плохо.»