«Я хотел бы найти себя утром под ёлкой. Сильным, хорошим и добрым. В подарочной упаковке, с локтями, лентой прижатыми к рёбрам, С чистой совестью, разумом, сердцем и лёгкими. Простым и глубоким. Без желчных речей с подоплёкой. Без глума над недалёкими. Понявшим, принявшим, простившим и отпустившим. В чулке у камина — новая карма. Харе Рама, ом, харе Кришна»
Вспомнить, как Артём прежде спал без горячего тела под боком, сложно. Сложнее представить, как он будет засыпать без него, когда вернётся домой. И гнетущие мысли о родной квартире становятся худшей частью этих каникул. А когда-то грозное ванино «к бабушке» как «пятнадцать лет строгача». Делать в деревне, тем более летом, кроме огорода и ремонта, откровенно нехуй. Общение с невыкупающими пацанами приедалось, отсутствие нормальной сети, отсутствие техники и вообще вайфая заставляло усиленнее развлекать себя книжками. Бумажными такими, в сопровождении шелеста страниц и особого, только книгам свойственного, запаха. Так что домой Артём возвращался преисполненный, но опустевший. Оставив где-то в книжках себя часть. Книжный шкаф — тарелка. И всё то, что он поглощал, никак не упрощало его жизнь. Истории про великого героя, которым ему никогда не быть, — лишние каллории. Лучше бы там лежали стопочкой журналы «1000 советов» с анекдотами на двенадцатой странице. А это вот всё только сильнее отдаляло от тех людей, с которыми здесь приходилось возиться. Не, базара нет, Альтееву нравилось проводить время с мудрой бабушкой. Это слушать её пластинки, прощупывать эту разницу поколений, истории про другое время… Классно же. Но всю остальную начинку он рад был бы выковырять. И только с Исаевым всё воспринималось куда проще, и даже она это замечала подколами: «Либо ты вырос, либо выбрал себе хорошую компанию. Не помню ещё такого, чтобы спустя три дня ты, жужлёнок, не начал проситься домой». Она треплет его по голове и слышит: «Ба, ну не трогай». Артём мог бы сказать больше: из-за такой компании домой он, в принципе, возвращаться не хочет. И конкретно этот парадокс поломал Альтееву все мозги. Ведь Влад не отличался от всех этих раздражающих людей, и он часто недопонимал Артёма, часто ныл и перегибал, но в то же время, банально, был особенным. Даже его основа, всё его существо держались на противоречиях. Феромоны его, стреляющие по рецепторам, и те действовали на Альтеева то расслабляюще, застваляя засыпать мгновенно, то заводили до боли в яйцах. И да, Влад будет доказывать тебе, какой искушённый он киноман и эксперт, а любимый фильм у него это вообще «Человек кусает собаку», потом сам же будет похихикивать над двадцать четвёртым сезоном исчерпавшего себя «Южного парка». И фильм он этот так и не досмотрел. Он будет кидаться в Артёма содержимым новогодних салатов, а потом собирать это по полу после угрозы звонком матери. Хотя мамочка и так названивает ему каждый божий день, спрашивает, хорошо ли он себя ведёт, точно ли не против бабушка Артёма, что он гостит у них так долго, точно ли он не надоедает там самому Артёму. Она, в общем, сюсюкается с сынком явно перебарщивая. Артём осознаёт всю фальшь. И даже не жаль, что Артёму никто так не звонит. Наверняка это миллиард сообщений в вк от парней и Лизы, но его семья молчит. Бабушка сама отчитывается Ване, что их младший тут не отлынивает, а всю работу выполняют качественно и исправно. Одним словом, мо-ло-дцы… Не-а, молодец. Артём ведь попросил Влада не упоминать. Это запрет общаться от Вани. А он чисто по-человечески не может терпеть Влада, вызывающего у обоих братьев атрофию мозга. Как ещё относиться к пацану, который продрифтил покрышки, когда Илья дал прокатиться? Или к чуваку, из-за которого пришлось отдать столько бабла на новые зубы какому-то хуеплёту… Так что, «ба, ни слова про Владика». И хоть сомнительная легитимность их дружбы вызвала у неё подозрения, она промолчала. Влад ей нравится, несмотря на его незнание, что чугунную сковородку со средством не моют. А самое главное: она Артёма никогда не подставит и не заложит. Из внуков бабушка любит своего Артёма больше всех. Похож ты на него, говорит она. «На отца похож. Он тоже у меня был таким: умным не по годам, неугомонным. Очень красивый мальчик. Выбрал себе только…» Вероника невестку не принимала до последнего, и то, что она привыкла выговаривать в лицо, плюсом не являлось. Не стоило, наверное, ни ей высказывать, ни гордому сыну, ведь эффект это возымело противоположный. Поженились. Любили мать с отцом друг друга так сильно, что не нашлось и остатка для родителей или для родных детей. А ещё хорошенько ёбнуть они любили и свободу, хиппари ебучие. Артём надеется, что его батя, который смотрит счастливым взглядом из рамки на стене, сдох где-то в канаве. Он ненавидит всей душой то, как Исаев с интересом на эту фотку пялится. Уж ты не говори, что похож. Не так это. Отворачивая ненавистное лицо к стене, Артём раскрывает своё недовольство. И вот тогда Влад спрашивает, с детским интересом ковыряя струп. А Артём послушно вместе с ним с себя и кожу сдирает. Это, оказывается, далеко не так просто, как пояснять Владу, например, эмпирические принципы или детально пересказывать сюжет Некромантика, но постепенно у него получается. И начинает, вообще, с того, что нихрена про них не помнит. Поэтому рассказ про жизнь с бабушкой и дедом — уже вполне стоящая история. Да, жили они, сначала, все вместе, и только потом, когда Ваня становится взрослым важным хуем и получает своё образование, они оставляют их в городе, а сами скупают небольшой полуразвалившийся домишко в деревне на четыре сотки. Дед сам выстраивал его, пока бабушка продолжала жить у них, не решаясь оставлять внуков. И вот уже когда Ваня не постеснялся приводить домой девчонок, когда Илья вообще вскрыл свою гомосексуальность и остался непонятым, ей пришлось уехать. Только Артёма они продолжали брать на каникулы, только он остался им достаточно близок. Но Исаев слушает внимательно, как-то неестественно (для самого себя) ласково перебирая волосы, успокаивая, поэтому Артём и продолжает. Ещё Артём помнит множество проблем, для решения которых приходилось искать тех самых родителей, когда он загремел в больничку. Тогда-то он и видит мать, впервые в сознательном возрасте. Они никогда не звонили ей, но тут, видимо, такой был случай: либо родитель, либо опекун. Она молчит всё то время, что смотрит на него. И Артём не помнит особенностей черт лица, только нетерпеливое постукивание носка её туфли и высокомерный взгляд чокнутой суки. Примерно тогда Артём узнал о том, что такое «ВПС» и обзавёлся подобным пугающим атрибутом на лице. А может впервые его на себе заметил. Отец тогда не приехал. Да какой там сын, если он даже на похороны своего отца не явился? И Артём, блять, по этому поводу ничего не чувствует. Правда. Закрывался-закрывался от этих чувств — дозакрывался. Альтеев не психует и уж точно не тихо грузится, он выдаёт только сухие факты. Но Влад его всё равно крепко, но неловко прижимает, положив подбородок на плечо, и продолжает водить грубой рукой, только теперь по спине. Влад его не жалеет: у него и самого в детстве говна было порядочно. Так он будто молча извиняется за то, что не появился у Артёма раньше. А Альтеев просто уже не представляет, как можно ненавидеть и любить ещё больше. Но у Влада с пугающей простотой получается расширять эти границы. Он генерирует вокруг себя особый, притягательный мир, который Артёму не хочется покидать, будто это лучшая из матриц. Артём совсем не против провести с этим человеком Новый год. Или остаток жизни. Он без колебаний проглатывает синюю таблетку. Сам видишь, я даже не могу отвести взгляда от твоей улыбки. Знаешь, что еле сдерживаюсь, чтобы не дать в лицо. Втолкнуть в комнату, прижать к стенке и повыбивать к хуям все зубы. Такой вот своеобразный у Альтеева гиджил. Но Артём, вопреки двинутой башне, только осторожно придерживает сконфуженного Влада за поясницу, когда все они сидят за столом. Все — не только их крепкий коллектив из трёх человек, а ещё половина деревни одиноких бабушек и дед-гармонист в количестве одна штука. Бабушкина тима (а по совместительству ещё и основная составляющая деревенского ансамбля) навела шороху в первые десять секунд после своего прихода, так что ребятам пришлось слушать сначала комплименты салатам, которые бабушка заставила их пилить, а после уже старинное музло в их исполнении под аккомпанемент гармошки. Точнее, Влад уверенно повторил «гармошка», проигнорировав Артёмово замечание, что это аккордеон. В любом случае, как бы не было весело и прикольно, у Альтеева начинала побаливать башня от этой свистопляски, поэтому он уговаривает Влада всё же сгонять в деревенский клуб, куда приглашал Максон. Новый год на компоте — это ж стыд! Не, ну для вида поломаться было обязательно, но после Влад уверенно хватает свой рюкзак за лямку и, заговорчески кивнув бабушке, тянет за собой Артёма. А на улице, да и вообще здесь, в деревне этой, очень хорошо. Воздух свежайший, а небо тёмное, широкое и будто ниже, всего метров десять. Вокруг пусто и чисто — Владу в кайф. — Ты там идёшь? — недовольно бурчит и направляется, почему-то, в другую от центра деревни сторону. И как снегоход через сугробы чешет на поле перед домом. То самое, за которым страшный лес ебучий, за которым кладбище с косыми крестами и калитками, что Владу показывал. Но Исаев смело проходит вперёд, думая совсем не об этом, и раскрывает рюкзак, который хрен пойми зачем взял. — Не ебу, чё ты там придумал, но очень интересно. И ебаться на снегу я не согласен. Наверное. — Фонарик вруби, не видно ничё. Влад садится на корты и гордо достаёт здоровенную батарею салютов из тридцати шести залпов. Артём присвистывает, когда это читает. — Пиздец ты романтик, Исаев... «Романтик» сморкается в снег, вытирает тылом ладони лицо и довольно хмыкает. А ведь ссал, что Артём увидит это раньше времени. Артёму ведь ничего не стоило покопаться в его рюкзаке, найти и сижки, и это. Но голос мудилы достаточно удивлённый, чтобы Исаев поверил в его воспитанность. — Может, бабушек позовём глянуть? Тут сказано: «запускать только в присутствии взрослых». — Я их предупредил, с крыльца посморят. — Какой ты заботливый. Пососаться как в кинчике не получится, значит... Влад устанавливает молча и терпеливо, долго ещё думает (ибо прочитать не может), где и что тут поджигать, без помощи Артёма не нашёл бы, наверное. После отходят. Всего несколько секунд, а потом следует хлопок и первая петарда летит прямо в небо, где после взрывается ярко-зелёным цветом. Затем, почти сразу, вторая, красная, а после и третья. — Чё-о-отко, — резюмирует Влад и смотрит на всё это широко раскрытыми глазами. Не удивлёнными, но всё равно впечатлёнными. Конечно, он думал, что будет нечто поинтересней, типа огромного дракона, как во «Властелине колец», но когда взрывается и рассыпается последний фейерверк, он рад, что проводит праздник именно так. Мать и отчим к салютам относятся хуёво, потому что это вредит окружающей среде. Отец такой хуйнёй в жизни не страдал. Так что, получается, Исаев своими руками запускает его впервые. И он говорит Артёму, который тоже достаточно удовлетворён зрелищем. Старики со стороны дома довольно шумят, улюлюкают и поют песни. Артём подозревает, что к его бабушке они пришли уже поддатые. — Ну, со мной у тебя ещё много всякого будет в первый раз. — И у Артёма просто пиздатое настроение. Как он может перестать язвить? — Ага, обяз. Будешь моей первой жертвой. — Какие грязные пошли разговорчики... Я ведь могу и завестись, — Артём говорит полушёпотом, надвигаясь, и думает: «Вот, наверное, это тот самый момент». Влада подколами разогрел достаточно. Старики уже свалили в тепло. Тот момент, когда он может положить свою холодную руку на чужую шею, приблизиться и наконец коснуться губами... чужой щеки. — Ну? — Меня, бля, прикалывает эта твоя навязчивая идея... Что этому поганому языку место в моём рту. Мерзость. — Отстранившийся Влад подхватывает с земли рюкзак. Лично от его хорошего настроения не остаётся и следа. — Погнали уже, куда тебе там надо. Артём не может подавить недовольства и сжимает губы в тонкую полоску. Зачем устраивать подобные представления, если не собираешься даже моментом пользоваться? Чувства — это химия, а химия запрещена в РФ. Вот настолько Влад у нас сын мента.***
На сельскую дискотеку приходят оба без настроения и, в отличие от всех остальных, не выпивши. Артёма почти сразу подлавливают пацаны во главе с Максоном (а он-то уже дома налакался до стадии «погнали вам сальтуху покажу») и уводят подальше. Новых людей они так сразу принять не могут даже в столь миролюбивом состоянии, потому Влада за собой не зовут. Артём не «сваливает», он просто научился доверять своему делбику достаточно, чтобы оставить его на распоряжение себе. А ещё он не отказывается от идеи с проверкой. Ну а вот за собой следить не обещал, поэтому глотает немного алкоголя у дверей клуба под саунд из тупого кальянного музона. От семидесятиградусного самогона, смягчённого лимоном, как обещают пацаны, разъёбывает щелчком. И сраный лимон нисколько не поправил ситуацию, поэтому слабенький желудок одного из них отвергает содержимое в красивого лебедя из шины у дома творчества по соседству. Артём с лёгким (как кажется ему) отвращением осматривает уже животных, которые глушат так, будто и ослепнуть не ссут, и старается не налегать. Всё-таки алкоголь — не для него, слишком запаристо. И всё же трёхлитровой банки для такого количества молодёжи оказывается недостаточно. — Так чё, Артём? Пойдём к Ваську-то? — спрашивает Макс, надеявшийся на продолжение банкета. Продолжать тусить с родоками под музло двухтысячных — такое. А Максон обожает досматривать любимые фильмы Марвел вместе с титрами. Максон, короче, как раз из тех, кого добивает в последнюю очередь. — Нет, без меня. Нужно найти Влада. Уже прошло около часа. На самом деле, не только поэтому. Ещё важным фактором было то, что Артём хуй клал на этого Васька. Он, может, пошёл бы к кому другому, к кому угодно, но не к этому уебану. Артём не хотел оказаться рядом с ним и снова почувствовать себя пережёванным и выплюнутым. Альтеев не имел здесь и частицы его власти. Фигура Альтеева была меньше и незначительнее, и его это задевало. Унизительно. О-о-о, именно унижение отпинало его эго, когда Артём приезжал в первые разы, когда совсем никого не знал. Новых нигде не любят. Таких, как Артём, не просто не любят, а ненавидят. Но точно не настолько сильно, насколько Альтеев ненавидел ту жалкую пародию себя. Альтеев не может терять свой контроль, который обрёл только с появлением Славы. До него обстоятельства развиваться не давали вовсе. Альтеев Артём был равнодушным и неактивным ребёнком, безучастным, если хотите. Часто слышал от одноклассников «эй, чё с лицом?», «ты хоть ответить можешь?». Чаще, чем, например, «погнали в футбик сыграем, а?». Ещё Альтеев оказался крайне сообразительным, поэтому плюсанулось и «говорил, не учил, а сам на пять ответил... и зачем было врать?». Альтеев был красивым, Альтеев всегда нравился этим противоположному полу: начиная заинтересованностью одноклассниц и заканчивая лояльностью преподавателей, поэтому «ты вообще на тёлку похож, хули такой смазливый?». В общем, в детстве он никогда не задумывался, гей ли он просто потому, что с пацанами всегда были натянутые отношения. А ещё для пацанов Артём был немытым сиротой. На собрания приходила бабушка или брат, и где, чёрт возьми, твои мама с папой? Где же? Артём был скучным, не интересовался новыми сенсорными телефонами, Ивангаем и Лололошкой. Артём был слабым, жалким, зацикленным на книжках, а не на людях. Они, конечно, не перевязывали на его стуле шнурки и не запирали в пустом классе, как делали это с другими отщепенцами, но отделение от группы — также проявление буллинга. Потом в их класс пришёл Бакшеев, по собственному желанию, а не из-за обстоятельств, упавший к нему за парту и втянувший в эту социальную муть. Кто знает, стоит ли говорить ему спасибо за отсутствие у Альтеева длинного плаща и автомата на выпускном. Бакшеев, которого мать, видимо, долюбила, показался ему неплохим примером. Парень, которому мать показала, как любить и уважать себя, стал отличной маской Альтеева на все последующие годы. И, в конце концов, Артём взрослел и многое понимал. Когда он обдумывал всю жестокость и бессмысленность, оставаться жертвой для него становилось труднее. Научился, в общем, жить и уважать себя. Любить такого, какой есть. Причём настолько, что натянутые отношения с мерзотнейшим парнем переваривать не собирался. Поэтому: — Сами идите. Найду своего и домой, — говорит Артём, и на лице, вопреки мрачным мыслям, появляется какая-то мягкая улыбка. Максим не знает, как это назвать или дать этому какое-то определение, но он её замечает. Максим понимает даже, с чем (кем) она связана. Вот это реально брат!, вот это отношения. Не то, что его плакса-сестра, которая начинает драться с ним при любой возможности. Ещё и ни капли не уважает даже при его друзьях. Самое обидное — при своих красивых подругах. — Ты как знаешь... А то они девчонок позвали, вот я и подумал, что тебе тоже захочется. Или хочешь у Козла посидеть? Он нас приглашал... — Нет. — Артём смотрит на друга жёстко, из-под бровей. — Дак с Владом же. Артём привык к тому, что его не понимают, но терпеть это может в небольших количествах. — Ты не понял, Макс? Я сказал, что хочу домой. А сейчас он просто пойдёт и найдёт его. Альтеев надеется, что Исаев хотя бы не надрался и не валяется где-то в сугробе. Ещё его до дома доставлять... Но, как, сука, обычно это случается, всё оказывается пизже некуда, и Владислав находится сам: — Артём! — о себе даёт знать мелкий — Дима, пришедший с родителями, но тусовавшийся с неугомонной артёмовой бедой. И смотрит пиздюк так красноречиво, что тот сразу всё понимает. — Любишь же ты находить неприятности на свою замечательную задницу, — задумчиво шепчет Артём, когда вместе с Максимом выходят за ограду. Недалеко стоит и Влад с образовавшейся вокруг кучкой лиц и, несмотря на это, руками в карманах, уверенной позой, поднятым подбородком. Гангстер недоделанный. Этот пидор, сбежавший из вселенной Безумного Макса. Если у них не получится, то Артём сам его захуярит. Из тачки рядом орёт тупая музыка Коржа, который, прости Господи, и Исаеву тоже нравился. А этот, скромный, не был готов признавать открыто. А Артём ведь учил убирать не кринжовую часть себя, а ту, которая... Да не суть, в принципе. Вон, насоветовал. Из открытых дверей высунулись пацаны, смеясь и переговариваясь. Может быть, сегодня даже не придётся ехать в соседнюю деревню, чтобы кого-то отпиздить. Максим мнётся, а после совсем теряется где-то за спиной, и Артём на него не злится за это, он понимает. — Есть вежливость, ты понимаешь? Я хочу тебя учить вежливости, ты заебал. Не, серьёзно, нах. — Один из мужиков кладёт на него руку, и Влад тут же дёргает плечом, отшатываясь. — Не до кого доебаться? — с подобным гонором спрашивает Влад, не обращая на Артёма и других пацанов никакого внимания. Ему и не нужно, чтобы они за него впрягались. — Бля, от тебя так несёт... Иди протрезвей, блять. — Ты здесь кто такой, вообще, а? Альтеев бы ещё постоял и посмотрел на это всё, происходи тут интереснейшие политические дискуссии. Пока он слышит только «давалка городская» и усмехается над «ебло завали, пизданутый реднек». Васёк же чувствует себя как рыба в воде: разминает кулаки и гадко усмехается, выходя навстречу приключениям из безопасной тачки. Он осматривает Влада придирчиво, с головы до ног. — Ты хочешь с нами поссориться? Ты дурак, что ли? — спрашивает он, останавливаясь напротив. — Ты сейчас должен вообще закрыть рот и молчать. И Влад, гордость которого пытаются растаптывать медленно и со вкусом, пытается процесс этот ускорить, рыпаясь. — Влад, блять, — вздыхает Артём и встаёт рядом с ним, крепко держа его и представая во всей красе перед ебучим деревенским доном Ляскиным. Нет, Артём его не боится. Скорее, лёгкая настороженность. — О-о-о, какие красивые мальчики не забывают про нашу деревню... Золушка, так этот смелый с тобой? — спрашивает Вася, и пацаны за ним пьяно гогочут. Они хлопают по плечам. Они закрывают его плечами. Артёма оттесняет только Влад. — Как ты его там назвал, сказочник ёбанный? — Влад, — строго осаживает Артём, предостерегая, но тот это воспринимает как «фас» и почти начинает рычать на ошалевшего мужика. В ярость кидает и от фамильярного обращения, и от его реакции. Действительно необычно то, что кто-то смеет так разговаривать с ним. С ним даже Влад не всегда смеет, а эти твари... — Артём... — отвечает, вкладывая в это какой-то такой смысл, вроде «не лезь, если так ссышь», ещё «хули ты так печёшься?» и «дай папке разобраться». — Защитник твой? — Брат, — поправляет блондин в который раз. И этот брат вообще не выкупает, когда выёбываться вот не выгодно. Скорая в Новый год ехать в такие ебеня будет либо часа три, либо не будет вообще. — Так чё ты своего брата не научил следить за языком? — спрашивает кто-то из пацанов, пытаясь, походу, подлизать лишний раз или просто устав молча следить за происходящим. — Тихо. Я говорю, — глазами светит уже Васёк. Тогда Артём отчётливо видит ненормальщину в них. Да ну нахуй. Артём немного зажимается. У Артёма нет власти над этими людьми, и он старается выглядеть уверенно, хоть внутри и прошибает. Васёк ведь тогда его чуть не грохнул на той стройке. Когда столкнул с крыши второго. Когда Артём отделался вывихом и познанием животного страха. Артёму до пизды, если его ёбнут, он больше всего боится быть униженным. Больше всего боится, что сейчас и Влад перестанет его уважать. И оставит. Тот уйдёт, зная, что Артём, всё же, оказался недостаточно хорош. — Им же я заставлю его почистить мою подошву. Вылижешь всё от пятки до носка, сучка? — Хы, гиперфиксация на языках и вылизывании, так и запиши, Тём. Подавляем желание заткнуть своим чей-то анус? Что скажешь, а? И Влад говорит это так осмысленно и смотрит прямо на Артёма. Он думал, что Влад никогда серьёзно его не слушал. Не воспринимал. Ни когда Артём объяснял слишком сложное, ни когда рассказывал пиздецки нудное и использовал всякие свои слова из тринадцати букв. Но Влад говорит это. Влад настолько много берёт от Артёма, что у того не остаётся сомнений, насколько между ними всё плачевно. Гиперфиксация, да. — Чё он там вякает? — Я, вроде, понятно всё сказал. Ты настолько тупой? А ещё уверенный и готовый ко всей хуйне Влад дополняет Альтеева так правильно, абсолютно, что Артёма отпускает так же легко. Бля-я-ять... Чего он вообще с ним может бояться? — Артём, не лезь, по-братски. Давай они сами разберутся, — шёпчет Максим, оттаскивая друга, замечая, как тот уверенно расслабляется. Для Максона быкующий Вася всё ещё авторитет. Для незнающего Максона Влад — надменный кусок дерьма, который запросто обосрёт местную богему. Не верит он ему, если коротко. Не будет и сожалеть, если они Исаева отхуярят до кровавых слюней. Но не Артёма. — Ментов же вызовут... — Разъебём мы тебя, пиздлявая шавка. Если Артём за тебя не извинится... Ротиком, желательно. Влад не шавка, а самая породистая псина, которую вы вообще за свою жизнь никогда не видели, уебаны. Он вырывается от Макса. И получается так легко. Из-за Влада. Влада, у которого вообще, видимо, фетиш на конфликты и всю эту ебаназию. Конечно, блять, когда ты чёртов Геральт из Бодибилдии, это вообще неудивительно. Артём, может, не вывезет. Но как он себе позволит его оставить? Влада, который умеет так просто преподносить на блюдечке этот обряд перехода. Артём, походу, должен, обязан умереть для своей прошлой жизни, возрождаясь к будущему. — Разочаровываешь, принцесса... — Васёк. Влад единственный, кто заливается смехом, когда Артём одним сильным ударом в лицо укладывает самого здорового и, видать, самого отмороженного из компании. Тот рассмотрел в глазах Альтеева непокорность, но это был всего лишь взгляд. Вася не ожидал таких изменений. Влад же не может перестать уже нервно усмехаться, даже когда Артём ебашит ему с ноги в ебло. Артём раскрывает Владу всю свою жестокость, и это пугает гораздо сильнее, чем пьяные удары, чем дебильные угрозы деревенской шпаны. — Ебать вы, чуваки, потеете, — говорит он, когда получает от одного по лицу и сплёвывает на снег кровь. Блять, нельзя так отвлекаться на Артёма... — Как говорится... За культуру эмо, за культуру чёлок, — что несмешливым и низким голосом звучит не столько как шутка. Железобетонно. Влад заступался за Илью и его пришибленных друзей, так что понимает, о чём говорит. Влад заступится и за честь своего пацана, это вообще не вопрос. — За дрыщавых пацанов, похожих на девчонок. И тут Артём, получивший по голове, понимает, что успел Влад где-то въебать. Этот пиздюк Дима даже в глухом лесу смог бы найти ему что-нибудь. Но Артём... совсем на него не злится.***
Какой-то животной своей частью Влад ощущает исходящую от него враждебность. Она скрыта за мёртвым безмолвием и абсолютно спокойным слепком на роже, но она есть. Альтеев Артём опасен настолько, что продолжает пугать даже отсутствием претензий на пути домой. Влад почти дёргается, когда он поднимает руки, чтобы просто потереть сбитые костяшки. Как в этих шестидесяти килограммах может помещаться столько силы? А Артём уже не помнит, видел ли это лицо чистым: без синяков, без ссадин и крови, хоть раз? Артём отворачивается, не хочет смотреть, потому что из глубин поднимается такая страшная ярость... Теперь жалеет, что не убил Васю, что не прирезал там каждого, кто посмел приложить к этому руку. — Влад, понимаешь, что ты сделал? С Исаевым по-другому быть не может: он умудряется изговнить всё, касающееся тебя. Одновременно с этим излечивая былые страхи и отцепляя от ошейника. Чтобы навсегда привязать к себе. — Я не лез к ним, чё бы он там не пиздел. Сами до меня доебались. Пиздабол и лицемер. — Артём внимательно его слушает. А Владу неловко сейчас находиться в молчании, поэтому он продолжает пороть чепуху. Лишь бы не чувствовать этой давящей угрозы со стороны друга. — Хорошо, что ты начистил ему ебло. Ненавижу таких уёбков. Он похож на прям на лютого пиздабола. Вот прям мудак мудаком. Встал там весь такой за толпой своих придурков... На понтах. Блять, то, что он про тебя пизданул, я просто... — Влад, стоп, — говорит спокойно, поворачиваясь к нему лицом, прерывая поток бессмыслицы. Он знает, что смотреть на результат своей несдержанности Владу тоже неприятно, поэтому показывает всё. Артём заглядывает в глаза внимательно: — Мне понравилось про «пиздабола» и «лицемера», не хочешь продолжить? И Влад смотрит недоверчиво. Что тут продолжать? Ну да, мол, какой-то уёбок, притворяющийся кем-то из фильмов Гая Ричи. Как говорится, вышел из ГТАшки в реальный мир, но обосрался. Хуёвый босс из него вышел, пройти с одного раза такого можно. — О как. Мне просто интересно, тебе это никого не напоминает? Но Артём усмехается и отворачивается, чтобы пойти дальше, оставляя вопрос открытым. Домой пора, раны зализывать. И Влада отсутствие продолжения остро возмущает. Артём не может просто так бросить это и ускакать, не оставив внятного ответа. Исаев хмурится, тормозит и непонимающе смотрит. — Хорошо-хорошо, смотри. Небольшой разбор твоей ролевой модели. Больше-выше-... Сексуальнее. Этим вы похожи. Хотя последнее исключительно в твоём случае, — Артём небрежно отбрасывает в сторону указательный и замолкает, задумчиво смеряя Влада взглядом. И вот он понимает, что там делает его особенным. — Но я вижу, что ты скрываешь, боишься показать. Свою слабость, мягкость. Как ты жаждешь, чтобы тебя любили. Тебя так воспитали, я понимаю. Имею в виду, воспитали подавлять это. Но ты же совсем не то, чем хочешь казаться. Это задело. Это настолько глубоко, сложно, настолько лично и секретно даже для него самого, что больно. Как ты, блять, посмел?! Но Влад молчит. И как это опровергнуть он не знает. Он уже элементарно жалеет, что спровоцировал этот разговор. — Необязательно доказывать каждому встречному-поперечному, что ты мужик. Достаточно, что я уже всё видел. Я знаю, какой ты сильный, Влад. И я принимаю, какой ты... хрупкий. И тут он вздрагивает. — Пф-ф... Чёртов умник. — Влад толкает от себя с такой дурью, что тот чуть не падает. — Ты начитался своих ебанутых книжек от задротов, которые даже жизни не знают. — Он толкает ещё. Спокойное лицо Артёма хочется размазать о землю. Это уже всё. У отчаянных пацев не получилось, но Альтеев не мог не добить. — Тогда я тоже кое-что про тебя понял: я думал то, что говорил мне Илья, — какой-то рофл. — Теперь Влад притягивает его за воротник и убийственно сверлит глазами. — Но ты ж реально отмороженный. Ты даже не жалеешь, что проебал сейчас половину «друзей». Тебе слишком нравится выпускать внутреннее дерьмо. Блять, да я всё время думал, что ты отпиздил тогда Санька из-за меня. А тебе всего лишь без ощущения власти жить скучно. Стрёмно или скучно, не знаю. И на людей тебе похуй. У тебя такая бабушка, такая семья... Но я не вижу в тебе вообще нихуя. Да бля, если бы ты пустил себе пулю в бошку, то не оставил бы ни одного искреннего письма, блять... Какого хуя ты пытаешься меня научить жить так, как хочется, если...? Артём, да ты самая лицемерная тварь, что я встречал за всю свою жизнь. Ты самый жалкий из всех, кого я видел. Ты настолько жестокий, что мне противно, что я выбрал тебя. Как я вообще умудрился в тебя так въебаться... Если ты всё это увидел, Владислав, значит тоже пытался меня разгадать. Работал. Значит, что и я позволил тебе себя раскрыть. Какого хуя только из себя слепили? Где начинаются мы, где заканчиваются плоские и двухмерные образы? Потому что ты, Влад, прав лишь частично. Артёму плевать на них всех, но у Артёма есть и другая сторона дрейдла, которая тянется именно к Исаеву. Которая дорожит им настолько, что Артём готов разъёбывать дорогущие составляющие своей личности. Вот оно, на поверхности. Влад настолько зациклен на ненависти к себе, что видеть это отказывается. И Артём бы рассказал. О-о, он бы много чего ещё жаждал высказать, если бы не тот простой факт, что они впервые по-настоящему целуются. Нет, неправильное слово. Исаев, притянувший его за шею, как обычно, не аккуратничает. Простого поцелуя ему недостаточно, и он кусается. Больно цепляется зубами, хотя на контрасте бережно держит в своих холодных разбитых руках лицо, а у Артёма нету идеи лучше, чем прижаться ещё ближе, сдёрнуть чужую шапку и забраться пальцами в слегка отросшие волосы. И не отпускать. Он так чертовски долго этого ждал и, окей, он готов отпиздить кого угодно, лишь бы Влад позволил делать так постоянно. И хоть Артёма раздирает, он успокаивает, двигает губами медленно, замедляя и Исаева. Артём сам лезет языком и влажно лижется, заставляя Влада ловить воздух забитым носом и млеть. Вцепляться в него. Влад плывёт. Но когда забывается, всё равно начинает кусать за язык, и Артем шлёпает его по щеке, подчиняя. Артём тоже умеет вытаскивать сердце целиком. Влад то ли пыхтит от недовольства, то ли стонет от удовольствия, но главное, что работает: он позволяет Артёму себя целовать так, как тому нравится. Влад сыпется и сдаётся, ведь он всё уже доказал. Хоть им и дали пиздюлей, хоть и быстро разняли взрослые, не дав размотать этих ублюдков (или стае загрызть их нахуй), но он всё равно чувствовал победу. Альтеев тоже победил, потому что такого у него ни с кем и никогда не было. Артём смотрит на него полуприкрытыми глазами и не может прекратить. Не может просто закрыть их, расслабившись, и смириться с мыслью, что это вот Влад. Что это, наконец, происходит. Это же, ебать, невозможно... — Блять, что за крипота? Артём, отцепись от меня, — отстранившись выцеживает Влад, вытирая рукавом губы. Ну конечно, а как из одной трубки в БК хуярить, так это норма... Он тяжело дышит и не знает, как реагировать на собственный выпад. Это просто пиздец, думает он. А ещё «нахуя я это сделал». Он в шоке. Но ему так понравилось, что аж сам боится. — Хули ты пыришь? — Хочу ещё. — И Артём скользит губами по чужому лицу, задевая новые синяки, проводя носом по скуле. Он чувствует, что уже не знает, куда себя девать. Он не может забраться в этого человека ещё глубже, но так сильно хочет... Можно ли придумать подарок лучше? — Мы, если ты не забыл, стоим на улице, это... — Плевать. Для Артёма правильно. Ему плевать, что они прямо на хорошо освещённом участке перед фонарём, ему плевать, что снег огромными комьями падает ему за шиворот. Ему вообще похуй на всё, кроме одной невъебенно большой проблемы, выделенной красным пятном на его ебучей чёрно-белой жизни. Это, типа, как любовь, только пиздец. Влад закрывает своей ладонью чужие глаза и целует ещё раз, и на этот раз гораздо осторожнее и проще. Просто напоследок, чтобы усмирить ненасытного долбоёба, который уже чувствует себя зависимым от сильных рук, обнимающих его. — Пацаны... Они оба быстро отлепляются друг от друга и поворачивают головы в сторону Максима. Запыхавшийся Максим смотрит на них таким ошалевшим взглядом, что становится смешно. Будто увидел здесь любимого железного человека, а не каких-то там целующихся парней. Артём сглатывает и не сдерживает этого смешка. Отлично, он настолько погряз, что совсем уже нихуя не замечает. — Вы чего...? — Братский поцелуй, Максон, расслабься. — Вы... Вы? Я что, по-твоему, идиот? — Раз уж задаешь такие вопросы... То да. Немного. Макс набил бы им ёбла, серьёзно, не будь они уже такими разукрашенными. Он хотел догнать их, хотел извиниться за то, что смог только позвать кого-то, а не вступиться за пацанов. Но это... Макс плюёт в сторону и разворачивается на сто восемьдесят. — Эй, погодь! — кричит Влад в попытке хотя бы переговорить. — Блять, стой ты! Артёму неожиданно похуй, он не пускает его догонять. Он был бы нормальным, но в этой вселенной существует ебанутый Влад, к которому его пиздецки тянет. С этим уже ничего не сделать. Исаев ещё долго потерянно смотрит ему вслед. — А если он расскажет? — Не расскажет. Он бухой настолько, что ему никто не поверит. — Пиздец... — Влада реально немного потряхивает то ли от холода, то ли от страха, но он пока держится. И, кажется, наступил на собственную шапку. — Пойдём домой. И сейчас нас ждёт пиздево гораздо серьёзнее... Артём поднимает чужую шапку, отряхивает и отдаёт в руки. Теперь они действительно были равны. Теперь Артём был готов поверить, что Влад доверяет ему достаточно. Что Владу просто необходимо было понять самого Артёма и увидеть в нём всё, прежде чем полностью отдаться. — Ладно, — Влад бодается лбом в последний раз. Артём касается подушечками пальцев своих губ. — Уф, нужно будет научить тебя целоваться, big boy. Больно, знаешь. Попробуем понежнее в следующий раз, лады? — Следующий раз? Самоуверенно. Мне просто нужно было тебя заткнуть, идиот. Пока ты не оспорил мои аргументы своими умными беспонтовыми словечками. — Есть много других способов заткнуть человека. Но ты, не спорю, выбрал горячий вариант. Пусть и слегка невинный. — Блять, какой ты мерзкий. — Заметь, я даже ничего не сказал. Всё в твоей голове.