«Тем временем, я подлетаю к Солнцу А оно смеётся Сука, надо мной смеётся Юность превращая в дым, дым, дым Мою ракету просто в сплиф скрутило Сука, в сплиф скрутило И я в этот сплиф забился сам И преподнёс светилу»
— Йо, Владос, ты сыграешь за меня? — А должен? На лавку рядом тяжело приземляется Васёк, которого без очков, кинутых в раздевалке, и не сразу узнаешь. За толстыми стёклами, оказывается, скрывался вполне симпотный пацан, так в разы сложнее причислять его к ряду ботанов и кибер-спортсменов. Вот поэтому Исаев лучше будет с замыленным зрением ходить и в людей врезаться, чем с этими костылями для глаз. И так сам до четвёрочки еле дотягивает. — Не, не подумай. Просто решил, тебе, пекашнику, не понравится, что мы как нубы проигрываем девятиклашкам. А то я уже больше не могу. Выдохся совсем. От пацана неприятно несёт потом, несмотря на то, что волейбол — не самая активная игра. Но такие ленивые перекидывания мячика Исаеву не в кайф. Особенно сейчас морщился, когда мяч регулярно лупил о стены и летел в головы отсиживающихся, когда раздавался неумелый хлопок верхней подачи и чуть ли не хруст переломанных пальцев. — Ай, да похуй. — Исаев опёрся затылком о зелёную холодную стену. Не помогает только нихрена. Ничего не пройдёт, пока этот ультразвуковой свисток физрука не расплавится нахуй под его испепеляющим взглядом. — Попроси кого другого. Он едва заметно кивает в сторону отлынивающих одноклассников, тискающих девчонок-малолеток. — Они всё равно не согласятся, — вздыхает Васёк и обречённо убегает обратно на позицию. И правда, совсем недавно пацы угарали над его нелепыми попытками отбить мяч. Вряд ли местные ЧБДшники откажутся от зрелища и отправят на скамейку вдохновение для своих охуительных стендапов (ну что за культура обсёра?). Игра всё равно никакущая, один умеющий там ничего не изменит. Не устал ты, Вася, не устал. Стрёмно тебе. Влад не помнит, с какого такого момента кабан и сурикат начали считать его членом своего небольшого кружка. С того, как дали Исаеву переписать домашку по инглишу и помогли составить рассказ про заповедник? Или когда выяснились их похожие вкусы и интересы, и они втроём начали гамать по сетке? Владово силовое поле из чистейшего похуизма и отстранённости даёт трещину. Нет, с того самого дня, как Вася и его лучший друг Андрей негласно вписались за него в наебнувший всё период его жизни. — Хули смешного? — серьёзно спрашивает Влад, повернув к одноклашкам-пацанам голову и уперевшись в колени локтями. — А чё? — Да ничё. Вышли бы и показали, как чёткие пацыки играют, вместо того, чтоб детям под юбки лазить и светить ебанцой. — Точняк, ты ж у нас спец в педо-теме. Я и забыл. Жизненным опытом делишься, ёпт? — А те вообще какое дело, Исай? Наблюдай за игрой и не лезь. Нашёлся моралист. — Нахера он ваще в школу припёрся, ребят? О да, Влад тоже не был рад видеть этих уебанов с крохотными членами и неумением держать их же в трениках палёного оф вайта. Данил может продолжать выёбываться упаковками от Magnum'а, но Исаева таким не наебать. Как бы не было тяжко, возвращаться приходится: он же отцу слово дал побыть немного терпилой. И, вроде, дал, вроде, вполне в приличном темпе восстанавливается. Но в обратном же направлении продолжает двигаться, по инерции. Он в режиме «учиться из-под палки», но невозможно закончить постоянный поиск маленького кайфа. Алкашка кажется плотиной, отгораживающей от реальности со всеми проблемами. Если он до конца уроков протрезвеет, то стопудово не сможет всё это вывозить. Игра в угадайку: несёт перегаром от него или от их динозавра-препода по БЖД. Не завязал — подумаешь. Но, всё же, сука, не так плохо. Посмотреть на тех свободных, но потрёпанных чуваков, с которыми он зависает, то его жизнь — вообще песня. Сами так утверждают, сожалея о собственных проёбанных шансах, о дерьмовых отношениях с родоками и былом наплевательском отношении к учёбе. У тебя-то изначально всё заебись, говорят они. Плохих дней не бывает, ты же одет, обут, сыт и ни за что не несёшь ответственности. И мать, блин, всё чувствует. Боится за него. Поэтому вместе с потрохами передаёт в мозолистые руки отца. Одному богу известно, что бы тот сделал, не находись сейчас в тысячах километров от средней полосы. Исаев знать не хочет, ему и профилактического ора из трубки было достаточно. Но Евгения надеется, что сын поймёт и перестанет обижаться на неё. В конце концов, Влад всегда был только его ребёнком, и никогда её. Даже в детстве он стремился к обществу занятого папы. Вредный и хмурый ребёнок, который не мог найти общий язык ни со сверстниками, ни со взрослыми, который хвостом ходил за мужем, а её даже не слушал. Сказывалось не только то, что большую часть характера он унаследовал от мужчины, но и подражание всем его привычкам и действиям. Весь в отца. Таким же сильным и умным хочет стать — что плохого? Сажать злых дядек в клетку, а для суперзлодеев — курорт Чёрный Дельфин, как шутил ещё и весёлый папа. Мать, которая долгие годы не могла оправиться от затяжной послеродовой депрессии и начать посещать любимую работу, не была идеальным примером. К тому же совсем не понимала тему с супергероями — мама скучная. Но кому не хочется чувствовать любовь ребёнка, которого вынашивала в своей утробе? С ней Владик оставался капризным, даже не пытался управлять эмоциями, выкрутив их на абсолют, проверяя на прочность, изучая границы слабого родителя. Ведь с папой такое не прокатывало. Отцу было достаточно одного страшного взгляда, чтобы Владислав взял себя в руки. Врачи назначают препараты железа с месячным курсом и нормализацию режима ребёнка. Повышенная раздражительность пятилетнего Влада подугасла и перестала быть такой обременительной. Только любви в нём не прибавилось. И в какой-то момент женщина перестала пытаться её получить. Влад не виноват, проблемы дома были задолго до этого. Такое часто случается в молодых семьях, когда нет ничего своего, кроме маленького сына. А общим становятся больше финансы и бытовуха, чем чувства. Но родители Жени не учили её терпеть, они воспитали в ней стремление к лучшей жизни, которой жили сами. И она уехала к ним, на поиски этой самой жизни. А сын, оставшийся с Павлом без права на исправление, почему-то вырос, вопреки всему, непохожим на отца. Женя находила в нём это постепенно, избирая среди поверхностного: общих привычек и жестов. Влад был его внешней копией, но внутри иное. Несмотря на всё, у её старшего сына была возможность не стать абсолютной репликацией бывшего мужа, от которого пришлось бежать. С момента его прибытия летом многое между ними изменилось, подтаяло. Но мать всё ещё не имела понятия, как повлиять на выросшего и малознакомого ребёнка, который, по неизвестным причинам, начинает себя закапывать. Отпустить проблему и дать разобраться с ней самостоятельно — слишком самонадеянный шаг. Разговоры не помогали. Влад, привыкший к твёрдой руке, обычные объяснения не воспринимал. Муж тоже отмахивался, оперируя тем, что на мужские разговоры с пасынком права не имеет. Он был, подобно ей, человеком мягким и вступать в конфликт, который непременно бы случился, с подростком не хотел. Тогда и пришлось звонить Павлу, приказы которого подросток до сих пор слушал беспрекословно. Побеседовал Влад с ним, шипящим и пропадающим от херовой связи. И, вот же дрянь, обязательно надо было козырнуть, обязательно насмешливое «й-есть, товарищ капитан». Осознание, что Влад не хочет от отца в наследство ни ебучие браслеты на поясе, ни лысину в сорокет, приложило Влада крепко и оглушающе. Отец разделял удивление, не зная сути. Сын, дорвавшийся до смешков над последним авторитетом, долго утром выслушивал его разъёбы на чистом армейском, с которыми и сам был согласен. Ты и без бутылки не знал, что за слово «тормоза», а теперь вообще переродился в обнаглевшего сперматозоида, сучонок. Из твоих тестикул, батя. А что хотел? Только по-трезвяку можно было осознать масштаб проёба, всё понять, принять. Подвести отца — косяк, поэтому он продолжает просиживать физ-ру, русский, алгебру и так далее по расписанию, чтобы не заработать ещё больше пропусков и не отхватить пиздюлей. Приходится терпеть школу, где долги и проёбанные контрольные, странные взгляды одноклассников, готовящихся к ЕГЭ и выпускному. Ты, вообще, собираешься участвовать, Исаев? Или уже не собираешься выпускаться? Такие подколы несильно парят, а по-серьёзке к нему давно никто не лезет. Подпитка эмоциями от реальности подморозилась и застыла с уходом Артёма. Теперь хотелось захлебнуться той, новой, эйфорией и ничего из этого не вспоминать. Были бы бабки. Там же, в отличие от нудных будней, так хорошо... И нет, блять, никакой травмы не было. Хули так интересно? Какие ещё травмы у него, крутого мужика, могут быть? Влад не слабак и отлично понимает, что к сексу всё шло. Он ту ситуацию на хую вертел. А если не пиздеть, голову проедала дурацкая мысль, что мог подцепить что-то. У него же не отвалится язык нахрен от какой-то охуительной болячки со сложным латинским названием? Или что там может быть? Сифак? Не хотелось так думать про друга, про Илью, но что есть, то есть. Он сам хвалился количеством и видами мужиков, с которыми спал. Однако, так как больничку по столь позорному поводу Исаев посещать не хотел, он забивает в гугле «профилактика зппп». Та-а-ак, отказ от нежелательных связей. Окей, это точно мимо. Он немного нервно смеётся, глядя в телефон. А что, разве нет просто таблеточки, решающей все проблемы сразу? Как с нежелательной беременностью. Его родителям такое бы пригодилось в своё время. Но нет, ничего страшного. И Илья, вообще-то, сам перестаёт общаться с ним. Влад, в принципе, не настаивает. То, что случилось между ними, один хуй осело внутри неприятным таким осадочком с привкусом спермы. Исаев убеждал себя, что в этом не было ничего плохого. Потому что ничего, по большему счёту, и не помнил. Но забыться хотел всё равно. А совмещать две жизни не получается, у него от Ханны Монтаны только шелковистые длинные белые волосы. Нихуя, то есть. Влад скатывается по оценкам, да и становится более раздражённым на своих охуенных собутыльников, переставая быть таким прикольным. Всё катится к чертям, если культурно. Давай, примеряй распятие и продолжай себя жалеть. Артём охуевает и чуть не проливает горячий чай себе на штаны, когда в час ночи получает сообщение. О, так ему пишут только бабушка и оператор сотовой связи. Ну, разумеется ещё и... [Сосу за сотку: «Артём, привет. Можно дурацкий вопрос?»] Как ебучий взломщик, серьёзно. Тебе крупно повезло, что я не сплю. Джекпот, благодаря тому, что теперь у Артёма только ночью есть время на свои интересы. А на них время тратить приходится, чтобы паблик в вк окончательно не загнулся, да и надыбать бы ещё немного бабок на рекламу. Так что да. Да, можно. Хоть сто ёбанных вопросов, если ты, сука, ответишь на мои. Сердце колотится, почти больно ударяясь о рёбра. Уф, давно Артём этого не чувствовал. [Сосу за сотку: «У тебя не будет трёх соток?»] Иронично. Но ты вообще охуел, что ли? И где тот дохуя гордый поц, заблокировавший его номер? А игнорящий в школе? Пославшего нахуй в вк тоже нет? Но на это ответ озвучивать не надо — Влад по голосу в дрова. Никакой гордостью там и не пахнет. Артём не может удержаться от «всё нормально?», «где ты?» и всей этой мишуры. А у Исаева от необычно обеспокоенного голоса ком отвращения застревает в глотке. Влад не может определить, на кого оно направлено: на жалко волнующегося Артёма или на себя самого. — На такси, Артём. Я не... Просто, короче, хочу домой. Утром я верну. И правда ведь вернёт. Даже если почку придётся продать. Хотя не потребуется: мать всё ещё не даёт денег на бухло, но ей приходится давать на возвращение долгов. Вот на такие, сука, меры приходится идти, потеряв личного водилу и растлителя в одном лице, ха. Ой блять, вали уже спать, Влад. Сам себя заебал. — Пришло. Скину тебе. На карту или куда там... — Нихуя. Прямо в руки. До завтра, — говорит Артём твёрдо и жёстко. Умеет подавать это так, будто потом не будет ещё минут пятнадцать прижиматься губами к краю мобилы. Надо поговорить. Не думал, что игнор затянется. Вероятность того, что Влада быстро отпустил бы тот поцелуй, была выше 80%. Но Исаев был непредсказуемым пидорасом, угадывать действия которого — бесполезно. Надо увидеться. И голод этот — абсолютно инстинктивное чувство, пробившееся наверх в его иерархической системе потребностей. Он хотел к нему. Когда засыпал — хотел. Когда просыпался. Когда жизнь в школе просиживал. И особенно сильно, когда тот спал за стенкой, прямо рукой подать. Рядом с твоим родным братом, которого хотелось прикончить. А ещё эти дурацкие перчатки без пальцев, которые Артём увидал на Илье... Это убивало. И Артём никак не может собраться, думает об этой встрече весь день и о том, из-за какого его действия всё так подкосилось. Даже когда на уроке страстно спорит с историчкой о финансировании большевиков Германией, когда смеётся с пацанами над их тупыми видосами в тиктоке и пялится в экран ноута за делом, он думает о поцелуе. Надо повторить. Да, он, к слову, понимает, что это ненормально. Чёртов Фрейд с чёртовой концепцией врождённой бисексуальности, я тебя в рот ебал. Артём серьёзным взглядом изучает тощую задницу Лёхи с шайбой в кармане, склонившегося над своей партой. Артём смотрит на сосредоточенного лучшего друга, поджигающего замазку на парте, и представляет соприкосновение губами с ним. Артём по итогу кривится и пытается заблокать нахуй такие размышления. Окей, это вот уже вообще перебор. На быдловатых, смазливых или просто нескладных пацанов в классе (да и в школе) можно даже не смотреть. Альтееву и девчонки здесь не нравятся, не то что эти долбонавты. А Влад... Блять. Влад прекрасен. Если твой пиерийский родничок иссякнет, ты, Тёмик, будешь жалеть до двух метров под землёй. Что стоит ещё разок переступить через свои принципы? — Я ебал, как же с тобой трудно... Ты такой уёбок, — говорит Артём, не сдерживая отвращения, когда бабки Исаев протягивает. Замер, блять, посреди набережной, опёрся на парапет локтями и дымит, с философским видом глядя на реку. Прыгай, хули. — Убери это дерьмо. Скажи, ты идиот? Сначала блокируешь и игноришь, потом просишь бабок. Нормально? А Влад ещё в обед догнался баночками пива, чтобы вот так встретиться и не подохнуть на месте, чтобы игнорировать Артёма получалось не так плачевно. Убиваясь, Влад переставал злиться, переживать, а окружающий его негатив уходил. Пиздатое, короче, было настроение, хоть и замёрз, ругаться вот совсем не хочется. — Слышь, да ты хоть посмотри на меня. Хотя, в принципе, необязательно. Ему достаточно было встретиться с этими пустыми глазами на прошлой неделе в школе, чтобы понять, как стремительно всё летит в пизду. Там ничего. Снаружи тоже ничего адекватного не остаётся. Влад скидывает вес, и закрадывается мысль, что он на чём-то сидит. Как месяц может сделать из человека почти покойника? Да брось, твои сижки не замаскируют, как от тебя тянет гнилью. И Артём, сука, давится виной. Чувствует непонятную ответственность. Хотя с хуя ли? Разве он виноват, что у Исаева крышу сорвало? Да какого хуя ему так не поебать на Влада? Будто у Артёма мало проблем. Его ведь не ебут раком в школе весь ноябрь и начало декабря с подготовкой к олимпиадам. Артёму так охуенно сладко живётся, что вот давайте, подкиньте мне ещё парочку проблем в виде пятилетнего ребёнка в теле взрослого пацана с загонами старого алкаша. Не всё можно решать оправданием «беды с башкой», знаешь? Попей галоперидольчику и в палату. Буквально сегодня Артёму чуть не дали пизды за перцовку, которую славный друг Бакшеев распылил в коридоре. «По-приколу». А Альтеева чуть не кинули на карательный стул к директору. Это был бы его последний проёб. Ещё этот хуев мужик, появившийся на пороге и собирающийся катать заяву из-за поломанных зубов пиздюка своей лярвы. Это всё было проблемами. И если бы не мама Исаева и её связи в ментовке, Артёму светил бы учёт, если не административка. Ему светили такие охуистительные проблемы, не додумайся он расписать всю ситуацию тёте Жене. Старший брат помог не меньше, расплатившись с мужиком из своего кармана. Так что теперь, в рамках воспитательного процесса, ссылает в дремучую деревню неуравновешенного зека, помогать бабушке. Артём охуенно проводил время. А что ты, сладкий, делал весь этот месяц? Только глянь, на кого ты похож. «Сладкий» ничего такого про Артёма не знает, молчит и хочет уже валить. Домой пора. А может и не домой вовсе, кто знает, по каким притонам тот шарахается... Он отстраняется и от опоры, и от чужих слов, но Артём не даёт: впечатывает его туда спиной, уперевшись руками по бокам. Сбежать не дам. На этот раз в глаза смотреть придётся. Палит, блять, сведя брови и поджав губы. И ну, сука, нахуй, так за него переживать... — Вот эта вот твоя привычка... Он даже не знает, что конкретно имеет в виду: то ли мимику, то ли тот факт, что проблемы не умеет разговорами решать. Словами через рот, знаешь такое? Хотя, по-хорошему, его надо отпиздить. Да было бы куда легче дышать, уйди тот просто обратно в свой Саратов, или из какой он там пизды. Но Влад продолжает мозолить глаза каким-то измученно-уставшим еблом с попытками изобразить насмешку. — Я не догоняю, чё тебе надо? — Чё мне надо? Чё мне надо... Давно обзавёлся чувством юмора? — Блять, слушай, бумажку возьми и отъебись. Что на языке Исаева Влада означало «останься и помоги мне». — У тебя изумительный словарный запас. Нет, я слушаю. Ты только объясни: что с тобой? Между нами какая-то проблема, или я просто перестал тебе нравиться? — О-о-о, да у тебя точно нет проблем с самооценкой, парень. До первой встречи с отражающими поверхностями, а? То есть «мне нечем больше защищать себя, поэтому я буду использовать против тебя твою же тактику». — Завязывай. Я вижу, как ты, сука, смотришь. Ты ни на кого так не смотришь, как на меня. Я Я Я МЕНЯ МЕНЯ МЕНЯ Заебал. Влад дёргается от слов, как от удара хлыстом, постепенно приходит в себя. И эта сраная правда не оставляет от приподнятого настроения ни-ху-я. Влад отталкивает от себя. Нет, это слышать он не хочет. Но Артёма это когда-то ебало? — Ты просто изъёбываешься. Тебя никто не знает лучше меня. У тебя нет никого, кто был бы ближе, чем я. Нет, конечно, как Илья плечо подставил, ты оценил. Иногда он упорный ублюдок. И где он теперь? — Артём дышал тяжело, носом, и наклонялся, прижимался так близко, будто это могло повлиять на результат. Будто Влад его так лучше поймёт. — Это просто издевательство. Пока я не могу думать ни о чём, кроме тебя, ты... Ты с ним трахался? — Уйди, Артём. Пока я нормально прошу. — Э не-е-е... Меня это не устроит. Надо решать. — Артём держит крепко, как ты не дёргайся. У него чувство страха атрофированно вообще, так что если уебёшь — не страшно. Артём не знает, что ещё сказать, чтобы вернуть Влада в знакомое состояние. Он знает, как бороться с ним бешеным, но тут необходимо постигать новые грани. Прощупывать и изучать. — Сам подумай, да кому ты такой, нахуй, нужен, кроме меня? Даже брату моему не сдался... А я всегда буду. Но Артём не договаривает. Не успевает попросту. Он совсем не знает, что делать, когда Исаев неожиданно шмыгает носом и подбрасывает взгляд вверх, тяжело сглатывая. Блять. Это не то. Это перегнул палку. — Прости. Артём даже в детстве ни перед кем так не извинялся. Не стал извиняться и перед Шакирой на глазах его недоотчима, когда та ебаназия завертелась. Артём никогда не был виноватым и уж точно себя таковым не чувствовал. Сейчас он обхватывает лицо единственного человека, который в нём весь этот беспорядок вызывает, руками и лихорадочно целует, куда попадёт. Исаев отмахивается и закрывается от него руками. Но не бойся, тут нет никого, кто мог бы осудить пацанские объятия. Или, что гораздо страшнее, увидеть твои слабости. Тут ёбанный мокрый снег валит так, что только мы с тобой, походу, уебаны, решили на улицу вылезти. Проблемы решать. — Прости. Но это полная пизда, потому что с Владом что-то не то. Влад кусает и без того покусанные губы и жмурится так сильно, будто ему реально больно держаться и терпеть всё это. Какие мысли в твоей сложной голове? — Прости-прости-прости. Артём обнимает и прижимает. Ему реально жаль. Но Альтеев Артём — риски и насмешки, бьющие по больному. Не умеет он никак по-другому. Вывод: у них у обоих плохо со словами. Не то же вызвать хотел, совсем не то. — Чем больше повторяешь, тем меньше стоит твоё «прости», — усмехается Влад сквозь боль эту хуеву. Неточная цитата, но что-то подобное сам Артём и говорил. — Прекрати. Заебало. И это вполне справедливо. — Только не уходи от меня... Артём простреливает ласково и метко. Правда ли, что для тебя, Альтеев, это всё игра в сапёра? Или же ты сам идеальный диверсант, желающий вывести меня из строя? Влад так скучает. Но не даст так жестоко с собой поступать. И так чувствовал, что всё самое светлое между ними погибало под его же тяжёлой подошвой, не привыкать. Поэтому замечает очень едко: — Что скажет на это твоя сучка? Или вы давно планировали тройничок? — Так в этом вся проблема? Тебя волнует её мнение? — чуть насмешливо спрашивает Артём. Но в глазах другое. Неприятно тебе? Ещё бы. Тогда какого хрена пиздишь про своего братика? — Не нужно. Тебя вообще не должны касаться наши с ней дела. Между нами и так почти всё. Я за себя решаю сам. Артём не врал. Он понимал это задолго до его появления. Лизу он уж точно не любил, да и она вряд ли чувствовала что-то по-настоящему. Как можно любить, если хочешь быть с человеком только тогда, когда ему хорошо? Когда ты искришь охуительными историями, когда находишь язык со всеми её друзьями и готов к «общим свершениям». Но когда тебе плохо, то это время лучше переждать. Когда Артём виноват, когда совершает хуйню и не может вывезти один, она хочет, чтобы он сначала разобрался со своими проблемами и сам вылез из канализации. А с Владом он хочет даже так... Даже когда тот вот так скулит, когда выглядит как дерьмо, когда не справляется. Будто проебал все свои цели, а куда двигать дальше, не знает. Ничего, покажем. Смотря куда-то за спину Владу, вспоминает: здесь, играя с пиздюками, увидали, как вытаскивают утопленника. Долго его ещё не накрывали плёнкой, осматривая. Самоубийство. Купаться здесь нельзя. Менты их всё прогоняли, но далеко уйти не получалось. Ведь это, правда, было так страшно, но одновременно с тем завораживало. Притягивало. Вода. Не труп. Ощущения схожи. С Владом тоже страшно. Хотя бы за своё будущее. Хотя бы за то, как Альтеев в нём теряется. Добровольно. — Прошу, давай как раньше? — А как раньше? Предлагаешь забыть, что в дёсна долбились? Умно. И страшно полностью признавать, как же сильно привлекает другой парень. — Нет, но... Я же не... — Ага, ты «не». — Чёрт, да у меня ни за что на мужиков не встанет. Я даже не смотрю в раздевалке на пацанов. Плюс никогда не чувствовал в себе тягу к прыганью на хуях. — О-о-о, точно не хочу знать таких подробностей... — Я дрочу на гетеро-порно. И мне очень нравятся сиськи и всё такое. — «Всё такое» и гетеро-порно с мужиками в одежде, — Влад давится смешком, но на лбу всё равно выступают сосуды. А руки сжимались и разжимались, будто вот сейчас ударит. В горле ком. — Ну я тебя поздравляю. Дальше — что? — Только вот ты... — А Артём его будто даже не слушает, не отрываясь от своих невъебенных речей. Ведь их даже нельзя сравнивать с таким примитивным и физическим. Артём берёт руку и пытается приложить к губам. Его швыряет от «кнута» до «пряника». С Владом он не знает, что правильнее применять. Влад возвращает себе личное пространство, и это ощущается как волны ярости, бьющие по берегу. Правильно. — Да ну, реально? Что за хуйня? Зачем ты перекладываешь на меня эту ебучую вину? Хочешь сказать, это Я из тебя пидораса слепил? — Влад... Я тоже всё это чувствую. — Завались. Я вообще не понимаю, что ты несёшь. — Послушай, расклад такой. Мы сейчас пойдём ко мне, дружно пошлём Илюшу погулять и обсудим, что дальше делать. Ты замёрз. — Хуй я к тебе теперь пойду, — резко и злобно отвечает Влад, отшатывается. Да так, будто реально рядом с Артёмом теперь стоять неприятно. — Не делай вид, что я тебе настолько противен. У тебя плохо получается. Артём, уставший от пустого трёпа, выглядит пугающе с лёгким налётом ненормальщины. Наверное, как-то так выглядят те самые медсёстры, заставляющие запивать тебя обезбол мыльным раствором из ведра. Но он заёбся подбирать фразы. На самом деле, всё ведь гораздо проще: если кто-то сделал ему больно, то он возвращает эту боль в троекратном размере. Если Влад сделает ему больно прямо сейчас, то он его уничтожит. Отпускать Артём не умеет. — Успокаивайся, бери себя в руки и решай уже. И Влад, наконец, поддаётся. Потому что та угроза, едва заметная в чужом голосе, сбивает всю спесь. Влад выдыхает: «ко мне». — К тебе? Прям так? — А как ещё? — Ко мне ближе. И, знаешь, твоя мама будет недовольна. — Я сказал, что не пойду к тебе. И ты думаешь, она вообще бывает мной довольна?***
Заново учась видеть, слушать и говорить, Артём медленно пытается подлатать все свои старые лодки. За него это делать никто не будет. Работа его реки — мощные течения и неуправляемые паводки. Большая часть её — непредсказуемые пороги, ещё и загрязнена оружейным плутонием. Хочется верить, что даже такой водоём местами может быть благосклонен. Он отвлекается от экрана со множеством дорожек, берёт чужую руку, большую и жилистую. С сухой кожей, заусенцами и разукрашенными в чёрный ногтями. Артём прикладывается к фалангам и костяшкам губами. От этих рук отчётливо пахнет табаком, отпечатана желтизна на длинных и сильных пальцах. В нём вообще нет ничего идеального. Хоть чуть-чуть правильного. Исаев дёргается и куксится, отбирая руку и снова возвращаясь к домашке. Хотя больше хочет сбежать отсюда. Пусть это и квартира его матери. — Эй, только не ругайся. — Тебе пора домой. Не поспорить. Артём потихоньку учится отступать, когда надо. Теперь даже лучше определяет двойное дно в словах Исаева и знает, когда наоборот надо надавить. И так постепенно вытаскивает. Тётя Женя рада была его присутствию. Так она и сказала. Но всё равно спрашивает, делает ли это Артём по той причине, что она помогла ему. Ведь ты мне ничего не должен. Артём отвечает, что Влад — это близкий друг. А не его персональный ёбанный ад, в котором он обугливается так глубоко, аж до внутренностей. Нет. Мы просто помирились, а друзья должны друг друга выручать. На том и сходятся. Так что Артём почти живёт дома у Гордеевых. Не ночует, разве что. И Влад даже иногда кормит его вкусными обедами после школы. Пельменями. Потому что нормальную еду готовит Влад, откровенно говоря, дерьмово. «Хули ты ноешь, съедобно ведь?» Но не когда у тебя есть выбор. Поэтому давай лучше пельмени с мазиком. Но Артём всё равно ценил. Как известно, если бытовой кретин готовит для тебя, делится с тобой едой, то, по факту, делится и сердцем. Исаев, в общем, оттаивал. Перестал держать в себе и возвращался в шкуру невыносимого вредного ублюдка, который Артёму так нравился, который не шугался и не впадал в перезагрузку от одного прикосновения. — Слышь, мудак, ты не мог бы не чесать при мне свои яйца, — Исаев пихает его ногой, когда они, развалившись на диване, смотрят на телеке «Американский воин-ниндзя», непременно комментируя, что «вот я бы всех там разъебал». — Некультурно в гостях хвататься за член, вообще-то. — А что? Тебя это заводит? — Артём же добивает его своим недоделанным флиртом. Только Исаев больше не реагирует на это по-старому. Он молча растворяется в пространстве и теряется. Эта тема становится необъяснимо острой, Артём это замечает и пытается сдерживаться. И Влад, походу, начавший понимать этот неоценимый труд, хотел сполна отплачивать. Он перестал выкидывать за дверь, прекратился показушный игнор в школе типа «я его не знаю», даже перестал сраться с друзьями Артёма, предпочитая общаться с ними жестами (одним конкретным). Опять же, кормил. И старался сильно не обременять домашкой, даже когда сильно чего-то не понимал. И именно в этом была проблема. Влад будто просто отдавал долги. Влад не мог ему доверять так же, как раньше. Артём решил воздействовать на проблемы радикально. Исаева надо было возвращать. Если Артём съебётся на каникулы и снова оставит его... Это будет ошибкой. Именно поэтому Артём приглашает его с собой в ссылку. Да, прямо к фермерам с бруцеллезом. Будешь прям как жена декабриста, только классный маникюр тебе придётся стереть. Влад нужен. Потому что Влада хочется. Хочется не просто трахнуть. Хочется вылизывать и утешать. Чтобы Исаев чувствовал к нему противоположное ненависти и недоверию. Хочется показать что-то, чего у него ни с кем и никогда не будет. Потому что с Владом чувствуется, а это в разы перевешивает всё остальное.