***
Закутанная в шарф, я будто провожала взглядом осень, которая в этом году была слишком тёплой, но сейчас превратилась во что-то омерзительное скользкое и холодное. Отчётливо слыша каждый шаг, я позволяла волосам путаться, а лёгким покрываться инеем изнутри. В центр города ехать не хотелось, мне нравились высокие новостройки вокруг, воющий между зданиями сквозняк и сомнительные ресторанчики вдоль дороги. Я закурила. Выбить голубоглазую девочку из головы не получалось. Она уже обустроилась там, наверное, познакомилась со всеми моими тёмными мыслишками. Кьяра болезненно ценила личное пространство, не впускала никого, кто мог случайно застать её в минуты слабости, обнажённую, неумытую, испуганную. Эта девочка хотела быть ребёнком, но жизнь решила иначе. Теперь такая привилегия была доступна ей только в тёмной пустой комнате с запертыми на все замки дверями. Докопаться до истины возможно только собирая кусочки рассыпанного пазла. Я приземлилась на какую-то отсыревшую лавочку, где окончательно погрузилась в глубокие размышления. Стараясь вспомнить собственное детство, пыталась ответить на вопрос, какие факторы привели бы меня к подобному поведению. Отрешённая самостоятельность и перфекционизм? Если бы у взрослых не хватало времени на меня, если бы они требовали невозможных результатов, усиливая «мотивацию» наказаниями и лишениями. Скрытность и напускная стеснительность? Если бы порвала новое платье, разбила коленку, расцарапала живот, занимаясь вещами, строго запрещёнными матерью. Игнорирование ругательств и гнетущее безразличие? Если бы сталкивалась с подобным каждый грядущий день, проглатывала обиды и старалась забыть. Я не знала, что происходит с Кьярой. Не знала, как представить мои опасения в суде, как грамотно и чётко изложить смутные мысли, чтобы не показаться сумасшедшей, как уже решил на мой счёт Арсений. Тревога снова саднила горло, я смотрела в одну точку. — Господи, Оля, ну наконец-то! У вас тут все дворы и лавочки одинаковые… Нет, нет и ещё раз нет. Только не здесь, только не сейчас. Спина моментально покрылась холодной испариной, а всё тело парализовало. — Я тебя еле нашёл. На сообщения ты не отвечаешь, даже не перезваниваешь… Страх повернуться и увидеть знакомое лицо сковывал всё тело. Весь пройденный ужас, каждый прожитый ночной кошмар, допросы в бетонных камерах, когда ты полна боли и отвращения, а потом привязанности и непростительного тепла — всё это в одну секунду наполнило грудь, загородило дыхательные пути. — Так я могу присесть? Антон стоял немного в стороне и смотрелся ужасно неправильно на фоне привычного пейзажа. Он не должен быть здесь, его время ещё не пришло. Как персонаж книги, заявившийся в чужую сюжетную линию, как актёр, перепутавший время своего выхода на сцену. Моя голова была заполнена Кьярой, судом, Арсением, звонками тёти, немытой посудой. Казалось, если я услышу хоть одно слово от Антона, то разорвусь на части, не выдержав кровяного давления. Никакой передышки, никакой возможности разобраться с проблемами постепенно. Огромный снежный ком догнал меня, сбил с ног и теперь несёт к обрыву с бешеной скоростью. — Присаживайся, — понимая, что обратной дороги нет, я продолжала, — У Шеминова шило в пятой точке? Я не обиженная девочка и не игнорирую его из гордости, у меня достаточно своих дел и различных обстоятельств. Тем более, я собиралась позвонить ему завтра, когда разберусь с судом. Зачем подсылать кого-то, чтобы точно достучаться? — С каким судом? — Антон действительно выглядел удивлённым и насторожившимся. — Арса хотят лишить права встречи с дочерью, Алёна вдруг решила, что это отличное развлечение. Как будто нам не хватило недельного следствия и похорон подруги, — я издала какой-то грудной стон и стала массировать виски. — Ты серьёзно?.. Я мог бы зайти сегодня, поддержу Арса, все дела… Вы же теперь вместе живёте? — Антон, прошу, давай не об этом. Гроб не успели землёй засыпать, когда мы уже ехали с Арсением в детский сад забирать Кьяру. Голова взрывается, переходи ближе к делу, что там у вас? — Это не только нас со Стасом касается, но и всех остальных тоже. Ты не поверишь, я вернулся в Москву и старался отследить Иру, чтобы… — Шастун заговорил быстро, ловя ртом промозглый воздух. — Нет. Хватит. Если дело снова касается свихнувшейся Кузнецовой, смерти Оксаны, какой-то вашей чёрной бухгалтерии, то можешь не продолжать. Я жила в этом болоте почти две недели, еле смогла выбраться и теперь… — Смерти не было. Антон перебил меня, после чего установилось молчание. Я смотрела на Шастуна будто на абсолютно незнакомого человека, его слова подхватил ветер и теперь дразнил меня назойливыми завываниями. — То есть как не было?.. — каждый звук обращался в хрип. — Всё подстроено, Оля, вообще всё. Благотворительный вечер, ругань Иры и Оксаны, полиция. Допросы были липовые, кровь — театральная, пуля была лишь одна, и она разбила зеркало, а в Окс стреляли холостыми, — Антон повышал голос, усиливал напор, подавался ко мне всем телом, чтобы ни одно слово не потерялось в шуме машин. — Антон… Ты не в себе… — я медленно привстала со скамейки и начала двигаться на безопасное расстояние от мужчины. — Стасу я тоже рассказал обо всём! Попросил отследить телефон и получил свежий сигнал из Москвы! — парень активно жестикулировал и теперь приближался ко мне, — А потом я видел её, Оля, видел её на улице. Она забежала в метро, я не успел догнать, но это точно была Окс, я уверен! — Ты свихнулся… Окончательно сошёл с ума. Оксана мертва, Антон, ты сам видел её бездыханное тело, пульса не было, она в морге экспертизу проходила, мы смотрели, как гроб в яму опускали… — Гроб закрытый был, как ты не понимаешь. Экспертизу купили, у них с Ирой точно договор… или со Стасом. Мы обязательно должны найти её, чтобы доказать, что моя девушка не убийца. Я сегодня позвоню своему другу, а ты пока… — Шастун придерживал меня за руку, но смотрел куда-то в пустоту. — Прекрати. Остановись и успокойся. Оксану убили, мы лжесвидетельствовали, чтобы покрыть преступление. Вы с Кузнецовой расстались, она в бегах и вряд ли когда-то увидится с тобой. Шеминов разгребает бюрократические завалы и подтирает следы, а мы с Арсением завтра утром судимся за его дочь, — ошарашенным взглядом я изучала лицо мужчины, которое больше не было похоже на человеческое, — Ты должен принять это, Антон, обратиться за помощью, если сам не справляешься. — Ты такая же как остальные, — Шастун последний раз больно сжал мою руку и отвернулся, — Чтоб ты знала, Стас не посылал меня никуда, я сам приехал. Шеминов тоже считает меня психом, поэтому и просил тебя вернуться в Москву. Считает, что я больной… Ну тогда идите к чёрту, я сам найду Окси. — Антон, ну вот куда ты собрался? — пересиливая окаменевшее тело, я бросилась за уходящим мужчиной, — Ты только приехал и снова хочешь исчезнуть? Тебе нельзя оставаться одному, ты не в порядке. — Зачем тебе возиться с ненормальным? Всё равно не веришь мне… — Антон поджал губы и вздрогнул от прикосновения, но остановился. — Мы не чужие люди, я хочу помочь, — в тот момент Шастун казался мне самым чужим человеком на свете, — Давай, я закончу свои дела, и обсужу с тобой всё. Заедем к Арсению, вы встретитесь, может в голове прояснится. Мужчина быстрым шагом двинулся прочь, оставляя меня глупо стоять под собирающимися грозовыми тучами. — Что встала как вкопанная? Пойдём, я такси закажу, дождь собирается. Куда тебе там надо?***
Разумеется Антон взял такси. Ни о метро, ни о другом общественном транспорте речи идти не могло. Везде были лица. Оксана, Кьяра. Они возникали среди толпы или за углом серых зданий, смотрели косо, смеялись, глумились над моими испуганными глазами и дрожащим ртом. Шептали на ухо, что я никогда не выберусь из лабиринта, не достигну света. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, но я уже лежала на самом дне, покрытая тиной и песком. Пятиминутный диалог, вынырнувший из пустоты дворов Шастун, который облил меня смертельным ядом, посеял ещё тысячу семян смятения, безнадёжности и сомнений. А сейчас сопит, покачивая головой. Одержимость Антона больше не казалась такой отталкивающей и пугающей. Я сама начинала терять рассудок и была не слишком далека от совместных поисков трупа подруги по оживлённым улицам Москвы. Я уже с трудом верила, что наша встреча с мужчиной произошла в реальности, а не в моём израненном сознании. Радио превращалось в белый шум, сидения машины медленно утягивали куда-то вниз, разводы на стёклах приобретали очертания известных мне людей. Оглушающий рингтон. — Привет, ангел! Ну как у тебя дела? Мы с Кьярой скоро дома будем. — Да, привет, Арс… Всё в порядке, я гуляю… — У тебя голос странный, точно всё в норме? — Просто охрипла… На улице холодно… — Оль, ты куда то едешь? Машина шумит. — Встречусь с подругой… Через пару часов вернусь… — Хорошо, будем ждать, я закажу пиццу! Телефон выпал из рук и полетел куда-то в ноги, пачкаясь в собравшейся грязи и слякоти. Антон с интересом провожал каждое моё движение глазами, задавая немой вопрос «почему я снова начинаю врать?». Водитель резко затормозил и известил о завершении поездки. Машина остановилась около весьма устрашающего здания с облезлой бордовой краской на фасаде. Железная табличка была прибита над стальными дверями: «ЦДПП. Центр детской психологической помощи».***
— Я не очень понимаю, кем вы являетесь этой девочке? — тонкая угловатая и чересчур высокая женщина с чёрными волосами поправляла очки на кончике носа, — Судя по известным мне сведениям, передо мной сидят новоиспечённая девушка и товарищ абстрактного мужчины, о дочери которого идёт речь. Он вообще в курсе, что вы здесь? Есть какое-то согласие или доверенность? — Прошу, выслушайте меня, — я не могла оторвать взгляда от психолога, которая очень напоминала богомола, — Дело срочное и конфиденциальное. Завтра состоится суд по делу о лишении родительских прав. И я считаю, что Кьяра скрывает важные факторы, но не могу понять какие. — Хотя бы имя её назвали, уже хорошо. — Вам же не составит труда всего лишь сделать выводы на основе изложенных фактов, — Антон подал голос, явно увлекаясь процессом, — Даже необязательно оформлять какие-то бумаги. Будто мы молодая пара и просто пришли за теоретическими советами о воспитании будущих детей. Я косо посмотрела на Антона, удивляясь его проснувшимся мастерством убеждения. — У меня таких как вы, которым лучше «бумаги не оформлять», по десять штук в день. Что прикажете делать? Может вы сами избиваете эту девочку и думаете, как ей лучше скрыть побои, — женщина отошла к кулеру и набрала стаканчик воды. — Но мы ни слова не сказали об избиении… В голове вспыхнуло пламя. Вихрь разносил к чертям все выстроенные заранее планы, теории и наброски. С безумной скоростью перед глазами складывалась та картина, которая раньше была покрыта чёрным полотном. — Ну как же не сказали, вы все очевидные факты в первые полчаса выложили. Девочка прячется в комнате, утром выходит полностью одетая, вряд ли носит шорты или майки, сама занимается водными процедурами. Вы когда к ней в комнату перед сном заходили, она уже под одеялом лежала, натянутым до ушей? — Именно так… — я отвечала этому странному богомолу в очках, который говорил жуткие, но логичные вещи. — Если вы действительно ищите корень проблемы и хотите помочь, то советую раздеть малышку и сразу поехать в полицию, — психолог отпила из стакана и вздохнула, — Я уверена, что права. Не представляете, как часто дети ведут себя подобным образом. Особенно, если речь о неблагополучной семье. Каждый раз итог один: синяки, кровоподтёки, старые затянувшиеся раны. — Боже мой… В таком случае, мы точно сможем выиграть суд… — я уже не слушала ни женщину-богомола, ни Антона, который теперь эмоционально выспрашивал подробности. — Сможете, если докажете, что побои оставляли не вы. Девочка ведь до последнего будет защищать родную мать. Это самое несправедливое в нашем мире, — психолог присела на кресло и сложила руки на столе, грустно опустив голову, — На этом всё. Помогла, чем смогла. Вы всё же сумели подловить меня и развязывать язык. Постарайтесь теперь грамотно воспользоваться информацией и помочь Кьяре. Битва только кажется безусловно выигранной, но это не так. Шагая по тёмным кафельным коридорам, будто в старенькой хоррор-игре о психбольнице, мы с Антоном почти не дышали. Он, наверное, уже сам понимал, что появился не вовремя, что мешает мне вершить правосудие. Ведь именно с такими мыслями, я и неслась по лестнице. Испуг, ступор, остатки здравого смысла остались в кабинете врача, а сейчас я горела желанием мести, злостью и обидой, что так поздно обо всём узнала. Шастун и его безумство по поводу Иры и ожившей Оксаны казались ничтожной тенью по сравнению с избитой Кьярой, которая так старательно всё скрывала. Я злилась даже на Арсения, не заметившего странное поведение родной дочери. Тело пылало, руки заходились мелкой дрожью, перед глазами плыли мутные очертания деревьев и проезжающих мимо машин. Я еду домой. Еду спасать Кьяру. Ну и психа по имени Антон с собой захвачу.***
Попов выглядел весьма мило с вытянувшимся от удивления лицом, замерший на пороге собственной квартиры. Он покачивался из стороны в сторону, будто размышлял, стоит ли вообще нас пускать, или мы ему мерещимся. Но на лирические отступления и тёплое счастливое воссоединение с Антоном времени не было. Я уже пулей пролетала сквозь дверной проём, сметая на своём пути неаккуратно брошенные вещи. — Где Кьяра?! Где она, чёрт возьми?! — мой звонкий и срывающийся голос раздавался во всех комнатах, иногда отзывался необъяснимым эхом. — Оля, что случилось? Зачем она тебе, Кьяра в душ пошла, — Арсений бросил Шастуна на произвол судьбы самому запирать дверь и разуваться, и теперь старательно пытался поймать меня. — Позвони адвокатам и попроси учесть в деле то, что девочку регулярно избивала мать, — я издала грудной рык, замерев с Арсением лицом к лицу, затем отпихнула мужчину плечом и ринулась в ванную. Я слышала, как Арс потерянно и тихо спрашивал у Антона, что произошло, и как ему реагировать на происходящее, но я уже доставала монетку, чтобы открыть щеколду на двери с внешней стороны. Стучаться не было смысла, ведь Кьяра до сих пор умело скрывалась, а значит и сейчас бы укуталась в полотенце. Игнорируя взвизг маленькой девочки, я резко отодвинула душевую шторку. Молчание. Гнев. Затем безысходное принятие, приступ нежности, боль. Кьяра стояла, прикрываясь одной рукой, а второй хаотично убирая мокрые волосы с лица. Маленькое тельце с немного выпирающими рёбрами и узоры. Узоры сотни тёмных, красных, синеватых пятен, иногда более жёлтых, а иногда совсем чёрных. Ключицы, усеянные миллиардами кровавых точек, которые сложно было назвать кровоподтёками, потому что в моих глазах они выстраивались в настоящие созвездия. Я наконец нашла силы посмотреть малышке в глаза. Разочарование, страх, мольба сохранить страшную тайну. Без спроса, без приглашения, без предупреждения я ворвалась в её мир, раздробила несущую стену во имя спасения. Я медленно вернула шторку в исходное положение. Шума воды больше не было слышно, Кьяра выключила кран и теперь тихо дышала. — Дай полотенце, пожалуйста… — голос девочки прозвучал почти вежливо и хладнокровно спокойно. Я протянула полотенце, больше не заглядывая за последнее оставшееся укрытие этой маленькой графини. Уже закутанная в белый кокон, она аккуратно вылезла и встала передо мной, смело оценивая выражение моего лица. Я больше не верила в эту смелость и видела достаточно, чтобы расставить все точки над и. — Почему ты не рассказала, если прекрасно знаешь о предстоящем суде? У тебя есть возможность раз и навсегда это закончить, — я сползла по стене на пол, чтобы установить крепкий зрительный контакт. — Я хочу закончить, хочу остаться с папой… Но искала другой способ. Вы бы и так выиграли, даже без моих показаний. Я прощаю маму каждый раз, хотелось, чтобы она избежала наказания. Все эти синяки скоро бы зажили, и никто бы никогда не узнал… — она говорила сбивчивыми предложениями, и я стала замечать, как глаза Кьяры наполнялись детскими слезами. — Взрослые совершают ошибки, но такое непростительно. Нам обязательно придётся заявить об этом в полицию, милая. — Я знаю. Прости, что не сказала раньше, — слёзы уже во всю катились по щекам Кьяры, она старательно начала вытирать нос, — Я боялась раньше попросить, но думаю, что мне нужна какая-нибудь мазь или зелёнка, или хотя бы пластыри… Синяки иногда болят и… Я больше не могла сдерживаться. С силой притянув девочку к себе, заключила в объятия, нежно поглаживая по волосам. Мне казалось, что я сама давно начала плакать. — Конечно, конечно, мы всё обработаем, я пороюсь в аптечке, ты главное не бойся больше… — А папа сильно расстроится? — Кьяра говорила мне на ухо, обвивая ручками шею. — С папой я поговорю сама… Прошу, никогда такого больше не скрывай. Мы сидели на мокром полу и обнимались. Точно прошла целая вечность, пока я не отпустила этот беззащитный комочек. «Битва только кажется безусловно выигранной, но это не так»…