Nowhere Else But Here

Стайлз в ярости. Он посреди леса, один, в промокших насквозь ботинках и футболке, усеянной пятнами, которые никогда не удастся отстирать. Он не взял с собой фонарик, поэтому, спотыкаясь, пробирается к джипу, стараясь успеть до того, как на лес опустится тьма. На плечах следы от клыков, в штанах обескураживающий стояк, и это, блядь, последняя капля. Наконец он добирается до джипа, залезает на водительское сидение и захлопывает дверь. Роется в кармане в поисках ключей и с отвращением вытаскивает руку: пачка сигарет, благополучно забытая несколько дней назад, хлюпает от воды. Стайлз открывает то, что когда-то было крышечкой, — сигареты промокли и поломаны все до одной; мокрый табак липнет к коже. Не то чтобы он собирался всё выкурить, но сложившаяся ситуация подливает масла в огонь. Сигареты были хоть и глупым, но всё же подарком на день рождения от его лучшего друга, и теперь они испорчены. Стайлз вставляет ключ в замок зажигания, переключает передачу, как только включается электроника, и мчится к лофту Дерека. Он должен снизить скорость, должен пристегнуть ремень безопасности, но он в жизни не был настолько зол (возможно, он немного преувеличивает, но пофиг — он в ярости). Он не совсем уверен в том, что происходит, но заслуживает услышать хоть какое-то объяснение тому, что Дерек напал на него в лесу и затем пошёл на попятную. Что бы ни творилось в голове этого идиота, Стайлз имеет право знать всё, что имеет к нему непосредственное отношение. Стайлз подъезжает к лофту и глушит мотор. Делает глубокий вдох, готовясь к выяснению отношений, но замечает, что Камаро нет на стоянке и хмурится, гадая, как Дерек добрался до дома и добрался ли вообще. Он вот-вот взорвётся. Гнев бурлит внутри, готовый выплеснуться наружу, он шлёт всё к черту и решает подняться наверх. У него есть ключ, и он может, блядь, подождать, если потребуется. Оказавшись на нужной лестничной площадке, Стайлз обнаруживает незапертую дверь и моментально леденеет. — Дерек? — кричит он в темноту, ступив через порог квартиры. Сквозь некоторые окна пробивается лунный свет, но что-то разглядеть всё равно трудно. Он заглядывает в разные комнаты, включая на ходу свет, — большинство из них пусты и не используются. Основная гостиная и кухня, кажется, единственные места, где Дерек коротает время: зачитанные до дыр книги и грязная посуда оставлены то тут, то там. Наконец Стайлзу слышится стон, и он спешит по коридору к источнику звука. Дерек обнаруживается в ванной. Он лежит на полу в позе зародыша, и Стайлз не уверен, что когда-нибудь видел его в таком состоянии; даже не уверен, дышит тот или нет. — Вот дерьмо. Он падает на колени, трясёт Дерека за плечо, и тот заваливается на спину, совершенно без чувств. В его ладони зажат небольшой мешочек, и Стайлз не сдерживает ругательств, когда обнаруживает внутри несколько фиолетовых лепестков. — Чувак, зачем тебе аконит и почему ты валяешься в отключке? Какого хера происходит? Он склоняется над Дереком, прижимается ухом к его груди и слышит медленное, внушающее надежду биение. Стайлз выдыхает и облегчённо упирается лбом ему в грудь. — Господи боже, Дерек. Он отстраняется, смотрит на душевую кабину в углу. Порожек между кабиной и полом не такой уж высокий, он должен справиться. Взяв Дерека под мышки, он пытается затянуть его в кабину — получается не очень. Дерек по ощущениям весит целую тонну, и лежащий на полу коврик совсем не облегчает задачи; тем не менее, с матами, но ему всё-таки удаётся затащить его неподвижную тушу внутрь. Дерек стонет и приходит в движение, когда Стайлз перетаскивает его через металлический бортик и тот проезжается по нему спиной. — Держись, приятель. И хорош дёргаться, не хотелось бы тебя уронить, — Стайлз опускает его, прислонив к стенке, так осторожно, насколько вообще может. Дерек моргает и тут же хмурится. — Галлюцинации. Просто отлично, — стонет он и забивается в самый угол кабинки. — Проваливай, Стайлз. — Я тут твою задницу спасаю, придурок. Просто… посиди тут. Стайлз вылезает из кабинки, тянется к вентилю и врубает холодную воду на полную мощность, вздрагивая от ледяных брызг, попавших на кожу. Дерек дёргается, широко распахивает глаза и вскидывает руки, прикрывая лицо. — Какого хера? — бормочет он и тянется к смесителю. Стайлз отпихивает его ладони, раз за разом, пока волосы Дерека не прилипают ко лбу, а футболка не промокает насквозь, облепляя кожу. — Радуйся, что не заставляю тебя блевать, козлина, — Стайлз вырубает воду, хватает полотенце и швыряет им во всё ещё задыхающегося Дерека. — Вытирайся и вставай, нам нужно поговорить. Стайлз направляется к двери; теперь, когда он привёл Дерека в чувство и убедился, что тот живой, он снова злится. — Уходи, Стайлз. Мне нечего сказать. Голос Дерека вялый и опустошённый, и ощущается он как игла, вонзившаяся в грудь; как острая жгучая боль, которую невозможно игнорировать. Стайлз дышит, превозмогая её, и разворачивается: — Да по барабану. Мне есть что тебе сказать, и ты меня выслушаешь. Дерек всё так же сидит в душевой кабине. Полотенце сложено, лежит на коленях, и он зарылся в него лицом, свернувшись калачиком, как раненый зверь или маленький ребёнок, укрытый одеялом. Дыхание тяжёлое, частое; плечи ходят ходуном при каждом вдохе. Стайлз вздыхает, прислоняется к стене рядом с дверью и устало соскальзывает на холодный кафельный пол. — Чувак, поговори со мной. Вместо ответа он слышит тихое дыхание, приглушённое влажным полотенцем.

***

Дерека колотит, и не только от ледяной воды, пропитавшей одежду. Аконит прожигает тело, течёт по венам, разъедая изнутри. Эта боль ощущается ярче всего, остальное — будто сквозь вату. Он не может разобрать сердцебиение Стайлза так отчётливо, как обычно; не чувствует аромата корицы и сахара, хотя им должна быть объята вся комната. Будто его цель в паре сантиметров от него, но ему не хватает сил, чтобы дотянуться. Дерек утыкается лицом в полотенце, дышит, превозмогая сотрясающую тело дрожь. Слышит Стайлза, как его голова с тихим стуком ударяется о стену, и рискует взглянуть на него. Глаза Стайлза закрыты; он выглядит усталым и расстроенным. Щёки всё ещё вымазаны в грязи, в волосах застрял пожухлый лист. Несмотря на действие аконита, несмотря на всё то, что буквально вопит «ты не должен, ты не можешь», Дерек считает его красивым, пусть даже тот уставший и растрёпанный. Коктейль из похоти, любви и отравляющего цветка вдруг бурлит в желудке, и Дерек подрывается, тянется к унитазу, скользя коленями по мокрой плитке. Успевает вовремя. Его тошнит чёрным, густым; вязкая жижа душит, не даёт вздохнуть, и он заходится кашлем. Рука Стайлза ложится на спину и успокаивающе поглаживает, выводя круги, пока Дерек корчится над унитазом. — Эй, всё в порядке. Дай ей выйти, не сдерживайся. Последний спазм даётся особенно тяжело: Дерек застывает над унитазом, из глаз текут слёзы, а из носа — кровь, такая же чёрная и густая. Слышится звук включёной воды в раковине, а потом тёплая влажная ткань касается лица. — Позволь мне помочь, — просит Стайлз, нежно стирая с кожи зловонную жижу. — Просто скажи, когда тебя опять будет тошнить. — Нет, — Дерек хрипит, голос его надломленный, срывается. — Кажется, всё прошло. Он забирает у Стайлза тряпку и уже сам обтирает лицо. Тот быстро проводит пальцами по его волосам и поднимается. — Принесу воды. Лежи тут, я быстро. Дерек нажимает кнопку смыва и ложится на прохладную плитку рядом с унитазом, прикрывая глаза рукой, и просто дышит. Выжигающий изнутри огонь сменили адреналин и бешено колотящееся сердцебиение. Он так увлечён сканированием собственного состояния, что совсем не слышит возвращения Стайлза — просто вдруг его руки касается чужая, прохладная, и в ладони оказывается ледяной стакан. — Давай, садись, — Стайлз помогает ему и он снова садится, подтянув колени к груди. Подносит стакан к губам, делает осторожный глоток и полощет рот, после чего сплёвывает в унитаз. — Спасибо, — говорит Дерек и снова отпивает из стакана. Стайлз садится на пол напротив него, прислонившись спиной к стене. Между ними повисает тишина: слышно только дыхание Стайлза и как Дерек пытается пить. Стайлз явно ждёт, и ждёт от него того, что тот пока не готов ему дать. Появляется неловкость, и Дерек безумно удивлён тому, что именно он не выдерживает и подаёт голос. — Я… Насчёт недавнего, извини. Мне не следовало это делать. Признание разрезает тишину, разносится по ванной эхом. — Кстати об этом, а что именно ты делал? Стайлз слегка пинает его ногу, но смотрит куда-то в сторону. Лицо его серьёзное, мрачное; и Дерек бы ни за что не смог понять, о чём тот думает. — Трудно объяснить, — Дерек снова утыкается лицом в колени. Он не справляется. Сердце бешено колотится в груди, горло горит огнём; запах Стайлза медленно пробивается сквозь дымку аконита и сводит с ума. — А ты попробуй, — Стайлз снова пихает его ногой, на этот раз сильнее. Дерек поднимает голову и хмурится: — Я… Это… Просто прими мои извинения и забудь. Дерек хочет, чтобы Стайлз не был таким чертовски упорным. Чтобы он оставил всё как есть; позволил притвориться, что этого никогда не было и просто не может быть. — Думаю, я заслуживаю знать, почему на меня напали посреди грёбаного леса, Дерек. В его голосе столько жара, столько гнева. Дерек знает, что заслужил каждую унцию этой ярости, и это больнее всего. — Я не могу, Стайлз. Я просто… — Ты хочешь меня? От неожиданности Дерек резко выдыхает; кровь снова разгорается, и дело не только в аконите. «Господи, если б ты только знал».

***

Впервые в жизни Стайлзу было настолько тяжело задать вопрос. Ладони покалывает, будто острые иглы впиваются в кожу изнутри — ему больно, и эта боль не физическая. На лице Дерека отражается то ли шок, то ли мука; выглядит он совершенно ошарашенным. — Скажи. Ты хочешь меня? — он снова давит. Не может оставить это просто так, не сейчас. Только не после того, как решился вслух задать этот вопрос. — Да, — выдыхает Дерек, откидываясь головой на стену, — но я не могу. Это «да» проносится по венам, разгоняя кровь, ускоряя биение сердца до бешеного ритма. Одолевающий его гнев лопается как мыльный пузырь, и на его место приходит всепоглощающее волнение. Он привстаёт и подаётся к Дереку: — Почему? Голос звучит разбито и сквозит надеждой. Стайлз не может сдержать ни её, ни собственного порыва придвинуться ещё ближе. — Я… Ты не поймёшь, — отвечает Дерек, потирая глаза. — Я уже не понимаю, — Стайлз упирается в пол руками и ползёт к нему навстречу. Руки вспотели и мягко скользят по холодному кафелю; он устраивается между разведённых ног и жмётся так близко, как только может, тянется и убирает его ладонь от лица: — Дерек, посмотри на меня. Тот открывает глаза и скользит взором по его лицу, пока не останавливается на губах. Зрачки расширены, рот приоткрыт и судорожно хватает воздух: — Не надо. Дерек пытается его оттолкнуть, но Стайлз только придвигается ближе, пока между ними не остаётся всего несколько сантиметров, обхватывает лицо ладонью, и Дерек приникает к ней. Стайлз ведёт большим пальцем по его мягким губам. — Останови меня, если не хочешь этого, — Стайлз не может оторвать от них взгляда, не может не видеть открытого приглашения в глазах напротив. — Я не могу. Стайлз вздрагивает и наклоняется, пока между ними не повисает только шёпот. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — Нет, — стонет Дерек, и они соприкасаются губами. Поцелуй настойчивый; губы Дерека скользят нежно, но при этом уверенно, и Стайлз не может ни на чём сфокусироваться, просто зарывается пальцами в его волосы, притягивая ближе. Дерек стонет. Стайлз касается его языка своим, оглаживает кромку зубов, скользнув глубже. Дерек приподнимается и толкает его, пока Стайлз не валится на пол; спину холодит твёрдая плитка, грудь согревает такой же твёрдый Дерек. Тот снова стонет прямо в рот, опускает бёдра, и Стайлз выгибается, льнёт к нему, тянет на себя, пока они не соприкасаются всем телом. Везде. Каждое прикосновение, каждое скользящее движение губ или рук по коже ускоряет сердцебиение, разгоняет по венам кровь так, что она гудит и буквально плавит изнутри. Ярче всего это чувствуется в местах, где они соприкасаются, и Стайлз не может не улыбнуться. Он замедляется, превращает неистовые, обжигающие поцелуи в нечто мягкое, нежное; нечто менее страстное и куда более любящее. Ощущения пустоты в груди больше нет; она полна и всё так же болит, но уже не от тоски и безответного желания. Стайлз так чертовски счастлив, что не сдерживает тихий смех. Дерек отстраняется; волосы растрёпаны, губы распухли. Зрачок настолько поглотил радужку, что глаза кажутся чёрными. Он замирает. Ничего не делает, просто смотрит на рот Стайлза, на его порозовевшие щёки. А потом, вдруг, резко отстраняется и стонет от боли. Корчится, горбится и весь дрожит. Он падает на пол и тело покрывает сетка почерневших вен.

***

Дерек стонет; сворачивается калачиком и хватается за волосы. Он твёрд и жаждет близости; тело едва не поёт от радости, что наконец-то удалось заявить на пару свои права, но остатки аконита сводят желудок, полыхают огнём изнутри, вытесняя охватившее ранее счастье и похоть, пока он, в конечном итоге, не кричит от боли. — Дерек, твою мать! Стайлз внезапно оказывается рядом, опускает на него свои нежные руки. Дерек горит, полыхает, сгорает дотла и ничего не может с этим сделать. Он всхлипывает, его тело трясёт и выворачивает при каждом касании. — Стайлз, господи… — стон боли снова срывается с его губ, и он безвольно валится на пол. — Звони Дитону. Быстро. В следующее мгновение он остаётся в ванной совершенно один. Он лежит на холодном кафеле, тело колотит, и всё, что ему остаётся, — это дышать сквозь боль.