«Заскочил погостить, как на юг, да увяз Помолчим, раз язык — волапюк, новояз Толмачи тут не переведут моих фраз Не амур близорук, Демиург — пидорас Ведь ты меня знаешь, как облупленного Лупы, буквы, слова, мой внутренний ад, что Испачкан и вымазан ядовитой жвачкою С привкусом забытой заначки под плинтусом»
Впервые будит глубокая тишина. Абсолютная и чистая настолько, что в ушах слышно собственное сердцебиение. Не было ни швыряний посудой и угроз развестись от соседей сверху, ни вечного ремонта холостяка снизу, ни голосов родителей и плача Роберта, который не хочет просыпаться в сад. Никаких машин, а сигнализацию за окном заменял важный и, сука, крикливый петух, в планах которого было перебудить половину села. Ладно хоть заткнулся. Сейчас сосредоточиться можно только на дыхании Артёма. Сейчас важны исключительно его затылок со светлыми волосами и тёплая спина, к которой приклеило. Только вот блядская рука, стиснутая между телами, затекла. Влад забивает на неудобство, продолжая лежать с полуоткрытыми глазами, боясь пошевелиться. Нечасто он даёт себе волю так рассматривать Альтеева, так свободно к нему прижиматься. А у этого урода, оказывается, достаточно красивая шея. Несильно, но порядочно... Красивые руки, цепляющиеся за одеяло, которое сам Исаев всю ночь дёргал вниз-назад-вверх, пытаясь найти более-менее приемлемое положение. Они костлявые и жилистые, но с длинными пальцами, блять, с выступающими венами, которые так нравятся девчонкам. А если по-честному, то не только им: и его самого ведёт порядочно... Влад на пробу прижимается к выступающему шейному позвонку поверхностью губ сначала так аккуратно. Но Альтеев ведь спит, причём крепко. Теперь Исаев касается увереннее, влажно мажет губами и лениво потирается носом. Этот ублюдок сейчас точно выдал бы что-то типа «учись сосаться на помидорах». Самоуверенная сучка Альтеев, который даже спустя почти четыре месяца знакомства не перестал ощущаться как что-то внеземное и ирреальное. Конечно же, Влад чувствует ебучий подвох каждую секунду, как иначе? Для чего такому за ним таскаться? Корни сомнений и неуверенности крепко держатся за мозг, вызывая ещё и гнев, как приятный бонус. Артём был лучшим. Артём был лучше. И именно это так отталкивало. Стоит ли переломать ему красивые пальцы, чтобы он перестал быть таким идеальным? Исаев решает оставить его, любящего поваляться до упора, с целыми руками. Он одевается, поправляет в трениках утренний стояк и уходит, прикрывая дверь. Бабушка, которая, казалось, не спит вообще, уже творит что-то на кухне. И запах стоит такой зачётный, что непривыкший к утренним сюрпризам желудок начинает урчать. Это может быть что угодно, даже сраные блины, которые Влад терпеть не может, но он уверен, что её руки даже это сделают шедеврально. Что, блять, за семейка... Где лежит то чёртово ружьё деда, про которое вчера говорил Артём? Надеюсь, оно идеально не промахнётся. — Доброе утро, мой хороший, — она улыбается глазами, и морщинки в уголках выражаются сильнее. Исаев в ответ скупо кивает, проходя чистить зубы. Алюминиевый рукомойник с ведром под раковиной, в которое стекает вода, одержал над Исаевым вчера победу. Влад не просёк его фишку сразу, но сегодня он докажет, что не примитивнее ебучего умывальника. — Ну и ребята пошли... — качает головой бабушка, пока он елозит щёткой по зубам. Он даже не понял сначала, о чём речь, и притих. — Стеснительные или безрукие? Если замёрзли, могли и подкинуть полешек-то. Чего вы? Как суслики под одним одеялом сжались... Ну ничего, сегодня ночью теплее будет. Влад давится зубной пастой и заходится в кашле. Пачкает чужую майку. Становится нестерпимо стыдно за всё. Особенно за то, что случилось ночью. Влад сматывается в толкан на улицу, пошарив прежде в карманах рюкзака. Колёса он бросил уже давно — победил Альтеев, упорно убеждавший в недобросовестности фармкомпаний. Ведь фарма — самый прибыльный бизнес и первый в топе, и вообще — всё, что ты чувствуешь, подавлять необязательно — вредно. Чувствует, что очень хочется подышать дымком. Смолит Влад с таким удовольствием, взатяг, придерживая пальцами ворот куртки, чтобы совсем уж не околеть. Лучшая терапия. Но это «хорошо» очень ненадёжное, временное, сам это понимает. Когда возвращается внутрь, Вероника Георгиевна смеряет строгим профессиональным взглядом. — Я уж думала, потерялся, или замело! — Она незаметно принюхивается, когда этот ребёнок протягивает ей свежие и ещё тёплые яйца из курятника, и поджимает губы. — Курим, значит... — Курим, — спокойно отвечает Влад. Совестно не было. Исаева и преподы палили перед школой, и мать заставала на балконе. Перед Артёмом — да. Там вообще другие разговоры, другие порядки. — Не поверишь, не раз видела, как вот такие уже и курить начинают. — Она показывает рукой себе по пояс. «Такие» — типа совсем дети. Влад такого не видел. И представить себе не может, как перевоспитанный и безупречно получившийся братик промышляет подобным. — Что такого нравится? Сам процесс или то, как с сигаретой выглядишь? Такого вопроса Исаев ещё не слышал. Он отвечает даже слегка возмущённо: — Процесс, конечно. — Эх, Владислав. — Да я бросаю. Нихрена не помогают никакие пластыри... — Разумеется. Они тебе и не помогут. Раз табачную продукцию больше не покупает, значит мы найдём способ по-другому из тебя деньги выкачать. Эпоха капитализма, Владислав. — Бабушка выключает свистящий чайник и сажает его за стол. — Замени тыквенными семечками. Неочищенными. Какими ещё, нахрен, семечками? Это вот уж совсем сомнительный совет, который он, пожалуй, проигнорирует. — Только Артёму не говорите. Мы, вроде как, спорнули с ним. — Не скажу, — её добрая улыбка и правда обещает сохранить чужой маленький секрет. Вообще, она выглядит как кто-то, кому можно довериться. — А он-то у меня хоть не балуется? — Пф-ф, он для этого недостаточно тупой. Упомянутый внук приходит после. Это слишком ранние часы для него, но без живой печки отдыхать оказалось не слишком приятно. Артём не голодный, решает перебиться бутером и, набравшийся за ночь сил, уже стремится выбесить. И спорами с бабушкой, — не из-за железобетонных принципов, а просто потому, что весело, — и своей ебучей привычкой пощеголять в труханах. Конечно, ну разумеется, раз в кругу мужиков рос, то и бабушку родную стесняться нехуй. Светит тут своими острыми плечами и длинными босыми ногами. Светит всеми своими другими частями, на которые Влад смотреть отказывается. Влад берёт свои слова назад: он охуенно тупой. И чё без тапок-то? Уже за столом Вероника Георгиевна поведала собравшимся о планах на день. Список из всего, что им предстояло сделать, был велик. Всё же бабушка — приятная компания, но отправили Артёма сюда на перевоспитание. Они ещё не обсуждали причину его приезда, но этот разговор был готов всплыть каждый раз, когда она смотрела в бесстыжие глаза внука. И Артём был рад его переносу. Это всё долго и занудно. Бабушка, вообще, любила и говорить, и чужое внимание, поэтому не упустила бы ни одной детали. Даже сейчас в её описании распорядка дня было слишком много лишних слов. Под её размышления о собственном сне и, как ни странно, о Боге, пославшем такие чудеса в её голову, Артём не мог уложить всю эту ситуацию в голове, где его бабушка, с которой он провёл большую часть детства, треплет волосы внемлющего ей Влада. А тот давится молоком, кашляет и неловко улыбается. Само собой, он ей понравился. Иначе и быть не могло. Влад молча выслушивает её речи, кивает, много хавает, сразу надевает носки, когда просят (пол холодный!!!), и моет за собой посуду — идеальный внук, если подумать. Сидит, вон, жрёт здоровое свежее яйцо, набивая щёки, сдвигая мизинцем скорлупки. Н-да, и это вот моё, думает Артём. — Буш? — спрашивает, протягивая желток. — Сам собирал. Но не с могилки, тебе повезло. Он, такой остроумный дохуя сегодня, усмехается. Прорекламировал, блин. Но Артём желток, всё же, забирает. Ладно, мол, хуй с тобой. Задание намбер ван, поступившее в штаб пацанов, — прочистить перед домом то, что намело за ночь. И организовать дорожки пошире. К бане прочистить нормально и к сараю. До колодца вообще не дойдёшь, так что туда тоже тропинку. А ещё у соседки перед домом чистить некому, все ноги себе переломает ведь, мальчики. Но лопата у меня одна. Ну-с, никто не переломится, если всю работу сделает большой и сильный Влад. Нет, ну Артём, как добропорядочный гражданин, его морально поддержит. И позволит Владу доказывать свою мужественность из-за той небольшой слабости ночью. А Влад очень старался доказать. Старался, когда расправлял шире плечи и смотрел сверху, когда уходил из-под руки и игнорировал попытки вывести на разговор. Влад уже поговорил там, сам с собой за сигареткой, да? Артём благодушно решил сделать вид, что не почувствовал ненавистный едкий запах. Стоят ли, по итогу, что-то слова Исаева? Эти его «я бросаю», «бухать больше не буду, отвечаю» и «мне с тобой хорошо». Исаев не умеет врать, но только не самому себе. — Слышь, поднимай своё хрупкое девичье тельце и помоги. Меня раздражает, что ты отлыниваешь. — Меня раздражает, что ты решил сделать всё и сразу, но я, заметь, не ною. Артём, развалившийся в сугробе, с руками в карманах и задумчивым взглядом в небо, хмурится. Скрип ботинок. И Артём уже не гоняет мысли по кругу, а давится снегом и подскакивает. — Ты чё, опёздол?! — возмущается, отряхивая себя от куска сугроба, который на него высыпал из лопаты любимый друг. Лучший, блять. Сто из десяти. Теперь пришла очередь Влада гнусно лыбиться и чувствовать себя победителем. — У тебя аж мозг кипел от перенапряга. Надо было остудить. — Жопу себе остуди, — совсем уж не интеллигентно шипит блондин, забыв как-то и про остроумие. И теперь они катаются в снегу вдвоём, утопая, рассыпая края дорожки. Но Артёма это мало волнует, беспокоится он только из-за того, как бы заставить Исаева сожрать побольше снега. — Ну ты и хуила! — орёт где-то снизу краснющий Влад, пытающийся выбраться из-под рассевшегося на животе Артёма. У Артёма, в отличие от него, руки не в перчатках. Тот этим умело пользуется и засовывает их, ледяные и сырые, прямо под куртку и свитер. Кладёт на шею, лезет дальше и упивается шипением и угрозами. Мат там слышится особенно отчётливо. — Я тебя отхуячу, будешь кровью ссать, мудак! Убрал руки, сука. — Эй-эй, тише... Тише. Я кому сказал! Но даже эти потуги закрыться руками, оттолкнуть не могут заставить Артёма добровольно слезть с брыкающегося парня. И тогда он наклоняется ниже, чтобы мазнуть губами где-то в районе скулы, или, если повезёт, осуществить свой тройной приём Сафара. Чтобы всё восстановить, вспомнить и не чувствовать к нему только вставшее комом раздражение... Влад видит и читает эти его действия. И хоть глаза у него загораются, но Влад же мужык. Куда ему до этих нежностей? Он отчётливо произносит: «твоя бабуля палит». Тогда уж приходится импровизировать: в лицо Исаева прилетает ещё одна порция снега. В окне никого не оказывается. Исаев, однако, вредный сучонок. Но за это он поплатился. И рассыпали явно больше, чем успели сгрести. Но Влад не отчаивается и всё исправляет. Он берёт на себя много заданий, убеждённый, что для награды обязан стараться. Обязан терпеть и работать. Артём сжаливается и прямо поясняет, почему это необязательно. Что Влад может ебланить без дел здесь хоть все каникулы, и никто к нему не приебётся. Это Артёма сюда послали отбывать наказание. Но тот игнорирует. Исаев вообще с самого утра делает вид, что Артём разговаривает на иностранном, и что знакомы они, как максимум, пару дней. Когда наступил черёд колоть дрова, которые привезли ещё неделю назад (спасибо, ебучий Ваня, предупредил её заранее), Исаев с видом «ты, чёртов слабак, даже топор поднять не сможешь» уверенно идёт к горе. Дио против Куджо. Влад пафосно снял дедовскую куртку, данную бабушкой, и с размахом вскинул колун. Ладно хоть в чурку попал. Пусть даже в центр, но это дело техники. Исаев не сдаётся, хоть и теряет немного уверенности, и пробует ещё. На этот раз даже не попадает. — Да я бы за это время уже три чурки расколол. И ты все ноги к ебеням порубишь! Ты хоть раз, вообще, рубил? — Нет, — честно признаётся тот, вытаскивая топор из бревна, упираясь в дерево пяткой. Ага, в третий «стопроц расколется» раз тот там вообще застрял. — Прост ещё не приноровился. — Да иди ты нахуй, Капитан Америка, мы половину дел не переделали. А чем мне поможет инвалид? Смотри и учись. Немного под углом и ближе к краю. Ноги подальше, чтобы без них не остаться. Артём также скинул мешающую куртку и принялся за дело. Так ловко и круто у него получалось разбивать их с одного удара, что Исаеву оставалось только глаза закатывать. Альтеева, так-то, он сгоряча дрыщём называет. Палочник тот, но достаточно спортивный. Да и вообще, Артём высокий и худощавый, вес таким набрать сложно. Эволюция, в общем, стремилась к уменьшению организма... Влад, короче, пытался отвлечься потоком бреда, чтобы не залюбоваться конкретно. — Дай сюда, я всё понял. — Иди в другом месте понтуйся, понял? Бабушка моя лучше справится. — Я быстро схватываю, вот, смотри. — Влад всё-таки насильно отодвигает его и берёт дело в свои руки. Кем он себя считать будет, если так и не сможет повторить? Артём ждёт фокуса с исчезновением пальцев. Фокуса, к счастью, не происходит. К обеду они даже половины не сделали, но хоть Влад плевал на его советы типа «руками так не придерживай», «ты сильно не замахивайся», у него стало отлично получаться. Всё же он был мощнее, выносливее. Поэтому и взял на себя нагрузку. Пусть продолжает доказывать свою мужиковость, тогда они закончат уже к третьему дню. Хоть какой-то плюс, а то Артёма эта владова амбивалентность уже подзаебла. То он закатывает на его шутки глаза, то сам предлагает засунуть в бревно петарду и посмотреть, как его разъебёт. То Исаев целует его утром в позвонки, то показывает зубы. Поэтому, когда бабушка отправляет их в магаз за сметаной и хлебом, Артём хочет просто сходить один. Отдохнуть от чужого общества и немного остудить мозг. Но она строго наказывает побыть маленько экскурсоводом, показать Владиславу деревню, показать магазины, которых на всю деревню было целых два! На сегодня ему посмотреть и одного хватит. До него давить пришлось минут двадцать. Ассортимент в магазе был, конечно, не по городскому стандарту, но элементарные продукты, занесённые бабушкой в список, вскоре были найдены знакомой продавщицей. Нет, Влад, тут не продают таких батончиков. — Так, это, вроде, всё... — сверяется со списком Артём. Колеблется он недолго, прежде чем добавить: — А, нет, ещё вон ту бутылочку. — Конечно, Тёма, конечно. Паспорт предъяви, пожалуйста. Нам же уже есть восемнадцать? — Она поднимает на него насмешливый взгляд. Знает же, что ровесница ему дочка, гуляли они вместе. Ох, не думал он, что на своём веку столкнётся с такими проблемами. Даже немного подотвык, что где-то есть порядочные люди. В магазе возле дома ему пивко продавали уже с пятнадцати. — Эм, паспорт-паспорт. — Эх, этот актёр... Он полез во внутренний карман куртки и, не найдя там ничего, состроил крайне разочарованную физиономию. — Ему-то хоть продадите? Он вообще под тридцатник походит! Влад, ты взял? — Нет, — глухо отозвался тот и с тем же выражением лица принялся смотреть на этого неудавшегося театрала. Вообще, он не в курсе, зачем тому нужна была бутылка. Возможно, чтобы сесть на неё. Но прерывать этот цирк не стал. — Эх ты, — покачал головой Артём, совсем как его бабушка. Не то что Влад до этого сомневался в их родстве. — Тоже дома оставил. Но это ведь ничего, правда? — Без паспорта не продам, Тёма, — покачала головой тётя Алина, отвлекаясь от телефона, на котором смотрела дедовские мемчики в ватсапе. Она была неплохой женщиной, понимала ведь, что праздник, но за такое могут и выходного лишить. А тут все всех знают. А уж тем более бабушку Артёма, которая потом придёт с этой самой бутылкой, и вот тогда начнётся настоящее веселье. — Огромное спасибо, — прорычал недовольный и расплатился. Бросать идею он не был намерен. — Тебе зачем это? — с искренним интересом спрашивает бритый, когда на улицу выходят. — Хочу на Новый год быть в дрова. Ты со мной? — уверенно выкладывает Артём. Зачем же ещё? Праздник без бухла может быть только у Вероники Георгиевны. Достаточно весомо звучит? — Хочешь спизжу? Но я сам пить не буду. Да брось, Влад. Где ты таких наивных людей видел? Если бы у тебя была эта самая бутылка, ты бы уже так не говорил, а принимал из горлышка. Блять, жестоко. Артём сам не понимает, почему его так разъярила та сигарета. — Да ну? Аферист. Ай-яй, и это мусорской сын. Думаешь, связи папки и здесь тебя вытащат? Что ты всё пытаешься доказать? — Ты ща за языком последи. — А что, обидно? Не виноват я, что ПМС у тебя именно сегодня. Если ты так паришься о вчерашнем, то можно попробовать это обсудить, а не доёбывать своими заморочками, — зло говорит Артём, тыча в свой висок пальцем. — Давай иди, хули. Рискни. — А ты? — А я заметный, красивый и обаятельный, так что буду стоять на стрёме. — У красивого и обаятельного сейчас не будет пары зубов, — Исаев начинает говорить напряжённо, выплёвывая каждое слово. — О, я очень рад, что ты меня таким признаёшь. — Пошёл ты, — окончательно сплёвывает Влад, отворачиваясь. Но Артёму всё ещё надо. Точнее, даже не ему. Он, вроде как, не собирается устраивать ляльке лечебно-трудовой профилакторий, зная о его неэффективности, и условно-рефлекторная не подойдёт за неимением рвотных средств. Гипнотерапия отпадает тоже, потому что Артём, к сожалению, не всемогущ. Но Влад сам должен справиться с этим, доказать. Он просто обязан не разочаровать, иначе станет таким же, как все остальные. А пока находиться с ним один на один Артём не может. Он деловито достаёт мобилу и принимается звонить. Из короткого разговора было понятно — сейчас подойдёт некий Макс. — И? — И будет у нас бутылка. Только градусом побольше, — надменно и язвительно улыбнулся Артём, устроившись на лавочке. Влад положил рядом набитый пакет. — Вот тебе урок: нужно везде иметь связи. Даже в ёбаной деревне за чертой цивилизации. Влад только закатил глаза на это поучение и устроился рядом. Да и хоть и недостаточно знаком с этой деревней, но всё равно не стал бы называть её ёбаной, и не прям уж за чертой... Если не учитывать умывальник, то хорошо здесь, и это надо уметь вовремя ценить. — Хуя се, тут инет ловит, — скорее для себя поражённо говорит Исаев, утыкаясь в сетевую игру и дистанцируясь от этого полуёбнутого. Пошёл он вместе со своими Максимами в пизду. А Максим приходит довольно быстро, живёт он совсем недалеко. Ребята радостно друг друга поприветствовали, отбили спины хлопками. А как же? Не виделись около полугода. Это много для тех, кто большую часть лета пробыл в одной компании, полол одно поле картошки и делил один велик. Максим Неверов был как противоположность Бакшеева, что было необычно. Владу казалось, что только один сорт людей может клюнуть на Артёма — наглухо отбитые. А Макс с ходу показался добродушным, из-за своих доверчивых глаз, и отходчивым. И Макс был достаточно простым, чтобы спросить не зло, но прямо: — Это кто? — Семья, Максим, — выдаёт Артём, разводя руки. Да, мол, не выбирают. Мудак. Владу недопониманий не хочется, приходится пояснять: «брат». — Хера се. У тебя братьев сколько? Десять? — Двоюродный, — продолжает и Альтеев. Они, вообще, хорошо научились слаженно пиздеть. Хотя до сих пор не научились просто разговаривать. — Не похожи вы... Вот вообще. — Ага. Ну так слушай, подсобишь? Сергеевна совсем ожесточилась. На Новый год да не продавать детишкам алкоголь — пиздец. Может, ты договоришься? Максим прыснул, поднимая тёмные брови, и похлопал Артёма по плечу. И правда, совсем не обидчивый. — То-очно. Я-то думал, ты вдруг свидеться захотел. Да мне тоже не продаёт, зараза. Жёсткая баба. — Фак, да ты бы хоть попробовал. Тебе, вообще, лет-то сколько? — Шестнадцать, Артём, всё ещё шестнадцать. Не пробовали попросить мужиков каких? Хотя деревенские парни никогда на свой возраст не выглядят. Взрослеют они все больно быстро. — Я дурак, по-твоему, Максон? Я ж знаю, что эту бутылку любой из этих мужиков сам выжрет, а мне не отдаст. Что правда, то правда. Проходила тут парочка таких, которым Артём не то что деньги б не доверил, а с которыми даже рядом бы не встал — так от них несло. — Да вечером всё равно в клубешнике под Новый год соберёмся, там и самогонки принесут. Ты приходи, и брата своего бери. А там, может, к Ваську сходим. Он про тебя летом спрашивал, а ты уже свинтил. — Ладно, мы посмотрим, — покивал Артём. Артём к Ваську не хотел. Васёк на голову ёбнутый, реально. Пьяный Васёк может изрешетить тебя ножичком, если это покажется ему смешным. Брат у Васька сидит за что-то похожее, и проверять их сходство Альтееву не хотелось. — Какой посмотрим, блять? — тут же возмущается Влад, вызывая у Артёма очередной приступ раздражения. — Я уверен, нихуя хорошего из этого не получится. Я опять насинячусь и либо набью кому-то морду, либо начну приставать к чьей-то мамочке. Так что ты сам «смотри». — Надеюсь, моя мама тебе не понравится. — Как она выглядит? — преувеличенно серьёзно спрашивает у Максима Исаев. Исаев перенимает у него чувство юмора — это норма. Но то, что он пытается этим кому-то понравиться, Артёма не устраивает. — Ма-а-атерь Божья, весело твоему фсбшнику чекать историю... — недовольно говорит Альтеев, пока они направляются в сторону дома. Максон, к счастью, идёт с ними. — Надеюсь, твой фетиш — односторонняя разница в возрасте. Ты, конечно, не похож на любителя ЦП, но и серийники выглядят, как любящие папки... — В моей истории нет ничего из этого, мудак, — ответное возмущение теперь рвёт и его глотку. Он близок к режиму «я вам щас, нахуй, ебло разъебашу нахуй». — Да? Го посмотрим тогда на твои кинки, — Артём хочет уже привычно забраться в его карман за телефоном, но Исаев также привычно по ладони шлёпает. Славка бы позволил. Вот между ними нет такого разделения «своё-чужое». — Уже намочил штанишки, Влад? Так боишься, что я заставлю отвечать за свои слова? — Нихуя я не боюсь, — бросает он, уходя вперёд. — Ну-ну. А кто же тогда ночью просил меня с собой поссать сходить? — На улице нихера не видно просто. — А тебе надо со светом ссать? — Пошёл ты в пизду, я вообще нихуя тебя больше просить не буду, — Исаев, не признающий себя поверженным, бросает ему смачный искренний фак и уходит без них. — Вы чё ругаетесь, пацаны? — недоумённо вклинивается Максим, чем заставляет Артёма немного прийти в себя. — Из-за фигни какой-то... Действительно, чего это он? Всё же не так плохо. Не нужно так жёстко злиться на своего придурка из-за дурацкого косяка. — Я бы на вашем месте дома ведро для такого поставил, — говорит умную мысль Неверов. Артём усмехается, соглашаясь и окончательно усмиряя внутренние бури. Накрутил, называется... Ну а Влад бесится на него весь оставшийся день. За то, как Альтеев смеет огрызаться, за то, как позорит перед новым знакомым. Он психует и срывается на совершенно спокойного теперь Артёма, даже когда наряжают с бабушкой ёлку старыми совковыми игрушками. Влад может выёбываться на него как угодно, но в обе стороны это не работает. Когда это делает Артём, это больно, блять. Альтеев чё, типа, каждый раз чувствует что-то подобное? Нихуя-я-я... Только вечером они всё равно обоюдно сдвигают друг к другу две кровати. Пусть и уставшие, никакой фильм смотреть не собираются. Пусть и скрипят зубами в сторону друг друга (Исаев скрипит, он злопамятный). Влад всё равно лезет на чужую территорию и прилепляется к бледной тёплой спине. Пошёл этот Артём нахуй, Влад всё равно будет делать так, как самому удобно.***
Утром бабушка их будит, причитая, что опять улеглись вместе, как маленькие. На вопрос «за каким хреном ты нас так рано подняла, любимая бабуля» та отвечает Артёму сжатым кулаком. Влад давит довольную лыбу. Нехуй вчера было ржать, когда ему прилетело за язвительность не к месту. А так бабушка присматривает за лежачим дедком с соседней улицы. В список её деятельности входили и занятия рукоделием с мелкими в Доме творчества, но хоть туда она их не тянула... Выбора у пацанов, по большому счёту, и не было, так что к деду идти приходится. Артём морщится: этого хрыча он помнит. И очень не хотел бы видеть в очередной раз. Но Влад, который уже готов идти за этой женщиной хоть на край света, уместно спрашивает, почему за пожилым человеком никто не приглядывает. — Как это никто? — возмущается бабушка, доставая из кармана ключ от чужого дома. Продолжает она уже тише: — Медсестра к нему ходит, соседи приглядывают. А дочка уехала давно. В Москву уехала, — скомканно поясняет, проходя внутрь. Продолжает уже громче, приветливее: — Фёдор Степанович! Доброе утро! Влад не может понять как так: оставить своего отца в таком состоянии на каких-то там незнакомых людей и, наверняка, безответственную сиделку? Как можно на кого-то надеяться? Но дома у деда были все удобства: газ, отопление, телек и ячеистый дорогущий матрас, помогающий не начать гнить заживо. Видимо, дочка могла себе позволить достойный уход для старика. Но она оставила его в этих ебенях... — Опять кого-то сюда принесло... — кряхтит скрипучий голос со стороны кровати. — Когда же вы мне, суки, помереть-то дадите? А, окей, вопросов нет. — Не говори так, Фёдор Степанович... — осуждающе качает головой бабушка и достаёт из сумки контейнеры с едой. — Ты уже завтракал? — Какой тут! Подавиться только Лидкиной жрачкой. Таким, небось, даже хряков своих не кормит, — всё возмущался голос, и теперь Влад увидел его обладателя. Понятно было сразу: тощий дед на честном слове держится. Хана ему, и сам знает он это. — Ты кого мне сюда привести посмела?! — Не кричи ты! Внуки это мои. — Я тебе что, скотина диковинная, чтобы меня показывать всем? А ну! Я ветеран войны! Да я столько немчуры перестрелял! Бабушка быстро выпроводила их за дверь, послав за водой, не желая вызывать у деда ещё больше недовольства. — Он сегодня, видать, не в настроении... — усмехается Артём, грея руки в карманах после холодных алюминиевых вёдер, усаживаясь на пошатывающиеся перила крыльца. Влад рисковать не решился и встал напротив. — Оно, типа, бывает? Хуй старый, даже с бабушкой твоей так... — Влад, уважающий её всей своей душой, невзлюбил его уже только за это. Знал бы он, как тот гонял с граблями пиздюков, и Артёма в том числе, года два назад... — Зачем она нас позвала, раз люди его так раздражают? — Она женщина умная. Любит учить на примере. Я даже мыл его, когда он так не выёбывался. Заставляла, — равнодушно объясняет Артём, махнув рукой. — Параноит она, походу. Когда мой дед заболел, мы не отнеслись серьёзно. А когда умер, даже на похороны приехать не смогли. Ваня отправил ей денег и, типа, отъебались. Так что боится, что и с ней так поступим. Поступлю. На этих она даже не надеется... Все же боятся в одиночестве помирать, а? — Как твоя бабушка может одна остаться? Она же... Достойный человек. Со всеми здесь... В ладах. — Значения особо не имеет, Владик. Смысл не в том. Этот как скотина жил, как скотина и умирает. Деда моего все уважали, врачом от Бога считали, а помирал он так же — под наблюдением одной только бабушки и забытый даже внуками. Смысл не в том, каким ты будешь: достойным или нет, понял? — И в чём? Хуйню ты какую-то несёшь, мне кажется. — Ну, смотри. Этот дед дохнет и только думает. Всё время о дочери и своих проёбах, или о том, что всю жизнь за пределы этой деревни не выезжал. Какая там немчура... Они бы до этих болот и не дошли. Исаев задумывается над его словами слишком серьёзно. — Чем же тогда дед твой отличается? — А тем, Владик, что жил он только так, как ему хотелось. Он сам выбрал себе работу, жену и дом. Приехал сюда не от безысходности, а потому что природу любил. Дед помер счастливым, потому что не пытался строить из себя кого-то. Даже когда узнал об Илье... Никогда с ним не притворялся, как и с отцом моим. Артём верит, что счастливую жизнь можно выстроить по крупицам: получать выгоду от определённых людей и легко отказываться от того, что вызывает неудобства. А достойным для всех ты быть не сможешь. Артём редко когда делится глубоким содержимым своей головы, и Влад ценит такие моменты сильнее. Но эта тема... Влад суёт руки в карманы и пристыженно опускает голову. — Да лан, харе кукситься. Пошли на каток лучше? — Артём перемены в его настроении всегда улавливал быстро. Он тянет согревшиеся руки к бёдрам Влада и гладит его, притягивает, не боясь снова отморозить о холодные джинсы. Если бы Артём знал, что такое стыд, то и за вчерашнее поведение бы извинился перед ним. Исаев же совсем как дитя, чё с него взять... — Ты не забыл, сколько всего нам надо сделать? Или, может, напомнить, сколько мне уроков на каникулы назадавали? Ещё и без инета делать. Просто ёбанную тьму. Тьмищу. — Так мы же вдвоём, а. Быстро управимся. Я и с уроками тебе помогу, всё объясню. Глаза Влада загорелись интересом, а бурчал тот, скорее всего, просто для вида. — Да тут идти ваще недалеко. Просто проверим, насколько лёд толстый. Если захочешь, ещё и с горки покатаемся. — Да какая горка... — Длинная и толстая. Эй, да расслабься ты. Уверен, никто не пальнёт, как ты даёшь внутреннему ребёнку свободу. — Но сначала пожрём. — Да, пожрём. А в такое время там точно никого не будет, они ж под вечер всплывают. А видеть было кому. У чёртова пруда детей была куча, где два взрослых мужика явно выделялись. Водоём был углублённый, так что область вокруг него — тысяча высоких горок, что всех привлекали. Пизже той, деревянной и залитой, что была в центре. Хорошо хоть пруд находился дальше от жилой улицы, а то особо бдительные мамаши и в педофилии обвинить могли. На них так налетала одна, когда ходили забирать Роберта, и споры с ней — точно не положительный опыт. Так что Влад сначала не решался подходить к стайке близко, а потом так вообще бежать пришлось из-за спизженной Артёмом ледянки (для детей у них слишком много выебонов). А дети догнали, побили, но покататься разрешили. И на ледянке, и, в целом, на льду (мы чистили, следовательно, теперь он наш). Влад, наверное, в жизни так не смеялся, даже бок закололо. Во-первых, он никогда не видел, чтобы так красиво падали на лёд при скатывании на ногах. Артём наебнулся на спину, но сильно не пострадал и затылком не ударился (пришлось проверить). Во-вторых, не мог поверить, что Альтеев настолько серьёзно спорит с детьми о своей технике скольжения. Спорили на равных. У пиздюков находились такие аргументы, до которых Влад сам бы никогда не додумался. Деревенские дети, несильно старше его брата, вряд ли умели считать до ста, как он, но уже секли что-то в видах трения. Один из самых мелких был особенно острым на язык и с удивительно обширным словарным запасом. Он задевал Артёма сильнее прочих, и даже когда старшему удавалось его переспорить, тот, вопреки своим умным аргументами, просто посылал его нахуй. Исаев был в восторге от охуевшего лица друга, поэтому и кивал, и поддакивал каждому слову мелочи в сторону своего товарища, распаляя ребёнка всё сильнее. На вид пацану было лет десять, он был низкий и мелкий, но по факту все двенадцать. Несмотря на поношенную одежду и явно хуёвый денежный вопрос у родителей, пацан не стремался и не держался в стороне. Все остальные дети, одетые, обутые и живущие благополучно, его странно уважали. Мелкий без нижнего резца был бойким и харизматичным, он отличался. Поэтому Влад был не против и потолкаться с ним с горки, и прокатить с собой на ледянке. «Ты! Самый тяжёлый, значит быстрее съезжать будешь!» Мелкий даже подсказал, как отвязаться от прилипшего к Исаеву псу, которой хотел то ли с ним поиграть, то ли откусить руку. Кинь ему, говорит, снежок. Пока пытается его найти, на время отъебётся. В общем, Исаев нашёл себе нормального кореша, пока Артёма всё облепляли подтягивающиеся пацаны и девчонки гораздо старше. Которые помнили и его, и все его истории с прошлых таких ссылок. А помнишь, Артём, как на лошади в позатом году катались? Помнишь, Артём, Соньку свою? Она уже переехала! А пошли бухнём потом? А помнишь, ты рассказывал... Всё я помню, ребят, всё. Удивительно, что вы ещё не забыли. А смотря на Исаева, оставалось только челюсть придерживать. Артём до последнего думал, что трупы привязавшихся детей им к концу дня придётся в снегу закапывать или с моста скидывать с привязанным камнем. А тут... Поэтому, когда от нехуй делать они стали играть в прятки в заброшке, Артём почти не удивился, когда наткнулся на этих, спрятавшихся в одном месте. Пиздюк показал чужаку местную тайную нычку, где и искали редко, а кто-то вообще не знал о её наличии. И вот это уже немного перебор. — Поздравляю, ты нашёл кого-то своего уровня, — недовольно делится своим мнением Артём, когда они вдвоём возвращаются домой обедать. — Снежок, ты завидуешь? — Ещё чего. — Тоже на плечах хочешь покататься? Прыгай. Или, может, попрятаться со мной в тёмных местах? — Чего это у тебя такое настроение хорошее? Сегодня ты уже бросил доказывать свою самцовость и автоматом материнский инстинкт прорезался? Иначе я не могу объяснить эти твои связи с пиздюками... — Породистых собак забирают щенками. Ауф. Альтеев никак не может сдержать довольную улыбку. Влад, наконец-таки, оттаял. Артём пользуется предложением и прыгает на закорки так, что вместе они чуть не бьют себе носы о землю. Но после Влад невозмутимо доносит его до порога, поясняя, что это была неплохая альтернатива тренировке. А тем же вечером нашедший их дом пиздюк стучит в дверь и требует нового лучшего друга гулять. Артём, так уж вышло, открывший дверь, говорит, что у Влада сегодня дохуя дел, и пойдут они (вдвоём, безо всяких там) гулять только завтра и только со взрослыми пацанами, за что пиздюк смело посылает его нахуй, но уходит. О, Артём точно поломает ему этот палец во всех суставах. А когда наступает это самое завтра, Влад сам вытаскивает Артёма. Если вчера он не хотел вылезать из дома в такие холода и, вообще, всё это пиздюковые игры, то сегодня прёт танком. И Артём интересуется, почему он так хочет увидеть своего нового подопечного. Влад не говорит ничего, но Владу жалко. На него тоже когда-то положили болт, так что, можно сказать, это сочувствие. Влад не показывает жалости и пиздюку, ощутимо попадая по нему снежками, угарая над его обиженным лицом и кидая с высоты своего роста в сугробы. На очередное «сука — литературное слово» Влад отвечает подзатыльником. Они толкаются на льду и, хоть Исаев жёстко падает и разбивает себе локоть, рвёт новую зимнюю куртку, он всё равно не злится на мелкого. Хотя тот ожидает его ярости, Влад вытаскивает из кармана для него свои!!! конфеточки, которыми снабдила бабуля. Больше никому не даёт. Как бы не просили другие дети. И в этом отношении Исаев очень жесток. Сложно сказать, будет ли Исаев хорошим батей с подходом «давать ребёнку всё, чего не было у меня». Ну а ещё пиздить за непослушание. Скорее, это опыт передачи багажа травм на следующее поколение. Но эмпатии даже ёбнутый Исаев, оказывается, не лишён. И почему бы не дать ему возможность почувствовать себя заботливым папашей? А в роль тот вживается знатно, с душой, спрашивает про родителей, спрашивает про друзей и интересы, пропагандирует качалку. Скоро начнёт издавать те самые звуки бати... Тогда процесс будет необратим. — Чё, как в школе дела? — Да фигово. Ненавижу школу. — Бля, я тоже, — вторит Влад. — Жизненно, — вздыхает и Максон. Артём им поддакивать не стал, хоть и был частично согласен. Сами учителя её ненавидят, ничего особенного. Школа — пережиток прошлого. Но, на данный момент, просто необходимый социальный инструмент. Объяснять всё это трём табуреткам было как-то лень. И как бы Исаев не сюсюкался, пиздюк таковым казаться не хочет. Он же взрослый пацан, аж в шестом классе. Все они зачем-то пытаются быть взрослее, чем есть — понятно было сразу. Но Исаев всё равно охуевал от вида курящей полторашки. Да, они тоже пробовали в таком возрасте, но это другое... — Ты чё, куришь? — А ты нет? У нас все взрослые парни курят. — Ну и дерьмо. Я не курю. Городские пацаны вообще не курят, — важно говорит Исаев, рассевшись в мелкой беседке на детской площадке. — Правда? — спрашивает пиздюк с сомнением. Для него такая жизнь, «за пределами» — что-то из фантастического. Здесь все говорят про ту «недостижимую Москву», видя её только по телевизору. Это другой мир, растущий не в стороны, а вверх, и всем им хочется туда сбежать. Пусть даже не к чему-то, а от кого-то. Максон, оперевшийся на арку, делает затяжку и начинает сомнительно: «Да ты ж говорил...». Артём привычно прикрывает от дыма лицо шарфом. И вот тогда Влад отбирает у курящего сигарету и кидает в снег. — Разве Влад похож на того, кто будет врать? — Артём сбивает с мысли недоговорившего друга, закидывает Владу на плечо руку. — Не курит. И я не курю. От сигарет начинаешь быстро стареть и позвоночник не вытягивается. — Типа, он так и останется коротышкой? — Да, останется коротышкой. — У-у-у, парень... Стасемидесятисантиметровый Максим, курящий примерно с тринадцати, косо ухмыляется. Странно, но на ребёнка это всё равно произвело впечатление. Владу даже пришлось прикрыть пах, чтобы не получить решительный удар мелкой ногой от сидящего напротив. — Сам ты коротышка, слышь! Да у меня отец! Он в два, нет, в три раза тебя выше! И я тоже буду... И в городе буду жить. И я найду тебя и... — И из снайперки, — подсказывает Артём, усмехаясь. — Точняк! Из снайперки. — Малой, для этого тебе надо ой как постараться. Может, я к тому времени буду в открытом море и на яхте. — Это с чего бы тебе на яхте? — возмущённо спрашивает Дима, а забытая сигарета уже где-то под ногами. У кого-то это просто для понтов... Кажется, Влад понял, о чём говорила Вероника Георгиевна. — Артём обещал. Щас как закончит с красным дипломом, ЕГЭ по сто баллов, крутой уник, пять-семь лет, и будет мне яхта. Да ведь? Артём же лучший. Как у него может быть по-другому? — Да, всё точно. — А ты чё? — Дима интересуется искренне и с недовольством. Потому что это двоечники становятся боссами. И вообще, Влад нравится ему больше и такой план подошёл бы ему, а никак не этому Артёму. Как они вообще дружить могут? Зачем вообще друзьям предлагать друг другу яхты? — А я уже на первом этапе выбываю. Хуй знает, закончу ли вообще. — Ты отлично, даже заебись, справился с этой четвертью, учитывая все обстоятельства. Всё будет ровно, — Артём шутливо и со звуком целует его в висок, притягивая к себе. Оказывается, перед Владом отстаивать себя можно без авторитарности и насмешек. Оказывается, Артёму не нужно демонстрировать своё превосходство над кем-то или красоваться сомнительными успехами, своей силой личности, чтобы Влад смотрел на него так. Достаточно просто поддержать, чтобы тот довольно боднул плечом и с зубами заулыбался. Чтобы Влад сам растрепал ему волосы. И это важно, ведь блондин считает почти каждое его прикосновение.***
— Блять, Артём, у меня нихуя не получается, — Влад критично оглядывает своё косячное произведение, пододвигая настольную лампу ближе. У него не хватало терпения на такие муки. Он скоро с крышей попрощается, ряльно. — Дай посмотрю, — он подсаживается ближе и внимательно осматривает. — Короче, если вот до сюда, то нормально, в принципе. И сядь ровно, тебе ж неудобно. — Ага. Понял. — Он возвращает к себе рукав куртки, пытаясь воспроизвести что-то типа скрытого шва на локте. Надо было надеть дедовскую куртку гулять, как и говорила Вероника Георгиевна, чёрт возьми. А теперь эту порвал, дорогущую, которую мать подарила. Неувязок, хули. — Ну бля-ять... Я больше не могу-у... — На твоём месте я бы бабушке отдал. — Ага, щас. Чтобы бабуля меня вообще неумелым кретином посчитала? Ещё и, ля, неаккуратным. — Она это поняла и по дырке в носке. Артём ковыряет её пальцем. И тянуться даже не надо, потому что закидывает ноги Исаев на него при любом удобном случае. В отместку. Не только тебе же всё можно. А так хоть подставкой побудешь. — Ай блять, ща и там исправлю. Это легко. Артём снимает с него носок и передаёт в руку. Думает, что они точно смогли бы вместе ужиться. Прошло не так много времени, но несовместимость же сразу видно. А с Владом было легко. Ладно, легко — пиздёж. С Владом было нормально. Хорошо, короче. Исаев откидывает куртку и нормально усаживается, принимаясь за драный носок. Влад ведь никогда не может доделать одно дело до конца, но хвататься каждый раз за новое — как нехуй делать. Артём цикл немного прерывает: стягивает с его лица очки (линзы в деревне Исаев не носит, очки же только! дома и, желательно, чтобы никто! не видел) и надевает на себя. — А говорил хуёвые, неудобные... Нормально. Мне идёт? — Найди те, что не пойдут, и я дам тебе косарь. Это мне не идут. — С чего бы? — Всё, отвали. Я и так как... — Он отмахивается от настойчивого Альтеева, но не договаривает. — ...«как»? Артём их откладывает на диван, ему правда интересно «как». Давно понятно, что тот не в ладах с собой, но когда он произносит это открыто... Альтеев проходится по стопе пальцами, а тот дёргается от щекотки — ревнивый. Но с интересом за ним наблюдает. Артём разминает ступни. Гладит и трогает. Ему определённо не нравится то, как Исаев к себе относится. Это их очередное испытание, но теперь Артём не против. Артём готов меняться ради него, давно понял, что готов прикладывать усилия и пережидать, чтобы изменить и его. Вопрос только в том, готов ли к этому Влад? — Ты давно в клубе фетишистов? — спрашивает Исаев, соскальзывая с темы. Ответа Артём даже уже не ждал. — Заметь, об этом не я подумал. — Но делаешь-то ты, как бы. — И как давно у тебя скрытое желание вылизывать мужские ноги, Влад? Что насчёт ботинок? Тебе не хотелось бы... — Уф, Артём, пошёл нах! С тобой невозможно спорить. — Он пинается, и надо бы уже свалить от этого дебила подальше. Каждая беседа с ним ощущается как внедрение в мозги. Влад искренне хуеет, когда наглый придурок прикасается к стопе губами и покорно отпускает, когда Влад ногу одёргивает. Артём совершенно не хочет соревноваться с ним в чём-либо. Артём разгадывает его и принимает его. — Блять, какого хуя? — А мне нравится в тебе всё... Альтеев по-доброму (что уже, мать вашу, подозрительно) смеётся над этим выражением лица. Не, серьёзно, даже девчонки на его пошлости так не реагировали никогда. А тут же совсем невинно... Но Влад буркает «двинутый» и настырно продолжает своё дело уже без очков. Влад не отодвигается и не убирает ноги, позволяя другу изучать их пальцами дальше. Ему неприятно, он ненавидит, когда его пытаются обдурить, но Исаев борется с собой и пытается просто поверить. Даже если это будет ошибкой. Но разве секрет того, как полюбить себя и своё тело, кроется только в том, чтобы найти подходящего человека, который будет всё это восхвалять? Это было бы слишком просто.