[Survivor — Eye Of The Tiger]
— Так, факинг план, — сосредоточенно произносит Кенма, — прикидываемся работниками этой продовольственной дыры и забираем тележку вон у тех постояльцев, — показывает на двух парней, подходящих к серебристому «Шевроле». — Так, а пиво? — соглашаясь с первой частью плана, спрашивает Акааши. — Забираем у них. Кенма ехидно улыбается. Недоумевающий взгляд Акааши тешит самолюбие. На самом деле операция по похищению тележки и ящика пива давно была продумана. Собственно, не зря парни заклеили эмблему частной Линкольна наклейками из мультика «Том и Джерри» — излюбленный подарок хозяина супермаркета всем детям. Кенма и по бейсболке им нашёл, более-менее одинаковым, красным с белыми полосками, которые одолжил у мамы: они с отцом постоянно забирают их, когда уезжают на рыбалку в период с поздней весны и до конца сентября. — Вот, давай, вживайся в роль, — протягивает Акааши одну из бейсболок, а вторую надевает сам. — На глаза только натяни пониже. — Господи, нас поймают, — нервничает парень. — Не дрейф, Кейджи, идём, — успокаивает его Кенма, собираясь выйти из-за угла. — Стой, подожди, — хватает его за руку, — ты пойдёшь с этим? — имеет в виду рюкзак. — Ну да, там инвентарь… рабочий. Пошли уже, а то никак уедут и придётся ждать следующих. — Но там же значки… нас повяжут… Кенма с Акааши выходят из-за угла супермаркета. Немного странное мероприятие. Адреналин заставляет сердце колотиться где-то в горле. Акааши оглядывается, убеждаясь, что никого поблизости нет, а Кенма, вырываясь вперёд, подходит к парням с парковки. — Молодые люди, добрый день, — добродушно произносит он, аккуратненько так подбираясь к тележке, из которой до сих пор в багажник не погрузили ящик с пивом. — О-о, чё за типочки? — спрашивает один из них, посмеиваясь. — Кошки-мышки какие-то, внатуре, — отвечает второй, а у Кенмы из-за этого «внатуре» аж лицо перекашивается: вспоминает Куроо, которого помнить не хочется. — Мы тут работаем. Следим за тем, чтобы все товары чётко соответствовали качеству, — начинает загонять, а у Акааши от услышанного мышцы от волнения сводит, — последняя партия пива оказалась с жучками. Многие люди отравились. Разрешите, мы быстренько проверим номер на этом ящике, чтобы вы, ну, мало ли, не откинулись из-за личинок королевского жука, которого иначе зовут амперметр. — Да, пожалуйста, чувак. Амперметр… Бля, да, очень опасный жук. Где же я о нём слышал?.. — потирает подбородок, явно озадачиваясь. «В школе, факинг необразованный лох», — думает про себя Кенма и достаёт из рюкзачка лупу с канцелярским ножом. Нож — для вида, но всё равно этикетку немножечко ковыряет. Демонстративно обводит лупой всю бутылку, заключая: — Да ну ёлки… Фредрик, посмотри-ка! — привлекает внимание Акааши, называя его другим именем. — Нам снова придётся работать сверх нормы! Мне кажется, я даже увидел этих личинок через лупу. Фредерик, ну что ты стоишь? Немедленно увези это, пока я приношу господам другое пиво.[Initial D — Deja Vu]
Акааши увозит тележку, слегка теряясь: через главный вход не пройти, а зайти за угол — слишком подозрительно. Однако Кенма убеждает двух бестолковых увольней, что склад находится с обратной стороны магазина и что идти вместе с работниками им необходимости нет. Парни остаются на парковке, обсуждая парадокс жуков в пиве. А Кенма с Акааши, заворачивая за угол супермаркета, несутся по съёбам, гремя тележкой по перекрёстку. Они бегут со всех ног, то и дело оборачиваясь, пока наконец не берут передышку на Адамс-стрит. Шестой Адамс-стрит, где живёт Куроо. Его пикапа вдоль улицы нет, Кенма отчего-то даже каждый куст обсматривает. До празднования дня рождения Бокуто — ещё уйма времени, и что-то, похожее на беспокойство и ревность, вновь закрадывается в душу. Кенме не нравится это чувствовать. Он снова заставляет себя о Дне города не думать и выпускает сраные мысли из себя вместе с воздухом, когда пытается отдышаться. Такой спорт выматывает. — Ух-х, как мы их! — восхищается Акааши. — Как факинг Бони и Клайд! — поддерживает Кенма, срывая с головы бейсболку. — Садись, — пододвигает тележку к парню узкой стороной, упираясь ей ему в бёдра. — Совсем сдурел? — смущается Кенма. — Тебе должно быть привычно с пивом ездить, — подкалывает Акааши, не давая другу возразить: — Не ломайся, садись. Кенма расценивает этот жест как возможность отдохнуть от физической нагрузки. От бега жарко, а вкупе с высокой для сентября температурой — смертельно. Он прыгает в тележку, прижимаясь спиной к ящику, и надеется, что не умрёт, что Акааши не выбросит какое-нибудь издевательство в виде спуска его с горки или не запустит занимательное корытце в дерево. Будь они Куроо и Бокуто, то такое точно бы провернули, но, слава Богу, участь быть такими, как Куроо и Бокуто, миновала. Частично. Кенма с Акааши всё-таки у них этого безрассудства понабрались. Однако это — потрясающе. Потрясающе делать неподвластные скучному умному разуму вещи. Это как второе дыхание. Как будто границы расширились или под давлением других исчезли вовсе. Кенма ловит нереальный кайф, являясь пассажиром чёртовой тележки из супермаркета, которую они с Акааши украли у двух глупых типов. Первый раз украли по-настоящему, под носом у других, воспользовавшись недостатком мозгов в чужих черепных коробках. И это действительно невероятно круто. Чувствовать свободу, лететь навстречу ветру вдоль рядов двухэтажных домов, закрывать от удовольствия глаза и громко смеяться, когда тележка наезжает на камень, и подбрасывает так, что Кенме кажется, будто он вот-вот вывалится. Но он счастлив. Сентябрь дарит ему новую жизнь, от которой уже нельзя отказаться. Даже если существование в ней одного человека в корне меняет её восприятие. Даже если из-за него Кенма совсем дурным становится.***
Вечер неумолимо сменяет день. Осеннее солнце всё ещё раскидывает лучи по бескрайнему небу, зарывается ими в высокую траву и расползается теплом по лесу, по тропинке которого Кенма везёт Акааши с пивом в руках в тележке. Такой, своего рода, подарок, вот-вот готовящийся вручиться Бокуто на его восемнадцатилетие. Весь Клинтон в связи с этим переполошился, и жители делали ставки, чей дом взлетит на воздух на этот раз: на семнадцатый день рождения Тендо сгорел сарай. Все были уверены, что сегодня одним сараем дело не ограничится. Кенма и сам так думал, пока Бокуто не сказал, что отмечать сие действо они будут на речке. Кажется, жителям нужно было делать ставки на то, что лес сгорит или машина утонет, потому что количество людей на «пляже», втором по популярности месте после «острова Свободы», впечатляло. И раз все они пришли на день рождения к Бокуто, значит, могли разделить с ним любую херню. — Кенма, стой, дай, я вылезу, — вцепившись в края тележки, произносит Акааши, пугаясь увиденному количеству гостей. — Не дрейф, Кейджи, идём, — спокойно произносит Кенма, продолжая его везти. — Я уже слышал эту фразу сегодня, и, знаешь, как-то она меня в состояние нирваны не вгоняет, — пытается встать, но чужая рука, сдавливающая плечо, сажает его обратно. — Блин, Кенма, пусти, пока Котаро нас не увидел. — Да даже если и увидит… — остаётся равнодушным парень. — Кто там после Дня города сразу в школу пошёл? — О, боги… — Кого это Котаро вчера прям до ворот провожал? Акааши смущается. Сжимается аж весь, будто пытается спрятаться. Кенма, наверное, уже давно всё понял. И кажется, пора начинать бояться, что все чувства к Бокуто написаны у Акааши на лице, потому что это выходит боком. — А кто с Тецуро сбежал из парка и вообще ничего никому не сказал? — контратакует Кейджи, вовсе не замечая, как лес оказывается далеко за их спинами. — Я же тебе объяснял… — напрягается Кенма, пытаясь оправдаться перед Акааши второй раз, как вдруг радостно-восхищённый голос Бокуто отдаёт эхом по всему берегу. — Диво пивное! Акааши Кейджи в тележке с моим любимым пивом! Бокуто подбегает к парням. И пока он принимает неловкие поздравления от Акааши, Кенма обводит взглядом присутствующих. Девушки, которых он видит впервые, собирают палатки. Часть парней раскладывает кирпичи для костра, часть — ищет сухие палки. Ойкава с Ивайзуми разбираются с алкоголем, с целым морем алкоголя, аккуратно складывая бутылки в пакет и обматывая его верёвкой. Помещают его в реку, почти что у самого берега, и убеждаются, что их творение божие вглубь не унесёт. Киёко и Юкиэ о чём-то болтают на пирсе. Тендо с Терушимой выкладывают банки с маринованным мясом. Кенма делает вывод, что на «пляже» собрались далеко не все. Солнце, своими лучами играющее с водной гладью, навевает тоску. Блики соревнуются между собой, будто бы выпрыгивая на берег, кто дальше и кто, будучи обречён на смерть, засияет ярче. Кенма еле сдерживается, чтобы не спросить, где сейчас Куроо и почему его до сих пор нет. Но ответ наверняка знает. Наверняка знает, что в его отсутствии замешана Кейтлин. И надеется, что своим присутствием она здесь никого не наградит. Кенма зол. День города стал самым неоднозначным и странным событием в его жизни. Как и любой другой день после знакомства с неординарными личностями. Начистив морду Дайшо, Куроо как ни в чём не бывало спросил у Кенмы: «Пойдёшь к ребятам или тебя отвезти домой? У меня дела появились». В тот момент от шока и мерзкого чувства страха, что оказался свидетелем драки, хотелось послать Тецуро куда подальше. По крайней мере, Кенма пытался себя в этом убедить. На самом же деле, данный вопрос прозвучал чересчур самовлюблённо. Кенма расценил это как: «Ты знаешь, тут моя бывшая объявилась, я вынужден всё бросить, а раз я вынужден всё бросить, то тебе без меня на празднике делать нечего. Ты же сюда только из-за меня пришёл, но больше я не могу тебя развлекать. Остальные не вызывают у тебя столько интереса, как я, а значит, удовольствия от нахождения здесь ты получать не сможешь. Поэтому я не оставляю тебе выбора и благородно предлагаю подбросить домой. И перебирай ногами, пожалуйста, быстрее, а то бывшая ждёт». Конечно, Куроо даже близко чего-то подобного не подразумевал. Наверное. Наверное, что-то такое всё-таки проскакивало в его мыслях. Что-то, особенно схожее с: «Без меня тебе на празднике делать нечего». Как, собственно, и Куроо без Кенмы. Но это секрет. Игра осталась без продолжения, и обстоятельства сложились так, что не поговорить с Кейтлин было никак. Куроо слишком честный. Чересчур добрый. До тошноты безотказный. У Кенмы настроение тогда катастрофически испортилось. Не поднималось и до сих пор. Он винил себя за то, что не смог не поехать с Куроо, не смог остаться со всеми и как минимум сорвать голос на горках. Зато радовался, что в своей потребности провести как можно больше времени с Тецуро, заставил Кейтлин ждать. Однако сейчас всё происходило с точностью да наоборот. Теперь Кенма сгрызал себя ожиданием. — Вы же с ночью останетесь? — ненавязчиво спрашивает Бокуто у Акааши, как истинный джентльмен перехватывая управление тележкой. Своим первым солидным транспортом. — Как пойдёт, — бросает в ответ Кенма, считая количество палаток: поставленных и нет. — Ой, пойдёт хорошо, — уверяет Бокуто, — залетит, как в мамку. Ща, ждём только, когда все соберутся. — И когда все соберутся? — как бы невзначай узнаёт Кенма. — Не знаю. Скоро, наверное. А пока пойдём, с народом вас познакомлю. Акааши с Кенмой скованно плетутся за Бокуто к месту, где скопилось больше всего ребят. С частью из них парни оказываются знакомы, а кого-то — видят первый раз. — Народ — Кейджи и Кенма. Кейджи и Кенма — народ. Кенма слегка озадачивается. Корчит недовольное лицо, типа, вмиг всё делается таким понятным, а имена незнакомцев чёткими буквами вырисовываются у них на лбу. Однако ребята сами начинают представляться, тянут кулачки и интересуются их делами. Кенме с Акааши становится неловко, но они быстро вливаются в компанию, охотно отвечая на их вопросы и с радостью запоминая их имена. Даже некоторые девушки оживляются. Предлагают парням выпить и активно намекают на то, что неплохо бы им с созданием атмосферы помочь: передвинуть брёвна, расставить складные стульчики и отправиться на добычу покрывал к машинам.[Alice in chains — Dam That River]
И как только Акааши с Кенмой собираются отправиться к ближайшему автомобилю, откуда-то из леса выезжает красный «Гладиатор» и останавливается рядом с синим «Фордом» — Куроо, мать его, объявился. Музыка из салона орёт на весь «пляж». Юджи даже подсвистывает. Салютует другу, ухмыляясь: «Как всегда, эффектное появление». А внутри аж всё клокотать начинает. Но Кенма делает равнодушный вид, закатывая глаза. Не зря называет Куроо показушником. Он ещё и не спешит из машины выходить. Курит с опущенным стеклом, смакуя момент. С ухмылкой смотрит в первую очередь на Кенму и только потом переводит взгляд на остальных. — О, Тецуро Цуму привёз, — воодушевляется Бокуто, руками упираясь в бока. — Обожаю этого парня. Акааши слегка вздрагивает, и Кенма, забавляясь, хмыкает. Из машины первым выходит пассажир. Белла, еле-еле этого момента дожидаясь, выбегает вслед за ним, с радостным лаем направляясь в сторону ребят. Парень, коего Бокуто окрестил Цумой, ехидно улыбается. Несёт в руках целую коробку куриных яиц и, подходя к Котаро, торжественно объявляет: — С днём твоего грёбаного рождения, мен! — От души, мен! — чуть ли не плача, благодарит Бокуто. — Как приятно… — Он что, подарил ему яйца? — шёпотом спрашивает Кенма у Акааши, но оказывается услышанным совсем другим. — Да, мен, это яйца! — отвечает Бокуто, ставя коробку на песок. — Короче, была такая история. Однажды мне припёрло спиздить курицу у Джина… или Джима… или Джуна… ну, этого, кто всю эту балду держит… — Джордана, — поправляет Кенма, уже эту охренительную историю предвкушая. — Джордана, пох, — продолжает рассказ парень. — Я забрался к нему на участок и попросил левого паренька побыть на шухере. Ну, Ацуму. И пока я выбирал себе рябу пожирнее и пушистее, Джиган вдруг решил вернуться домой. Слышу, свистит кто-то. Не могу понять кто. Думаю, петух мне стрелку забивает, а это, оказывается, ну, звуки шухера. Хватаю я, значит, первую попавшуюся, и лезу на забор. Вижу, Джонатан там с Ацуму базарит. О кормах куриных, прикинь. Я себе аж очко чуть этими остриями не разорвал. Еле спрыгнул. Гляжу, а этот Джаггернаутер за мной как втопил! Ацуму его с дороги сшиб, и пока он там поднимался, мы с его рябой-то и убежали. — Да… хорошее знакомство было, — предаваясь ностальгии, протягивает Мия. — Внатуре, — соглашается Бокуто. — Рябу, правда, пришлось вернуть потом, потому что она мне всю комнату засрала, но ничего. Новый друг — лучше всех пернатых сук! Кенма, гладя Беллу, почему-то ничему не удивляется. Кто-то, кто слышит эту историю впервые, заливается смехом. Акааши молча качает головой, посылая другу ментальный сигнал: «Слышал? Походу все опасные на вид парни — конченые дебилы». И Кенма с ним соглашается. Хотя, Мия Ацуму опасным не выглядит. Так, максимум самовлюблённым нарциссом, совершенно плюющим на других. Он чем-то напоминает Терушиму. Возможно, ростом и аналогично высветленными волосами. И Кенма даже готов поспорить, что никто его педиком не зовёт, потому что с виду он не кажется слабым. И наверняка тоже играет в баскетбол. Кенма переводит взгляд на Куроо, когда тот, выходя из машины, орёт: «С днём рождения, мен! Тут весь багажник завален всякой разной собачьей хернёй! Тебе сейчас принести или потом будешь пробовать?» Бокуто, засияв ещё ярче, бежит к «Гладиатору» с вытянутыми в сторону руками. Кружит ими во воздуху, как самолётик, и запрыгивает на Куроо с благодарностями. Белла тихонечко скулит, будто жалуется Кенме на вселенскую несправедливость, будто завидует, что все эти деликатесы от печенья до собачьего пива не для неё, и падает на песок животом вверх, чтобы её пожалели. И Козуме, садясь перед ней на корточки, успокаивает обделённого зверёныша, сочувственно проговаривая: «Ничего, девочка, ничего. Котаро это нужнее. Просто он большее животное, чем ты».***
С момента сбора на «пляже» прошло часа два. Целая, мать его, эпоха с момента чёткого проговаривания «дефонологизация квантитативного признака» до ощутимого чувства безнадёжности в слове «сиреневенький». Литры. Литры пива прошли! Несколько килограмм мяса и пара арбузов, внутренности которых залили водкой — коктейль от Мии Ацуму. Кенма, видя, как парни безбожно глотают это извращение, не переставал морщиться, а Акааши тактично отказывался, когда Бокуто из раза в раз приносил ему стакан. Небо пестрело яркими оттенками, постепенно переходя во что-то плавное. Оранжевый сменялся жёлтым, красный — малиновым, и вся эта смесь красок, будто на палитре, превращалась в персиковый. Солнце готовилось придать себя реке. Безупречно отражалось от воды, разнося себя по всей поверхности слабенькими ленивыми волнами. Становилось прохладно. В действительности температура понизилась всего на пару градусов, но Кенма своими метеорологическими способностями оценивал это как «Бр»: шкала восприятия давала такой прогноз. Он даже накинул клетчатую рубашку, на удивление многих застегнувшись почти до горла. Так ему было уютнее. Алкоголь прилично кружил голову. Подстрекал на подвиги или участие в каком-то незамысловатом приключении. Даже шутки тупые заходили. Даже стеснения никакого не было, когда Кенма ловил на себе взгляд Куроо, засматриваясь на него в ответ. И Куроо в такие моменты выглядел не иначе, как какой-то греческий бог. По-другому его красоту объяснить было невозможно. Он вобрал в себя все понятия эстетики, и этот тлеющий «Винстон», зажатый его губами, затуманенный взгляд и ухмылка, кажется, навечно поселившаяся на его лице, навсегда останутся в памяти Кенмы. Снова хотелось знать, о чём или о ком Куроо думает в такие моменты, — когда не скрывает своей заинтересованности в другом человеке. Или, может, Кенме так только казалось: под алкоголем восприятие мира искажается. И где двадцать человек — там существуют лишь два. Замечать остальных становится непосильной задачей. Кенма задумывается, бывает ли так у взрослых: чтобы настолько быстро становиться глупым в невозможности взять под контроль свои мысли, в которых только он. Бывает ли так у взрослых, чтобы с первой встречи осознать, что из этой ловушки уже не выбраться. Могут ли взрослые отдавать контроль разуму, выключая сердце. Увлекает ли их кто-то случайно вообще или они сами могут выбрать, в кого влюбиться. И влюбляются ли в тех, кто по половым признакам никак от них не отличается: мужчина в мужчину, женщина в женщину. Хотя, отец часто говорит: «Греки придумали секс, а римляне добавили туда женщин», в контексте разговоров про своих друзей. И это отчего-то вселяет надежду. Когда становится достаточно темно, чтобы наконец-то показать своих демонов, Куроо подходит к Кенме с бумажным стаканчиком водочно-арбузного сока и пьяным голосом произносит: — Вот, держи. Попробуй, — он садится рядом, на краешек бревна, перед которым ребята разводят огонь. Девушки расстилают покрывала, соединяя их вместе. Кенма предполагает, что это нужно для какой-то игры. — А можно мне просто арбуза? — спрашивает он, как-то неосознанно принимая стаканчик из чужих рук. — Пей, — говорит Куроо. — И я с тобой. — Ну это же бе, там даже ошмётки плавают, — брезгует Кенма, внимательно рассматривая кусочки арбуза, плавающие на дне. — Это вкусно, — спорит Тецуро, придвигаясь к парню чуточку ближе. — Давай так. Кто из нас двоих не выпьет этот стакан залпом, проигрывает другому желание. — Хорошо… — ухмыляется Кенма, но не в знак согласия. — Ты прекрасно знаешь, что я проиграю. Это факинг провокация, а ты, Куроо Тецуро, факинг хитрый этот… с папиного если перевести — представитель сексуального меньшинства, который хочет кое-что сделать, но не делает, а только покрывается спором. Куроо в ответ смеётся, и от этого смеха Кенме хочется вывернуться наизнанку. Хочется согласиться на любую авантюру, если только в ней с Тецуро они будут вдвоём. Спор, так спор — похер. Награда — желание, и если он сможет победить, то… нет, лучше пусть проиграет, потому что сделать то, о чём так отчаянно мечтает, смелости никогда не хватит. — Нет, Каспер, — снова ухмыляясь, произносит Куроо, — это факинг сделка. Но ты прав. Я выпью это, даже не поморщившись, а ты проиграешь. Разве плохо торчать мне желание? — Торчать — плохо, желание — нет, — рассуждает Кенма, вдруг понимая, что хочет победить. И желанием его будет вопрос. Любой, абсолютно. Желанием будет правда, ключик к прошлому человека, о котором он хочет кое-что узнать. — Ладно, давай. Насчёт три. Раз — Кенма вкушает жёсткий спиртовый аромат, вперемешку с арбузным, и еле находит в себе силы не морщиться. Два — Куроо облизывает губы, и Кенме кажется, что вкус у них приторно сладкий. Три — Кенма тоже хочет облизать губы Куроо, но эта мимолётная глупость вот-вот окажется на дне стакана. И вот бы быстрее узнать, кому из них двоих предстоит загадывать желание.