Сказки Континента

— Если это твое «да там влажность всего десять процентов обещают», то что по-твоему сто? — Сто — это мы отрастили жабры и уплыли в ливневку исследовать канализацию, — огрызнулся Вернон, но согласно вздохнул. Оба смотрели в окно, как два кота на холодильник. Карниз под напором урагана ходил ходуном, стекла трещали, а оседающие на них капли превращали картину происходящего на улице апокалипсиса в шедевр абстракционизма. Ливень не прекращался уже минут двадцать и упорно поливал, вернее, заливал улицы Вызимы и все и всех, на них находящихся, к такой-то матери. Наверное, все же на небе есть кто-то ответственный за погоду. И у него, видать, тоже есть месячная норма осадков, как у копов — раскрытия дел, которую, хоть убейся, но надо обеспечивать, если не хочешь схлопотать штраф. Вот он, мать его, и «делал все возможное», как любят говорить сми, а именно вынуждал жителей столицы в самом деле отращивать жабры и смывал их планы на выходные в канализацию. По крайней мере, двух идиотов с ушами разной длины, сейчас пялящихся в окно, так уж точно. Теперь вздохнул белка. Вот и сходили в паб. «Небывало теплая осень», мать ее. Вернон машинально взлохматил себе макушку. — А я говорил… — флегматично начал было умничать Йорвет. — Иди ты нахуй. Белка фыркнул и в самом деле пошел. В прихожку за своей трубкой. Вернон же последнюю пачку сигарет выкурил вчера в участке и рассчитывал купить новую сегодня по дороге. Йорвет вернулся быстро, хоть и, как всегда, не торопился. У него вообще в движениях никогда не было суетливости — только размеренная скупая четкость, смотрящаяся лучше любой манерной грации. Неоднократно сталкиваясь с ним в участке по поводу несанкционированных митингов, забастовок и прочей «люди нас угнетают»-ереси, Вернон даже как-то задумывался был бы этот одноглазый хер так же спокоен, если б закладывал бомбу. Теперь он знал ответ. Он видел записи пятилетней давности в том ТЦ в Венгерберге и мог дать руку на отсечение, что закладчиком был он. Но лицо на камеры не попало. А «богом клянусь, что так ходить и держать себя может только он!» к делу не пришьешь. Мало ли черноволосых эльфов-дылд состояло тогда на счету у террористов «Свободы»? Да и не хотел Вернон ничего и никому шить. После годичной беготни за маньяком больше всего хотелось в самом деле просто пойти в паб и выпить водки. А он обещал ушастому, что если тот окажется прав, то пить он будет с ним. Свои обещания Вернон Роше всегда выполнял. Белка оперся спиной на оконную раму и закурил. Поплывший по комнате запах табака очень сильно отличался от привычного сигаретного дыма. — Может, я против, чтобы у меня в доме курили. — Тогда тебе нужно вызвать священника, потому что в твоем доме регулярно курят полтергейсты, — хмыкнул он, запрокинув голову, и выдохнул дымок в покрытый грязно-серыми разводами потолок. Вернон криво усмехнулся. Ливень на улице и не думал утихать. — Что делать будем? — мрачно уточнил он. — Желаешь все-таки отрастить жабры и отправиться исследовать канализацию? — Кончай уже, а? — вздохнул Вернон и, оглянувшись через плечо, пристроил свою задницу на спинку стоявшего неподалеку от окна дивана. Курить хотелось адски. Особенно на фоне стоящего совсем рядом источника так желанного никотина. Оба молчали, глядя прямо перед собой и слушая ветер с дождем под аккомпанемент грохочущего карниза. В теории можно перенести. Но только в теории. Потому что у Вернона график ненормированный, а у белки — свои тараканы в голове, которые могут ему нашептать послать «блёде-дхойнэ», даже когда тот полностью свободен. Да и при всем желании Йорвет к нему по первому звонку из своей городской лесополосы не кинется — между ними два часа езды. Вот как бы и выходило, что положение дел — редкостная хуйня. Вернон покосился на белку. Взгляд у него застыл где-то на уровне задравшихся у плинтуса обоев под теликом, но мысли явно были далеки от «королевского» убранства квартиры. Он скрестил руки на груди, слегка постукивая себе по локтю зажатой правой рукой трубкой. Прямо как тогда в участке, когда дело с Игроком зашло в тупик, а в переулке нашли одной ногой уже стоящего в могиле аэп Эасниллена. Все-таки забавно иногда ложатся карты… Не к ночи они будут помянуты. Кажется, гвинт для Вызимы не скоро снова станет просто старейшей карточной игрой. Дождь, кажется, становился только сильнее. Вернон снова покосился на белку и снова вздохнул над уплывшими планами. И отсутствием сигарет в доме. Потому что без них (и алкоголя) воспринимать адекватно парадоксальное желание не выставлять бывшего террориста на улицу под дождь было как-то… Странно. Все-таки у Роше были принципы и определенная картина мира, в которую сочувствие террористам, положившим не одну сотню людей и избежавших наказания исключительно из-за политических реверансов на международной арене, не вписывалось. Ни за смазливое личико, ни за слезливую историю, ни за воодушевляющие лозунги. Но если бы Вернон сейчас сказал что-то вроде «Ну, значит, не судьба, ушастый, как-нибудь в другой раз, бывай», то сам бы себя потом сгрыз. Необъяснимо, но факт: потертые кроссовки, кажется, буквально видавшие Войну за независимость, и легкая ветровка, в которой Йорвет, видимо, ходит почти круглый год, вместе с ливнем за окном поразительно давят на жалость с совестью. — Кофе будешь? — обреченно уточнил Вернон, смиряясь с загадочными вывертами собственного сознания и тем, что все-таки для одного ушастого террориста он амнистию подписал. Не каждый согласится побыть приманкой для маньяка, которого год ловила вся Темерия. Йорвет, услышав предложение, замер, удивленно на него уставившись, будто бы не веря сказанному. Вернон тоже молча вперился в него взглядом, ожидая какой-нибудь подколки или комментария, который даст повод без зазрения совести выгнать его из дома, не вынося себе мозг дальнейшем судьбой одной насквозь промокнувшей белки. Но он молчал. А потом так же без слов протянул ему свою трубку. И Вернон, хоть откровенно сомневался, что табак сможет в полной мере заменить сигарету, не посмел этот жест доброй воли оскорбить. Теплое резное дерево под пальцами ощущалось… как будто живое, и совсем непривычно. Вернон очень опасливо приложился к мундштуку и осторожно втянул дым. Чистый табак вдарил в голову почти так же как крепкий алкоголь. Вернон закашлялся с непривычки. — Это что? — выдавил он, постучав себя по груди. Белка фыркнул. — Табак, а не та дрянь, который вы, люди, себе сокращаете и без того короткую жизнь. — Стопроцентный, блядь, что ли?! — Нет, зерриканская смесь у меня кончилась, — флегматично ответил он и, тонко улыбнувшись, добавил: — Темерская. Вернон в ответ на эту шутейку недовольно на него зыркнул, нахмурившись, и протянул трубку обратно. Но белка не взял, покачав головой, и спокойно настоял: — Попробуй еще. Второй раз не так прошибает. Вернон пробовать дальше не горел желанием. Живой табак не мягко обволакивал легкие, даря тепло и желанное отравление никотином, а прошибал ударом под дых, не давая насладиться ничем. Но Вернон помнил, что и к сигаретам пристрастился далеко не с первой затяжки. Мало что в этой жизни бывает приятным с первого раза. Подумав об этом, Вернон, поворчав что-то невразумительное в адрес белки, все-таки его послушался. И не пожалел. Стоило понять, что здесь вдыхать дым нужно аккуратнее, и вторая затяжка оказалась поприятнее предыдущей. По крайней мере, выкашлять легкие больше не хотелось. Дым больше не бил в голову и не обжигал рот, а просто согревал, разливая по телу тепло от груди к вискам и кончикам пальцев. Осев внутри, он прочищал мозги, унося с собой раздражение и недовольство на погоду, стечения обстоятельств, собственные недоработки в ходе последнего дела, из-за которых погибло так много невинных людей. И нелюдей. Да даже язвительная одноглазая белка с хитрым прищуром уже не вызывала той смеси странных сумбурных чувств, которые испытывал Вернон во время звонка, когда звал его в бар. Хорошо, что он живой. Хорошо, что хотя бы с ним они успели. Шумно выдохнув, выпустив изо рта облачко пара, Вернон протянул трубку обратно Йорвету, благодарно кивнув. На языке остался едва уловимый нежный яблочный привкус. Нет, смесь точно не темерская. Не мог нормальный темерский мужик к хорошему табаку накрошить яблока. Наверняка какая-то эльфская муть. Ну, табак точно их. В Темерии он не растет. Белка принялся чистить трубку, стряхивая прогоревшую смесь в полную окурками пепельницу. Методично, спокойно и молча. — Так что там по поводу кофе? — напомнил о своем вопросе Вернон. На долю секунды — он был уверен в этом наверняка — уголок губ эльфа дернулся вверх, обозначая что-то вроде одобрительной усмешки. Но лишь на секунду. А затем его рот скривился в привычном саркастичном оскале и выдал: — Сублимат? Только если есть сахар и молоко, чтоб заглушить вкус пола, с которого его подметали. Вернон фыркнул, скрестив руки на груди. — Обломись. В холодильнике мышь повесилась и уже разложилась. Но сахар есть. Кусковой. Надеюсь, такой твою ушастую коронованную задницу устроит? — Сахар сложно испортить, так что вполне, — поддержал подколку эльф, благосклонно кивнув, не отвлекаясь от своего занятия. — А мышь это замечательно: это дает надежду, что в твоей медвежьей берлоге когда-то была еда и, возможно, мы найдем ее остатки и не умрем с голоду. — Кончай кривляться. Не забывай, что я был у тебя дома и видел твой холодильник. — Я уверен, что он хранил молчание. — Ну да. Видимо, у него была депрессия из-за того, что все, что в нем было — одна бутылка водки. — Если бы там их было несколько, то это была бы витрина ликеро-водочного отдела, а не холодильник. И ты забываешь, что до этого неделю был буран. На окраине, в лесу, он всегда сильнее, чем в городе. Я просто не мог добраться до магазина. Как только белка закончил с трубкой, оба двинулись на кухню. В самом деле как два голодных кота в поисках пропитания. Вернон поставил чайник на огонь, насыпал каждому по ложке кофе, достал сахар и вместе с белкой полез в холодильник. Мыши там, к счастью, не обнаружилось, как и у белки желания шутить о статье за сокрытие трупа и улик, зато была жопка колбасы, немного заплесневевшего хлеба, яйца и вскрытый кефир с истекшим сроком годности. Ну не ждал гостей Вернон. А с последнего дела еще прошло слишком мало времени, чтобы начать приходить домой не просто пожрать яичницы с колбасой и поспать. Но менее неловкой от этого ситуация не становилась. Подать ко столу было нечего. Выходить на улицу… Вернон вздохнул. Очевидно, придется. Почесав себе макушку и неопределенно разведя руками, он уже собрался закрыть дверцу, как до этого абсолютно равнодушно молчавший белка заметил: — Ну я же говорил, что голодными не останемся. Мука и масло есть? Вернон озадаченно на него посмотрел. Из чего он здесь готовить собрался?.. Учитывая набор затребованных и имеющихся на всеобщем обозрении продуктов… — Это кефир, — на всякий случай уточнил Вернон, предположив, что белка собрался готовить блины. Йорвет приподнял бровь и уголок губ. — Я читать не разучился, Роше. — Он просроченный, — все еще не понимая, что можно приготовить из яиц, муки, кефира и масла, продолжил он. — Брагой воняет? Вернон покосился на кефир, еще раз посмотрев на дату. — Да ну не должен. — Значит, у нас будут блинчики, — заключил белка и совершенно по-свойски полез ему в холодильник. А Роше настолько растерялся, что даже не подумал осадить. — На просроченном кефире? — Тебя что-то не устраивает или больше прельщает участь голодной смерти? — хмыкнул он, расставляя добытое на столе и продолжая хозяйничать, доставая оставшиеся необходимые продукты и посуду. — Он же… — Если брагой не воняет, то на блины пойдет. Понимая, что допрос зашел в тупик, Вернон прикрыл холодильник и, оставшись у него, решил понаблюдать за этим кулинарным экспериментом. Готовил белка так же, как и двигался — выверенно, спокойно и четко, зная, что делает. Ну или создавая иллюзию, что знает. Но когда он открыл кефир и принюхался к нему, у Вернона не возникло никакого желания пошутить на тему яда, только вопрос: — Откуда такая избирательность в еде при готовности жрать просрочку? Йорвет лишь повернул к нему голову, хмыкнул и, видимо, удовлетворившись состоянием кефира, вылил его в чашу, в которую позже прибавилась мука и яйца. — Есть выбор, а есть обстоятельства, — ровно ответил он. — Последние выбора не оставляют, как твой холодильник. — Я мог бы сходить за продуктами — магазин за углом… Эльф очень выразительно на него посмотрел, приподняв брови. Шум ливня за окном с грохочущим карнизом был красноречивее всяких слов. — …А после двух веков войны я предпочту заработать на что-то получше, чем малосъедобная бурда, если мне позволяют это обстоятельства, — закончил белка, взяв вилку и начав месить тесто. Вернон скривился, запрокинув голову. — Давай не начинай. — Что именно? — флегматично уточнил белка. — Свою песню об угнетаемых старших расах, в некоторых представителях которых ксенофобии ничуть не меньше, чем в людях. Хотя бы не сегодня. Белка промолчал. Но Вернон уже слишком хорошо знал, что так он молчит перед тем, как начать говорить. И именно ту самую однотипную текстовку, которую он попросил не произносить. — Забавно это слышать от человека. Не мы начали эту войну, но именно нас уже несколько веков просят замолчать. Интересно. — Давай не будем скатываться в политику, историю и детский сад «кто первым начал». У вас уши острые — у нас округлые, нас больше, а вас мало. Из-за этого вы по понятным причина проиграли, не смирились, восемьсот лет с гаком с переменным успехом резали нас направо и налево под разными флагами, лозунгами и прочей ересью, пока все это не вылилось в Войну за независимость, в которой вы победили. Все! Конец истории. Чем больше вы на нее оглядываетесь, тем злее становитесь. Но после драки кулаками не машут. — В самом деле? — едко хмыкнул он. Вилка со звоном вписалась в край миски — эльф остановился. — А, может, это вы пытаетесь забыть о резервациях, нелюдских кварталах, налогах на уши, теории о «Чистоте крови» и массовом геноциде? Это наша история, dhoine. И мы ее забывать не обязаны, как и делать удобный для вас вид, что ее не было. К несчастью, она имеет свойство повторяться, если ее забывать. — Да ты что? Может, тогда своего тезку из тринадцатого века вспомнишь вместе с тем, что остроухие творили тогда на большаках? Или из недавнего, что устраивала ваша «Свобода», начиная с невинных налетов на ТЦ, кончая взрывами школ. Стрелка крутится в оба направления, эльф, — выговорившись, Вернон вздохнул. — Давай закончим, а? Мы оба знаем, что это никуда и ни к чему не приведет. Хорошему уж точно. Йорвет смотрел на него в упор, наверное, еще с минуту, но все же отвел взгляд и снова взялся за вилку. Молча. Вернон тоже не говорил, чувствуя некоторую незавершенность диалога. Но белка упорно молчал. И он не выдержал первым: — Разве сейчас хуже, чем два века назад? Вилка не остановилась и не врезалась в стенку. — Лучше, — наконец нехотя, будто бы сквозь зубы, выдохнул Йорвет. — Но… перегибы, — подобрал он наиболее абстрактное слово. — Исчезнут не скоро. С обеих сторон. Вернон криво усмехнулся. — «Свобода» была одним из, как ты говоришь, перегибов? Девять успешных терактов на Севере, три — в Нильфгаарде, свыше трехсот тысяч жертв, из которых четверть — дети. Это был «перегиб»? — саркастично переспросил он. — «Свобода» была отголоском войны, — резко ответил Йорвет. — Подобное рождает подобное, dhoine. Не все из вас рукоплескали Цинтрийскому договору. Не все даже из полиции были готовы ему следовать. Мне нужно перечислять самые громкие дела того времени, чтобы ты понял, о чем я? Ах да, — театрально взмахнул он рукой с вилкой. — Как же я мог забыть. Тебя ведь тогда и в проекте не было. Для тебя это лишь пара абзацев в вашем учебнике истории. Ты не знаешь, что такое изо дня в день просыпаться от треска разбитого в окне стекла. Ты не знаешь, что в списке требований к работнику может быть определенная раса, а в школу из-за нее могут не брать вовсе. Ты не знаешь, какие «шутки» могут выдавать дети над полукровным ребенком, труп которого потом достанут из ближайшего озера. Тебе повезло, Вернон Роше. Ты этого, я надеюсь, уже никогда не узнаешь, потому что родился на полтора века позже меня, и все, что ты знаешь и видел сам — серебряные молнии «Свободы» и их вспышки. Не надо мне говорить, что если бы не «Свобода», то все распри сразу же после подписания договора забылись, как по щелчку пальцев. Если бы это было так, то все наши солдаты разбрелись по городам и весям и постарались вычеркнуть из своей памяти все, что было «до». Проблема была в том, что нам не давали это сделать. А мы воевали не за это. Не говори о том, чего не знаешь, Роше. И Вернон замолчал. Оба выговорились. Он это видел. Вилка снова застучала по дну миски, потом зашкворчала сковородка и засвистел чайник. Разлив кофе, Вернон уточнил: — Тебе сколько сахара? — Два кубика, пожалуйста, — ответил он, не отвлекаясь от выпечки блинов. Что удивительно, блины выглядели и пахли не хуже нормальных. Разве что были в разы тоньше и в мелкую дырочку, как ажурные. И отдавали на вкус кислинкой. — Так сложно было подождать, пока допеку? — беззлобно фыркнул белка, глядя как Роше быстро доедает объект кражи. — Я тебе оставлю, — хмыкнул Вернон. — Кажется, ты сомневался вообще в их съедобности. — Хорошо, признаю, что жрать это можно. Особенно на голодный желудок. Йорвет фыркнул, но довольный, как у сытого кота, прищур ясно дал понять, что белка завуалированную похвалу оценил. В голове мелькнула шебутная идея сказать «Сам попробуй» и сунуть ему под нос блин, чтобы в самом деле продегустировал свою готовку и… Мысль показалась неловкой. Особенно образ, как этот напрочь лишенный любых моральных терзаний эльф преспокойно откусит — а ведь он точно откусит! — предложенное по самые пальцы, едва не коснувшись их зубами, но точно задев губами. Вернон подавил не вписывающиеся в рамки собственных принципов эмоции и съел еще один блинчик. Сам. Йорвет же покончил с готовкой и, залив сквородку, взял определенную ему кружку и, поморщившись, отхлебнул. Не нужно было быть телепатом, чтобы понять, что притащенный последней постоянной любовницей Вернона кофе Йорвет не оценил. Откровенно, самому Вернону он тоже не нравился, но на больную с недосыпа голову, как правило, было все равно, что хлебать. Неторопливо цедя «сублимат», как сказал белка, и в разы быстрее приговаривая стопку горячих блинов, Вернон понял, что тишина уже начинает откровенно давить на уши вместе с громыханием карниза, и предложил: — Давай хоть телик включим, что ли? — кивнул он на спальню-гостиную, где хотя бы не так отчетливо слышались завывания ветра за окном. — Фильм посмотрим… Йорвет скривился. — Телевидение — жалкая, придуманная людьми альтернатива настоящему живому искусству… Вернон демонстративно устало вздохнул. К чему это позерство? В конце-то концов, он был у него дома. — Короче, смотреть будешь или нет? Белка недовольно дернул уголком губ и, отведя лицо в сторону, согласился: — Только если что-то очень старое, а не ваши современные растворители для мозгов. — Ну, прости, немые фильмы по телевидению не крутят, — фыркнул Вернон, забирая тарелку с блинами и свою кружку кофе. — Сейчас посмотрим, что там есть. Может, где-то черно-белые для стариков и решили на выходные пустить… После долгих препирательств сойдясь на какой-то относительно «пожилой» комедии, оба бухнулись на диван и продолжили доедать под дрянной кофе кислые блины. И, как ни странно, это было… уютно. Наверное, так уютно им бы не было вдвоем ни в одном пабе. Где-то к трети фильма Вернон признался себе в этом, трезво оценив, что оба не склонны напиваться до полного расслабления и ни одного из них не назовешь фанатом долгих задушевных разговоров, если те не вечные споры о политике эльфа и человека. Йорвет, к тому же, очень быстро уставал в больших скоплениях людей. Вернон помнил, как его размазало от одного только всего лишь двухчасового пребывания на фестивале. А сейчас… Тихо сидят, острят над сюжетом, цедят кофе. Йорвет кривится на каждый глоток, но пьет. Блины закончились. Сидеть с этим помилованным террористом было так удивительно спокойно, что… Вернон в самом деле порадовался разбушевавшемуся дождю. Белка под конец задремал и соскользнул ему на плечо. И Вернон не стал его будить, даже когда фильм кончился.