«Хорошо, когда с собой в ладах, даже раз дышишь на ладан Столько раз предан, да и похуй, ты пишешь баллады Сердце стучит в тишине, будто вой канонады Нам не надо близких, солнце, знаешь, все близкие рядом»
Яростью и возмущением прошибает нутро, от напряжения немеют пальцы рук. «Всё — пиздёж» — отвешивает Артём другу своё неоценимое мнение. На, не подавись. Только по лицу видно, Славе оно, это мнение, мимо тарелки. Потому что это касается дылды-мудака и его конкретного проёба. А, как известно, друг друга эти двое с говном сожрут. Бакшеев не заламывает: «с чего ты так уверен?». С чего, ты, Артём, так, блять, уверен в этом своём ненаглядном Исаеве? Зато пялит с немым укором, приправленным лёгким отвращением. Артём ведь чует, что «либо я, либо он» — вопрос времени. Под рёбрами, всё же, что-то надрывно скулит и впивается когтями. Не хочется вникать в неудачный трах Исаева, но Артём уже примеряет костюмчик адвоката. Он отстоит чужие интересы здесь, в школе, но сложно предположить, что будет за её пределами. Зная ёбнутую натуру Санька — ничего хорошего. К переваренным и утихающим эмоциям уже потом подкатывает жёсткая доля паники. Она рвёт башню, потому что Исаева на следующий день в школе не видно. Для их пацанов привычное дело дать пизды за косой взгляд или интересного вида причёску, чего уж там говорить про их ситуацию. В теории что-то кровавое и ожидалось, но на практике оказывается наихуёвейшим вариантом. Артём звонит контакту «сосу за сотку» на первой же перемене. Печатает: [почему не отвечаешь?] [Владик] [Сладкая задница] Глупые провокации неожиданно не работают. [А.: Я сейчас приеду] Это, конечно, херня. Артём даже не знает, где живёт эта его беда. Что не было особой проблемой до сегодняшнего дня. Многозначительное от сосу за сотку [отъебись урод] хотя бы подарило надежду, что этот придурок жив. И, раз уж так, Альтеев хочет знать от лица гг, что было, чего не было. Он хочет узнать, виноват ли Влад, хотя, по большей части, для него это не имеет никакого значения. Артёму плевать, даже если да.***
Практическую работу в командах Альтеев по-королевски игнорирует, проворачивая в пальцах телефон. Бакшеева в какой-то момент клинит от задолбавшего жеста, так что чужую мобилу он отбирает, сразу залезает в ютуб. В его-то телефоне заряд висел на последних десяти процентах. Спасибо ебучему Интернешнлу, который конкретно Артёма уже заебал. Чтобы ни Витамин, ни Смирнова Наташа, обречённые на сотрудничество с ними, не услышали, он наклоняется к уху лучшего друга. — Слав, что вообще говорят? — Ты о чём? — Славка от процесса подключения своих наушников даже не отвлекается, хотя представляет, о чём сейчас пойдёт пиздёж. Он знает ответ на загадку, «что до жопной колики волнует Альтеева Артёма», и это совсем не повод для гордости. — Про ту историю. Исаева не видно который день. Вот и без закатанных глаз можно было. Будь слегка попроще, брат. — Слышь, чё ты о нём так печёшься? Меня рил уже заебли игры в подружек. — М-м-м, Слава, я подзабыл... Ух, моя ты ревнивица,— Артём чмокает воздух, прикрыв глаза, а наигрвашись натянуто усмехается, показывая зубы, опуская нахуй эту тему. Ведь он сам не лезет в отношения Славы с кем бы то ни было, не отчитывает за то, что тот не против развеяться с другими пёздами, имея девушку. Он молча смотрит на новые имена в его диалогах и не суёт свой, блять, длинный нос в чужие дырки. — Я должен узнать, где он живёт. — Отлично, Тёмик, возьми и верни своего долбоёба-дружка в строй. — Он плюётся своим ядом даже не пытаясь повернуть голову в сторону Артёма и на пару секунд отвлечься от экрана. Голос набирает децибелы с каждым словом, соседи заинтересовываются громким шёпотом. — Тогда спроси у их старосты. Хотя… Иди сразу к директору, скажи «мальчик, на которого дымится моя шишка, прогуливает, можете дать его адрес?». — Что ты несёшь? — Больно пихнув его локтём, Артём сокрушённо ложится головой на руки. — Мне можешь не пиздеть, я знаю, что стоит. И лучший друг кривится так, что сложно прощупать грань, где начинается шутка, а где он говорит серьёзно. — На кого стоит? — лыбится Витамин, отвлекаясь от работы. Одноклассник уверенно дорешал задачу, ответы на которую потом будут красоваться и в их тетрадях, поэтому благодушно Артём утоляет его любопытство. — На Лыкову, ага, — преспокойно выкручивается, кивая на спину девчонки. Артём прикусывает губу и изламывает брови в мемной гримасе. Он начинает двигать под столом рукой и трясти парту. — Вот прям щас. Их группа из четырёх человек переводит взгляд на средний ряд, Славка начинает заливаться сразу же, оценив шутку, а учительница громко хлопает ладонью по столу, возвращая тишину. — Между складок посовать захотелось? — хихикает лучший друг, радуясь реинкарнации Альтеева Артёма. Не всё ещё пропало! Но Артёму так не кажется. Что-то в нём неисправимо ломается, и почему-то этот цирк не веселит. Он прикидывает, что Исаев не стал бы ржать над полной девчонкой. Он, правда, по сути своей, ржать не умеет, но точно не опускается до открытых насмешек над кем-то. То есть, ненавидел он одинаково жирных, пидорасов, цыганьё и прочих, но чтобы выделить кого-то (кроме Артёма, разумеется)… В Исаеве были врождённые предрассудки, это точно. Но Исаев с ними боролся. Артём вспомнил, как он крепко пожал руку его гомику-брату, любителю подкрасить нижнее веко перед вечеринкой. Повернувшейся на смешки девчонке Артём криво улыбается. Без желания насмехаться, но, видимо, ей кажется иначе. Альтеев не понимает, с каких пор его начали ебать такие вещи. Хотя, чёрт его дери, всё он понимает. Нужно быть честным хотя бы перед самим собой. Понимает, перед кем хочется изъебнуться. И как Исаев это оценит, если не будет маячить своей сочной жопой перед глазами? По итогу Альтеев заморачивается: долго бегает за Саньком, старостой одиннадцатого А, чтобы тот соизволил добыть ценную информацию. Да Артём даже у одноклассников Исаева спрашивал. Секретные архивы Ватикана не были столь секретными, как жильё местного графа Дракулы. Только вот наткнулся на огромное количество вопросов, а не нужных ответов. И, может, он не добился желаемого результата своим упорством, но удача точно была за него. Кто ищет, тот всегда найдёт. И инфу он получает, только из совершенно неожиданного места. Всё чаще он начинает слышать, что похож на нарика в период ломки. Артём становится по-необычному для себя дёрганый, суетливый и раздражительный. Исаев кинул его в чс ещё в первые дни своего отсутствия. Так что да, он и сам чувствует эту недостачу. Артём упирается лбом в кухонный стол, желая приложиться головой пару раз, и хочет уже просто перестать так мучиться. — Тём, тебе не звонил Ваня? Эй! — Илья тычет в него расчёской и явно хочет получить хоть какую-то реакцию. — Приём! — Чё? Нет. С конца смены его не было, — Артём трёт лицо, недовольно ворчит. — Ты знаешь, что он у неё. Это «у неё» у Артёма оставляет чувство горечи на языке, Илья же хочет отмотать время и забыть этот факт. Это тенью ложится на былой позитивный настрой. Мелкий выглядел не лучше, но вряд ли его так волновала чужая Санта-Барбара. — Эй, ты сам как? А вот уже Илью не сильно касались дела Артёма. Он собирается на работу и тут совсем не до выслушиваний чужих жалоб. Просто не стоит ждать добра, когда Артём выглядит так странно. — У тебя есть в друзьях Исаев? — неожиданный вопрос младший брат всё же выдаёт, останавливая его на выходе. — А что? — Меня он заблокировал. Когда тот говорит об Исаеве, сложные эмоции отражаются на холодном лице брата. Илья это подмечает, не упускает. — Не удивлён. — Думаю, и номер кинул в чс. Можешь написать ему что-то типа… Не знаю. Мне нужно, чтобы он перестал страдать хуйнёй. Исаев, если подумать, игнорировал и его сообщения пару дней. Поэтому теперь уже искренне Илья интересуется: — Что-то случилось? — Видя, как мелкий мнётся и отмахивается, он поясняет: — Я не буду писать, пока ты не расскажешь. — Не знаю, нужно ли тебе знать. Типа, одна девчонка вывалила на него здоровую кучу дерьма. Там сложно. И что-то случилось. Артём не может так же красочно расписать это, как для него самого сделал лучший друг. Даже произносить неприятно. Артём ожидает от брата осуждений в сторону насильника, безоговорочного доверия к жертве и запрета с ним, Владом, поддерживать дружбу. И это было бы здоровой реакцией. Вы Влада, мать вашу, вообще видели? Но Илья недоумевающе хмурит брови и морщит нос. — Это просто бред. Невозможно. — Да я и сам знаю! — уверенно скалится Артём, будто бы он вообще мог усомниться. — А ты-то почему так уверен? Илья не хочет разъяснять несмышлёному ребёнку работу своего гейдара. Нет желания расписывать, как радар ломается, стоит Исаеву просто посмотреть на него. С первого же, блять, взгляда всё было понятно. Окей, ладно, не совсем с первого, но тем не менее. Если этого не достаточно, то, по его мнению, Влад не относился к числу помешанных на перепихе альфа-самцов. Его даже можно было назвать гопотой или быдланом, но сложно представить, как тот свистел бы вслед короткой юбке или лапал девчонок в интимных местах без их позволения. Но всё ещё можно представить, как Исаев залезает в штаны к нему, и это... Кхм. — Я уверен в нём. Он как-то говорил, что не знает, как отвязаться от одной девчонки. "Прилипала". Странно, что ты не знаешь об этом. — Илья ласково растягивает губы, припоминая неважную деталь. У Влада и правда была немного грубая привычка выдумывать окружающим дебильные прозвища. Нужно просто надеяться, что у него это немного отличалось от яда для остальных. Не хотелось бы быть «тем петухом». — Откуда ты вообще это знаешь? — Видимо, ему нужно было обсудить с кем-то. — Блять… Кажись, ты дал ему очень дерьмовый совет. Н-да, Ильдар, к тебе вообще не обращаться лучше. — Под «что-то случилось» ты подразумевал, что случилось именно с ним? Господи. — Илья массирует переносицу свободной рукой, обдумывая, что может сделать с тем, что, наверняка, уже произошло. — В школе его тоже нету? Утвердительный ответ интонацией «ты совсем идиот?» Илью не удовлетворяет. Он сам не раз сталкивался с нападениями на улице и понимал, насколько это страшно в действительности. — Ты не знаешь, что он любит? Я имею в виду, может апельсины? Бананы? Я мог бы занести ему после работы. — Ты куда это свои бананы заносить собрался?***
Может Альтеев реально, всё-таки, был дебилом? Или чувствовал себя им сегодня просто в порядке исключения? Объяснить шоколадки в кармане по-другому он не мог. Вот уже представляет, как Исаев заталкивает их ему в жопу, и не сказать, что эта фантазия из разряда сексуальных. Дорогу, выпытанную у Ильи, пришлось преодолять не без помощи кряхтящего пазика с жуткими бабками, взирающими с укором на рассевшегося молодого человека. Подростку, честно, даже на причитания, которые он не слышал из-за наушников, было насрать. Только подумал, какой Исаев отвалил бы ему охуительный подзатыльник за такое поведение, как заставил бы уступить место. Мысли уже давно отдают Честерфилдом и олдспайсом вперемешку с уникальным запахом его кожи. Вжимая дверной звонок, он видит дебильной сценой из фильма, как на его месте стоит Илья. Насколько сильно они сдружились? Толстая дверь не думает открываться, намекая, что Артём зря пробежал столько пролётов, торопясь сюда. И он, сука, дотошно долбит её за это кулаком и мыском адика. Даже дедан из соседней квартиры выглядывает на шум и требует свалить. Артём от деда отмахивается, получая жалобу, какие же пиздюки неблагодарные уёбки и что это поколение обречено. Его терпение поощряется смачным звуком проворота замка. — Ты вот какого хуя сюда припёрся? Полушёпотом и неправильно это звучит. Исаев так не разговаривает. Но это действительно он. С четырьмя швами на лбу, уродским фингалом и кровоизлиянием в глаз. С редкой щетиной на челюсти и растерянным взглядом. — Е-бать. Альтеев не уверен, что должен был это видеть. Не потому, что не был к такому готов (хотя он, сука, не был). Скорее Исаев, желающий спрятаться от его глаз, этого не хотел. — Проваливай! — рычит Влад в доказательство, зло толкает в плечи. Всё ещё обижается. Не доверяет. Боится. И он торопится захлопнуть дверь, потому что доверие к Артёму обречено на хуёвый конец. Не он виноват в произошедшем, но и рядом его не было нихуя. Когда реально был нужен. Да и слухи уже ходят, Исаев готов поспорить. Вот этот утырок и пришёл, дабы ему поминутно расписали, где кто соснул хуйца. Не для себя, так, для других. — Влад, тормози! — Я тебе её щас сломаю, — он шипит, пытается выпихнуть ногу, застрявшую в проёме. — Съебись! — Я на твоей стороне. Я с тобой, эй! Пусти меня уже! Их короткая и комичная борьба заканчивается, когда Артём последним и крайне сомнительным аргументом выдаёт, что купил ему шоколад. И с другой стороны на дверь больше не давят. А Артём этим и пользуется, залетает внутрь, захватывает чужое лицо с сощурившимся в подозрении взглядом в ловушку из ладоней и изучает, молчит, рассматривая, пока предплечья сжимают, чтобы отлепить, наконец, от себя. — Если ты наебал меня, твоя смерть будет мучительной, — ещё более обиженно обещает Исаев, но не отталкивает. Так уж вышло, что это было именно тем, чего он хотел с самого утра. И он про сладкое, конечно. Конечно же. — Возьми в кармане. Так пристально Артём смотрит, что становится до стрёмного неловко. А сердце в груди ебашит с силой. Влад уводит лицо, лезет в чужие карманы, сразу в оба. Находит телефон, ключи и то, что нужно. А Альтеев в это время обнимает его, за затылок сам нагло направляет голову новоиспечённого друга на своё плечо. Он тоже на следы смотреть не хочет. На этом лице и не должно быть нихуя подобного. — Я такие не люблю. Проваливай нахуй. — Влад разглядывает обёртки за его спиной, пытаясь не дышать с жалким надрывом. И по голосу слышно, что пиздит. Нет таких, которые он бы не любил. Всё, что содержит в себе сахар, в опасности, пока Исаев рядом. Особенно, когда мать запихивает в него только полезное и соответствующее прилагательному «рациональное». — И хули ты вообще прилип? Влад никогда не откажется повыкобениваться, но сегодня делает это слишком лениво, будто даже не старается. Он, походу, недавно проснулся, а Артём, козлина, пришёл и разбудил. В это легче поверить, чем в неловкое переступание с ноги на ногу у дверного глазка. — Я повисну с тобой. Угостишь чаем? — Обойдёшься. Альтеев удовлетворённо улыбается пока следует за ним в комнату, он с интересом разглядывает обжитую обстановку: как робот-пылесос куда-то стремительно направляется, скрываясь за углом, а на тумбе раскидано разноцветное лего. Он ведь впервые здесь. — Ты был в больнице? — Да. — Что сказали родители? — Захлопнись. Я не хочу обсуждать это всё. Артём закрывает за собой дверь и проходит в уютную темноту комнаты с закрытыми тяжёлыми занавесками. О произошедшем разговоров больше не заводит. Кажется, что его безоговорочное доверие — главное условие нахождения здесь. Осматриваясь, сложно упустить несвойственную мальчику-подростку чистоту, новую современную мебель в одинаковых тонах, мощный комп и светодиоды на потолке. И Исаева, придерживающего повреждённые в махыче рёбра и по-животному отползающего по кровати дальше к стене. Артём чувствует, что Исаеву всё это чужое. Они будто находятся во всей этой квартире на равных правах. — Какого хуя ты делаешь? — опять же слишком спокойно для буйного Влада. Который тормозит самоубийцу, уперевшись в его живот голой ступнёй, и не давая приблизиться ещё ближе. Артём и так уже держит его за лодыжку, и так надвигается с уверенностью ебучего отбитого медоеда. — А какого делаешь ты? Артём сейчас улыбается так, что у Влада мурашки по коже бегут, так, будто видит его насквозь. Будто знает не с сентября-месяца, а все свои несчастные шестнадцать лет. Он пытается представить Артёма взрослым, таким же рассудительным и серьёзным, и в животе знакомо разливается теплом. Он и сейчас не выглядит как ребёнок: слишком много всего в этой дерьмовой жизни понимает. — Тебе не стоило меня блокировать. И игнорировать. Я же не знал, что случилось. Влад смотрит пронзительно-дерзко и чуть выпячивает нижнюю челюсть. Потому что Артём ушёл первым. Начал игнор. Не был рядом. Но все тут знают, что Альтеев не станет извиняться. Влад с этим почти смиряется. — Больше не говори такой хуеты. — Не буду. Артём понимающе улыбается, мотает головой и мягко тянет, укладывая на подушки лицом к себе, путаясь в покрывале. Приятно ощущать, что их обоих потряхивает. Ломает и корёжит от этой близости. — Просто блять… Я ненавижу тебя. — Я знаю. — Артём теперь держит крепко (хотя и не нужно), но осторожно (хотя Владу уже не больно). — Спи. По глазам видно, что получалось хуёво. Альтеев чувствует, как у него подтекает крыша, серьёзно. Он слышит, как колотится сердце, больно колотится, и боится, что Исаев тоже слышит. — Тёма… Ты меня так заебал, честное слово. — Влад в чужих руках успокаивается, убеждая себя, что предпринял бы бесконечное количество попыток выбраться, выкинуть из комнаты и отмудохать, не боясь последствий. Если бы чувствовал себя хоть немного лучше, да. Убеждает, что притягивающие взгляд пухлые губы хочется только разбить своими кулаками. Искренее верит, что прокатывающаяся от чужих длинных пальцев дрожь — подступающий озноб. Артём нагло придвигается ближе, раздражающе упирается подбородком ему в макушку и бессовестно обхватывает руками, но жалкая тушка Альтеева греет покачественней одеяла, а от ямки между ключиц, куда упирается нос, сладко приятно пахнет. Только из-за последних двух пунктов Влад окончательно сдаётся и недовольно выдыхает: — Я же тебе потом руки поломаю. — Я напомню. Артём всё ещё улыбается, прижимая, прикусывает губу, когда дыхание снизу успокаивается и замедляется, и заламывает брови, когда спящий Исаев сам прижимается ближе. Альтеев хочет разъёбывать и орать, когда понимает, что на его месте мог быть Илья. — Я со всем разберусь, — шепчет он в бритую голову, чуть касаясь губами. Обводит большим пальцем ухо и чувствует, как Влад во сне переплетается с ним ногами. Нет, не мог бы.