смотри в меня

«Я погружаюсь вниз, сознанию не место тут А разница какая, лодос или крест на грудь Спичка выбивает искру, в агонии молча уйду Я проиграю битву огню, но закончу войну Грязь и холодный асфальт, копоть и гарь Кто-то отводит глаза, кто-то не верит глазам Кто-то не верит себе, кто-то не верит в себя А я не чувствую боли, Нирвана не сводит с ума»

      Звук уведомления выбешивает критически. Ещё раз, как? С размаху Влад швыряет мышку на пол, выпавшие из неё батарейки теряются в закоулках комнаты. Критически.       Воскреснувший после каникул Егор успел настопиздить. Вряд ли его так волновало отсутствие Влада во время зимних выходных. Или же хоть что-то, касающееся его. Но старый одноклассник много спрашивает про новых друзей. Вот они его интерес цепляют. Реально ли существует кто-то ещё, способный его выносить? О-о-о, ты будешь удивлён...       [А.: Что делаешь?]       А это оказывается Артём.       Разъебать теперь хочется ещё и клавиатуру. И, как минимум, системник.       Слово дня — критически. Но всё ещё хочется повернуть на «да и хуй с ним».       Вот уже третий день как от Альтеева ни весточки. Не то чтобы Влад считал. И вообще ждал. Радует одно – не настолько он поехавший, чтобы часы с минутами считать. Ничего, переболеет.       Трёх дней оказывается достаточно, чтобы игнорировать его стало попроще.       [А.: Эй]       [А.: Ты тут?]       Но «попроще» — всё ещё не «возможно».       Парни в дискорде дурят, что даже без наушников слышно, но Влад уже проебал. Ебал он эти игры и батарейки. Альтеева, который отводит от него глаза в школе, как отводят при виде инвалидов или цыган в метро, тоже ебал. Артём кормит постоянным «потом». И, наверное, вот оно. Это загадочное «потом».       [В.: Че надо?]       Ведётся Влад, короче.       [А.: !!!]       [А.:*фото*]       Ну и что это? Почему Влад может держать в голове обиду даже на контрольной и мусолить её, обгладывать до костного мозга. Но вот он, Альтеев Артём: растрёпанный, красивый, и в уголке видны резинка трусов, впалый пупок и даже на пресс что-то похожее на худом животе. И сразу же про всё забывается. Гуманитарная помощь — бруски гашиша с портретом президента.       Но ещё очень интересно: сфоткался тот прямо сейчас или в прошлом месяце? Когда отсылал эту фотку, например, своей драгоценной подружке. Ну, вдруг.       Как вот это может быть одним из главных людей в его жизни? Загвоздка — понять сложно. Влад смотрит сквозь даже зная, в какой позе Альтеев обычно засыпает, поджав к себе руки, как он недовольно щурится на громкие звуки, его любимые распальцовки и как же он тащится по Хаски и Кровостоку. Хотя «тащится» — не такое уж подходящее слово. Две пули в обойме — обе Владу. Потому что всё это не то, мелочи.       [А.: Твоя очередь]       [А.: Это срочно]       [В.: Убейся]       [А.: Не буду делать твою работу]       [В.: Дрочишь?]       [А.: ДА]       Ещё он читает на экране «ну же» и «я тебе все что угодно» и громко так цыкает. В зеркале ебальник угрюмый. Отец как-то говорил, что Влад забрал лучшие его черты. Н-да...       Натиском недостатки и загоны.       Почему-то же вот он на это не смотрит? Артём сам ведь фоткает исподтишка постоянно. Раздражает, блять, а он всё продолжает и потом не показывает.       [В.: Куда же делась твоя охуительная коллекция?]       [А.: Пополняю. Давай нюшку]       [В.: Пососать не завернуть?]       [А.: Ладно, ладно. Только сними хотя бы футболку]       [А.: Хочу взглянуть на твои сиськи]       [А.: Я не буду сохранять. Слишком палевно]       Ладонь задумчиво обросший подбородок исследует. Хмуро оттягивает жирок на боку, неуверенно лезет к вороту футболки, позволяя ему заглянуть. Он только в процессе сушки, ну...       [А.: И фотку члена]       [А.: Ты где?]       [А.: Сейчас позвоню]       А не пошёл бы ты, Артём, в пизду?       Но прямые отказы эго Артёма пинают и подстёгивают. Демоны тоже голодают, требуют.       — Да я говорю: погнали со мной! Я покажу чё и как делать, подстрахую, — Влад толкает что-то плотному Андрюшке, развалившись на лавке и прижимая к груди телефон. И смотрит Влад на соседнюю через лоб, упираясь в обивку затылком.       Андрюха слушает, всё выслушивает и вставляет:       — Не, Владян, я не уверен...       И Васёк не отвлекается. Ему тоже интересно. Рядом Кристина стоит руки скрестив. Но их Влад уже не зовёт, все только и говорят «как-нибудь потом», «может, к лету» или его любимое «меня всё устраивает». Повезло же, бляха!       — Да, Влад, я тоже считаю, что это не безопасно... Если после бросать спорт, то начинаются серьёзные проблемы со здоровьем. И суставы...       Суставы! Вася — ёбанный ипохондрик, поэтому Влад только рукой от него отмахивается и продолжает давить на Андрюху. Он-то больше за чужое мнение переживает, чем из-за здоровья и сложностей.       — Да не ссы, блять. Мы там всех в нулину просто раскатаем, — Исаев закидывает назад руку, небрежно бьёт его по груди кулаком, после выставляет поочерёдно пальцы: — Веса, отказ, малоповторка. Я тебе такие формулы придумаю — охуеешь. Всё норм, схуднём кг на тридцать, будешь Кибарк-убица. Но ты не ссы главное — в обиду не дам, подстрахую.       — А я не откажусь от подкованного тренера.       И светлые глаза, наконец, натыкаются на фигуру Артёма. Вот не поверишь: от директора шёл, случайно в это крыло забрёл. Потерялся, тормознул за зоопарком понаблюдать. Вот тебе кабаны, сурикаты, ещё неведома зверушка и... Любовь всей моей жизни как-то подозрительно органично сюда вписывается.       — Съебите, — коротко бросает десятиклассник компашке, и пацаны не спорят, скрываясь в кабинете.       Влада бесит, что парни Артёма боятся. Этот как-то сказал, что Тоха дрочит собакам, когда они погрызлись, и все поверили. А с мировой Альтеев слова свои назад не брал. Так и повелось: Артём — опасно, а Тоха, вроде бы, неровно к бульдогам.       Артём двинутым был, но с соображалкой, так что руки не марал, поэтому и найдёт себе заместителей для организации свиданий головы и унитаза. Даже не узнаешь, что он руку приложил. Ещё и поссать сверху закажет. Профилактическая уринотерапия.       Девочек, главное, не обижает. Благородный, мать его, ублюдок. Поэтому Кристина стоит приподняв бровь. Будет она ещё какого-то пиздюка слушать. Ведь он не тронет. Он это знает, и она знает, что он знает. Он знает, что она знает, что он знает...       Девчонка смотрит на него оценивающим взглядом и ядовито усмехается.       И как это обычно у мальчишек бывает, Влад восхищён.       Артём не очень:       — Особое приглашение?       — От тебя? — пренебрежительно. — Не, спасибо, заюш.       Оцени, будь у тебя между ног член, разговоры не были бы такими деликатными. Но с девчулями нужно быть терпимее — этому всегда учил старший. Хладнокровно выносить их нытьё и понты. И не вестись на их тонкие манипуляции.       Но чёрт... Гадаю на Таро, потягиваю винишко, учу итальянский, съеби нахуй отсюда, пожалуйста.       — Крис, мы попиздеть... — И молчаливая высокая девчонка отбивает Владу кулак, забавно согнув пальцы с длинными этими ногтями, и только тогда сваливает. Оке-ей, это уже интересно. — Хули ты с ними так разговариваешь? — Влад воздвигает над собой телефон и, видимо, натыкается на что-то крайне интересное. Настолько, что глаз не отвести. Артёму очень хочется наступить коленкой ему на ебальник.       — Хули все твои вопросы начинаются с «хули»? А список уважаемых переполнен, родной. Хотел бы я твоих дружков туда закинуть, да не заслужили пока. — Артём всего лишь улыбается, а сразу же превращается в такую зловредную тварь... Рядом находиться стрёмно. Смотреть. Только вот Артём именно этого хочет. А если хочет — достанет. — Пытаешься сообразить себе компанию? А меня не зовёшь. М-м, как представлю тебя с этой штангой на плечах и в тех твоих шортах «только для трассы»... Уф, бой, ты вообще не имеешь права в таких ходить. Сколько людей полегло, боюсь представить... — Он присаживается на корточки рядом, совсем близко, и пальцем тычет. Но Влад сверлит экран взглядом. Не-а, не в этот раз. Пока можно выбрать стикер, котор(ый/ым) он пошлёт Егор(у/а). — Я скучаю.       — Ого. Вау. Я польщён. Будь вежлив с моими друзьями, чепушила.       Беда не приходит одна. Так что если на Артёма и обижаются, то обоюдно, всем селом. Славка, вон, отошёл недавно: оттёр с поверхности парты разделительную полосу и разблокировал.       Все стали странными. Все вокруг него будто ёбнулись и вызывают желание заиметь большую красную кнопку. Вероятно, умственная отсталость — побочка химиотрасс.       — Но это не мои друзья.       Они для него — так. В текстурах растворяются, хоть и воздух сотрясают.       — Но мне похуй.       Эгоцентризм Влада, присущий, в большинстве, детям, заставляет Артёма весело усмехнуться и вместе с тем умилиться.       — Приходи сегодня. Илюшки дома не будет.       — Всегда мечтал, чтобы Ваня меня побил.       — Боишься?       — Ещё чего.       А стоило бы... У Вани период «немного нервный». Старший всё орёт и орёт на Артёма по мелочи: то там сломал и обратно положил, то денег спиздил, где не надо. Давно таких пиздюлей Артём не видел... Проблемка только в том, что не он это. То есть да, электробритва от его рук пострадала — косяк, но вот бабки — звиняй, обознался.       И Илью не подставишь — дома тот ночует теперь редко. И обязанности принеси-подай-пожратьприготовь сваливаются на младшего по званию... Ну а Артём как не постарается? Он и порядок ценит, и когда дома есть, чё пожрать. Чтобы старший особо не парился.       Но когда это перерастает в «дома чтобы сёдня — чистоган, пожрать нам сделай чё повкуснее: с мужиками с работы посидим»... Тогда Артём чисто из принципа не рыпнется.       Очень хотелось положить на учёбу на день-два. Или вообще устроить себе месяцок отдыха, как в былые... Ладно, блять, всего один сраный вечер. Этого было бы достаточно, это было бы хорошо.       — Давай же... Я оч хочу трахнуться.       Влад бровь поднимает и тихенько хмыкает: «подрочи».       — Помогай ближнему по силе твоей и берегись, чтобы тебе не впасть в то же...       — Исправлюсь! Побежали в толкан, и я тебе смачно подёргаю. Прям щас.       — Сарказм тебя не красит.       Запас остроумных ответов исчерпан, так что Владос не отвечает, будто не слышит вовсе. Он же сидит за километр, а не в одной с Артёмом школе! Ещё и, сука, наушники достаёт. Мобилу приходится конфисковать и отшвырнуть на подоконник.       — Ты ёбнутый? Знаешь сколько он стоит? — Влад оценивает траекторию полёта. Блять, вот если разбил, он ему потом ебальник снесёт. – И чё пристал? Не хочу я.       — Ты хотя бы прикинь, как это будет... — Артём беспардонно утыкается лицом в солнечное сплетение и вдыхает.       Больше ничто в мире не пахнет так...       ... «Я люблю запах напалма поутру». Влад знает этот монолог наизусть, любит. И фильм этот — очень.       Это не напалм, но терпко, опасно, мужественно. Влад вкусный даже после физ-ры. Бери и ешь.       — А я так хочу отлизать тебе — просто пиздец.       И Исаев в ахуе. И людей мимо них ходит целая куча, так что и отталкивает, и ругается, и всё вот это из себя владовское выкидывает.       — Хули ты тут несёшь? Нет времени пообщаться, но стопудов найдётся время, чтобы потрахаться. И занят я! Не до тебя...       — Да что ты?       — Да! Затусим с пацами.       Артём видит, как желание нагрубить переламывает ему все кости. Артём похожее чувствует. Это как с колючей проволокой — в процессе обретения свободы руки и ноги превратятся в фарш.       — С какими там пацанами, Владик? Со своими задротами в компик поиграете или с той шелупонью разукрашенной под пинаколаду?       — Ну, хоть с кем-то. И ты сначала на своих братков чокнутых посмотри, уёбище.       Знал бы ты, что сами Аненэрбе думают... Слава, кажется, осваивает фотошоп только для того, чтобы делать про тебя мемы. Ну, фотки свои обрабатывать, само собой. Солянка как-то покискал на Влада, и Артём его чуть не грохнул. За Гомозиготу тоже по шапке надавать пришлось. Всё-таки, Первая леди. Так что он, типа, в процессе их объединения.       — Не выдумывай. Ты просто начинаешь вредничать. Ну давай. Приходи, дунем, полижу...       — Сука-а-а... Совсем пизданутый? Да я вообще не хочу, чтобы ты меня трогал. Мне неприятно. И руки кривые свои убери. Прилепился, блять.       И Исаев смотрит с отвращением. Мол, я ведь обблевался в прошлый раз, когда ты прикасался. Да, так всё и было. А то, что там кто-то чуть мешком не пизданулся на мокром полу от оргазмов, так это кто другой был.       Ну, нет так нет. Разговор и так затянулся.       — Понял. До брака береги.       — Не залупайся. Мне, короче, похуй, как ты будешь решать эту проблему. — Влад разваливается там же, будто бы совсем не напряжённо. Даже руки за голову закидывает и глаза прикрывает. Но нельзя не отметить, как брови сдивгаются — не уверен. Влад, говнюк такой, хочет быть очень значительным и дерзким. Артём, ради прикола, как-нибудь ему даже это разрешит. — Иди хоть половину города перееби, раз «гормоны» не дают жить спокойно. Мозг мой только не трогай.       — Я тебя услышал, — Артём говорит с нажимом. Но смотрит уставшими глазами, остывшими. — Ебстись можно с кем угодно. Ты мне, типа, разрешил. Спасибо. — И наклоняется к нему низко, щёлкает складным ножичком и по футболке кончиком, собирая ткань. Влад не видит — чувствует. — Но если я увижу тебя с кем-то, Влад... Я очень надеюсь, что ты не будешь так кого-то подставлять.       Услышу, узнаю, учую. Есть определённые нерушимые порядки, которые, хотелось бы, чтобы выучил на зубок.       — ...Шутка.       Боже, какой же он конченный. И по телу Влада ебашит волна тревоги. Такая тяжёлая и густая. А ещё возбуждение. Влад на губы его, растянутые в лыбе, уставился, говорит:       — Еврей ебучий. Если я захочу, то...       — Булщит, — Артём перебивает и со шлепком приземляет ладонь на грудь. Металл врезается ощутимо. Больно.       Породистый и привитый, только необучаемый. Артём думает: «Да заткнись ты уже».       — Да я...!       Телефон в кармане вибрирует, и Артём встаёт, незаметным движением прячет игрушку и вынимает мобилу.       — Что, Влад? Умей вовремя тормознуть. Тупо я подождал бы, пока твои тараканы набегаются и успокоятся, но вот сейчас ты хуйню морозишь. Не зли меня. Злой я очень неприятный.       Сегодня добрый. Не смотря даже на всю ту помойку, что сыпется из его рта. Привык как-то, что всё множить на минус один нужно, привык, что это так заковыристо число зверя шифруется.       Артём не берёт телефон до тех пор, пока не заканчивает свою очень ценную мысль. После отвечает «я» и с очень важным видом удаляется решать проблемки и вопросики.       Попиздели, блять.       Не свали он, Влад спорил бы с ним до последнего. Показывать зубы — основа выживания.       А ещё так мощно стоит... Исаев садится, опирается локтями о колени и принимается думать-думать. О чём-то отвратном типа их химички, к которой ему сейчас шагать, с её противной морщинистой рожей, которая постоянно на него орёт, или о ситуации дома. О притихшем пиздюке, который не шутит уже даже своё любимое (мама опять помаду съела), и выпавшем из анабиоза отчиме, пророчащем колонию. Просто невозможно.       Об Артёме тоже думает. В красках и всё самое неприятное.       Но уже поздно что-то делать с принявшим форму фактом — если это будет не он, то это будет Лиза. Или любая другая. Такая, какую он только пожелает.       А Владу очень хочется занять место. У него оно, типа, на билете написано. Артёма терять — прощаться со всем на свете. Альтеев задвигает про Прудона (ха, ебать) и Штир-кого-то-там, Альтеев рассказывает про айсберг фетишей, его же переводит, и Владу мерзко слушать дальше второго уровня. Но слушает. Артём учит играть в покер. Так научил, что Исаев до сих пор торчал ему пару штук и желание. Но и это было классно. Даже артёмово лёгкое сдерживаемое безумие, которое только в глазах и улавливаешь... Всегда любопытно, насколько далеко зайдёт он в этот раз.       Был он, типа, особенный. Может, Исаев так себе вообразил, но тянуло к этому конкретно. Сравнивал он даже с мужиками в качалке, которые ему всё экраны суют: «А это дочка вот моя», «Это у меня газель кипит», «Это варил. Видишь, как заварил чётенько?», «А это вот за город ездили. Хочешь, чё ли, с нами?».       Трофи-рейдеры сраные. Конечно, всегда мечтал о покатушках по сугробам. И застревать каждые пять метров! Мечта, блять. Нахуя только согласился...       — Исаев, седня-то ты явишься на репетицию выпускного? Или твоей маме звонить? — староста вылавливает у класса со звонком. Он, как всегда, уткнулся в свой блокнот и даже не смотрит, кого он там, пидор, спрашивает. Владу стоило бы скрываться лучше, чтобы не попасть в эту тетрадь смерти.       И, блять, Саня... Вот сейчас вообще не до этого. Никогда не до этого выпускного ебучего. И где Ульянку проебал?       — У Олеси партнёра нет из-за тебя.       И её имя Саня жирно подчёркивает ручкой. Влад видит, как имена в два столбика соединяются друг с другом хаотично. Девочки с девочками иногда соединяются — их больше. Мальчики — нет. Не положено, да и дурить начнут, как на всяких праздниках, когда в женщин их переодевают. Влад на такие концерты не ходит. Мерзость. Шутовство.       И Олесе очень повезло. Лучше так, без пары, чем Влад оттанцует ей все ноги. Или вообще затопчет такую миниатюрную. Влад умеет только на столе и только пьяным, когда сотки в трусы пихать начинают, а вот это... Это слишком неловко, что ли.       Не до репетиций ему.       Он вообще ничего не может делать, когда вот так переживает. И в зале будто не выходит нихуя. Безрезультатно будто бы. Он целый день отгонял от себя мысли, что Артём так не поступит. Но Артём может поступить как ему угодно и остаться безнаказанным.       Тогда Исаев просто из интереса качает Баду. Подписывается как «Дима» и по фану свайпает мужские анкеты. Нет, не только их, он выбрал «парни и девушки», он же не пидор какой-то. Но Влад снова открывает ту самую фотку Артёма...       Хотя «та самая» фотка Артёма — та, где тот сидит на толкане и сонно потирает глаза, обещая окунуть туда Влада, если он сейчас же дверь не закроет.       Ни с кем ему ещё так не было. Да и не будет. Лет-то ему уже сколько! И раз уж Исаеву Владу больше нечего предложить...       Так что собирается часов в десять и тикает из дома. А там открывает Ваня. Ваня смотрит охуевше «а ты чё тут забыл?», «ты хоть знаешь, сучок, сколько времени?», а Влад сам был бы рад его не встречать.       — Дома он?       — Кто из?       — Угадай с трёх раз.       — А у меня только два брата.       — А попытки три. Вот такой я щедрый.       — Никого нет.       — Ну ты же есть.       — Стоп, — Ваня тормозит. Ваня, вообще-то, только проснулся и смотрит слипающимися глазами, зевки проглатывает. Вот старший выше Влада, даже немного больше Влада. Но совсем чутка. Как-то же надо суицидников из петли вынимать. — Иди отсюда.       ...И если Ваня пожелает, он полетит с балкона вниз головой. Или в один из дней Ваня просто его вынимать не будет.       — Дай пройду! Я подожду.       — Я сказал...       — Могу стоять и долбить в дверь всю ночь. Всю. Завтра у меня никаких дел нет.       — Долби, — соглашается мужик, кивает и захлопывает дверь.       Важный хуй оказывается не таким уж непробиваемым. Его рекорд — четыре минуты.       И Ваня мужик умный. Ваня пускает его, грозит пальцем, будто что-то хочет пиздануть такое, но потом рукой машет и валит досыпать.       А припиздыш и не думает возвращаться. Хочется верить, что он просто стрёмно шатается по округе, как умеет, а не тусит со своей объёбанной дружиной и творит хуйню. В речку Артём как-то ёбнулся, когда паркурщики недоделанные по трубам прыгали... Чуть пацана не утопил, пока спасался. С чуриками они один раз чуток порезались... А в больничку его потом с сотрясом. Всё у него всегда не «просто».       И Исаев пишет: «ты где?». И ждёт. А то уже двенадцатый час. Влад сидит на кухне, наблюдает за окнами напротив и какой-то своей там жизнью, фонарями, улицей и жжёт спички, приоткрыв форточку.       Что если Артёму это просто надоест? Ему все так говорят. Нарцисс, мол. Будто это имеет какой-то сакральный смысл. Хотя, наверное, есть основания. Абсолютно нормально, что Артём хочет заняться сексом. Это... Ну, нормально. Но эта мысль заставляет что-то внутри Влада дрожать и чувствовать себя неуверенно. Тупо, короче. Ебано.       Влад это нелепое чувство давит: лезет в холодильник и делает себе бутеры. Хорошие такие, щедрые. Банка пива тоже в ход идёт. Пиво-то это так — ничего. Баловство.       А не раз ведь видел, как отец относился к своим бабам. Голову — вниз, жопу — вверх. А стоны то ли болезненные и отчаянные, то ли экстазирующие. И он в соседней комнате лежал и всё-всё слышал. Грязно и отвратительно. А утром — нормально, как обычно. Женщины эти, к слову, надолго в их квартире не задерживались. Так, баловство.       Он вздыхает и на номер, который даже запомнить получилось, звонит жуя. И когда с другой стороны отвечают, Влад сразу слышит звуки чужих голосов, шум и только потом уже это дохуя крутое «Я».       — Ты. Где?       — М... Где-то, — говорит Тёма как-то, отвлекаясь на что-то.       А всё это говно происходит почему-то. Слышно, как некто давит слегка наигранный, пиздецки отвратный смех. Джигит ебучий, это точно. Только он так ржёт и вечно втягивает Артёма на всякие дебильные тусовки. В проблемы вечные втягивает. И партнёрш подсовывает, Альтеев сам рассказывал, и на двоих пилить предлагал. Блоха шустрая и нихрена не подозрительная.       — Ты... Пьёшь?       — Мацу кровью христианских младенцев запиваю.       — Чего? Блять. Приходи, — слишком быстро и на выдохе бросает Влад и сам не успевает поймать предательское слово.       — Днём, значит, наговорил отмазок, а сейчас всё сам порешал. Я всех собрал, так что кинуть пацанов... Прелесть, не могу же я делать всё по одному только твоему желанию.       — Я у тебя дома, — шипит, поясняет для тупых. И снова там эти звуки. И снова там голоса, много-много всего. И бабские тоже. И Исаев сам себя как хуй знает кто чувствует, когда вылетает: — Ну... Пожалуйста.       А этот бросает не дослушав. Влад решает не перезванивать. Никогда он, нахуй, так ещё ни у кого не просил. Никогда так и не попросит. Он сжимает в руке телефон до хруста — пизда пластиковому. А чехол, блять, Владу нравился... С Карателем.       Ну и пошёл нахуй. Это вообще неважно. Ещё он телефоны из-за такой мелочи не ломал. Неудобно без мобилы, это Влад помнит. А ещё один попросить не сможет.       И вылетает из кухни, и врывается в Ванину. А Ваня спит крепко и выглядит как мертвец. Так пугающе он выглядит и будто почти не дышит. И Влад всё смотрит, прикрывая его дверь. Не может разбудить и попросить закрыть за собой.       А ведь так крепко он дрыхнет, что и не заметит, как дом обнесут.       А ещё сегодня день ног. Этот аргумент даже весомее, когда Влад представляет пятичасовую прогулку до хаты на Маркса.       Так и укладывается принципиально на диване Ильи, надуваясь и скрещивая на груди руки. Сын Сатаны и Шакала.       Он остаётся с вещами Артёма в комнате. Один на один.       Кружка на письменном столе с лимоном на дне — его, бита за кроватью покоцанная — тоже, на стене написано что-то на инглише над его кроватью. А от подушки не им пахнет.       Но даже эти неприятные мысли растворяются, когда Влад засыпает.       — Ангел мой, ёбаный в рот, как же я замёрз... — слышит сквозь сон. Он чувствует лёгкий неприятный запах спиртяги, дыма и морщится. В контексты мира не вписывается вообще.       Потом это — холодные руки, ступни и всё тело, прижавшееся к нему, а это уже заставляет проснуться.       Влад молчит. Хочет спросить, где тот шлялся и сколько времени, но не говорит вообще нихрена, отворачиваясь и натягивая одеяло.       — Прошёл всего час, не злись. Чего щемишься? Я старался быстренько. И если бы мы были чуть ближе, то приехал бы раньше.       Кто это «мы», тоже хочет знать.       — Я принёс тебе конфетку. Знал бы ты, каких усилий стоило её найти...       Артём жмётся к нему ещё, кладёт перед лицом конфету свою дурацкую, и вот теперь чувствуется вкусный одеколон. Помимо этого чувствуется лютый холод и как Влад сейчас просто посыпется смачно. Такие вкусные одеколоны — только по праздникам. (А конфетка-то – так себе). Или когда пытаешься раскрутить кого-то чуть покруче местных общительных.       Спрашивает:       — Потрахался хоть?       А Артём совсем по-тупому как-то всё это чувствует и через себя пропускает с наслаждением, лыбится. И голова пьяная не работает адекватно, поэтому Артём в ухо тянет:       — О да. Именно то, что мне было нужно. Она обскакала меня фантастически — член до сих пор ноет.       Исаев наваливается сверху и хватается за горло. И сжимает именно так, чтобы дышалось, но ни сглотнуть.       — Ещё раз.       Фантастически.       — Я задержался, потому что трахал её в машине, пока пацаны курили рядышком. Мож даж подглядыыали, кто знает, я не отвлекался. Очень красивая, умелая, мне и... пяти минут хватило. — Дышать тяжело, и с каждым словом следующее даётся сложнее. Влад набыченный выдыхает в лицо и кривит рот.       — Сука.       Всё происходящее между ними — отвратительно. Не соответствует тому правильному списочку в руках старосты. Ненормально. Уродство.       Ночью. А может, утром будет нормально. Говорят, после девяти вечера человек становится уязвимым. Чувствительным и эмоциональным. В случае Влада — ёбнутым.       Артём перехватывает руки, и те тут же ослабевают. Артём заводит обе за его спину и одной рукой только держит. Влад ему позволяет. Это сильнее их обоих.       — Даже не думал. Я полностью твой, Владислав. — Альтеев видит всё: и чужой стояк, и как тот сейчас разноется, словно девка! Вот это уже Артём не потерпит. — Если ты не хочешь, значит тебе это не надо. Всё нормально.       И Исаев, скотина, тяжёлый. И сидит так неудобно — все яйца отдавил. Лицо его это страдальческое... Да что ж ты.       — Ебутся как-то два клоуна, а один другому говорит: «Чё-т несмешно уже нихуя».       И Влад прыскает, улыбается, закидывая голову. У Исаева сильная шея с выступающим кадыком, Артёму очень хочется из(м)учить её ртом, провести по светлой щетине языком и растерзать шейные артерии зубами... Отказывать себе в чём-то таком Артём, вообще, привык. Но так сейчас хочется, так, что он приподнимает туловище, тянется...       — Лежи и молчи, — Влад затыкает чужой пиздлявый рот рукой, опрокидывая обратно и губы к зубам так неприятно сильно прижимая. Но Артём всё равно смотрит подавляюще, уверенно. — Просто не пизди, понял? Моргни, если понял.       И правила принимает только потому, что интересно. Кивает и внутренне замирает.       Влад кивает в ответ, хотя сам не знает, какого чёрта творит. У него, кажется, дрожат руки, но он спихивает на пол одеяло и уверенно пятится на коленях. В это время берёт себя в руки и обдумывает тактику.       Артём никогда не видел, чтобы над его пахом склонялись с такой величественностью. Наигранной, конечно, но за спецэффекты награды тоже присуждают.       — Если ты скажешь хоть одно слово, то всё, — предупреждает и разводит худые ноги в джинсах.       Потом Влад стягивает футболку свою через спину, а у Артёма в голове Буерак и ошейники из металла. Если его не заклеймить, то заберут. И до шеи бы попробовать добраться...       И тонкие пальцы Артёма, расстёгивающие ремень, Влада только подначивают. Исаев не даёт себе передумать и прям со штанами тянет резинку трусов вниз. Руки помнят упругость и тяжесть его члена. И, честно говоря, это заводит, подстёгивает впервые провести языком по стволу, придерживая одной рукой. Артём похвально беззвучно вдыхает, приоткрыв рот. Влад смотрит, не сдерживается. И всё пробует.       Никогда не любил леденцы. Заталкивать в глотку бананы — абсолютно точно. Но он думает (как же это тупо), что ему стоило сначала попрактиковаться. Потому что как только губы смыкаются на головке, он не представляет, как выглядит в этот момент. Почему-то это очень волнует. А ещё Влад не рискует брать хотя бы в половину длины, да и вообще продвигаться дальше, поэтому продолжает водить губами и помогать себе языком, вытворяя по-всякому. Когда случайно касается зубами члена, Артём не удерживается и сжимает на макушке волосы.       И Влад мычит. Но тихо. Странно думать, что прямо за стенкой поджидают пиздюли.       Артём не запрещал и не затыкал. Только смотрел и позволял кайфовать. Будто что-то у Влада появилось своё. Своё дело! Но и то было не до конца...       — Бля, Тём, тебе хоть нравится? — хмурится он, заезжая по бедру. Признавать, что сам запретил, а всё равно хотел услышать — выше его сил. У него уже язык начинал болеть и челюсть ломило. А этот реально молчал и не говорил, что чувствует. И вообще лежал как подобие бревна.       И Артём вспоминает, как нылся недавно лали той, как же сильно он любит свою девчонку. Самоотверженную и шизанутую. Артём ведь так и не смог Ирину трахнуть.       — Продолжай. Только вот так, — Артём хватает за руку и обхватывает губами два чужих пальца. Артём их языком обводит аккуратно и делает вообще какие-то непонятные движения, но не хуевертит особо.       Первым делом нужно охуеть, а потом и повторять как-то. Влад старается и продолжает, себя отпуская. Он смотрит за изменениями в лице и на член. Влад выпускает его изо рта, размазывает слюну по блестящей красной головке. Артём толстый и длинный, так что до основания не возьмёшь при всём желании. И его самого чуть ли не трясти начинает от этого всего. И от яркого примера, и от такого вида. От вкуса, запаха.       Потом уже руки Артёма были в волосах, блуждали по лицу. Незаметных и бледных шрамов и неровностей прощупывалось много. Артёму нравилось, что часть из них принадлежала ему.       А хуже отсоса вспомнить не может. Он так реально не кончит, но хотя бы получит эстетическое удовольствие. Потому что горячо. Влад с членом во рту — поразительно. А ещё это важно. Для него важно.       Жадный какой, сука. Его взгляд исподлобья вскрывает брюшную полость, а пальцы ожоги оставляют степени, эдак, четвёртой. А у Артёма, так вышло, брат — медик, так что знает он про сухую стерильную повязку. И всё ещё, ну, хреново. Эту повязку Влад будто спиртом семидесяти процентным пропитал. Горячий рот всё всасывает и ни на минуту не останавливается.       Такими темпами сожрёт он Артёма.       — Ебать, тормозни. Влад. Я помогу, ладно?       Парень его согласно мычит, так что Артём берёт за голову, помогает и направляет.       — Дыши носом, Влад. Вот так. Мой послушный мальчик. И язык. Да, вот так сделай ещё.       И не лезет глубоко, хотя так ему хочется. А Влад хочет глубоко: все тормоза ему вообще срывает. И глядит доверчиво и изумлённо, будто в жизни ничего вкуснее не пробовал. И это просто... пиздец же, ну.       Бесстрашно Исаев продолжает погружаться в его нутро. Артёму очень не хочется, чтобы Исаев по итогу облажался. Все лажают. Все всегда, мать их, лажают и никто не сможет устраивать тебя на все сто процентов.       И делается такое лицо у Артёма, что приходится тормознуть.       — Не так? — неуверенно спрашивает, продолжая тереться о ствол губами. Влад елозит по дивану, шипит через зубы (наверное, прощание крыши так и должно звучать) и, кажется, спустит сейчас прямо так, а Артём, блять... Пьяный, что ли?...       — Это твой первый минет, так что я не сужу строго.       А трусость — хуже всего.       — А не первый.       Артём прикрывает глаза. Чтобы от ярости истлеть нужна всего пара секунд. И вопросы... Очень много вопросов, но если Артём всё ещё хочет кончить...       — С заткнутым ртом ты гораздо приятнее.       Он двигает наглого мудака ближе и раскрывает челюсть, надавив на щёки. Втискиваясь во влажный рот, жалеть больше не думает. Разум душит пелена неприязни, и Артём двигает тазом, заставляя давиться. Всё время, стоит проехаться головкой чуть дальше, он давится и пытается отстраниться. Но вот-вот... Очень скоро. И он всё же дарит Владу свободу. Владу с совершенно неадекватным взглядом.       С ним же Влад, самостоятельно, стоит отметить, вылизывает ему мошонку, уткнувшись в основание носом и сжимая бёдра. А Артём, опираясь на лопатки, вскидывается и не может оторвать взгляд, пока кончает. Язык прикусывал, чтобы не шуметь, а вот глаза отвести не мог.       И тогда-то Исаев собирает кончу пальцами и суёт в рот... И где-то глубоко в душе Артём кончается сам.       — Горький.       Но это чувство всегда быстро проходит. Его только отпустило, а этот уже куда-то сваливает.       Влад опирается на раковину локтями, когда Артём заходит в ванную. Устал ебанутого этого ждать. Кровать стынет.       — Планируешь уничтожение мира? А я пришёл тебя приласкать и утешить, — Артём заценивает взглядом крепкую белую задницу и подходит ещё ближе, кладёт подбородок на сильное плечо. А в раковине трусы, мыла кусок. Да, прямо так. — Извращенец.       — Уёбок.       — И мне просто интересно. Это был...?       — Молчи. На эту тему вообще молчи, бля.       Всё-таки тут далеко от «утешать» и ещё дальше от «приласкать». Артёма иногда так клинит, что пиздец. И Илью заебашить хотелось, и Влада. Всё-таки Илью больше, но Илья где, а Влад вот.       — Чем ещё вы таким занимались? — Артём спрашивает серьёзно, холодно, не обращая никакого внимания на просьбы. Вразрез с этим он ласково ведёт пальцами по бокам и груди, и правой оглаживая шею. И такое противоречие пугает. Совсем немного.       А перед глазами Влад его пробует.       — Расскажи. Как давно?       — Чё?       — А Илья какой? Он сладкий? Как ты любишь...       — Чё, блять, началось, ты, мудак? — психуя Влад выворачивается и оттесняет. Влад хватает его за челюсть и прижимает затылком к двери. Сильно прижимает, но без штанов выглядит не так солидно. — Бредятина. Чёртов психопат. Интересно? Любишь подробности... Ну соснул у твоего брата, и? Что дальше?       Один раз под какой-то хуйнёй. Да, обосрался. В том, что с тобой после связался.       Влад этого не говорит. Он говорит:       — И там я уж постарался: он весь ебальник мне залил. — Влад показывает: — Вот здесь было, и во рту — уже больше.       Артём бьёт под дых. И сам же придерживает. Период полураспада. Влад дышит сквозь зубы и сгибается, но не отвечает, хоть воздух будто из души вышибли.       Но Влад теряет только половину своей радиоактивности.       А голова просто раздувается от фразы, которую хочется выплюнуть. Он чувствует, если она не сможет выйти из головы, то ничего не изменится, что она больше никогда не сможет обрести эту желанную конкретную форму. Никогда не поймёт.       — Вы все выблядки какой-то крайне отмороженной суки...       — Тихо, он проснётся. — Артём его держит крепко, когда Влад плечом прибивает его тело к двери со звуком. Нарочно.       А перед глазами Влад всё ещё пробует. И лижет. И в лобок утыкается. Вот это был он.       — Все — до последнего. Гнилые.       А это уже — отпечатки каких-то других людей.       — Влад, успокойся. Я понял.       Влад толкает ещё раз и содрогается, когда Артём ведёт пальцами по позвонкам.       — Я всё понял.       Всё-всё понимает, и складывается всё в затуманенном разуме. Ещё то, что Владу не хватает тормозов. Артём его и за это любит. И ярость слепая уходит постепенно.       А Исаева всё не отпускает. Да чтобы так просто? Никогда. Он сильно вжимает в живот кулак и очень хочет замахнуться. И Артём бы, наверное, ему это позволил. Никак бы не ответил.       А даже зная, как хуёво будет, Влад бы всё равно на всё согласился. Пусть даже так... Не как у людей.       — Гандон ты.       Потери при теракте зависят от целей террористов, а не их морально-этических качеств, сладкий.       Теперь держится за футболку Альтеева будто за вторую кожу.       — Мне колёса нужны. И рецепт.       — Я скажу Ване.       — И постричься.       — Сделаем.       Владу так и хотелось продолжить: а ещё тут, ещё вот это, ещё вот так. И Саньку скажи, что заебал за мной бегать, и с мужиками кататься поехали вместе, я один не хочу. Влад не вслух просил, но... Это было приятно. Знать, что тебя... Вытащат.       Рука всё скользит по спине и затылку, пока Влад обнимает и носом о плечо трётся. Он инертный и алогичный. Насобирал в себе личностей, а теперь с этим разбираться... И что он там всё бубнит в плечо?       — ...тебя.       — М?       — Люблю, говорю, блять.