«Love buzz»

Разговор с Кенмой перевернул отношение Акааши к своим чувствам. Друг явно на него плохо влияет — такое не раз всплывало в мыслях, как тело утопленника в области берега, заросшего камышами. Это так же пугающе — принимать то, что просится наружу. Замечать это в себе, мирясь с неоправданными ожиданиями кого угодно, но только не своими. И не то чтобы Акааши что-то ожидал от себя. Вероятно, готовился переехать из Клинтона к этой весне, окончить школу где-нибудь в Кембридже и поступить в колледж там же, отказавшись снова идти на поводу у родителей. Представлял, как найдёт себе скромную девушку, не избалованную вниманием остальных парней, внушит себе, что влюблён в неё по уши, и сделает ей предложение где-нибудь на четвёртом курсе, потому что на тесте окажется две полоски, а честь не позволит растить сына или дочь без штампа в паспорте. Но кто бы мог подумать, что в Клинтоне они задержатся дольше, чем на полгода, и что именно здесь Акааши встретит свою первую любовь. Странно, конечно, называть бурлящие внутри чувства таким громким словом, но быть подростком — думать, что всё серьёзно. Речь не об оптимизме или планах на будущее, где раз и навсегда; уход от вопросов о невесте и попытки до конца принять себя. Нет, Акааши реалист. Живёт двумя днями максимум: одним — где он с Бокуто, вторым — где на утро стыдно настолько, что даже в глаза прохожим не смотрит. Как же так вышло… Ничего особенного, пожалуй. У Бокуто действительно хватило ума зайти дальше вопросом: «Ты когда-нибудь целовался с парнем?» А у Акааши смелость вылилась с избытком вместе с ответом: «Нет, но хотел бы попробовать». Что-то из ряда вон тоже не заставило себя долго ждать. Аргументировалось интересом, но быстро стало пленящей ловушкой, в которой хотелось оказываться снова и снова. Сейчас — не исключение. Когда знают, что дверь заперта, а впереди — целая ночь, то запретов никаких будто и нет. Нет и страха, что что-то окажется на том самом берегу, и все узнают, что в океане по имени Бокуто тонет Акааши. Ни спасательные лодки, ни круги не нужны. По собственной воле им задыхается, тонет в его глазах, смотрящих в очаровании ночи неотрывно. Большой обман, но кому приходится лгать, себе или близким, окружающим, непонятно, как и эти остопиздевшие логарифмы, которые миссис Харрис обьясняет крайне неумело. «Прости, не удержался», — так начинает разгораться страсть, потому что Акааши мало одного безобидного поцелуя. Он утягивает Бокуто за собой, в этот омут чувств, предпочитая дышать им, пока воздух не иссякнет. Ощущать вес его тела на своём, млея от того, насколько сильно им хочется быть близко друг к другу, лишает рассудка. Когда его губы опускаются к шее, сделаться безумным — правильное решение. Проще позволить Бокуто быть инициативным, чем остановиться. Так лучше для обоих. Но в момент, когда горячие ладони пытаются проникнуть под резинку штанов, — лучше взять тайм-аут. — Что ты делаешь? — Акааши препятствует, находясь на грани: один Бог знает, к чему это приведёт, если переступить границу. — Мы зашли слишком далеко, — шепчет Бокуто в губы, но не целует: дразнится, — нам ничего не мешает зайти дальше.

***

— Да отстань, блин, какой мне баскетбол? Кенма пытается сопротивляться рукам Куроо, которые ведут его на площадку. Хороший актёр, ведь если бы рядом не было ребят, он давно бы поддался и сделал бы всё, о чём бы его ни попросили. В рамках разумного, конечно. Акааши считывает это по румянцу на чужих щеках и тому, как его собственные руки обязательно касаются Куроо в этот момент. — Я тебя научу, — слышится в ответ, и этого оказывается достаточно, чтобы согласиться. Улыбка появляется непроизвольно. Акааши нравится наблюдать за Кенмой и Куроо. Особенно когда все эти невербальные знаки понятны только им, а простой зритель может только догадываться, насколько сильны их чувства. То, как парни даже не пытаются скрывать это большее между ними, чем дружба, перед остальными — безусловно вдохновляет. Акааши тоже о таком мечтает, но очень бережёт репутацию, совсем не зная, для чего. Быть может, важно уточнение — не для чего, а перед кем. И очень расстраивается, когда единственной причиной становятся родители. Но скрывать то большее, что есть между ним и Бокуто, тоже забавляет. И тоже приятно, когда и у них с ним есть свои невербальные знаки. Только простой зритель вообще ни о чём не догадывается. Предвкушение поцелуев Бокуто лишает покоя, которого с таким трудом удаётся сохранять. Запретный плод смертельно сладок, но в сладости его все риски оправдываются. Акааши даже ловит себя на мысли, что так осторожничать — необязательно, но перестраховка — к лучшему. К тому же, Бокуто поддерживает его решение и совсем никому про их маленькое баловство не рассказывает. Хотя, это баловство определённо можно считать большим, а оттого ждать больше сил не хватает. Отвлекаться на Кенму, который с трудом удерживает в руках мяч, когда Куроо прижимается к нему сзади, якобы корректируя положение тела и рук перед броском, уже не помогает. Акааши сам выходит на площадку, решая размяться. Отвлечься от мыслей — во многом. Бокуто с Терушимой, Ойкавой и Ивайзуми как раз играют в «Козла», что сопровождается дикими психами и орами — Бокуто, кажется, сегодня немного не в форме, — а это уже серьёзная заявочка на провокацию от Куроо. — Да ты заебал, блять! Ты бы ещё за километр, сука, бросал! Как я отсюда попасть должен? — Со всем мастерством, — язвит Терушима. — Как умеешь. — Да я никак не умею, блять! Я уже почти козёл сраный! — бесится Бокуто с поражения: специально над ним издеваются; мстят, что он на той неделе так поступал с ними. — Ходят слухи, что Котаро не сказал матом, и у него отвалилась жопа, — подключается Куроо, запросто забивая мяч в корзину с того места, откуда у друга не получилось. — Ты чё, оху…лух… олух, блин! — Охулухухул, — передразнивает Куроо. — Я вообще-то могу без мата разговаривать! Пахнет неплохой, такой, авантюрой, и в это вписывается Терушима, проговаривая: — Ты «не» пропустил. — Обалдели, что ли? — разводит руками Бокуто. — Спорим, что ты и часа не продержишься? — топит до талого Тецуро. — Да запросто. — Ставлю двадцатку, — вмешивается Ивайзуми. — Чё, опять мне свои… неказистые пасы отдавать будешь? Я ж тебя, блин, порешу. — Раз такое дело… — не остаётся в стороне Ойкава. — Тоже ставлю двадцатку. — Вы е… е… — «банулись» хочется добавить, но Бокуто не так-то прост. — …есть собачьи объедки такими темпами будете, а я в этот момент буду вам назло чавкать бургерами! И «Колой» прихлёбывать. — Ну-ну, — ухмыляется по-сучьи Куроо, подбирая мяч. Направляется обратно к Кенме на другую половину площадки. — А ты, сын собаки, об этом ещё пожалеешь. Бог всё видит. Так, Акааши, в принципе, уже взбодрился достаточно, чтобы продолжить проводить ближайший час в стороне и понаблюдать за попытками Бокуто в культуру и интеллигентность. Он бы и сам оказался не прочь поставить, но поддерживать Ойкаву и Ивайзуми как-то бестактно. К тому же, Бокуто, разумеется, продержится, и никаких сомнений в этом у Акааши нет, как и лишней двадцатки. А про «поддержать» — имеется в виду участие в авантюре в целом. Ставил бы исключительно на его победу. А очень скоро оказывается, что предлагать спорить надо было Куроо, потому что Бокуто обещание сдерживает и, врываясь в их с Кенмой романтическую обстановку на пустой половине площадки, вершит правосудие. — На врага моего злостного и коварного. Раба Божьего Тецуро болезнь страшную насылаю. Хворь подмешиваю. В доме его запираю, в стыд обращаю. В утробу его войдёт бес шумный и мучительный. — Осуждаю, отражаю, блять, пошёл ты нахуй, и всё… и чё ещё… — задумывается, намереваясь забросить мяч в корзину. Прицеливается. — Отражаю, не осуждаю… Осуждаю наоборот тебя! Осуждаю за порчу, отражаю на врага моего. Бокуто ухмыляется, кривя губы в той самой ухмылке, с которой переступал грани с Акааши три ночи назад. Только во взгляде на этот раз не похоть, и блеск их не прячется за пеленой чувств за закрытыми глазами. Насмешка — не больше, и как же, чёрт возьми, Кейджи по всему этому тащится. От часа проходит совсем ничего. Бокуто, однако, берёт себя в руки, забрасывая каждый мяч чётко в кольцо. Не уступает ни одному из парней, изо всех сил пытающихся оставить его в этой игре козлом. Шанс у них вообще-то упущен, а готовиться проиграть пора начинать Терушиме: у Ойкавы с Ивайзуми свой нерушимый союз, друг друга они ни за что не потопят. И всю следующую неделю будут голодать: Бокуто предвкушает, как потратит сорок баксов в сумме на пиво с пиццей. Акааши также считывает это на его лице. Видит в этом многозначительном взгляде и то, что составит ему компанию. В какой-то из дней, но не раньше, чем парень извинится за подъёбы перед Куроо: — На врага моего злостного и коварного… — только и успевает произнести Бокуто, снова подкрадываясь сзади. — Осуждаю! Осуждаю, блять, — скрещивает указательные пальцы, вытягивая их перед ним. — Карма тебя найдёт, пидрила! — Правильно-правильно, — втягивается Кенма. — Так его, чтобы руки свои не распускал. — Эй! Ты на чьей стороне? — демонстративно обижается Куроо, обнимая парня одной рукой за шею и притягивая к себе. — Всегда на твоей, — язвит в ответ, умещая ладонь у него на животе. Даже не думает отстраняться. И на этих словах Кенмы, произнесённых на самом деле с обжигающей душу нежностью, Бокуто бросает взгляд на Акааши. Хватает всего пары секунд и одного подмигивания, чтобы осознать, что доживать до позднего вечера придётся с ещё большим трудом, чем обычно. Но Акааши за ощущения готов расплачиваться всем, что у него есть: ради Бокуто, касающегося его тела везде, даже там, где при одной только мысли смущение вспыхивает розовым на щеках, продаст душу Дьяволу, чтобы ночь поскорее наступила.