Маг - рунист

От Конторы я убежала, никакой менталист не определит с точностью до километра, где я сейчас нахожусь, просто не тот уровень детализации, а вот проникнуть в мои мысли или подсмотреть и подслушать через меня саму – это под силу не только Дереку, а очень многим. У меня всегда есть против этого средство – то нагромождение образов, которое я прокачала через свое сознание, повергнув шефа в здоровый сон, но постоянно держать его невозможно, даже будучи сумасшедшей. Откуда я его взяла? Да элементарно, Ватсон! Те вещества, что синтезируются у человека в мозгу, гораздо крепче любой кислоты и гашиша. На самом деле "психонавты" – просто ленивые самоубийцы, обогатители наркомафии. Любое "психоделическое" вещество – всего лишь инициатор состояния, а не само состояние! И употреблять его – расточительство собственного здоровья. Фиксируйте-запоминайте само состояние, сажайте на него метку – и все, готово. И не надо ничего курить или глотать. Говорите "розбуш" – ну, вообще-то можно любое слово сделать меткой – и улетаете в нужном направлении. В том же направлении улетит и крыша того, кто попробует выкачать из вас инфу. Он, конечно, постарается вернуть вас во вменяемое состояние, но, чем сильнее рванет (а он сильно рванет, поскольку вы будете сопротивляться) – тем скорее вы вылетете в противоположность несвязанным нагромождениям мыслей – бесконечную фрактально ветвящуюся паутину связей, не несущую нужного менталисту смысла. Вместе с ним, естественно, и он в этом увязнет тем больше, чем сильнее он как менталист. Данная технология – не из хюльдиной памяти, а с Земли, из одного хитрого и закрытого НИИ, где отрабатывали технологии для нужд разведки. Она гарантировала невозможность результативного допроса под "сывороткой правды" и в 70-х годах использовалась при подготовке разведчиков. И то, что было в ней недостатками, впоследствии "зарезавшими" направление, стало в мире, где есть мозгокруты-менталисты, неоспоримыми достоинствами. Но, как я уже сказала, перманентное сумасшествие мне не подходит, так что нужно нечто другое. Что ж, есть еще одна наработка с Земли, уже конца 80-х, создающая синдром множественной личности. Собственно, папаша у меня его инициировал еще в 12 лет, но подростковая психика крепче и гибче взрослой, так что результаты его эксперимента отличались от подобных, проведенных на взрослых подопытных. Как я уже упоминала, сперва был подготовительный период, во время которого создавалась общая дезориентация. Сперва тебя хвалят за одно, наказывают за другое. Потом тебя наказывают за то, за что раньше хвалили, а поощряют – за то, за что наказывали. После чего условия перемешиваются и случайным образом выбираются новые группы поощряемых и осуждаемых поступков. В результате где-то через год ты уже не понимаешь, чего, собственно, ждать от судьбы в лице родителей. Хорошо еще это сопровождать запугиванием значимыми для подростка страхами. После чего создается жестко травмирующая психику ситуация, от которой подросток может ускользнуть только одним способом. Сказать себе: "Это не я, это не со мной!" Тут и подсовывай ему то, что "не он" и "не с ним". И он начнет переключаться в это состояние всякий раз, как ему станет плохо, страшно или безвыходно. Кратко скажу: меня обвинили в краже кошелька с большой по тем временам суммой в триста рублей у друга семьи. Ну, сами подумайте, если бы я их украла, разве пробыла бы я после этого хоть пять минут дома? И хрен бы меня отыскали. В те времена, когда крупа стоила от девяти до сорока копеек, на триста рублей можно было прожить как минимум год где-нибудь в заброшенной после хрущевских укрупнений деревне. Но я не то, что не крала, у меня до того треклятого дня о таком и мысли не возникало. И вот – обвинение, скандал, привод в детскую комнату милиции... мама плачет... отец приносит кошелек, говорит, что нашел у меня под матрасом. Я что, дура – если бы и украла, то вряд ли бы стала прятать в своих вещах. Сказала, но это здравое замечание вызвало совершенно неадекватную реакцию: "Так ты, оказывается, не в первый раз крадешь!" Это сейчас я понимаю, что вряд ли в том возрасте меня посадили бы даже за настоящую, доказанную кражу, но тогда, не зная реального положения вещей, я представляла себе дальнейшую свою судьбу чем-то вроде четвертака на лесоповале или ежедневного избиения в карцере, где нельзя ни сесть, ни, тем более, лечь, потому что клетуха метр на метр на полтора и с водой по колено. Надо ли говорить, с каким наслаждением отец это мне расписывал? Спас меня Гашек, точнее, его бравый солдат Швейк. Когда-то его "Похождения" были моей первой книгой, потом этот образ стал моим вторым я и перекрыл дорогу всем ужасам, которыми стращал меня отец. Широко открытые глаза дурака, дурацкие вопросы, от которых отцова ложь рассыпалась, как пшено из дырявого мешка, а, главное – незамыленный страхом и страданием взгляд, заново открывший мне мир – широкий, разнообразный, с огромным количеством лазеек и люфтов, в которые может ускользнуть не забитый страхом и ненавистью человек. В образе "дурака" я прожила, помнится, месяца четыре подряд, и напугала не только учителей, но и отца: все-таки он расчитывал получить абсолютно послушную, но умную марионетку, а не своевольного идиота. Потом я вернулась в свое обычное замкнуто-недоверчивое состояние, только ехидства в нем прибавилось. С этого момента переключения были полностью в моей власти, и уже не отец опускал меня, а я опускала его в кругу сослуживцев, не изображая – становясь на всю голову ушибленной идиоткой. Так что сейчас я перехожу в состояние "дурака", временно забывая все знания, которые получили я или Хюльда, весь мой арсенал – природно-инстинктивная магия и "три класса сельской школы". Я даже не помню, как меня звали, ну, вот так по башке ударило... в черном буфере. Это объясняет и мою полувоенную амуницию, и определенные автоматизмы. А что нет пластинки, удостоверяющей личность мага... вряд ли в деревне ее спросят, а города и крупные селения буду огибать по широкой дуге. Да и беспамятность дурака вполне объяснит утерю документов. Ну, что ж, сейчас присяду в овес, сосредоточусь, перенесу внимание внутрь себя... "Брейк!". Вот и все. Метки – великое дело. И куда теперь мне идти? А, вон деревня... ну, что ж, добрые люди помереть не дадут. Естественно, не дали. Только вот когда чистишь третий ящеречник за сутки, то начинаешь сомневаться в доброте этих добрых людей. Дело даже не в тяжести, липкости и плотности дерьма, смешанного с подстилкой, а в невероятной вонючести этого навоза, в этом смысле далеко оставляющего за собой и свиной, и гусиный. "Даже если духами обдать, все равно продолжает вонять", – всплыла в памяти строчка из блатняка, ну, да, личность "тупки" только его и воспринимает в качестве музыки. Была бы умной – знала бы: одной вонью другую не замаскируешь, разве что добьешься удвоенного поражающего действия. А если воспользоваться магией, то для этого нужно выходить из образа ушибленной на голову магуйки, забывшей, и как ее зовут, не то, что какие-то энергетические конструкции и руноскрипты. Вот и пришлось на третьем сарае уже потихоньку заливать силу в ноги, руки и спину, надеясь их не сорвать. Когда показались первые звезды, я закончила с ним, а физических сил хватило ровно на то, чтобы поставить лопату и разогнуться, держась за плетень. Нет, я понимаю, что даже после того, как вымылась из прозеленевшего бочажка, я совсем не ландышами пахла, и сама бы себя я в дом и на порог не пустила, но гнать за частокол на ночь глядя... это воняет не только дерьмом, но и подставой. Есть же, в конце концов, и сараи, и сеновалы, можно просто на улице устроиться – но внутри поселения, а не вовне. Хорошо хоть, расплатились сполна – шмат копченой ящерятины, четыре серых мягких лепешки, мешочек чего-то вроде недробленого овса и – о, счастье! – сухофрукты, по вкусу напоминающие ягоды белой шелковицы, то есть сладкие до безумия. Вышла из деревни, забралась на пологий то ли холм, то ли курган. Ну, вот сейчас самое время мертвякам на меня полезть, как там в фэнтези пишут. Интересно, насколько быстро я смогу поставить щит... ах, да, я этого сейчас "даже не помню", а уж серьезные манипуляции с энергией просто проорут всем менталистам Конторы – "вот она, ату ее!" Значит, будем защищаться как-нибудь иначе... Смерть – распад и разделение, немертвые – те, кто остановлен на этом пути магией, плетениями или вязью. Зомби и костяки – элементарными, которые реально разрушить энергетическим ударом в слабое место. А если я его не увижу? А если будут некроконструкты или модификанты? Нееет, сваливать надо. Пускай внизу гнус, туман и сырость, но намного безопаснее. Чем безопаснее, интересно? Если из кургана какая-то дрянь вылезет, ничто не помешает ей спуститься вниз и поиграть со мной в догонялки в тумане. Интересно, что это за странная интуиция меня с холма спуститься подталкивает? Маскирующаяся под мой страх. Я свою чуйку знаю, она по-другому ощущается. От нежити не спрячешься и внизу, зато наверху у меня будет хороший обзор и комфортная обстановка. Именно сухость и удобство сидения в ложбинке, густо заросшей сорняками еще в начале лета, а сейчас покрытой высохшим на корню сеном, убедила меня в том, что трогаться отсюда не стоит. Я достала из сидора припрятанную фляжку с тей-фре. Руна ис на ее боку почти начисто испарилась, выработав весь ресурс в полуденную жару, но сама жидкость была холоднющей, с тонкими льдинками, шелестящими по металлическим стенкам. Подержала в ладонях, поприкладывала к предплечьям, избавляясь от боли и жжения в мышцах, прислонила вогнутой стороной к щеке, потом ко второй, хотела прижать и к груди, но передумала: не хватало мне еще простудиться. Хотя – вон сколько уже мерзла, то в воде, то на каменном полу, то просто в мокрой одежде на ветру – и ничего, орочья кровь хоть и не альвийская, но от болезней меня бережет. Интересно было бы еще в зеркало посмотреться – как я с лица выгляжу? Судя по тому, что видела в неясном водяном отражении, вполне заурядная рожица, напоминающая башкирские или бурятские лица. Ну, разве что челюсть тяжеловата, и загар не золотистый, а почти серый за счет свойственного оркоидам зеленоватого цвета кожи, видимо, липохромы какие-то в подкожной клетчатке скапливаются. Хюльде в детстве говорили, что если почаще на солнце бывать, зелень уходит совсем, и загар становится нормальным, но пока мне до этого далеко. Зато проведи пару суток под пологом леса или просто в помещении – и получи "зеленую рожу". Все равно в зеркало не помешает глянуть, жаль, они тут совсем не распространены, даже в крепости ни одного нет. Что странно. Впрочем, хрен с ними, со странностями, пожрать надо и спать устроиться. Оторвала волокнистый кусок ящерятины, завернула в лепешку и стала откусывать мелкими кусочками, растягивая удовольствие от еды, такими же мелкими глотками запивая ледяным настоем из фляжки. Одновременно растворила границы чувствования, чтобы не только приглядываться к раскинувшейся подо мной сумрачной равнине, но и ощущать все, что делается там, куда взгляд не достает. Туман заполнил до краев ночное поле и язычками стал подниматься на холм, кстати, настоящий туман, водяной, мокрый и холодный, оставляющий бисерную влагу на листьях – не то, что в том странном месте, где бродят назгулотаджики. Тихонько потрыкал и умолк припозднившийся кузнечик, вдалеке мерно и заунывно уже с полчаса стонала какая-то птица. Внизу, в тумане, задвигались неясные тени, то ли сутулые люди, то ли вставшие на задние лапы местные хищники. Расширившиеся границы эфирного тела воспринимали их как нечто не вполне живое, но и не совсем мертвое. Стараясь не шуметь, отложила в сторону еду и питье, вытащила кинжал. – Поздно, – услышала слева от себя, из-за спины. – Не думаю, – ответила я, как-то не очень и удивившись. – За меня, против? – Это зависит от тебя, – произнес незнакомец. – С кем ты? Со мной? – Внизу твои твари? – Если ты спрашиваешь, кто их сотворил – то не мои. А вот если хочешь узнать, кому они подчиняются – то мои... ратники. – Судя по тому, что я вижу и чувствую, мне не очень-то хочется становиться твоим соратником. – Но ты и так ийель. Ничего не потеряешь. – Кто бы мне еще объяснил, что такое – "ийель". – Не знаешь? Но почему? Как? – Так. То ли никогда не знала, то ли память подчищена. – Ага, – странный собеседник ненадолго умолк. – Ага, подчищена... Маг, канал к стихиям закрыт, память вычищена... Без колодок и не мертва. Работа на Контору, задание, смерть, с того света быстро вернули, но тонкие структуры повреждены, перекрыли связь со стихиями, подчистили память и бросили посреди дороги – живи, как знаешь. Справедливо, а? – Так это и значит – "ийель"? – Нет. Ийель – это тот, кто несет печать смерти. Она бывает на тех, кто туда собрался, да не дошел. Она же бывает на тех, кого оттуда вернули. – Ты – тоже? – Я – нет. Я вернулся сам – отомстить. – Мне мстить некому и не за что. Я знала, на что шла, и получила даже больше, чем рассчитывала. Беседа – хороший способ протянуть время, но тянуть надо с толком, то есть, делать то, для чего его тянешь. Я, и так объединившая эфирку с окружающим пространством, добралась, наконец-то, до собеседника. Ощутила его как нечто холодное и плотностью едва превышающее окружающий воздух. Нежно, имитируя туман, обволокла эту фигуру и ощутила волны гнева, сотрясающие непрочную оболочку. Нехило дядьку колбасит! Как бы не лопнул от злости. – Неужели не хочешь отомстить во-он тем селянам, что выкинули тебя на верную смерть? – А смысл? Хочешь, сказку расскажу? – Сказку? Зачем? Я не ребенок, а ты не моя мать. – Ничего, послушай, она как раз о мести, – я поудобней устроилась и отхлебнула из фляжки. – Шел солдат со службы домой. Не один день идти. Идет, смотрит – небо темнеет, скоро ночь. Видит, у дороги стоит селенье. Стал он стучаться в дома, а его никто не пускает, потом и за ворота выгнали. Повернулся он, вышел оттуда, и проклял то место: говорит, раз вы, как дикие звери, только родных за своих считаете, а кто за вас кровь проливал – тот чужой и ату его, словно зверя – так и будьте же вы зверями отныне и навсегда. И стали все люди в том селении зверями, передрались да по лесам разбежались. Но смысл-то в этом какой был? – А солдат был орком-шаманом, – прокомментировал собеседник. – Только орки могли такое придумать. Надо же – людей в зверей... идея, конечно, хороша... Но очень уж трудно ее исполнить. – Да кем бы ни был. А идея – дерьмо. Человека можно убедить, что он неправ. Иногда, правда, кулаком в рожу, а чаще – просто демонстрацией превосходящей силы, но можно. И он запомнит, а его дети, так и вовсе сочтут это должным и справедливым. А со зверя что взять? Или на шкуру его, или на мясо, или отогнать. Да и то, сейчас он боится, а через пару-тройку дней уже забудет, редкие звери запоминают на годы, а уж детям своим точно не передадут. Так что, в перспективе, глупость этот солдат сделал. – Ну, а другим в назидание? – Какое назидание, даже если кто-то и поверит? А ведь ты не особенно поверил. Ну, и остальные так же. – А ты бы как сделала? – Думаю, пугнуть надо, чтоб у всей деревни штаны промокли, и в следующий раз они странников будут встречать пирогами от самой околицы. Поможешь? – Помогу, но не даром. Давай так: я их пугаю, а ты идешь под мои знамена. – Зачем я тебе, призрак? – что-то у меня голос сел, наверно, из-за эфирного контакта, силы он тянет, как любой призрак, изрядно. – У тебя хватает соратников. И зачем мне твои знамена? Мне хватит имперских. – Ратники... Почти все дошли до состояния то ли полузверей, то ли беспамятных духов. Пятеро еще держатся, но они и пришли позже. – Это сколько же лет прошло? Или такими они и раньше были? – Не считал... Сделай это сама. Мы погибли, защищая родину от Узурпатора и Одноглазого Бастарда. – Э... Альфара и Дерека? – только при упоминании об одноглазом я поняла, откуда ветер дует. – И чем они вам не угодили? – Они – захватчики. – Они уничтожили твой народ или поработили его? – нет, я знаю, что рабство в Империи законодательно запрещено, но с какого времени – вот вопрос. – Нет, они даже наш язык сделали обязательным для всех, – призрак снова погрузился в давнее горе. – Но они вырезали мою семью, и даже слуг, а народ... он молчал... ополчение разбежалось по домам, наемники переходили на их сторону... скоты продажные! – Сколько лет тебе было? – догадка мелькнула на грани сознания, но я угасила ее раньше, чем она оформилась в мысль. – Восемнадцать! – ох, как мы вспыхнули! – И я хорошо понимал, какую требовал клятву. – Так вот где савга порылась... Клятва не дает вам покинуть мир живых. – Я не жалею! – уже менее уверенно, тем более, что вместе с той энергией, которую он беззастенчиво высасывает из меня, я ему плотным потоком транслирую свои сомнения и этакое раздумчивое состояние. Надеюсь, он еще не потерял способности мыслить... – И не надо. Сожаление – бесполезная трата времени и сил. Ты мне лучше скажи, какой была клятва дословно. – Мы поклялись отомстить захватчикам и убийцам. – Полностью, юноша! – Поклялись посмертием своим, что отомстим грабителям, убийцам и разорителям нашей земли, семьи и рода. – А чем вы тогда думали? – сомнения, сомнения побольше и в голосе, и в энерго-информационной подпитке. – Вряд ли Одноглазый собственноручно убивал твоих родных... А те, кто их убил – давно мертвы. Сам же Одноглазый и его брат... да, признай, они ведь не разоряли и не грабили захваченные королевства и княжества, так что к грабителям и разорителям их тоже не отнесешь. Нет, не "чисты, как альвийская дева", но подумай и скажи – почему народ не сопротивлялся завоеванию? Да, вы именно сглупили. Мягко говоря. И что теперь делать будешь? Между прочим, ты за своих воинов отвечаешь и по сию пору – клятва-то у вас общая. Да, думай. Вон, скоро вам уходить – уже светает, а мне надо поспать. Так что не мешай мне и не пытайся выпить досуха, очень неприятный подарок подсуну, а у тебя и так существование не медовое. Нет, до завтрашнего вечера я никуда не денусь, даю слово. Спровадить настырного призрака удалось только с первыми лучами солнца, и моя усталость на тот момент была намного сильней, чем после чистки ящерятников. Поэтому я все же рискнула поставить элементарный защитный контур, нагребла под себя побольше сухой травы, сунула под голову мешок и завалилась спать, притенив лицо фуражкой. Границы чувствования так и оставила приоткрытыми – и подпитаюсь, и почувствую, если будет что-то не то. Вот нахрена же мне этот сопляк, а? С его идиотской клятвой, которую принципиально нельзя исполнить. А ломать наживую... как бы не вышло хуже, и не только ему и его озверевшим воинам-призракам, им-то поделом, идиотам... а всем остальным за что, и мне в том числе? Не успела заснуть – выпала в тот туман, который туман только для виду. Что примечательно – прямо перед начальством, Арагорном, свет, Московским. Как положено, имею вид лихой и придурковатый, ибо приготовилась по старой памяти блуждать и кричать "ау", или еще что похуже, а тут сразу встречают. Неожиданность, в целом, приятная. – Ты что, – завелся с полоборота А.М., без всяких "здрассте". – Бегаешь, как укушенный заяц? Нахрена я тебя в серьезную контору пристроил? И вообще, зачем тебе магия, если ты решила говночистом работать? Нет, я точно не понимаю, с такими возможностями, и так бездарно про... – Ну, во-первых, – перебила я его тем занудным голосом, который когда-то использовала для общения с господами проверяющими, что из налоговой, что из министерства, что из всяких гринписов. – Конторе я уже сделала одно большое "хорошо" изобретением нового материала. Надеюсь, крупным астральным жуликам изрядно хвосты поприжала, если только Дерек не тупица – а он парень ушлый, ты сам знаешь, и встроит в госидеологию достаточно большой пласт мистики. Родную орочью кровушку тоже осчастливила – уж не знаю, во благо или во зло, но шаманы очень скоро станут не менее востребованы, чем прирожденные маги. И этого, ты считаешь, мало? А, да, я забыла договор с рекой Перпоной, который заключила не я, а представитель Конторы, так что теперь его соблюдение зависит не от меня. Ну, и крепость помогла отстоять от нечисти, но там мое участие невелико. Ты хоть понимаешь... – Понимаю. Я понимаю, что ты решила отдохнуть, пофилонить, и не нашла ничего лучше бегства на теплые юга. Опустилась до работы ассенизатором, закрутила роман, стыдно сказать, с трехсотлетним призраком. – Ни хрена ты не понимаешь, гражданин начальник! Я тебе еще во-вторых не сказала. А во-вторых будет то, что не все изобретения можно Дереку в ручонки давать, в его шаловливые. И если я останусь рядом с ним, рано или поздно он найдет возможность пробраться в мою память и считать там все, что я знаю. Я, конечно, могу на какое-то время вызвать у себя делириумный бред, на это у него срабатывает естественная защита и отрубает его от источника бреда, но я не могу такое держать постоянно! – Хочешь, сделаю для тебя защиту разума? Прочную, никто не пролезет? – Прочная защита, если делаешь ее не сам, приводит к ограничению возможностей и прочим незадокументированным побочкам. Оно мне надо? Так что для меня единственное разумное поведение – держаться от Дерека и его Конторы подальше, контактируя кратко и только по делу. – Ну, в целом, правильно, – А.М. перекосился, но спорить не стал. – Тогда вот что. Есть поблизости одно подозрительное место, в Керемнице, городе у Ладрогского хребта. Собственно, это даже не город, а один большой базар. Он же – перевалочный пункт на пути в Подгорное королевство. Что там происходит – точно не знаю, и говорить тебе не буду. Смотри сама, непредвзято, поступай, как сочтешь нужным, но чтобы ни следа Хаоса там не осталось. Попасть туда быстрее всего на гномовозке... то есть, транспортном големе дварфов – на Ирайе это самое быстрое средство передвижения, не считая порталов. Они так продовольствие к себе возят. Встретишь на тракте – не ошибешься. Твоя цель – выйти на Ладрогский тракт и наняться охранником к этим дварфам. Как ты это сделаешь – меня не интересует, тем более что орков они, прямо скажу, недолюбливают. В путь выйдешь сегодня же. Как проснешься – так и пойдешь. – Погоди, не части, слушать не успеваю, не то, что запоминать. – Так смени личину! Эта подделка мало того, что грубая, так еще и малоподвижная, как картонная маска. Хочешь, подкину в сознание "заместителя", на тот случай, если от менталистов прятаться будешь? – Не хочу. Самодельная личина мне подконтрольна, а твой подарок будет подконтролен тебе. Ее грубость сглаживается расстоянием, так что для защиты от Конторы достаточно. Но вот пойду я только когда совсем стемнеет. Нужно довести до ума дело с призрачным отрядом. Не хочу оставлять за спиной невнятную кракозябру. – Да что ты с ними цацкаешься? Не можешь развоплотить – отправь во Тьму, и дорога свободна. – Эх, не туда ты меня толкаешь. Я предпочитаю разумный минимум насилия, для пользы дела, а уничтожать человеческие личности просто чтоб избавиться от проблемы... Если бы мы были на старушке Земле, я бы подумала, что ты хочешь под "вышку" меня подвести. – Что ты понимаешь в насилии... Тут скорость важна! Кто не успел – тот опоздал, а ты все дальше и дальше от цели забираешься! – Ничего, начальник, успеем... Ты бы хоть на цель-то намекнул, может, я быстрее тогда бы к ней добралась. А то завелся, как шарманка: "бета-тестер" да "бета-тестер". Прямо скажи, что такого стухло в Датском королевстве. – Прямо? А то, что "прямо" – ни хрена не увидишь, только чуешь душок разложения – это тебе как? И надо искать, а вот как и где – изволь меня слушать, иначе... иначе ты пожалеешь, что вообще на свет родилась. Поняла, да? – Вполне, начальник. Ну, я пойду? – Ну, иди. Куда только пойдешь, если я тебя отсюда не выкину? – Да уж как-нибудь соображу, не первый год сноходчеством балуюсь... После того, первого раза, я задумалась, как бы мне выходить из этого туманного болота самой, а не милостью неорганов, И додумалась только до одного: смены состояний и антуража. Прежде всего надо отключиться от любых внешних сигналов (ну, может, кроме каких-нибудь недоброжелательно настроенных существ), для этого закрыть глаза и увести слуховые и тактильные ощущения "вглубь", есть такое упражнение для плохо засыпающих, когда ты "себя вовнутрь стягиваешь", оно работает именно на снижение кожной и мышечной чувствительности. Дальше очень ярко, во всех деталях и нюансах вспоминаешь и представляешь ощущения, которые должно чувствовать твое лежащее тело. Пока они не станут для тебя единственной реальностью. А потом командуешь себе: "По-од-ё-ом!" Ну, вот, молодца! Заснула на солнцепеке, теперь шея и подбородок как кипятком ошпаренные, а тушка сигналит о том, что еще немного – и будет солнечный удар. Утро в Эмларене жарче полдня в черном буфере. Подхватываю сидор и куртку, на четвереньках сползаю на теневую сторону кургана. Допиваю из фляжки остатки тей-фре, согревшиеся и, кажется, прокисшие, и понимаю, что надо искать родник или ручей. Дорастворяю нечеткие границы эфирки и протягиваюсь в стороны. Настоящей текучей воды, как и ожидалось, нигде нет. Зато есть потенциальные источники, под землей. Два в полях, третий – рядом со мной, под курганом. Оставляю мешок и куртку, обхожу курган, сужая область поисков до метра в диаметре, и начинаю копать. Хорошо, что кинжал из качественной стали потерялся во время прорыва, этот, взятый из арсенала, не так уж плох, но мне его не жалко. Ковыряю им плотную землю, поддеваю крепко засевшие камни, отгребаю все это руками. Хорошо так прорыла, почти метр в глубину, когда вместо влажной земли пошла липкая грязь, а потом и вовсе текучая супесь, скорее грязная вода, чем мокрый грунт. Пока муть отстаивалась – отобрала подходящие камни, обложила стенки. К тому моменту, как показалось дно под прозрачной линзой воды, у меня уже и пота не осталось, все высушила местная жара. Сунула руку – и, не доведя пары сантиметров, убрала. Ну, вот, и зачем копала? Это же настоящая "мертвая вода", не та, которую наши умельцы магнитами делали, а такая, что если и не умертвит сразу, то снизит обмен веществ и прекратит обновление тканей... то есть вообще деление клеток, а не только физиологическую регенерацию... и размножение бактерий и вирусов на долгое время. На какое – это проверять надо, но я не в лаборатории, так что придется бросить этот родник и вырыть новый – метрах в ста отсюда, на самом солнцепеке. Потому что только самоубийца будет пить эту водичку из-под кургана. На следующий родник ушли те силы и пот, которых, как я была уверена, уже не осталось. Кажется, мой организм начинает осваивать область отрицательных количеств вещества и энергии. Запеклись, наверно, даже мозги под фуражкой, во всяком случае, в голове бродила только одна мысль: "Ну, еще пара горстей, и еще пара... и вода потечет". На этот раз пришлось копать не так глубоко, и когда показалась вода со взбаламученной в ней супесью, я даже не стала ждать, пока отстоится – зачерпнула шапкой и вылила на голову. И еще, ну и что, что грязь, грязь тоже целебная бывает. Пожалуй, эта именно такая. А то с чего бы так хорошо стало? Пока на себя вычерпывала – вода очистилась, стала прозрачной. Напилась и рядом с родником повалилась. Солнце уже давно зенит перевалило, на вечер пошло. Небо высокое, светло-бирюзовое, на востоке в сиреневый отдает, а прямо над головой – как бездонный колодец: кажется, не удержишься, упадешь в него и будешь лететь до самого космоса, и страшно это, и тянет. Хорошо, птичка полевая отвлекла, рядом со мной взлетела и защебетала в полете, почти как наш жаворонок, только звонче: если жаваронок как бубенчик звенит, то эта – вроде музыкальной чаши, булькает и вибрирует голосом. Поднялась, грязь подсохшую с волос и рубашки стряхнула, и чувствую, что никакой усталости нет, а энергии в резерве под завязку, словно около источника постояла. При том, что фон если и повышен, то немного – от родника фонит. Ну, так это ж классическое сочетание: мертвая и живая вода, тут где-то и поляризатор имеется, в водоносном слое, а высота обеих точек выхода примерно на одном уровне, только над той, что у кургана, больше грунта навалено. Стою над водой, чешу репу и думаю: хорошую штуку я отрыла, именно для простецов, не магов; для травников и знахарей со слабым даром. Такой водичкой если не мертвых воскрешать (это вещь неоднозначная даже для опытных магов жизни), то тяжелые заболевания лечить вполне реально, тут не сила требуется, а лишь знания и опыт. Плохо одно – не тем людям родники достались. Местные селяне – гнилые людишки, трусливые, жадные и недалекие, и если знания можно получить, то смелость, щедрость и ум привить невозможно. Нынешнему поколению. А тому, что сейчас в пеленках "уа" кричит? Если хорошенько постараться... то есть пугнуть их родителей. И взять с них сильную клятву. Маги клянутся своим даром, простецы – посмертием, но простец всегда думает, что смерть далеко, поэтому клятву зачастую нарушает. Вот ежели взять с них клятву их же костями и плотью... это если кто-то нарушит – какой роскошный урок остальным получится! Один заживо сгниет – остальные сто раз подумают, прежде чем нарушать. Решено! Только вот текст половчее составлю. В ворота, открытые, по дневному времени, настежь, я вошла без проблем, этакая фигура, измазанная в земле и глине, как из могилы выкопамшись. Поигрывая огненным шариком, скачущим вокруг ладони, словно йо-йо, расхлябанным шагом дошла до самого большого и богатого дома. Шла не слишком быстро, чтобы вездесущая ребятня успела добежать до взрослых и сообщить, что вчерашняя магуйка обратно идет. Захлопали двери и ставни, загомонили бабы, заорала какая-то заполошная птичка, на голову ей, что ли, наступили? В дверь я стукнулась один раз, но так, чтобы доска треснула (зря не укрепила кожу, костяшки в кровь сорвала). Встала сбоку и спрашиваю: – Староста здесь живет? – Неееет! – отвечает из-за двери трясущийся козлетон. – Ну, тогда я этот дом подожгу, – заверяю его. – А староста пожар увидит – сам выскочит, народ созывать. – Э... а что вэль... – Вэль Вийда. – Что вэль Вийде от старосты нужно? – Поговорить. Даю слово, что в этом случае никого не убью. В противном – не ручаюсь, я головой сильно ушибленная, могу сорваться. Слышно, как отодвигают мебель, засов, после чего в приоткрытую дверь выскальзывает дядька с козлиной бороденкой и хитрыми глазками. Беру его за грудки свободной рукой, пусть радуется, что не за бороду, стаскиваю с крыльца и волоку на середину селенья, к колодцу. Благо – недалеко тащить, а то он выше меня на две головы, неудобно. – Ах вы твари! – говорю. – Нежити меня скормить собрались! Не возражай, заткнись и слушай, ответишь, когда тебя спрашивать буду. Ну-ка, отвечай, сколько народу отправили на ночь глядя за ворота? – Э... в этом году? – Нет, за все время, пока ты тут старостой! – Ну, в прошлом году троих... в этом шестеро... – А в позапрошлом? А третьего-четвертого года? А раньше? – давлю на него, и не только голосом, но и наведенным страхом. – Но это уже не имеет значения. Суд решит, что с тобой делать... Каторгу ты себе заработал, это точно, и весточку в Контору я вот сейчас и кину. Как-как, телепатически, вот как! Мужичонка предсказуемо валится в ноги. За мои штаны хватается, какую-то околесицу несет. – Да накой мне ваши деньги, – говорю. – Мне и на службе хорошо платят. А выход у тебя есть. Мне же главное что? Не знаешь, тварь ты дрожащая? Чтоб такого больше не повторилось. Так что гони народ со всего селения к колодцу, чтобы все, кто говорить умеет, сюда собрались. Как что? Клятву с вас буду брать, о гостеприимстве. С клятвой провозилась дотемна, потому что заставила каждого, от трехлетнего малыша до стапятидесятилетнего старца, полностью произносить ее текст. Не то, чтоб это действительно требовалось, коллективные клятвы не хуже работают, но чтоб поняли и прониклись. Нет, кто-нибудь обязательно нарушит, но то, что случится с ним, лучше всяких слов убедит остальных: никакая выгода не стоит подобных последствий. Потом нашла среди них травника и рассказала ему о родниках живой и мертвой воды, судя по реакции – он прекрасно знает, что это такое, почему, интересно, сам не отыскал, рядом же было! Люди, что ж вы так ленивы и нелюбопытны? Потом повернулась, сделала им ручкой и вышла за ворота. В темноту. Представляю, сколько было открытых ртов. Пошла по дороге, едва намеченной тележными колесами, остановилась у кургана и в моментально набежавшем тумане почувствовала присутствие воинственного юнца. – Что решил, эдлэ? Как дальше будешь? – Решил. Это мой народ, и я буду его защищать. От грабителей, поработителей, убийц. – Тот народ, который тебя предал? – Те умерли больше века назад. – Эти не лучше. Грабители, насильники и убийцы выходят именно из него, больше неоткуда. – Это так, – вздохнул призрак. – Значит, я буду очищать мой народ от преступников. – А то, что почти у каждого преступника была причина стать тем, кем он стал, это ты знаешь? – Да, но не всякая причина дает повод к прощению. – Тогда я тебе советую хорошенько, дважды и трижды, думать всякий раз перед тем, как кого-то лишить жизни. Смерть, как правило, непоправима. И еще одно тебе скажу. Дерек Эльхемский, или, как ты там его называешь, Одноглазый Бастард, смертен. Нет, он может прожить еще очень долго, но однажды умрет. Мы, живые, все однажды умрем. А ты – нет. Ты уже мертвый. Ты со своими воинами, если народ признает, будешь его хранителем, защитником и неподкупным судьей. И он даст тебе столько силы, что никакому магу даже не снилось. Понял? Но пока... лучше тебе с Одноглазым не ссориться. С ним и его Конторой. Вам еще повезло, что местные жители больше боятся магов, чем призраков, и три века молчали в тряпочку, откупаясь от вас прохожими и проезжими, а вот тем – не повезло: их смерти на вас, и если Контора об этом узнает – развоплотят и тебя, и воинов начисто, весь отряд отправят во Тьму. Призрак посмурнел, аж туман на дорогу инеем выпал. – И что мне делать? Справедливость не всем по нраву, кто-нибудь достучится и до Конторы. – Это твой риск, тебе думать, искать решения. А народ живет сиюминутными чувствами и справедливость понимает иначе, чем судьи. Так что рано или поздно нарвешься. Не буду клятвенно обещать, что оно поможет, но советую в этом случае просить разговора с самим Дереком. Убеждай, доказывай, что это вопрос государственной важности, может быть, согласятся. И тогда назови одно имя. Вийда. По-орочьи – "беспредельность". Запомнил? После этого Дерек тебя обязательно выслушает, а ты честно расскажешь ему все, не прикрашивая. Он без предрассудков и весьма практичен, так что пользу от твоего отряда сразу поймет. Уфф... Призрачный эскорт отстал, его командира я загрузила по самые уши, так что пусть думает. Не знаю, что из этой затеи получится, может, и ничего хорошего, но при некотором везении эти парни вполне могут стать, как минимум, духами места, причем, в границах своего прежнего государства, а это немало. В худшем случае их развоплотят. Жаль, конечно, потраченных усилий, но все имеет свою цену, в том числе и убийства безвинных путников. И неразумные клятвы. И неумение извлекать уроки из поражений. Так что теперь надо оставить в покое и забыть то, что сделано, если оно как-то криво пойдет – само о себе напомнит. И на кой же ляд я чужими проблемами маюсь? А чем еще маяться – своими, что ли? Так у меня одна проблема: быть нужной. Как только сделаю все, чего от меня хочет А.М., я, с очень большой вероятностью, сыграю в ящик, и мой мастер-пепка приложит к этому руку. "Утолив жажду, от источника отвернутся", – сказал Бальтазар Грассиан. Если когда-то в таком случае говорили: "Он нам не нужен, отпусти его!", то теперь говорят: "Он нам не нужен, убей!" Не факт, что Ара исповедует этот принцип, но с него станется, особенно в отношении меня, не зря же сразу сказал, что смерть за мной по пятам ходит. А вот пусть обломается! Хоть он мастер игры, но не он же один, и на него найдется управа. Только пока об этом – молчок, даже не думать, оставляя в глубине сознания неоформившуюся мысль. Наутро выхожу к другому селению, вокруг него широко и вольготно раскинулись сады, и пьяно пахнет забродившими фруктами. Деревья невысокие, кряжистые, с корявыми ветвями, склонившимися под тяжестью созревших плодов, и плоды эти падают, падают, падают с веток. Повсюду стоит легкий шорох и звук сочных ударов о землю. Что же такое случилось, что хозяева их не собирают? Нападение? Повальная инфекция? Мор? Да ну – при наличии магов жизни любое заразное заболевание лечится быстро и эффективно, исключение лишь для тех болезней, в основе которых лежит проклятие. Неужели тут именно оно? Вот же везет мне на всякую гадость... Ну, бутылек мертвой и фляжку живой воды я набрала, себя, если что, вылечу. А остальных – вопрос: я не лекарь, мой потолок, даже если вернусь в основную личность, это анестезия, остановка кровотечения и заживление ран. Негусто. Впрочем, никто меня и не обязывал людей лечить, подам как-нибудь весточку в Контору – и выполнен долг. Аккуратно прощупываю эфиркой место, и, не найдя ничего вредоносного, усаживаюсь под деревом. Фрукты вкусные, вроде тутовника, только крупнее, сочные и такие сладкие, что мед им в этом смысле проигрывает. Горсти хватает, чтобы наесться до тошноты. Мой оставшийся с земной жизни вкус обычно выбирает сладкое, а вот организм, в котором то ли четверть, то ли три восьмых орочьей крови, углеводы не слишком хорошо переносит, и требует мяса, желательно, побольше, и можно даже сырым. Отхлебываю глоток из фляжки – и впрямь дура, надо было в нее нормальную воду набрать, а вместо одного бутылька у селян реквизировать два, но теперь думать об этом поздно. Подожду, пока здесь народ проснется, тогда нормальным питьем разживусь. Тут нету никакого мора, да и жители не в пример приветливее, чем в том селении, у кургана. Первая из ворот выскочила девчонка лет шести, выгнала местных пташек-страусов попастись, сама за ними вприпрыжку бежит и хворостиной машет: "Ап-ша! Ашши!" Ничего не боится. Когда я к ней подошла, она подбоченилась и начала разговор, как взрослая: – Тихого утра, доброго дня! К кому эдлэ в гости пришла? К старому Пегу? Он тоже орк, как ты, правда! И глазки узенькие, и клыки торчат. А почему у тебя клыков нет? Потому что тетя? – любопытство все-таки взяло верх, это нормально, слишком серьезными дети бывают лишь от несчастья. – Старого Пега я не знаю, и к нему в гости не шла. Иду на Ладрогский тракт, – отвечаю ей, как взрослой. – Отдохнуть у вас можно? Да воды бы где взять, чтоб попить и умыться. А то, видишь, какая грязная? – Да, тетя, – смеется девчонка. – Ты чумазая, как орк! Ой... – стушевалась. – Что замолчала? – тоже смеюсь. – А то я не знаю, как нас называют! И орки людей тоже крепко любят, говорят: трусливый, как хуман. Главное-то не шутки, главное – уметь договариваться. – И старый Пег нам тоже сказал: договорились вы, хумансы, до разоренья, договоритесь и до петли. – Ну-ка, ну-ка, кто это как и до чего у вас договорился? – Ой, тетя, не знаю, ты лучше к Одоне иди, или к Пегу, они тебе скажут. А я гшилок на луг погоню, а то опять ягод нажрутся, будут болеть, – и, подхватив подол, побежала. – Ап-ша! Ашши! Одоня – необхватных размеров и гренадерского роста тетка, отыскалась сама, когда я баб у колодца спрашивала, где тут старый Пег живет. Прибежала, колыхая выдающейся, обтянутой сорочкой, грудью и размахивая широченными расшитыми рукавами: – А ну, убирайся, откуда пришла! Никакого Пега здесь нету, уехал! Вот вчера на телегу сел и уехал! И куда – не сказал, и спрашивать запретил! И господину Водалту скажи – не будем продавать слачу, пусть вся сгниет. Ни куйна он с нас не получит, жлоб тижальский! – Тише! – говорю. – И помедленнее. Кто такой господин Водалт? И чего за что он с вас хочет? – Да пусть хотейку себе в дупу сует! – у нее что, скорость речи не переключается? Или, может, если она медленнее заговорит, то голос уйдет в инфразвук, вот и частит, чтоб повыше звучало? – Долги не наши, и отдавать не нам. А хочет по золотому с мешка свежей слачи – дадим ком навоза без сдачи, и пусть радуется, что целым ушел. – Насколько я понимаю, тут тяжба в полном разгаре, – Одоня еще что-то вопит, но я говорю громко и медленно, чтобы все, кто присутствует при разговоре, слышали, о чем идет речь. – Клянусь, что не знаю, о каком господине Водалте речь, и, скорее всего, его самого никогда не видела. Иду на Ладрогский тракт, зашла попросить воды – попить и помыться, но, раз тут такой непорядок, задержусь, поговорим, разберемся. Тетка, как только я поклялась, что Водалта их не знаю вовсе, немного успокоилась, а потом, как я и ожидала, притащила меня в полуземлянку старого Пега. Примечательный такой дед, колоритный. Кожа темно-оливковая, морщинистая, желтые клыки над губой торчат, меховая жилетка на голое, костлявое до жалости тело, куча фонящих природной магией цацек на груди и запястьях, кожаные, затертые до блеска штаны и стоптанные калижки на шишковатых ногах. Чистокровный орк, а живет среди хумансов, обзывается на деревенских, только что желчью не брызжет, а сам готов ради них в огонь и воду. Какая история его сюда привела и здесь задержала – не знаю, но уж наверняка есть. Недосуг выспрашивать, сейчас выясняем другой вопрос: кому, почему и сколько должно селенье Варлацы. Ситуация знакомая и безвыходная, из разряда "сами виноваты, с жуликом связались". Господин Водалт, неслабый частнопрактикующий маг, специализирующийся по сельскому хозяйству, заключил устный, но от этого не менее твердый договор с селеньем Варлацы, на "благословение", как селяне называют стимуляцию урожайности сада. Только вот цену договора каждый подразумевал свою: селяне – "позлату", медную монету среднего достоинства с позолоченным профилем Альфара I, с каждого собранного мешка ягод, маг же – "по злату", по золотой монете с мешка. Понятно, что ни один нормальный человек так слайсу не оценит, то есть господин маг смошенничал. Но по рукам ударено, слово дано – остается только платить. Пег нашел лазейку – платить надо за собранный урожай, если ягоды не собраны, валяются на земле – можно оставить жулика с носом. Маг бесится, дважды подсылал к ним крепких парней для выбивания долга, один раз сам приходил, предлагал разойтись миром – отдать ему этот сад в качестве компенсации долга, только тем крепким ребятам накостыляли всей деревней по самое небалуйся, а сад отдавать магую – больно жирно с него будет. Но и потеря одного урожая уже серьезный удар по благосостоянию селян, кто побогаче – развяжет узелки с припасенным про черный день, а у кого ни гроша не накоплено? В общем, монокультура – зло, всегда надо иметь хоть немного земли под зерновыми и бобовыми, не на продажу – для подстраховки от таких хитромордых дельцов. А господина Водалта следует проучить, хотя бы ради престижа магического искусства, излечить его, так сказать, от излишнего златолюбия. Златолюбия. "Кто что любит, то того и погубит". Проклятие на невозможность получения оплаты. Условием снятия поставить клятву, что от претензий по саду отказывается и жульничать более ни в чем не будет. Только вот сформулировать почетче, чтоб не было никаких разночтений. До вечера мы втроем сидим в чистой, пахнущей свежим бельем и пирогами "веталке" тетки Одони, сочиняем текст и ругаемся. Я, как самая грамотная, пишу на доске углем и периодически стираю то одно, то другое слово. Иногда вместо пирога этим же углем и закусываю, недосып страшнейший и отдыха в ближайшие часы не предвидится. Вот когда доской закусывать начну – наверно, меня и отпустят. Нет, согласовали раньше. – Утром проклинать будешь? – спрашивает Одоня. – Нет, – отвечаю. – Не собираюсь я его проклинать. Это сделаете вы. Ойййй... опять она зачастила, как пулемет, хоть затыкай уши. Ну и что, что он маг? Такой же человек, как и все, только отражающих сфер понавешено. И боевка – не его специальность, так что щиты явно не идеальны, да и невозможно постоянно их на себе держать, резерв восстанавливаться не будет. На Ирайе все разумные имеют, пусть иногда слабый, но магический дар. Если деревенских собрать в большую звезду, скоординировать – вон, и Пег мне поможет – то надежней, чем у любого одиночки получится. А если я наложу – то большой вопрос, получится ли у них даже при выполненном условии снять. Одоня притихла, задумалась. – Так это, – говорит. – Как Дикой Лог сковали! Я ж из Дозиньцы родом, сюда взамуж выходила... а у нас Дикой Лог рядом, ежели теплая зима – вода бурлит, через него не проехать. Так нас бабки собирали мороз выпевать и выплясывать, чтобы Лог сковало. Пятнадцать девок, три старухи машут руками, кому когда выход делать. По очереди пели, потом возьмемся за руки – и плясать, а допляшем – как мороз грянет! И все по домам. Утром встаешь – ан, на улице все заиндивело, захрясло, и лед крепкий, что половицы – хоть пляши, хоть быками телегу тащи. Так и тут можно. Запятую в этой истории я увидала, а вот точку – не успела, слишком долго ждать бы пришлось. Но и запятая меня порадовала. Вот представьте себе толстую тетку, которая тащит на себе мешок переспелой, исходящей забродившим соком ягоды. Ставит его у порога, садится на приступку и ждет. Где-то через час в селение является господин Водалт: в охотничьем костюме и шапочке с длинным пером, пуговки на камзоле серебряные, тонкой работы, плащ фибулой ювелирной работы с двухкаратным изумрудом застегнут, ни дать, ни взять – наследный прынц в изгнании. Я вообще тут классические плащи только раза три видела, вещь статусная и непрактичная, особенно летом. Сопровождают магуя двое дюжих слуг. Все трое – на хварах, если кто не знает – это ящерка такая, передние лапы короткие, а задние – кенгуру обзавидуется, только вот удерживаться в седле при его скоке – искусство посерьезней нашей верховой езды. А ведь некоторые на них даже сражаются, вон, степные орки или соплеменники капитана Ларута, с трудом замиренные хапры. От этой троицы так и веет опасностью. Водалт соскакивает с хвара, подходит к толстой тетке: та спокойно греется на солнышке и за ним наблюдает. Маг без слов протягивает руку – тетка сует два пальца в карман и вытягивает золотую монету: "Бери, Водалт, золотой..." Тот берет, а тетка, не останавливаясь продолжает: "...вместе с нашим проклятьем – и отсохнет твоя рука до тех пор, пока не расторгнешь все жульнические договора и не поклянешься впредь не заключать подобных". Рука Водалта повисает плетью, золотой катится под ноги. Легкое движение другой, левой – в тетку летит что-то мерзкое, из разряда "псевдожизнь вредоносная", но растекается в лужу на подлете к крыльцу. Зря, что ли, я щит ставила. После атаки магуя выхожу на крыльцо и говорю: – Уважаемый господин маг, вы только что использовали атакующее заклинание для нападения на мирных жителей. Это уже два серьезных преступления. Вы хотите на каторгу или предпочтете лишение дара? Что, не слышу? Нет-нет, не доставайте оружия, щит сработан на совесть... У вас есть выбор – либо вы даете клятву не жульничать (если вы – честный человек, для вас же ничего не изменится, правда?) и расторгаете договор с этой деревней, в этом случае вы исцелитесь, а мы позабудем о вашей несдержанности, либо можете валить отсюда куда хотите, не останавливаясь и назад не оборачиваясь, оставшись калекой на всю жизнь, либо делать, что задумали и ждать визита серьезных парней из Конторы. Выбор за вами! Водалт оглядывает селение – оно как вымерло, никого, кроме нас с Одоней, на улице нет, окна ставнями закрыты, двери заперты. – На вашем месте я не стала бы идти на конфликт с законом. Оставшись без руки, вы еще можете посудиться с селянами (если дадите клятву – то нет: она расценит вашу тяжбу как жульничество), но, совершив убийство, вы сами попадете на суд жестокий, скорый и справедливый: тут вам даже каторжник не позавидует. – Твой, что ли? – ну-ну, ты мне еще права покачай. – Не претендую, – улыбаюсь ему примирительно. – Я тут никто и звать меня никак, а вы напоретесь на реальную силу. – Контора, да? – качает головой маг. – Везде стукачи. Деревенские дятлы... вы только это умеете. Всех под одну гребенку, кто поднял голову – тех и стриги! – Не хочу спорить, – на самом деле этот вопрос надо бы провентилировать, вдруг действительно так? – Но вас не из-за этого прокляли, а за ваше жульничество. – Но проклятие – тоже преступно! И вы ответите, головой ручаюсь! – И потеряете голову. Вас проклял не маг, Водалт, вас прокляли простецы, а на них закон о преступных магических действиях не распространяется. Проклятие одного обиженного простеца дешево стоит, но проклятие сотни простецов – это реальная сила. Либо даете им клятву и расторгаете договор – либо остаетесь одноруким калекой. Что выбираете? Он дал клятву. Поднял возвратившую чувствительность руку, скривившись, размял плечо, пошевелил пальцами – а ты как думал, все пройдет безболезненно? – вскочил на хвара, прикрикнул на слуг, и все трое вылетели за ворота, как ошпаренные. – Ох, чует мое сердце, нам он этого не простит... – вздохнула Одоня. – Не простит мне, а не вам, вас он всерьез не принимает, просто решил, что я как-то хитро простецами прикрылась, творя это проклятие. Слушай, Одоня, вот на куйна вам этот маг, который и себя исцелить не может? Нет, понимаю, если было бы что серьезное, но ягоды на ветках сохранить и насекомых отвадить – это вы сами сможете, если вместе возьметесь. Хоть кто-то из Варлац в школу ходил? – А как же! Старый Пег учился, у него дома и книжки лежат. Ну, твою ж мать... Да, такие вот люди. Наверно, бесплатного образования мало, оно должно быть принудительным! Хотя все равно не оценят, озлобятся только. По СССР помню. До темноты отсыпалась, после захода собрала одонины пироги, повидло в сушеной коробочке-тыкве, живую воду перелила в керамический бутылек, а флягу наполнила водой нормальной. Пег, посмеиваясь, подарил мне ложку, вырезанную из раковины и маленький казанок с перекидной ручкой: и варить, и жарить, а понадобится – и лепешку в нем испечь можно. Тяжеловат, конечно, но не критично, я больше от недосыпания и расхода сырой энергии устаю. А старикан-то непрост: по его участию в истории с магом чувствуется опыт старого служаки, а не лесного или деревенского жителя. – Черный буфер? – спрашиваю. – Не, в Теленке служил! – отвечает. – А ты из буфера, видно. Там все такие... ушмы, атаман-бабы, всех на уши поставят и плясать заставят, как ты нас. – Ну, – говорю. – Зачем так? Не я вас построила, жизнь. Ты уж научи кого из мелких тому, что сам знаешь и умеешь, а то и впрямь будут подниматься только когда им на шею веревку набросят и потянут как следует. Смеется, говорит: – В Теленке тебя б за такие слова на поединок вызвали, там за шею вяжут только пиратов, и поднимают высоко-о! Так и пошла я по дороге, поправляя сидор на плече и смеясь. А ночь-то заметно холоднее прежних, осень, что ли, приближается? Нет, не может такого быть, лето на середине, и все же: какое сегодня число? Совсем потерялась во времени. Как попала – ни одних суток спокойных не было, все слились в нескончаемый поток, в один невероятно длинный, тяжелый и насыщенный день. "Выхожу один я на дорогу...". Народ здесь ночью за ворота не шастает, призрачный отряд всех распугал, а мне он не страшен, вот и получается, что ночью самое безопасное время для путешествий. К тому же, не жарко идти, а то днем просто пекло. И это еще далеко не Хапренернаут, он-то намного южнее. А уж как нагхане в своих пустынях и мангровых болотах живут – вообще не представляю, то-то они у нас во сто тряпок даже летом кутаются. Интересно, кстати: у них там чисто мезозойская флора, или тоже есть привнесенные виды? Маячит догадка на краю сознания, никак в мысль не оформится. Тут и вторая мысль в голову постучалась, четкая, темная и тяжелая. Человек – да что человек, орк и тролль, по моему мнению, тоже – тварь, в массе, ленивая и не желающая ни за что отвечать. Любопытство заканчивается у кого в шесть, у кого в двенадцать, самое позднее – в шестнадцать лет, а вытесняет его социализация, которая является, по большому счету, однообразной игрой с жесткими правилами и – внимание – в этой игре не жалуют тех, кто эти правила может даже не изменить, а обойти или проигнорировать. Любой власти не нужен умный народ – ей нужен тупой и покорный, любой народ не рвется ни к образованию, ни к прогрессу – он рвется к спокойной обеспеченной жизни. Но спокойная жизнь не должна слишком долго тянуться. Чтоб не привыкли. Как только наступает неблагополучие (а оно не может не наступать время от времени, от естественных причин) – ни тупой и необразованный народ, ни тупая самодовольная власть не смогут его даже скомпенсировать, максимум, на который они способны – не замечать беды, пока она не станет для всех смертельной, как пи... свартчокан. Умные деятели приходят и удерживаются у власти только в случае постоянной угрозы и государству, и его опоре, и умный-сильный народ правителям нужен только в том случае, если для борьбы с угрозой требуется именно такой. Точно так же и народ – лишь реальный страх за свою жизнь в постоянно меняющихся условиях делает основную массу исключительно талантливой, сообразительной и склонной к самообразованию. Так что – да здравствуют опасности и постоянный легкий пи... свартчокан. Свартчоканчик. Но тогда я-то что здесь делаю? А я так, погулять вышла... Утро застало меня в чистом поле, но чуть раньше полдневной жары я успела-таки дотащиться до обжитого места. Знакомьтесь, местный аналог мотеля, двухэтажный то ли трактир с комнатами наверху, то ли гостиница с паршивой столовкой внизу. Что готовят плохо, понятно по запаху – несет явным тухлячком, единственное достоинство "мотеля" – загон для хваров и крепкая изгородь-частокол. Такое впечатление, что тут других загородок не знают, и это притом, что более-менее приличные рощи мне встретились на всем пути лишь дважды. Правда, с камнем здесь еще хуже, да и строительной глины нет, подстилающий грунт – то кварцевый песок, то плотная супесь, в лучшем случае суглинок. Зато плодородный слой весьма приличный, до метра, конечно, не дотягивает, но и сорок-пятьдесят сантиметров гумуса – это очень неплохо! Не наши несчастные пять-пятнадцать, да белесый подзол. Пустырей почти нет, все либо засеяно, либо засажено, либо под выпасами для огромных медлительных ящериц ктахи, долгоногих страусоподобных гшил и коров, размерами и статью больше напоминающих буйволов. Их быки – так уж точно, громадины, как из плейстоцена пришли. Да и коровки тоже не выглядят мирными, рога длиной по полметра, острые, изогнуты лирой. И, в отличие от самцов, самки поджарые. Не столько мясной, сколько молочный и тягловый скот. С местной системой хозяйствования я не знакома, единственное, что узнала – каждое селение во внешних договорах выступает как хозяйственный субъект. Но, в любом случае, не бедствуют же! Почему тухляк в гуляше? У меня были с собой еда и питье, спать под открытым небом я уже привыкла, на солнышке бы точно не разлеглась, и накой я полезла в этот клоповник? Стадный инстинкт, не иначе. Да и денег у меня почти не было, так, какую-то мелочь сгребла в загашник еще перед телепортацией, думала, что потом подзаработаю. Но не получилось. Значит – закажу на последнее чего-нибудь выпить и расспрошу, скоро ли тракт. Зашла, осмотрелась. На удивление чисто и опрятно, стены не оштукатурены, но без пыли и копоти, бревна аж золотистым светом мерцают, пол земляной, но "вымазан" начисто, в углах еще не просохла мазилка, столы и лавки – без грязи, чистые плашки на ровных крепких козлах. Три посетителя под пеленой иллюзии в дальнем углу, хозяин за стойкой – все бы ничего, кабы не запах тухлятины. О, как хозяин-то разулыбался, первый здоровается, да "чего изволите заказать"... Это он мне, которая в пыльном выгоревшем армейском тряпье, "форма летняя полевая б/у без знаков различия", рожа оркоидная с шелушащимся от загара носом, все надеюсь до нормального цвета ее довести, а она под солнцем только обгорает, волосы отросли и из-под фуражки местного идиотского покроя (я ее вообще сперва за издевательство посчитала) торчат в разные стороны. Убожище! Ну, не пристало перед такой трактирщику прогибаться! – Пикайзу, дщез? – он моментально предложил мне какие-то местные напитки. – Пивка бы легкого, – говорю и выкладываю три медяшки низшего достоинства, если уж в черном буфере столько стоило, в хлебном краю не может оказаться дороже. – Сей момент, – подхватывается трактирщик и исчезает в подсобке. Через минуту, впрочем, появляется, несет на плече "гостевой бочонок" литров на десять-пятнадцать и кулек непойми с чем. Сгружает бочонок на стойку, обмахивает кружку полотенцем, раскрывает над ней кулек и высыпает десяток жирных черных дохлых мух! Ловко подсовывает под краник и профессионально нацеживает пива "с шапкой". Пока я в остолбенении наблюдаю сие действо, отодвигает медную мелочь ко мне: – Не волнуйтесь, за вас все оплачено! – Что именно оплачено? – офигение прошло, причина вырисовывается. – И муховочка, и гуляш по-орочьи! – Как вы сказали, какой гуляш? – Ну, как же, все по рецепту, мясо и печень ктахи, сутки выдержать на жаре... – Понятно. Вообще-то, в лесу ктахи не водятся, но не в этом дело, – глядеть в сторону тех троих уже не нужно, чтобы понять, кто это. – Я, пожалуй, подсяду во-он к тем ребятам, туда принесите, три блюда, гуляша хватит? Вот и прекрасно. И что теперь делать? Размазать я этих трех могу, и повод они мне дали, оскорбление расового достоинства – вполне достаточная причина для дуэли. Максимум последствий для меня – домашний арест на тридцать суток или, если уж совсем не повезет – разжалование до рядового. Но я сейчас как бы случайно потерявшаяся при сбое телепорта и добирающаяся до Конторы на своих двоих, а стоит мне попасться стражам порядка – и препроводят к разлюбезному Дереку в течение трех дней. Значит, увы, дуэль и даже просто драка отпадает. Нельзя мне сейчас в столицу, никак нельзя! Ладно, вы играете – и я вам подыграю. Иду к их столу, развеиваю иллюзию кисеи, подхватываю табурет от соседнего столика и подсаживаюсь к обедающей троице. Нет, не обедающей: слуги, вполне ожидаемо, просто сидят рядом и охраняют, а Водалт пьет из серебряного кубка вино и время от времени закидывает в рот орешек. Что-то это напоминает, а? С родной старушки Земли, такое в малиновом пиджаке и с голдой на шее. Антураж тут, конечно, другой, а смысл – тот же. И опыт имеется... Трактирщик приносит поднос с тремя тарелками омерзительного гуляша, сгружает на наш стол. Одну из них толкаю к Водалту, он инстинктивно отшатывается, я подхватываю у него вазочку с орехами. Слуги делают синхронное движение ко мне, останавливаю их взмахом пальца – ах, да, забыла, я же на кончик ногтя посадила маленькую, но яркую искру, этакий тонкий намек на файербол. – У лесных орков, – сладчайшим голосом заявляю магу. – Принято обмениваться пищей за столом, в качестве подтверждения добрых намеренний. Типа, ни ты меня не отравишь, ни я тебя не отравлю. Усек, приятель? Так что приятного аппетита. И выхожу за дверь. Движения за спиной не чувствую – они, кажись, от моей наглости остолбенели. Иду дальше, волоча ноги, как не первой свежести зомби, и не боюсь, что Водалт или его слуги за мной погонятся: боевой маг, даже не имеющий доступа ко внешним источникам, в охранниках-немагах обычно не нуждается, именно это я ему только что показала. "А маленькие люди без оружия – не люди, все маленькие люди без оружия – мишени!" Канхаги и махаги у них вряд ли найдутся, тут не черный и не серый буфер, так что ношение незаконно, а палить из арбалета в меня сейчас бесполезно – щит я хороший выставила, потому и еле ноги волочу. Скорей бы в Керемницу прийти, сбросить надоевшую личину, там, если это действительно город-базар, такой мыслешум стоит, что сам Дерек меня не отыщет. Солнце печет, голова раскалывается, щит сняла уже часа два назад, а легче нету – и недосып, иду почти сутки без передыху, ноги переставляю по привычке, не разгибая коленей, и последние силы на скандал в трактире и последующий красивый уход из него потратила, а главное – проклятущая жара и слепящее солнце... Хоть бы дождик, что ли, да ладно – хоть тучка какая. Нормальную воду выпила всю, дважды по чуть-чуть к "живой" прикладывалась, вроде, прибавилось сил, но с ней надо поосторожнее: в больших дозах это канцероген. Так простимулирует клетки, что начнут делиться, как раковые. Ничего, одонины подруги ягоду соберут и решат, что хватит жары, пора бы и поливом озаботиться. А погодой и благословеньем садов им теперь придется заниматься самим, потому как Водалт если что для них и будет делать, то только гадости. Ничего, вот и совместят полезное с полезным, а уж когда научатся работать "звездой", так и вообще весело станет. Конечно, с серьезным магом "звезде" простецов и тогда не потягаться, а вот наделать неприятностей, да просто конкуренцию составить типам вроде Водалта – это они смогут. Пустячок, а приятно! Честно, не заметила, как оказалась на тракте, и сколько по нему отмахала, тоже не знаю, на автопилоте шла, мозги спали, а ноги двигались. Неудивительно, что не заметила перегородившую всю правую сторону гномовозку, споткнулась о суставчатую лапу и приложилась лбом об раскалившийся на солнце иссиня-черный металл. Скорее обожглась, чем ушиблась. – Куда прешь, деревня! – это были единственные пристойные слова в последовавшей за этим тирадой. Все остальные оказались на языке Подгорного королевства. Я села на дорогу около гномовозки – стоило остановиться, и ноги отказались меня держать, осторожно дотронулась пальцем до обожженного места: кажется, обойдется без пузыря. Вот тебе и "те самые дварфы", вывалянные в пыли "той самой дороги". Рояль в кустах. Правда, гномовозка не едет, а дварфы ругаются хуже сапожников. Ну, и я им отвечаю, осипшим от жажды голосом, тем же макаром по тем же местам, только позаковыристее, я вообще сквернословить люблю, а дварфийский дает ругателям огромные возможности количеством степеней родства и названий рабочих инструментов. Если даже просто перечислить, чьим сватам-зятьям-своякам что и куда сунуть, уже книгу написать можно, а если еще и с фантазией подойти... когда я остановилась, тишину можно было резать и есть. – И после этого не говори, что на подгорном не понимаешь! – слышу над ухом. Отвечаю: – Не скажу, моим учителем был Агерни Лангскег, а он ругатель, каких поискать. Я сперва боялась, что он и взаправду меня молотом тюкнет, – и, без перехода. – Вода питьевая найдется? – На, держи. Теплая, правда, да и вообще по пиву бы лучше. Я присосалась к бутылке. А коротышки знают, что нужно в походе – подсолили, такой скорее напьешься, хотя, что я говорю – конечно, они должны это знать, почти половина населения с металлом работает, а это у печи или горна, там простую водичку пить бесполезно. Открыла глаза, присмотрелась к своим поильцам. Чумазые и потные бородатые дядьки, за счет низкого роста и широких плеч в квадратном формате. У одного на голове платок как бандана повязан, а в руках металлическая пластинка, и он грязной тряпкой пытается ее от копоти оттереть, а второй, в войлочном подшлемнике с завернутыми наверх "ушами", поставил на железную спину голема сумку и рассеянно в ней шарит, устремивши взор в никуда. – Не нашел? – спрашивает тот, что в платке. – Не-а, – отвечает тот, что в подшлемнике. – Ты его брал? Я – нет, понадеялся на твою память. – Чугунная башка, – шипит на него первый. – Лучше б ты штаны забыл, скотина безрогая... Ну, вот, вроде мне уже малость получше, встаю на дрожащие ноги, обхожу и разглядываю голема. Железная гусеничка из трех звеньев на шести лапах, запряжена была в телегу, нагруженную "с верхом" мешками, сейчас та стоит на обочине, уж кто отодвинул – неизвестно, а у гусенички вскрыт первый сегмент и он, судя по запаху паленого и густой копоти, недавно горел. Лапы, соединенные с ним, неподвижны, у остальных двух сегментов – подрагивают, как мои ноги. – Парни, – спрашиваю. – Что, радиатор сожгли? – Какой, кирку в зад, ради... – поднял на меня глаза дядька в подшлемнике. – Охладитель, то есть. Или охлаждения не предусмотрено? – Ну, есть пара плетений, – отвечает тот, что в бандане. – То есть, была. На этой пластинке. Но, как видишь, не потянули такую жару, масло загорелось, привод слетел. – Гидравлический привод? – спрашиваю. – Что? – Масло под давлением приводит в движение лапы. Так? – Ну, если грубо, то да. Механика снашивается быстрее, да и жрет энергии больше, а уж смазку подбирать зае... замотаешься: то для лета, то для зимы... – А лапы что, не нуждаются в смазке? – А что им сделается, на подшипниках синей стали... – Ну, вот и пожгли. Жара, трение температуру повысило до критической точки, масло закипело... – И откуда ты такая умная вылезла, а? – Откуда все, на себя лучше посмотри. Вообще-то, меня мэтр Лангскег немножко рунной магии научил, так что с плетением покумекаем вместе. Привод восстановить сможете? – Да это-то не вопрос, шланги в запасе есть. – А еще нужна смазка для подшипников: минеральная, достаточно тонкая, чтобы не застывать на стоянке и достаточно вязкая, чтобы не стекать при нагревании. Примерно представляешь? – Ну, как для механики, – ответил тот, что в платке. – А еще я на корпус пару охлаждающих плетений повешу, маломощных, но чтоб скомпенсировать нагревание солнцем. Вот накой же вы его черным сделали, а? – А что, надо было золотым? – Серебристым или белым. Нанести тонкую красочную пленку. Нагреть до полимеризации... – Полуме... что? Ты мне мозги не канифоль, нет такого слова. – Глоди! Сбавь обороты! Девка дело говорит. А ты не обижайся на него, лады? Это его изделие, вот он и готов за каждую гайку всем глотки порвать. Да ты еще не нашего народа, ведь так? Откуда столько знаешь? – У меня один из прадедов из вашего народа, отец только в это лето признался, когда я его уличила: мы все пьем и пьянеем, а он – нет. А вообще я с детства в отцовой мастерской вместе с братьями железки крутила, он же у меня и кузнец, и механик, и совсем чуток алхимик и артефактор, в черном буфере иначе нельзя. – Да, мы такие! И как прадеда звали? – Отец обещал на ухо шепнуть, но не успел – как раз начался прорыв, потом, когда отбились, меня в Контору вызвали, а тут сбой при телепортации. Хорошо – вывалилась на поле, а не в толщу горы, только теперь пол-империи пехом шагать, а я с собой ни денег, ни припасов особо не взяла. Местные за работу, в основном, кормят, так что за проезд заплатить не смогу. – Слушай, а тебя как звать? Хюльда... Так вот, Хюльда, если ты поможешь восстановить плетения, и оно заработает, как надо заработает – слышишь? – мы тебя довезем до Керемницы, а оттуда в столицу чуть не каждый день стада гонят, с ними дойдешь. А если доберемся без приключений – мы тебе заплатим, ну, не как за охрану, конечно... И тут я на собственной шкуре убедилась в присловье "жадный, как дварф". Услуги рунного мага Квигги оценил в стоимость проезда на уголке телеги, груженой непонятно чем, охрану груза и его владельцев боевым магом – в полцены охраны мечником, а ноу-хау относительно смазки "подшипников синей стали" и покраски корпуса светоотражающим составом вообще словно не заметил. – Хорошо! – говорю. – Но с некоторыми дополнениями. Если приключения будут... так вот, в случае нападения на нас вооруженных субъектов – да кого угодно, любой расы, живых ли, немертвых, даже животных – заплатите мне как воину, а если нападет маг или у них будет артефактное оружие – платите как боевому магу. Пойдет? Глоди и Квигги выразительно переглянулись. – А нет – так наносите свои руны сами, какие вспомните, авось, не сразу взорвется... Еще переглядки. – А что ты умеешь, кроме морозильника? – ага, опять Глоди возбухает. – Да то и умею, чему в Академии двенадцать лет учили: боевка, алхимия, механика, артефакторика, спецпредметы – рунная магия и магия Тьмы. У Глоди взгляд остановился и челюсть отвисла, а Квигги поджал губы и ехидно спросил: – И что ж ты, такая умная, и по такой пылище пешком тащишься? – А то, умник, что не грабить же на большой дороге. Будь я жизнючкой – давно бы уже с ветерком на хваре скакала. Боевому магу нечего продавать, кроме охранных услуг, да и это не совсем законно. Единственная отмазка – самозащита и защита мирного населения. И не приведи судьба хоть чуть-чуть меру превысить. Врубились? – Да ясно... Спрашивается, зачем девке война? – Не война. Я родилась в черном буфере. Там такое из-за Гребня вылазит, что не на всякой войне встретишь. И когда малявкой была, то отцу пообещала: выучусь на боевого мага и всю ту дрянь победю. – Победю, говоришь... И как, победила? – Пока – нет, но и жизнь не закончилась. Ладно, Квигги, хватит трепаться. Глоди, на тебе вся механика и смазку найти, а я займусь вязью. Уже из-за спины услышала, как Квигги посмеивается: – Да, Глоди, ищи смазку, а то девка тебе на сухую вставит... понял? И я вздохнула с облегчением: на таком транспорте добраться до города – дело не дней, а часов.