«Солнце моё — Молча лечи волчий недуг, в ножны мечи Сотни причин разом потерять рассудок Так будь не в этих суммах, порчу сведут лучи»
Дорога до богом забытого села тянулась непростая: сначала ждали несколько часов на электричке, а уже потом быстро прыгать в разваливающийся на ходу пазик, явно не созданный для такого хардкорного асфальта. Стоит сказать, что Артём Влада сразу предупредил — путь долгий, утомительный, с пересадками. Как проедешь треть, уже захочешь обратно. Но всё же Исаев явился в такую темноту, в эту раннюю срань на станцию, сжимая губами сигарету. Артёму пришлось только зыркнуть на неё недовольно, хотя от одного вида парня что-то внутри заурчало и послушно подставило было живот, начиная мести хвостом по земле. «Эта напоследок, Тём. Отвечаю». Честно, он и не заставлял Влада давать слово вести себя в гостях хоть сколько-то культурно. Это даже не мама наказала. Исаев просто выслушал небольшую рецензию Артёма на его интеллигентную и в меру религиозную бабулю и сам придумал небольшой свод правил: не курить, не материться, не выкабениваться. Самая жестокая санкция — смотреть можно, но даже не думай трогать, Артём. Влад, короче, по непонятным причинам хочет ей понравиться, ведь Альтеев очень её ценил. Ко всему прочему, всю дорогу туда-обратно оплачивал Исаев. Не-не, это не потому, что он вдруг проникся великодушием и в бабочку превратился. Сам он не говорил ничего по этому поводу, но Артём подозревал родителей в определении им финансов. Наверняка слишком охерели, что кто-то додумался их взрывоопасную штуковину с собой прихватить на все каникулы. Так что денег дали, наказали примерно себя вести и, разве что, инструкцию по использованию не приложили. Влад твёрдо уверен, что так просто отпустить — лучше/легче/правильнее, нежели терпеть его все выходные дни. Штуковина подозрительно помалкивала добрую половину дороги, уткнувшись виском в стекло, переживая и готовясь сдетонировать. Изменения Исаеву давались тяжело. Артём, как закономерная противоположность, на всё реагировал гораздо спокойнее. Он даже не стал никому сообщать о своём отъезде — не обязан. Ваня уж догадается, куда он делся, а остальным такая информация ни к чему. Хотелось, чтобы никто не знал, куда они вдвоём исчезли. Часа в два пересели (тормознули трогающийся, чуть не опоздав) на деревенский автобус, полностью забитый — пришлось стоять прямо рядом с мужиком, крестящимся на поворотах, и мамашей, усадившей всех своих четверых на два сиденья, наградив пакетами. Утром все, видимо, ломанулись по магазинам в город конкретно так закупаться перед Новым годом. Оживлённый людской гул заглушал, в общем, противный шум двигателя и шансончик водителя, но не музыку, играющую в наушниках, которые ребята разделили. Плейлист — Монстр Франкенштейна, принадлежавший Альтееву, так что просьбы переключить от Влада были каждый второй трек. Что было, на удивление, даже чаще нытья о том, как ему хочется жрать. — Давай дальше, — в очередной раз буркнул он, упираясь тазом в поручень и отворачивая в сторону окна голову. За ним шикарнейший густой лес сменялся иногда слепящими пустыми полями. Влад всё равно находил что-то интересное в однообразии. До этого успел даже рассмотреть пару деревень. На этих остановках народ выходил, но места больше, почему-то, не становилось. — Ничего ещё не началось, а ты уже разнылся, — Артём глаза закатывает, но переключает. — Да мне твой Окситоцин не нравится. — Оксимирон. И это, между прочим, новый альбом. Актуально. Нужно больше времени, чтобы проникнуться. — Оксиминог. Ну и это, как бы, сложно, когда вообще ни одного слова не понимаешь. — Уж извини, накачал бы треков попроще, типа Тимы Белорусских. Тебе же он нравится? И вообще, вытаскивай тогда свои наушники и слушай, чё захочется. За выебончики и отобранный наушник Артём получил смачный шлепок по бедру. Оно и так отмёрзло в нетолстых спортивках, так что такие приколы сейчас ощущались гораздо неприятнее. Альтеев в ответ пихнул ногой. Получил коленом в два раза сильнее. И уж если Исаев разыгрался, совсем как пиздюк, то даже строгое «перестань» Артёма не остановит. Влад по-хулигански веселился, принося неудобства не только Артёму, но и рядом стоящим. Исаев громко зафыркал от смеха, когда друг чуть не навернулся через рюкзак, стоящий в ногах, на повороте, и уже это было ой как некрасиво. — Специально выводишь меня? Тебе нравится, когда я злюсь? М? Скажи, насколько сильно тебе нравится мысль быть наказанным? — преспокойно интересуется Артём, придвинувшись к его уху и прижимая к стеклу. — А я ведь не забыл захватить презервативы... Одного гондона он точно прихватил. — Мудень. На стрёмную угрозу Исаев реагирует ожидаемо остро: теперь он достаточно загружен и растерян, чтобы забыть про свои игры. Не в обиду было сказано, просто играющее в жопе детство в такой некомфортной обстановке было не к месту. А так Артём и приструняет, и подгоняет рамки.***
Выглядела деревня именно так, как и представлялось: полуразрушенная остановка, приземистые деревянные дома с печными трубами, реставрирующаяся церковь. Деревня была крохотной (только на первый взгляд) и бедной (о чём свидетельствовала редкость больших кирпичных домов). Идти до дома Вероники Георгиевны пришлось минут тридцать: жила она в конце деревни, прямо у массивных стен из леса, который охватывал поселение. Дороги были местами скользкие, местами — сплошные сугробы, а взгляды местных жителей из окон изучающие, так что Влад подзаебался за эти полчаса больше, чем за целый день в разъездах. Он не мог поверить, что кто-то реально живёт в столь глухих местах. Но Артём сообщил, что молодёжи тут дохуя и ещё ложка с горкой. Пока что. Работы всё равно нет, поэтому и стремятся в города покрупнее, к цивилизации и водоснабжению. В деревянном доме с большими открытыми окнами и полутораметровым забором она и жила. Напротив и справа красовалось поле, за ним — лес, и куда-то вела дорога, расчищенная трактором, слева — давно заброшенный дом, и только на задах высокий забор и лысые яблони отгораживали от живых соседей. Бабушка Артёма, наверняка, будет похожа на отшельницу. Влад, всю жизнь проживший в домах-муравейниках, как-то сумел не растеряться от этой пустоты и безлюдности. Даже почувствовал себя правильно, преисполненно — как наставлял Идущий к реке. Будто пересёк границу совсем другого мира, с другими заботами, где всё его прошлое не учитывалось. Элементарно дышать здесь было легче, мозги чувствовали себя совсем свежо. А говорили, не убежишь от проблем. А оно вон как всё просто, получается. Исаев отмалчивался, но он был рад новой неизведанной обстановке. Его-то бабушки и дедушки не меняли удобства на огороды, доживая жизнь в квартирах. Сторона отца давно умерла. А сторона матери не торопилась приглашать. Они были слишком заняты, не бросая любимую работу даже на пенсии. Ну и, конечно, радовались только встрече с Робертом. Не с ним, которого не видели столько лет. Влад был, есть и будет им чужим, тем бестолковым пашкиным сынком. Однако совершенно незнакомая бабушка с фирменным альтеевским проникновенным взглядом и платьем в горошек (совсем не похожая даже на затворницу) приняла его как родного, обнимая и прикладываясь ко лбу сухими губами. Бабушка Артёма не боялась своей старости: она не скрывала седину краской, широко улыбалась и не жаловалась на больные колени, принимая все стороны возраста. Она заглядывалась на Влада и почти была готова за ним приударить: «Ох, как же на первого моего мужа похож...» Вероника Георгиевна — да что ты, зови меня бабушкой — не была деревенской женщиной, а сама переехала сюда несколько лет назад. Не так давно это место и для неё было чужим и незнакомым, а теперь она не представляла, как может уехать отсюда, как она жила раньше, не зная всех этих людей. Исаев, вот честно, не понял, каким образом она сюда вписалась. Она была чем-то противоположным его представлениям о сельских жителях. Бабушка Артёма явно была образованной, явно была представителем другой жизни, у неё не замечалось деревенского говора, а на полках в задней комнате стоял огромный шкаф с книгами, что, в общем, тоже было в духе Альтеевых. Но помимо богатого шкафа (точнее обычного старого шкафа с богатым содержимым) в доме всё было расставлено по-простому, но достаточно уютно. Было что-то в мелочах: в корзине с клубками, иконах в углу, журналах с кроссвордами перед пузатым телевизором и разных по размеру рамках на стене, которые Влад осмотрел только мельком. А ещё еда у бабушки Артёма гораздо вкуснее, чем у его матери, помешанной на всём полезном, готовящей «на пару» и запрещавшей жирное и жареное. С такой бабушкой вообще не понятно, почему у Артёма так херово обстоят дела с пищевым поведением. Как с такой вообще можно быть сраным хамлом? — Ох, Владислав. Какое у тебя имя! Славянское, между прочим. Мужественное. От слова Владеть. Зачем ты его Владкаешь, Артём? — она с претензией обращается к внуку, показывающему другу полное и беспросветное Е на своём телефоне. Бабушка в фартуке тем временем засаливает скумбрию. Потому что Владу она охуеть как понравилась, а бабушка внимательная и ей в кайф готовить для кого-то. Они точно скорешатся и выселят одного придурка. — За... -ебёшься — отклонено -манаешься — одобрено — Заманаешься это выговаривать. И харе уже жрать-то. Я переоделся, пока ты тут сидишь. — Артём и правда уже сменил уличную одежду на домашнюю. Помыться бы ещё... Но в баню, хоть и предусмотрительно затопленную, вечером идти было слишком в падлу. — Я вообще думал, что ты и по паспорту Влад. — А ты по паспорту не «тупица», случаем? Мог и поинтересоваться, — шипит Исаев и наконец идёт мыть за них посуду. — Что тогда его имя значит? «Косоглазый мудозвон»? Вероника Георгиевна говорит Владу оставить все тарелки (бесполезно), умело проходясь ножиком по боку рыбы. — А Артём — греческое имя. Значит «невредимый». — Слыхал, лошпед? — По-моему, у меня даже получалось повредить. Повторить? — шипит Исаев, пихая Альтеева ногой. — Ой, да не дуйся. Подумаешь, не заглянул в паспорт. Иди уже давай, а. — Да я... Ничё с собой и не взял, — Влад только пожимает плечами, разводя руки. Он мог бы догадаться, да, но... Не догадался. Из одежды имеет только то, что на нём. Ну ладно, ещё трусы сменные прихватил. — Ты угараешь? И чё же, мать твою, ты запихал в этот рюкзак? — Молодые люди, я попрошу без выражений, — грозно обращает внимание Вероника Георгиевна, превращаясь из доброй любящей бабульки в строгого преподавателя. — Слова ведь материализуются. За ними нужно следить. — Ай-й, как обычно, ба.— Альтеев машет рукой, привыкший к этим её старушичьим странностям. — Долговато придётся отмаливать это своим грязным ртом. Ну так чё ты туда напихал? Любимых фаллоимитаторов? Влад ворчит: «не твоё дело», пока бабушка, приговаривая «ну и Артём...», моет руки, прежде чем идти искать что-то в шкафу. Она достаёт домашние трико и майку, прямо в лучших традициях крутого деда Артёма. Бабушка смотрит на вещи как-то печально до тех пор, пока они не оказываются на Владе, которому новый прикид даже как раз. Забирай, говорит. Не жалко. Так вещи хоть кому-то послужат. Альтеев хоть и ржёт, что теперь Влад отлично походит на местный контингент, прям не отличить, чувствует себя безмерно довольным. Потому что Влад ощущает себя в этом доме слишком комфортно (это видно), заваливаясь с ним на одну из кроватей, наверное, самую скрипучую, с довольным «как же я обожрался». Альтеев в жизни решений лучше не принимал, чем вернуться сюда и прихватить с собой друга. Не просто друга, окей. Со Славой можно, так-то, поугарать, да, но они бы подохли здесь со скуки, потому что Слава дорожит понтами и ни за что не опустится до дружбы с деревенскими пацанами и до других сельских мелочей типа туалета на улице. А ещё Бакшеева ну никак нельзя было цеплять за шею и двигать к себе. — Не забывай правила. Если пододвинешься ближе — я сверну тебе шею, — намеренно ласково говорит Влад и дёргает головой, пытаясь уйти от прикосновения. Он ловит себя на мысли, что ждал чего-то подобного всю поездку. — Тебе в детстве разве не объясняли, что мальчики так не играют? — Ты прав, так играют мужчины. В ответ Исаев тяжело вздыхает. Ситуация, по сути, не располагает ко всему этому. Твоя, блять, бабушка гремит на кухне тарелками, буквально через комнату, угомонись. Но Артём это всё в рот ебал, ему — заебись, и просто говорит: — Владислав, я вас сейчас поцелую. Он не теряет зря времени и подползает ещё ближе, но Влад своей широкой ладонью накрывает его лицо и держит на расстоянии. Влад, у которого внутри что-то надрывается за какую-то секунду. Который не понимает, в какой момент то, что Артём так спокойно нависает сверху и говорит лютую хуйню, стало нормальным. Стало тем, что Исаеву неоспоримо нравится. — Я оставлю тебя без языка. И ты перестанешь быть таким пиздлявым. — У-у-у... А мы ведь договорились не осквернять этот дом грязными словечками. Альтеев довольно ухмыляется. Смешно и из-за ситуации в целом, где главный матершинник проёбывает попытке сдерживания, и из-за простого факта: он просто безнадёжно вмазался. Если Влад не прекратит хуевертить с чувствами вот эту сложную дичь, то он клянётся, что просто поедет крышей. Так много и так сразу... — Давай. Один штрафной. — Да погоди, ну не сейчас же... — пыхтит Исаев, пытаясь спихнуть прилипалу в сторону. Пытаясь уползти, спастись. Артём же ловит, он упорный, заглядывает прямо в недовольные серые глаза с искренним интересом: — Тогда когда? — В смыс... Я не это имел в виду! Никогда! За всю мою жизнь я ни за что... — Нет-нет-нет, ты сказал «не сейчас». Теперь ответь, когда будет это самое «сейчас». Когда у тебя начнётся половое созревание? У меня, конечно, крепко стоит от твоих выебонов, — вот, потрогай, — но давай ускорим этот процесс, чтобы я страдал чуточку поменьше, гут? — Молодые люди, пора стелиться! Komm zu mir на выдачу белья, — кричит им бабушка. Артёма сдувает махом, а Влад решает, что отвечать уже поздно. Бабушка достаёт из шкафа две хрустящие белые простыни и отдаёт им вместе с подушками и одеялами. «Мест полно», говорит она и определяет Влада на дедовском месте, а Артёма на той кровати, соседней, на которой спала сама. Альтеев хоть и знал, что на узкой койке с панцирной сеткой двоим мужикам поместиться будет сложно, всё равно надеялся на более близкие физические контакты. Бабушка говорит «ну не будете же вы на диване вдвоём спать: некомфортно, поди, будет» и сама занимает его. Артём, в принципе, не в том положении, чтобы возражать. Если довести бабушку, то его вообще положат на полу. Он смиряется, хоть и неудобно смотреть в ноут, стоящий на табуретке между кроватями. Артём врубает на нём один из фильмов, которые накачал. Не для себя даже, блять, и список этот не его. Артёму не было интересно следить за сотни раз пересказанной историей. Всё это он знал и уже видел этот путь героя, с его тенью, с наставником и неизменной фигурой «приза». Только Влад, переживающий жизнь героев, сочувствующий им и вникающий в их трагедии, каждый раз возмущённо зовёт его душнилой. Но как бы не донимал Артём со своими «какие же они тупые...», Ритуал они досматривают до конца. Главный герой сбегает от Йотуна, и это, безусловно, положительный конец. Ещё долго они не могут заткнуться, пока Исаев освобождает глаза от линз, и спорят, можно ли было убить его к хуям. Артём говорит, что это больше борьба со страхом, чем с монстром, но Влад уже готов мочкануть такого из огнемёта. Да, даже если в условия фильма это нихрена не вписывается. Уж я бы такой нашёл, да хоть сам сделал. И Исаев ещё долго хорохорится, пока Артём не напоминает, что из окна рядом с Владом видно лес. Сначала там, конечно, блестящее от света луны снежное поле, на котором тёмная фигура монстра выделялась бы особенно жутко и внушительно, а потом тот самый лес. Но ты давай, иди и попробуй такого найди. Принесёшь в доказательство голову. Влад добавляет, что их сюда и сослали, чтобы принести в жертву. Местные жители тут, по-любому, похожи на культистов из Аутласта. Насадят на палку в дар местному бабайке или кому там ещё... И, вообще, не то чтобы он был сильно не прав... Они тихо смеются, накидывая шутки и слегка нервно бросая в окно косые взгляды. Долго ещё спорят, кто это окно поднимется зашторивать к хуям собачьим. Влад, растерявший свою заносчивость, оказывается лютым ссыклом таких вот бабаек, поэтому решает проблему Артём, отгораживая их от тёмного пейзажа. Всё. Спи давай. Но Влад всё равно пробирается ночью, тесня к стене и забирая добрую часть одеяла. — Ну чего? — сонно улыбается Артём, поворачиваясь к нему, перекладываясь на бок. Тесно. Он уже давно забыл про дебильную страшилку, пока Влад там возился и не мог заснуть. Сколько? Пару часов? — Обоссался? — Ничё не обоссался. Просто атмосфера здесь какая-то... мистическая. Такое чувство, что щас из-под кровати кто-то вылезет. Смотрел «Визит»? — спрашивает он, накрываясь полностью одеялом и не видя, как Артём отрицательно качает головой. Сильный ветер забирался в щели окон со свистом, гоняя снежинки. А стук веток по крыше придавал атмосфере лютейшей мрачности. — Вдруг у твоей бабушки, как у тебя, с головой не всё в поряде? Может она сейчас ползает по полу на четвереньках и... Блять, Артём, включи свет. — Ну ты и навыдумывал. Так и скажи, что хотелось ко мне под бок с самого начала. — Тёма, я стопудняк видел ебучую тень в окне. Он прямо сюда смотрит. Артём кивает, мол, «аргумент», и забирается к нему. Ему не страшно, но он подхватит любые правила игры, если это заставит Влада прижиматься так близко. — Я... Жутко стрёмно жить прям возле леса, оказывается. Хорошо хоть кладбище далеко отсюда, — говорит он, прижимая к себе Артёма. — Го ты с краю ляжешь? — Не думал я, что тебя такая хтонь пугает. И это еврейское далеко отсюда. Совсем рядом ещё одно есть, если интересно. А леса ты не бойся, сходим туда, и убедишься, что нет там ничего страшного, кроме волков и скотомогильников. — Ското- чего? Да я блять... — Влад прижимается лбом ко лбу, пытаясь сформулировать то, что вообще хотел сказать изначально. — Пусть это и ёбанная жуть. Мне всё равно нравится здесь, короче. С тобой и... Всё такое. — Воу... Вот щас было неожиданно. Артём даже не говорит, что звучит это по-своему красиво, почти как признание в любви. Ещё и Исаев выглядит так открыто и обхватывает его своими руками очень ласково. И лишь бы не спугнуть... Но Артём слышит марш свистком: всё равно не сдерживается и нагло ведёт носом по шее, вдыхая приятный запах, как хотел сделать давно. Артём уверенно толкается коленом между чужих ног. Артём касается губами кадыка и лезет ртом дальше, изучая и втягивая кожу. Альтеев ничего не может поделать, близость — его идея фикс. Она настолько же маниакальна и навязчива, насколько логична и обоснована (хотя бы по его мнению). Их полное слияние подразумевает насильственное преодоление барьеров Влада. И именно это поможет объединению в одно целое, разве нет? Но Влад резко откидывает от себя. Исаев по-животному рычит, что Артём совсем охуевшая сука и не имеет права так к нему лезть. И объектно-направленный гнев Влада — всего лишь составная часть их законченности. Эротогенное переживание боли — необходимость, да ведь? Это же простая психоаналитика. Артём тянет руку в повторной попытке, а Влад пресекает и её. А может и не всё так просто. — Убрал, блять, клешни свои. — Хорошо, эй. Всё. Я же больше не трогаю. И, на самом деле, Влад пытается острыми словами замаскировать стыд. Это, наверное, ненормально. Потому что, когда людей так мощно тянет друг к другу, они проходят через это легко. Почему же он захлёбывается своим отвращением и хочет съебаться с чужой постели? — Эй, Влад, всё нормально. Больше не лезу. — Артём понимает, что тот, вздыбливающийся и чуть ли не шипящий, на разговоры сейчас не настроен. Заметить стоит, что Влад всегда странно реагировал не только на шутки, но и на разговоры о сексе среди пацанов, Артём наивно обвинял подавленную сексуальность. Но теперь они, вроде как, принимали друг друга. Не полностью, но это был огромнейший прогресс, если сравнивать с тем, как начинали. Только эта реакция совсем всё путала. — Только не молчи. Я даже не знаю, чё теперь думать. — Блять... Всё нормально. Я просто не хочу, окей? — Хорошо, окей. Ты просто не хочешь. Я понял. Но Артём больше поверит в страх нарушения традиционных сексуальных ограничений, чем в такой бред, как «не хочу». Вообще, теорий в белобрысой голове генерировалось много. И это точно не похоже на соблазнение поддразниванием с намеренным удерживанием на расстоянии, как ему казалось изначально. — Спокойно. — Артём проводит пальцами по руке, когда ему, наконец, позволяют. Он гладит, бессловно извиняясь, пока Влад не расслабляется и не приводит дыхание в порядок. Возвращая его хотя бы в состояние, где он не готов ёбнуть Артёма одним движением. — Всё же путём, да? Просто небольшое недопонимание. — Да. — Влад сам двигается ближе, признавая, наконец, что Артём — единственный, кто никакой опасности для него не представляет. Физической. Артём каждый раз выбирает тактики, чтобы вызывать правильные реакции. Если бы не он, их отношения не сдвинулись бы с мёртвой точки, а они продолжили бы награждать друг друга переломами. Так что без ошибок не получится... Просто это не то, что Владу нужно. По крайней мере, не сейчас. — Всё хорошо. Просто психанул. Давай уже спать.