Мне нужен доктор

Доминик Казалось, я протру экран смартфона до дыр, ежеминутно проверяя уведомления. Анабель не вернулась ни на следующий день, ни в другие. Тогда я начал писать ей сам. Она игнорировала. Не только игнорировала, но даже не читала мои сообщения. Ненавижу сенсорники. Они — предпоследний шаг до восстания машин. Они — роботы, живущие своей жизнью. Сами обновляются, распознают владельца по лицу и отпечатку пальца. Хуже того, они пытаются подсказывать мне слова, а иногда даже меняют мои собственные. Наверное, эту опцию можно отключить, но я не знаю как. Я впал в истерику с последующей депрессией, когда мне пришлось перейти с кнопочника на сенсор. Нет, это не была та «нокия», про которую любят шутить в интернете. Всего лишь «филлипс», но такой хороший и душевный. С ним можно было зависнуть на два-три дня в лесу, а по возвращению домой ещё оставался заряд. Пришлось открыть вотс-ап на компьютере, чтобы выразить свою мысль посредством клавиатуры без тупых подсказок искусственного интеллекта. Написал сообщение, небольшое, но объясняющее причину моей настойчивости. В котором просил просто дать знать, что жива. Или дать адрес. Я бы сразу приехал. Хочешь молчать? Я готов. Хочешь просто стоять в обнимку? Запросто. Ехать в никуда, пока не заглохнет мотор? Я согласен. Просто дай знать. Никогда не думал, что писать самому так сложно. Перечитал написанное и увидел белиберду. Слова правильные. Вот только буквы в них перепутаны. И вот уже по буквам, вспоминая, как пишется то или иное слово, я заново выстукивал по клавишам текст. Закрыв глаза, я сидел и ждал ответа. Возле клавиатуры лежала пустая пачка «нурофена», обещающая избавить от любой боли. Вторая за неделю. Голова и впрямь болела меньше. Я начал мечтать о том, как проведу старость. Мечты тоже облегчают боль. Представил двухэтажный домик. Кирпичный. Кирпич хранит тепло зимой. Анабель будет тепло в таком. В доме есть камин и два кресла-качалки возле него. Непременно с уютными пушистыми пледами. Между ними небольшой столик, куда можно поставить чашку, пока перелистываешь книгу с приятно пахнущими пожелтевшими страницами. На ковре у камина посапывает набегавшаяся за день легавая. Пусть это будет курцхар или родезийский риджбек. Они похожи на лошадей. Возле дома — сад. В нем — виноград и клематис, что пытаются доползти до крыши дома. Сирень и жасмин, которые цветут в разное время года, чтобы не перебивать друг друга. Фрукты и ягоды. Тутовник и жимолость, открывающие «сезон витаминов», несколько яблонь и груш. И сливы. Жёлтые, будто мед в капсуле, даже слегка прозрачные. Такие не купишь в магазине. Спелые — то и дело проступает капелька смолы у плодоножки, и вот уже борешься с осами, отгоняя их от сладкой добычи. Неподалёку горная речка с ледяной водой. А чуть дальше — море. Мечты прерывает звук уведомления, и вот уже нет ни домика, ни моря. Есть только монитор. Я спешу прочитать сообщение, но получаю лишь кислый привкус разочарования. Это не Анабель. Одна из бывших клиенток, что помнит меня ещё массажистом, просит срочно приехать и починить ей поясницу. Обещает хорошие чаевые. Ладно, пожалуй, это отвлечет. Четыре часа позора и вот я уже свободный, сижу в такси, держась за всученную мне напоследок визитку. Я понял намек на секс и даже согласился, с условием, что мы займёмся им в темноте. Мне казалось, что так я смогу создать иллюзию Анабель. Не смог. Обида в женском голосе, резко включённый свет, и вот у меня уже новый приступ. Она приходит через несколько минут, уже накинув халат, курит и смотрит, как я обнимаюсь с унитазом. Ты не виновата, меня тошнит не от тебя. Просто ты — не Анабель. А я — болен. Уже в коридоре она подходит ко мне, суёт деньги со словами «спасибо за массаж», будто подчёркивая, что больше благодарить не за что. Потом даёт визитку, сообщая, что в соседнем городе открыли медицинский центр, и там даже есть «МРТ, которое всё-всё покажет». Звучит интригующе. Дверь за моей спиной закрывается, она говорит тихо, но я даже через дверь слышу презрительно брошенное «импотент». Обидно… Спустя пару дней я уже еду в электричке навстречу новым знаниям. Посмотрим, что скажет мне этот чудо-аппарат. Мне нравятся электрички. Можно сидеть, прислонив нос к стеклу, как в детстве, вглядываться в пробегающие мимо леса и поля бескрайней и прекрасной страны. Но моё удовольствие заканчивается, мы въезжаем в промзону. Серую и безликую. Только бетонные заборы раскрашены графити. Напротив две женщины обсуждают появившиеся на кустах помидоров пятнышки. Рядом два парня. Один несёт несвязную дичь, второй интересуется у него, читает ли тот состав чипсов на казахском, или это у него инсульт случился. Смешно. Еду дальше, уже улыбаясь. В форточку залетает шмель. Люблю шмеликов. Мохнатые добряки с басовитым «ж-ж-ж». В отличие от ос никогда не нападут первыми. Но жизнь полосатика обрывается под метким ударом сложенного в трубочку журнала. Мне жаль. Слушай, парень, а ты в курсе, что я тебя тоже так могу, одним метким ударом? Моё настроение испорчено, дальше я еду уже без улыбки. В медицинском центре мне мило улыбаются (конечно, я им треть своей зарплаты привёз) и провожают в помещение с чудным аппаратом. Я такие только по телеку видел. Меня укладывают в него, как в колыбель, суют в руки резиновую грушу. «Сожмите её, если станет страшно. Мы прекратим исследование. Будьте внимательны, деньги в этом случае не возвращаются.» Э, девочка, да ты шантажистка! Мне такое количество бабла за один пшик «грушей» потерять куда страшнее. Откладываю грушу подальше, как только закрывается «капсула» с начинкой в виде меня. Аппарат то шумит, то трещит. Я чувствую, как невидимые полосы щупают меня, проникая насквозь. Мне действительно некомфортно. Но я не трогаю грушу. Исследование заканчивается, капсулу раскрывают, приглашая меня выйти на свободу. Бодренько спрыгивая с аппарата, я совершенно нелепо приземляюсь на пол. Черт, они мне мозги по частям разобрали, что-ли?! Голова кружится… Пойду покурю. «Подойдите к доктору через десять минут.» Конечно, подойду, куда я, нахер, денусь? Курю, пытаясь собрать в кучу то, что мне будто разнесли на отдельные атомы. Доктор предлагает сесть и разворачивает монитор ко мне. «Глиобластома». Красивое слово, док. Что это? Звучит, как название цветка. Я смотрю, как доктор крутит черно-белое изображение. Это моя голова в разрезе. Он крутит колесо мыши и я вижу, как плоскость проходит по моим мозгам сверху вниз. Так вот они какие… Врач что-то говорит, то и дело обводя концом карандаша один овал вокруг другого. Но маленький овал имеет неровные края, похож на кляксу. «…Если не принять срочные меры, у вас около десяти месяцев…» Стоп, что?! Мои внутренние часы, старые, с кукушкой и металлическими гирями в виде шишек, делают «Бам». Вместо привычной кукушки из окошка над циферблатом машет когтистой лапой мой демон. Часы скрипят, будто их медленно давят под прессом, а потом затихают на пару секунд и снова идут. Минутная стрелка сдвигается на одно деление…налево. Обратный отсчёт запущен. «Вы в порядке?» Ты мне только что диагностировал рак мозга, как я могу быть в порядке?! Я продолжаю смотреть на монитор. Мне вспоминаются картинки про беременность из учебника анатомии. Моя голова — как чрево для этого зародыша. Так вот, где ты обжился, мой демон… «Извините.» Я бегу в уборную, чтобы снова обнять унитаз. Слишком долго смотрел, как плоскость ездит туда-сюда по скану моих мозгов. Когда я возвращаюсь, меня одаривают пачкой буклетов с рекламами онкоцентров и диском с моими мозгами. «Надо бороться, не отчаивайтесь. Есть лечение, операции.» Зачем-то интересуюсь стоимостью. Ага, этот вариант точно отпадает. Не буду же я спамить объявлениями «Димочке на лечение». «А что, я точно вылечусь, если сделать операцию?» Мне рассказывают, что некоторые пациенты живут после такого до пяти лет. А остальные? Год… Спасибо, у меня и так есть этот год. И лучше я проживу его, как хочу, а не в хосписе. В тот день я не помнил, как еду домой. Но проснулся я дома. Анабель Я сижу в такси. И вот я вновь изображение человека. Туфли, платье, сверху плащ кораллового цвета с кокетливым поясом, чтобы подчеркнуть талию. Утром успела забежать на укладку. Все для того, чтобы изобразить из себя адекватного человека. Но я не помню, где эта грань, по которой люди судят, кому можно жить собой, а кому вешать клеймо «психически неустойчивая личность». Я еду к Доминику. Чтобы Мария не ругалась. Я не хочу к нему. Не хочу к его дурацкому костюму и этой стерильности, что царит в кабинете. Мое внимание резко срывается на ужасный шелест. Водитель начинает разворачивать конфету, но делает это слишком громко. Я делаю музыку погромче, отчаянно нажимая несчастную кнопку на телефоне. Но это не заглушает мерзкий шелест. У меня бегут мурашки от отвращения. Где этот звук? В реальности или в моей голове? Остановись! Ты же пугаешь меня! Я не могу больше тут находиться. Прошу остановить, выбегаю из машины посреди пути, смотрю на асфальт, пытаясь наладить ритм дыхания. Мне полегчало. Надо ехать дальше. Вызываю новую машину. Сажусь, и вот попытка номер два. Я сильная. Я справлюсь. Я приеду к тебе, Доминик, и даже постараюсь что-то рассказать. Но я не хочу дебильных вопросов. Давай ты просто накроешь меня своей толстовкой, и этого будет достаточно. Мы посидим на полу твоего кабинета с дешевым ремонтом, помолчим, покурим. Потом я поцелую тебя в лоб, скажу «спасибо» и уйду… Но так не будет, и меня снова тошнит. Музыка в наушниках давит на мой мозг, я не чувствую рук и вижу только один способ избежать этого. Бежать! «В аэропорт» Водитель чуть поворачивает голову, уточняет, какой именно, и молча разворачивается на перекрестке. Спустя шесть часов я стою в другом городе. У меня нет ни чемодана, ни даже рюкзака с необходимым. Только сумка с паспортом, телефон и банковская карта. Ах да…еще коробочка тик-так от тошноты. Раньше я боялась летать. Я вжималась в кресло, стараясь сосредоточиться на том, чтобы все было хорошо. Мне казалось, что я сама управляю полетом, и мне нельзя расслабляться. Ну или просто напивалась в хлам. Мы закончили университет, и это наша первая поездка на море, да и вообще куда-либо. Виктор держится уверенно, и мне хорошо, что рядом сильный мужчина, способный меня поддержать. Я обнимаю его и нежно целую. Опять не побрился, но мне плевать. Хочу терпеть эту маленькую боль, за возможность прикоснуться к его коже. В самолете мне становится дурно. Кружится голова, ведь я жутко боюсь. Двигатели набирают обороты, стоит страшный гул, и вот движение по взлетной полосе…я закрываю глаза, тянусь к его руке, мне очень важно ощутить это теплое успокоение. «Не будь дурой» Его глаза строго смотрят на меня, а руки скрещиваются на груди, не давая мне возможности удержаться за его спокойствие. Хорошо. Я не буду дурой. Заталкиваю свой страх ногой и рисую на лице маску уверенности. А внутри все волком воет… Но сейчас я не боюсь. И не потому что не хочу быть дурой, а потому что мне стало плевать. Рядом мужчина, и я видела, что ему нехорошо. Лицо покрыто потом, его трясло. Он посмотрел на меня с ужасом и протянул руку: «Можно?» Я не люблю когда меня трогают. Однако видела, что ему действительно очень плохо и, к тому же, стыдно за эту слабость. Но я не могу бросить его, сама не знаю почему. «Конечно» Беру его горячую влажную руку (да, я потом пойду истерично мыть ее до красноты в туалете, но он об этом не узнает). Так мы и взлетели. Он благодарен за то, что я протянула ему руку, которую мне никогда не протягивали. Можешь побыть дураком, мне не жалко. Итак, я приезжаю в крошечный домик на берегу моря. Тут живет моя очень дальняя родственница. Мы почти как чужие, но она видит мой зеленый цвет кожи и пакет с купленными по дороге вещами в руках. Я бы могла снять номер в отеле, но мне нужно быть здесь. Просто именно здесь, и все. У нее нет свободных комнат, и меня подселяют к мужчине. Ему около сорока. Он тоже болен, это видно по его пустому взгляду, по тому, как он курит. Не просто вдыхает дым, а именно пытается вытянуть побольше яда, чтобы либо сдохнуть, либо хоть чуть-чуть заглушить что-то в своей душе. Он молчит и не ходит на пляж. Как и я. Мне страшно среди этого веселья. Купаться холодно, но есть смельчаки. В основном люди просто приходят к морю, чтобы включить музыку на колонке и попить пива среди этой красоты. Я пойду рано утром. Когда никого. Когда тихо, и море будет готово услышать меня. Я курю в беседке. Тут очень красиво. Вид на горы, море, и очень тихо. Я могу не раздражаться из-за звуков или людей. Мой сосед садится рядом. Он всегда курит по две подряд. Одной ему мало. Что с тобой, мой молчаливый друг? Мы молчим, но что-то происходит. Это своеобразный диалог, где каждый говорит «мне плохо». Расходимся. А утром он мне приносит тарелку с горячим омлетом и тостом. Опять молча, но в глазах столько боли, что мне ничего не остается кроме как съесть чертову еду. Он наблюдает за мной на нашей крохотной кухне. И уходит, предварительно сжав мое плечо. Исцелила ли меня эта поездка? Нет. Но мне стало получше, и я могу вернуться. Да, Доминик, я лечу к тебе. Давай продолжим этот театр абсурда. Я как раз набралась сил для того, чтобы изображать порядочного пациента.