Кафе для души

      Гул ИВЛ. Достаточно было закрыть глаза в кровати, и я проснулся в больнице. Свет ослеплял, сжигая сетчатку. Постепенно начались чувствоваться боли в голове и спине. Шевелить пальцами было трудно. Казалось, что тело двигалось само, но, попытавшись напрячь его, меня начинало колоть всюду; и руки, ноги ощущались ватными, наполнившимися водой, как шарик. От раздражения удалось лишь прихмуриться. В горле ужасно пересохло. Пока я отчаянно пытался проглотить слюну, в палату вошел врач с медсестрой. — Адам Григорьевич, как спалось? — Он вразвалку подошел к кровати, начиная расторопно записывать в документы показатели, пока ассистентка рванула куда-то. — Шевелить пальцами можете? Как сами? — Мозолистые руки трогали лицо, повертев его в разные стороны. — Хлебни воды. С ассистенткой зашли три врача. Во время осмотра я наблюдал, как та суетливо сжималась, быстро записывала в бумажки вердикты врачей, а после строгого наставления одного из них убежала прочь, пока эти дяди стреляли друг в друга озорные взгляды. В палате после них остался спертый, прокуренный запах, смешанный со спиртовым одеколоном. Я взглянул наверх: в углах потрескалась штукатурка. На подоконнике стояла лаванда, украшенная белой лентой. Хотелось улыбнуться. В коридоре раздались быстрые шаги. — Адам, дорогой! — дверь открылась, и ко мне подлетела матушка. — Я так рада, что ты очнулся, Господи! — Она покрывала моё лицо поцелуями, отчего я немного сморщился. — Федяша, иди сюда, не стой как остолоп в дверях! — Отстранившись, она премило улыбнулась. — Прости, не смог её удержать, — брат ухмыльнулся и подошел к кровати. — Адам, солнце, как ты? — матушка накрыла мою руку теплыми ладонями. — Мы так переживали за тебя! — В порядке, — с трудом проговорил я. — Это хорошо, это хорошо, — она задрожала. Фёдор подошел ближе и приобнял её. Слезы, которые матушка пыталась тщетно скрыть, катились по щекам. Я пошевелил пальцем в попытке успокоить, но лишь вызвал волну эмоций. Она совсем согнулась к кровати, начав громко плакать. Сердце сжалось. Брат сделался напряженным и напуганным. Даже на похоронах родителей она вела себя сдержанно, помогала с хлопотами и нежно обнимала меня, пока я давился слезами. — Мам, — прошептал я, — всё хорошо. — Да, да, сынок, — сквозь плач ответила матушка, — я… так рада, что не могу сдержаться, прости. — Не извиняйся, мам! — воскликнул Фёдор. — Простите, дети, — Матушка вытерла слезы рукавом, сделала глубокий вдох и улыбнулась. — Больше не буду плакать, я успокоилась. — Ну, что, калека, добро пожаловать в реальную жизнь, — на лице Фёдора появилась широкая улыбка. Глаза его засияли, от чего стало дурно. — Ты в курсе всех событий? Врачи рассказали тебе? Я помотал головой. — Нет? Дурость, — Брат сложил ногу на ногу. — По их словам ты повредил спину чурбаком. Если бы не оперативная работа скорой и хирургов, то была бы беда. — И не говори такое! — Матушка ахнула. — Я совсем не понял, почему ты полез спасать ту девчонку, ты же видел, что грузовик было уже не остановить. Но теперь благодаря тебе она жива и здорова, — Фёдор глянул на меня лисьими глазками. Я облегченно выдохнул. Конечно, я знал, что она жива. Но сейчас, когда всё становится взаправду, когда уже не слышны голоса врачей сквозь речь людей из той реальности, мне хотелось словно ребенок радоваться каждой новости о состоянии Софи. — Адам, ты герой! Настоящий герой! — поддержала матушка, крепко взяв мою руку. — Безусловно, но его поступок мог лишить жизни вас обоих. Вас везли на скорой, вы потеряли много крови, ещё бы пару секунд задержки и… ты сам понимаешь, — Фёдор притих. Он опустил взгляд, начав перебирать пальцами шнурок толстовки. — Это ещё чудо, что легковушка въехала в грузовик, не дав ему упасть вместе с чурбаками на вас, — раздраженно пробубнил он, сведя брови к переносице. Лицо его покраснело, и брат неслышно топнул ногой. — Спасибо, — промолвил я, — что беспокоишься. Фёдор раздраженно хмыкнул. На глазах едва были заметны слезинки. Он поправил очки, рукавом проведя по векам. — Выздоравливай уж поскорее, без тебя мне совсем скучно и не на кого злиться. — Федяша на стены уже лезет, до того скучает, — печально улыбнулась матушка. На это брат лишь хмыкнул, переведя взгляд на окно. — Мам, тут лаванда уже выдохлась вся. Может, выкинуть пора бы? — Ох, что-то и правда выдохлась. Адам, прости нас, мы так к тебе торопились, что букет привезти забыли новый, — она погладила меня по руке. Я помотал головой. Сейчас это не так важно. — Когда ты был в коме, мама частенько заезжала сюда, чтобы передать букет. Ей часто отказывали в посещении, но через два месяца маме дали добро. Ты слышал, что она тебе говорила? — Слышал. Прекрасно слышал. И тихий плач её изредка раздавался в голове. — Я читал, что люди в коме, в зависимости от её степени, могут слышать, некоторые даже двигаются, но от них и слова не добьешься. Ты помнишь? Слышал, может? — Нет, — на это Фёдор лишь улыбнулся, продолжив смотреть в окно, — ясненько. Я взглянул на матушку. Она тихо сидела, поглаживая руки. Тело слегка шаталось вперед-назад, словно её охватила страшная тревога. Я попытался поддержать её, проведя пальцем по ладони. Матушка вздрогнула и улыбнулась. — Извините, пациенту нужен покой, — в палату вошла медсестра с набором капельниц, — ваше время закончилось. — Хорошо, прошу нас простить, — обратилась матушка к женщине и, чмокнув меня в лоб, погладила по щеке. — Мы придем завтра, солнце. Отдыхай. — Пока, калека, — отрезал Фёдор на прощание и вышел. Под вечер мне удалось пошевелить кистью руки. Пальцы с трудом сжимались, но двигались намного быстрее, чем утром. Врачи такое состояние объясняли долгим пребыванием в коме, из-за чего организму может потребоваться достаточно времени, чтобы восстановиться. «Две операции на позвоночник, остановки сердца… — чесал затылок врач на осмотре, — Из комы свежим огурчиком не выходят, но думаю, что завтра-послезавтра вы будете в порядке. Правда, судить о ваших ногах рано, как только вы сможете двигаться, тогда полное обследование и назначим. Пока приходите в себя, — тяжело вздыхал он, собирая чемоданчик с приборами. — На самом деле, — звонко посмеялся дядя, — ты нам тех ещё хлопот доставил, парень, — он погладил ладонями свой старенький свитер. — Зато сейчас твои анализы и показатели очень хорошенькие. Недельку, может, поваляешься ещё, а потом мы переведем тебя в общую». — врач хрюкнул, хихикая, и бодрой походкой покинул меня. В палату пробивались оранжевые лучи солнца. Склонив голову чуть влево, я сумел разглядеть небо, которое окрасилось в розовые, фиолетовые, голубые цвета. Уголки губ слегка приподнялись. Мне захотелось выйти на улицу. Прохлада, что приходила с сумерками, помогала собраться с мыслями, подумать о многом. Она навевала воспоминания о зимнем вечере, когда я потерял родителей. Если бы только пришел раньше, если бы не выходил никуда, то он бы не убил их. Если бы…! Но родителей не вернешь. С тоской я продолжил жить дальше, мучаясь от кошмаров. Жизнь ли это? Лишь череда событий, приводящие меня к одной и той же губительной мысли. Но эти будни перестали быть бесцветными, когда ко мне подошли Марта и Софи.