Маг - рунист

Девушки! Когда вы читаете о прекрасной любви – не верьте! Вам нагло врут. Это болезнь, маниакальное пристрастие, занимающее мысли помимо вашей воли, это паразит сознания, подминающий под себя любую умственную деятельность, это гипнотическое состояние, заставляющее вас делать то, чего вы бы сроду себе не позволили. Это не голословные утверждения, я сейчас все это ощущаю, и оно меня совсем не радует. Если вы всерьез думаете, что личная жизнь может проходить только в специфических отношениях с противоположным (или своим, не будем ханжами) полом – вы глубоко ошибаетесь. Наблюдая однообразные телодвижения знакомых девушек вокруг объектов их страсти, я понимала, что ничего не теряю из-за своего отказа. Приобретаю значительно больше. Например, мне не нужно тратить время и деньги на покупку косметики и барахла (две пары непритязательных «базовых» костюмов – не в счет). Не волнуют меня и случайно брошенные в мою сторону взгляды. Ну и, конечно, все вопросы, решаемые дамами в кабинете гинеколога, идут строго мимо. Мое тело и мои нервы в целости и сохранности, мои друзья из числа мужчин откровенны со мной, поскольку я в принципе не посягаю на их холостяцкую свободу, их двери для меня открыты – они знают, что там я не задержусь. Ибо воистину: есть парень – куча проблем, нет парня – одна проблема, да и та не стоит внимания. А главное – трезвый взгляд и холодный рассудок. Когда-то он у меня был… да… Сэкономленные время и деньги можно пустить на книги, музеи и фильмы, пешие и велосипедные походы, и вообще объездить всю Россию, а, главное, потихоньку заниматься вещами, вызывающими у серьезных людей презрение и насмешки. Я не о том, о чем вы сейчас подумали. Я об энергуйстве и прочих аномальных увлечениях. Меня это интересовало всегда, даже в пионерском детстве, когда я считала это дремучими суевериями. Как бы вы, например, охарактеризовали тетку, которая может проспать два выходных напролет, вылезая из кровати только затем, чтобы попить воды и сходить в туалет? Или, наоборот, бодрствует трое суток подряд без особых на то оснований вроде квартального отчета? Которая вместо колечка и сережек покупает бубен, медвежью челюсть и друзу лилового кварца размером с суповую кастрюлю? Вот именно, покрутили бы у виска. А, между прочим, правильно обработанная медвежья челюсть прекрасно отгоняет полевую мелочь во время практик, бубен – незаменимая вещь для вхождения в транс, а из друзы получился десяток резонаторов, позволивший народу с практикума хоть иногда заглядывать друг другу во сны. Ну, да, по Московской Области я не одна такая двинутая была, уже утешает. А уж если вспоминать о данженах и полигонках… Какой бы мужчина потерпел такое издевательство над всеми приличиями, когда его женщина вместо посещения спа-салона или какой-нибудь модной тусовки гоняет по лесу ёльфов? А если она, помимо ролевок, еще вместе с дигерами полезет в грязные и опасные катакомбы, рискуя не только наткнуться на бандитов, военных или ментов, но и просто попасть под обвал или отравиться метаном, то он запросто может сдать ее в психушку. С сейдами тоже странная история вышла. Я тогда как раз с черными археологами ходила, за процент с того, что им правильно укажу. Обманывали меня, конечно, тоже по-черному, но я не возражала: оплачивают проезд – и ладно. Зато каждый сезон приключения. А уж как Сеня был доволен, всякий раз восклицая: «Это не ты, это мне интуиция подсказала!» Ну и подсказала она ему копать заложную могилу. Между прочим, до этого ребята здорово озолотились, было, на что пышные похороны устраивать. Только жадность губит не одного флибустьера, но и копателя. Я предупредила, что под сейдом черно, и лучше не трогать. Не зря же руной стейн камень сверху донизу расписан. Но вставать между копателем и кладом опасно для жизни, я и не полезла, только отошла подальше. Ну, а они подкапывали, благо, камень на песке стоял. Охта – река норовистая, изменчивая, ближе к истоку – пороги и скалы по берегам, в дельте, где берега низкие – заболочены, а тут намыло в излучину серого, тонкого как прах песка, и торчком стоит валун с петроглифами. И петроглифы эти – сплошь рунические печати. А ощущение рядом с камнем такое, что везде ясный день, а тут – сумрак вечерний, и тени дрожат, словно живые, и контуры предметов размазываются. Ну, не послушали меня – их право, ушла наверх, к палаткам, стала свои вещи собирать. Мало ли, бежать придется. Но нет, не пришлось. Отрыли они каменный ларчик с черепом, лоб у черепушки просверлен, и в дыру шлифованный то ли гранат, то ли шпинель вставлена. Ну, и вся костяшка исчеркана какими-то письменами, не руническими, а кружочками на палочках. В общем, когда они эту штуку пытались коллекционерам загнать, им сказали, что такой грубой подделке самое место на столе малолетнего сатаниста, и нефиг было ради этого прикола гравировальной машинкой пользоваться. То есть, не ножом были процарапаны кружочки, а быстро вращающимся сверлом, из-за чего знатоки и забраковали находку. Но особо огорчиться этим фактом ребята не успели, оба осенью померли: Вадим отравился водкой на корпоративе, что интересно – единственный из всей компании, а Сеня с восьмого этажа из окна выпал где-то через полтора месяца после вадькиной смерти, и подозреваю, что ему помогли. Я с сентября и до марта по командировкам моталась, узнала обо всем с большим опозданием. Струхнула слегка – я-то в команде третья. Но мной никто не заинтересовался, наверно, потому что я в продаже черепа не засветилась. А потом поняла, из-за кого их убили. Из-за того, кто до недавнего времени был заключен в черепе, как в темнице, и кого там уже не было. Он мне приснился перед майскими праздниками, аж дважды. Ничего жуткого, тощий патлатый дядька в полотняных штанах и длинной рубахе, со впалыми щеками и глубоко посаженными глазами, человеческий дух, а не какая-нибудь хитровыделанная нежить, и, по ощущениям, колдун. Такая плотная сила от него шла, холодноватая и сосредоточенная. Сперва по-фински бубнил, потом сообразил, что без толку, начал мыслями доставать. Вроде как он благодарен за свое освобождение и даже слегка жалеет, что двоих спасителей из-за него грохнули. А потом и заявил: «Стало быть, мой подарок одной тебе достанется, ничего, ты поднимешь». И научил трем вещам: растворению, слиянию и углублению. Во всяком случае, так оно в мыслях отобразилось. Первые два - как распределять сознание по обозримому миру, становясь с ним единым целым, и незаметно управлять – вызывать, когда надо, дождь или снег, также прекращать их, способствовать росту трав и злаков или быстро выбираться из леса, даже если тебя туда завели с завязанными глазами. Я этим часто потом пользовалась, правда, на полноценный дождь в засуху силенок не хватало, зато по мелочи – всегда пожалуйста. Дошло до того, что лес без напоминания угощал меня всякий раз, как я в него заходила, даже в январе подсунул кучу промороженных до звона опят на трухлявом пеньке, лишь бы я там ничего не практиковала. А вот последняя методика пнула меня в нужную сторону. Поняла я ее не очень, а у мертвого колдуна переспрашивать постеснялась, решила экспериментировать сама. Вообще-то, «углубляясь в суть», я должна была научиться прозревать будущее, но у меня ничего не вышло. Вместо тех сплетений судьбы, которые смогла рассмотреть только сейчас, на Ирайе, вывалилась я в пространство символов и понятий. Потом уже, почти год спустя, поняла, что никакой магии для этого не нужно, любой из вас может выйти в ментал, если, конечно, вы – существа мыслящие. Берете сложную задачу, нетиповую такую, для которой нет готового метода решения: инженерную, математическую, физическую. Да хоть экономическую – там тоже своя извращенная логика. И бьетесь над ней до полного опупения, до двух часов ночи и спичек в глазах. В определенный момент, когда уже «держаться нету больше сил», голова начинает странно работать – никаких обозначений, никаких формул и чертежей (хотя за то, что там нет графов, не поручусь), но так все понятно, что откуда, и почему работает, все взаимосвязи как на ладони, и ощущение такое яркое… всемогущества. Не в смысле «всех убью, один останусь», а в смысле «что нам стоит дом построить». Если в этот момент пересилишь себя и проснешься – задача решится почти сама. Главное, эти озарения записать надо, не полениться, а то ведь забудешь к утру, заспишь начисто. Если регулярно практиковать над собой подобное издевательство, мышление в состоянии почти полной отключки становится привычным, и в самом глубоком, черном дельта-сне начинаешь осознаваться и отмечать необыкновенное сходство тамошних ощущений с состоянием озарения. И, если вспомнишь условия, то решать задачи можно даже там, не приходя в сознание. Мало того, спектр задач, которые ты способен решить, расширится, главное – не только помнить, но и чувствовать, ощущать их условия. Казалось бы, ну чего необычного – мозги стали быстрее соображать. Но вспомните: именно в этом сне самая медленная мозговая активность! Дельта-волны – порядка двух герц, медленнее только в коме. Вот и подумайте, что и как там соображает… Из сновидения можно выйти в астрал, этого разве что глухой не слышал и слепой не читал. Но сновидения возникают в «быстром»-парадоксальном сне, в черной дельте образов нет, а выйти можно и оттуда. Тело все равно уже не чувствуешь, ощущаешь только собственное сознание, как мыслящую единицу, и движешься ею по течению мыслей-рек. Но это не астрал, там ни картинок, ни образов нет. Это, по всем признакам, ментал. Он чутко отзывается на твои мысли, а чувства там принимают вид состояний, дополняющих мысль. С другими сознаниями можно общаться, игнорируя не только языковые, но и культурные различия. Нет, они обнаруживаются, например, я однажды наткнулась на чрезвычайно развитый ум, не знакомый с понятиями точных вычислений и дискретности. Явно не человеческий, и чрезвычайно любопытный. Где такие, интересно, живут, не в глубинах ли океана? Для подобного взгляда на мир должна быть совершенно иная среда обитания. Но, выяснив наши расхождения, мы уяснили, что сходства между нами, все-таки, больше. Интересно и то, что для ментального псевдопространства можно задать графическое представление, но это будет именно твоя надстройка, твой интерфейс. Почему сновидческая братия там косяками не бродит, предпочитая астрал – не знаю, наверно, они думать не умеют. Все это было еще во время земной жизни, попав на Ирайю, я несколько раз безуспешно пыталась вылезти в ментал. Такое чувство, что вокруг тебя генерируется небольшая область соответствующего представления, как пузырь, а дальше – глухая стена. Обломались мои наполеоновские планы. Для мысли же, по идее, не должно быть преград. Ну, разве что Контора поставила мощные глушилки для всех, кто не свои. Но тогда из Тумана выход должен получаться на счет «раз», а там вообще неструктурированный голяк и потенциальная яма. Да и то, что слышать слишком «громкие» мысли окружающих на Ирайе я научилась, просто прислушиваясь к ним, свидетельствовало против ментальной «глушилки». Оставалось списать «невыходимость» на местную аномалию, либо происки какого-нибудь божества. Вот сейчас и выясню. Иду к Оракулу. Вокруг меня грубая подделка под каменистую равнину, далеко впереди поблескивает гранями некая энерго-информационная конструкция, которой с той же неуважительной к пользователю небрежностью придали форму пирамиды. Кто бы ни делал интерфейс этой игрушки, а у нас на Земле программеры круче! Хоть и не боги. Это настраивает меня на соответствующий лад: если ко мне поворачиваться задницей, то и я вряд ли лицом развернусь. Топать хрен знает сколько по этой грубой поделке мне в лом, и я присматриваюсь, причувствуюсь к Пирамиде, ловя ее состояние – и делаю шаг. Она приблизилась, увеличилась, но не так, чтоб вплотную. Усиливаю это состояние, проникаюсь им – и делаю второй. Это я зря… Хорошо, отвернулась – а то нос разбила бы в лепешку, с такой динамикой на ступени упала. На щеке точно синяк будет, и руки рассадила до крови. Игрушка-игрушкой, а удары реальные. Ладно, встаю на четвереньки, карабкаюсь наверх. А что рисковать, на двух-то конечностях, когда все равно никто не видит. Ползла долго, даже слегка запыхалась. Уж думала, ступеньки никогда не закончатся, а когда рука вместо того, чтоб нащупать следующую, шлепнула по ровной площадке, я опять клюнула носом, настолько оно было неожиданно. Поднялась, отряхнулась. Наверху тоже эстетика первого Варкрафта на монохромном мониторе. Даже не потрудились прорисовать пейзаж, пустили вокруг черный фон, как беззвездное небо. Посередине тетраэдр, раскрашенный в «три тона серого» - белый, черный и собственно, серый, рядом с гранями парят маски соответствующих цветов, и двигают губами, бровями, только что не подмигивают. - Это, - спрашиваю. – Оракул? Я по тому адресу пришла? - Не «это», а я – Оракул, - отвечает мне белая маска. - А этих двоих как звать? – киваю на черную и серую. - Мы – Оракул. То есть, я, конечно, - хмурится белая маска, а остальные оживляются. – И они – тоже я. - Значит, един в трех лицах? - спрашиваю. – И где ж я еще такое встречала? Не-ет, надеюсь, ты с тем, который… в общем, не имеешь ничего общего. Есть на Земле такое трехликое божество, с которым лучше не контачить, - поясняю Оракулу. - Подозреваю, что у тебя там не все сложилось, - констатирует маска. – И знаю, почему. Хамство не способствует долгой жизни. - Да, вообще-то, знаю сама, - соглашаюсь. Вопрос, что еще считать хамством, но спорить на эту тему – фи, кащенитство. – А у вас тут какая-то монохроматическая гамма. Скучно, наверно? Тоска зеленая. Да если бы зеленая – все было бы какое-то разнообразие. - Я знаю, что такое скука, - покачивается маска. – Но это не входит в мои функции. - Так ты – тоже программа? – печально. Хоть бы одна личность, а то все - неписи, что монстры, что привратники, что трехликие божества. – Я надеялась, что уж Оракул – точно будет ИИ. - Кто? – удивляется маска. - Искусственный интеллект. То, что не только способно выполнять заложенные в него программы, но и принимать решения в непредусмотренных ситуациях. Ну, в твоем случае, такая же личность, как остальные божества веера, только появившаяся не естественным путем, а сконструированная. - И как же ты это определяешь? – белая маска заинтригована, остальные прислушиваются. - Самообучающийся модуль – это раз, он необходим, но главное – другое. Истинный рандомайзер, - говорю, выделяя последнее слово. Да, это моя любимая тема когдатошних сетевых баталий, завязанная на возможность свободы воли. – Способность принимать необусловленные решения. Если любое твое решение хотя бы теоретически можно просчитать – ты, увы, неживой, если же в определенный момент можешь выдать нечто принципиально непрогнозируемое, пусть даже самое дурацкое – ты живой, даже если сделан из плат и микросхем. - И откуда такая информация? - не унимается Оракул. - Сама додумалась, - скромно опускаю глаза. – Но все вводные были, так что невелика заслуга. Интернет стимулирует мышление лучше любого симпозиума. Потому что на ученые тусовки приходит народ, думающий строго в одном направлении и опирающийся на одну теоретическую базу, разница в малосущественных деталях, а у сетевого люда убеждения отличаются, как бульдог… от квадратного трехчлена, а тот – от сяпающей калуши. Да еще такие экземпляры встречаются… Двадцать раз им одно и то же объяснишь, все разными методами, они, конечно, ничего не поймут, да еще и обложат тебя со своей колокольни, зато ты сам после этого понимаешь вопрос глубоко, можно сказать, по сути. Иной раз до такого дойдешь, до чего в кругу единомышленников не додуматься. Ну, и еще, сеть – роскошное хранилище информации, не всегда, конечно, достоверной, но тут уж надо уметь просеивать. - Интересно, - кивает маска. – А тому, до чего ты додумалась, есть подтверждения? - Смотря чему, - отвечаю. – Тому, что свобода воли – это истинный рандомайзер, конечно, нет. Это зависит от того, что считать этой свободой, а вот то, что истинный рандомайзер существует, подтверждают элементарные частицы физического плана, во всяком случае, пока не доказано обратное. - Значит, пока есть истинная случайность… - …мир живой! – договариваю я. – Иначе говоря, пока он не стал часовым механизмом. Как станет – все, пиши пропало, умер. Готовь полешки для костра. Мало того, истинная случайность – источник возникновения новой информации, роста и развития мира, без нее любое слово будет перепевом ранее сказанного. - И до всего этого ты дошла благодаря интернету? - Не только, но без него бы не получилось. Когда множество сознаний, имеющих отличающиеся знания, опыт, мировоззрения, сходятся для обсуждений – возникает некий супермозг. Не обязательно умный, тут уж все зависит от составных частей, но способный генерировать гипотезы и версии, инициировать рождение идей в разумах участников дискуссии. - Интересно. Значит, ты хочешь в него вернуться? - Зачем? – спрашиваю. – Я его здесь хочу протянуть. Уже прикинула, кто будет серверами, в чем кодировать и откуда энергию для поддержания штанов брать, чтоб никому не накладно. - Штанов? - Ну, это идиома. Если посмотреть, как фонят разумные существа всякими сорными мыслями, сразу хочется организовать сбор ментального мусора в планетарных масштабах. И природе на пользу, и энергия в сеть. - Хм, - маска поджала губы. – А от меня тебе тогда что надо? - Дык, не выходится от вас в ментал! – развожу руками. – И так, и этак стучусь, а там будто забетонировано. - Не забетонировано… - Но что-то близкое, да? Или у вас вообще ментала не существует? Мысли есть – а летать им не в чем? - Ты сама понимаешь, что сболтнула? - кривится маска. – Без носителя нет сигнала, и без ментала тут бы ничего мыслящего не появилось, а кто извне пришел – быстро деградировал бы до амебы. - А откуда мне знать? Может, я уже давно на уровне амебы, а мне по старой памяти кажется, что я мыслю? А, может, я никогда и не думала? Особенно, когда на игру собиралась. Белая маска задергалась. Вслед за ней затряслись черная и серая, задрожал и закачался трехцветный тетраэдр, и всю пирамиду пробрала крупная дрожь. Вы не представляете, как я напугалась! Поверхность под ногами ходит ходуном, маски рожи строят, треножники звенят, блюда на них елозят. И из-за чего? Из-за того, что я в очередной раз усомнилась? Что ж это за пирамида, которую можно обрушить сомнением? Но она не обрушилась, даже не расшаталась. Маски нахохотались, успокоились, и синхронно скосились на меня, развернувшись вполоборота. Я стояла, держась за края блюда, почти вплотную к белой грани и маске, которая наклонилась, чтоб лучше видеть меня. Поджилки и кишки продолжали мелко дрожать, но уже не из-за пирамидотрясения, а от запоздалого страха. - Ты умеешь смешить, - провещалась белая маска. – Может, ты еще и знаешь, что такое смех? - А ты, конечно же, знаешь? - смотрю в пустые провалы глазниц, жду. - Смех – это осознание несоответствия ожидаемого и действительного, - говорит маска. – Я ждал от тебя одного, а получил совсем другое. - Ошибаешься, уважаемый, - да, и этот вопрос уже обмозговали в сети, на форуме курсов сценического искусства. – Добавь туда еще осознание своей неуязвимости, неразрушимости – получишь смех. Без него – одни слезы. Ты смеялся, а я боялась, что сейчас все рухнет, вместе со мной. - И поэтому ты схватилась за жертвенник? Или хочешь пожертвовать… себя? – маска скривилась в ехидной ухмылке. - И не думай! – говорю. – Я слишком многим должна, чтобы уходить, не выполнив обещаний, да и свои планы имеются, хоть попытаюсь их воплотить. А то благодарные потомки мне не простят. - Ладно-ладно, - кривится маска, и такое впечатление, что сдерживает смех. – Но хоть земной памяти тебе не жалко? - И память жалко! – говорю. – Мои года – мое богатство, все что помню – все мое. - Да не буду я у тебя ее стирать, прочитаю только, - нефизическое давление усиливается, Оракул, оказывается, любопытен! – Скопирую. - Только если так! – отвечаю. – Я не копираст, «на почитать и скопировать» - всегда пожалуйста. Но поклянись, что ничего не сотрешь и не изменишь. Еще минут через пять мы приходим к согласию, и я открываюсь Оракулу по максимуму, то есть – во всем, что связано с земной жизнью, исключая информацию о сестре. Да, я – параноик, это меня не раз спасало от смерти и кое-чего похуже. Пусть лучше в сетевых холиварах на досуге роется, может, что полезное извлечет. Качает он ее на удивление долго, через модем, что ли? Я со скуки начинаю жужжать и скрипеть, подражая незаменимой шняге конца девяностых, и замечаю, что скачивание прекращается, только когда взгляд Оракула упирается мне промеж глаз. Весьма неприятное чувство, доложу я вам, ощущения, словно стоишь голышом на площади. - Ничего о себе узнать не хочешь? – спрашивает маска. – Из того, что в самых глубоких слоях. - О прошлых жизнях, что ли? - подавляю в себе желание сплюнуть под ноги. – Знаешь, это такая скользкая тема, что я предпочту не знать ничего, нежели чесать самомнение какой-нибудь сказкой. - Скорее, об этой, - голос у маски стал ужасно серьезным, даже немного трагическим. – С тобой ничего странного недавно не случалось? - Много всего такого, - говорю. – А что именно надо? - И ты в себе никаких новых сил и возможностей не открывала? - Открывала, - отвечаю. – И что с ними связано? - Это сила Омелы, - торжественно так говорит, будто некролог читает. - И что это за Омела? – вот божества, кого ни встречу – все к чужому руки тянут. - Я источник открыла – он мой! И учитель сказал: никому его не отдавать и ни под кого не подстраивать. Так что, если ты мне помогать не хочешь – я пойду. - И майнднет похоронишь? – в голосе Оракула сквозит ехидство. - Найду способ, и сделаю, - вот не люблю я, когда меня шантажируют, и стараюсь держаться от шантажистов подальше. - Я тебе помогу, - отвечает. - Если в обмен на мой источник – не надо! Больно неравноценный обмен. - Успокойся! – маска уже кричит на меня. – Никто у тебя твой источник не отберет. Хотя бы потому, что ты и есть Омела, точнее, ее самая крупная часть. Черенок, из которого выдурился целый куст. Между прочим, у самого первого из ее черенков. Кажется, у меня вид еще более тупой, чем был, потому что маска улыбается и снисходительно объясняет: - Ты не можешь знать, это было на заре миров, в раннем детстве этого веера. Некая Омела совершила божественное убийство, уничтожив воплощение Совершенства, и привела в миры вечные перемены. Она была лишь орудием, ее руку направлял… ладно, не важно, кто, да и стоило это сделать хотя бы ради юных миров, и молча с ней согласились почти все Силы и божества веера. Но убийство одного из нас нельзя было прощать – и Омелу заточили. - В кристалл? – не выдерживаю я. - Если ты о структуре, то да. Абсолютно правильная, никаких неожиданностей. - А вы оценили страдание, которое будет испытывать воплощение перемен в неизменном Кристалле? - Не совсем перемен. Омела – божество Прогресса, младшая Разума. Была. - Она погибла в заточении? - Нет, совершила самоубийство. Развоплотилась. Взорвала и себя, и Кристалл. Мельчайшие частицы Омелы разлетелись по мирам, не только нашего веера, но и соседних, заражая существ жаждой прогресса. Более крупные стали духами, вроде земных лоа. Во всяком случае, их питало не поклонение, а дела и мысли разумных, меж которыми они жили незамеченными сотни и тысячи лет. Духи возбуждали в них жажду знания и творческий зуд, толкали их под руку, подбрасывали неожиданные идеи, вдохновляли на поиски и исследования. Если прогресс останавливался, наступал спад или длительное плато, если люди переставали интересоваться новым и бездумно повторяли за учителями прописные истины – духи прогресса засыпали или даже гибли от бескормицы. Некоторые частицы Омелы – вроде тебя – начали воплощаться в тела разумных, и настолько преуспели в этом, что позабыли, кто они по природе своей. Две-три жизни – и даже продвинутый йог не вспомнит, откуда у него патологическая страсть к переменам. Но свою суть не переделаешь: в обстановке открытий, изобретений, прорыва в технологиях – духи прогресса и в физическом воплощении блаженствуют, благодаря чему тела их живут исключительно долго. Как только начинается спад и стагнация – они начинают страдать, и с течением времени страдание усиливается, из-за чего тела их болеют и умирают. - То есть, что бы ни произошло со мной, на Земле я умерла бы задолго до старости? - Да. И никто в здравом уме не станет отбирать твой источник. Слишком уж экзотичны оптимальные для него условия. В большинстве миров нет органической жизни. Там, где она есть – редок разум. Там, где есть разум – большинство предпочитает размеренную и однообразную жизнь и ненавидит новшества… Так что тебе впору посочувствовать. Впрочем, что я – тебя же поздравлять надо! Ты вернула часть своей силы, настолько значительную, что тебя вполне можно называть Омелой. Впрочем, по мирам еще бродит множество частиц божества Прогресса. - Руки роются в буфете, ноги лезут под диван, - цитирую я одного сетевого приколиста. - Ну, эти «руки» и «ноги» имеют вполне цельные тела и души. Кроме одной маленькой зависимости… - А я, получается – голова профессора Доуэля. - Не голова, - Оракул определенно сдерживает смех. – Для головы ты слишком большая и не слишком умная девочка. - Неужели? – ужасная догадка закрадывается в душу. - Да, - подчеркнуто трагическая мина. - Жопа профессора Доуэля… да… уж обрадовал, так обрадовал. Маска улыбается и делает брови домиком. Ну, жопа – так жопа, бывает и хуже. - А кто тут у нас – голова? - О, одна серьезная дама, за тебя недавно просила. Кримгильд из Рена, в земной жизни – Мария Краснборская. Узнаешь? - Фамилия моя, но сестру звать… иначе. - Ты параллельные реальности видела? - Так она оттуда? - Да, и, в отличие от тебя, знает, что вы попали вдвоем, параллельно. - Из параллельной Земли на параллельную Ирайю? - Именно так. - И… и как она там? Тоже носится, будто в зад укушенная? - Укушенная? Конечно же, нет. Она говорит, что счастлива. Преподает в Академии, любимый муж, трое детей… Все проблемы, ради которых был перенос, решила… лет двадцать назад по времени ее мира. Но там и задача была проще, и исполнитель – умнее. - Так что ж не наоборот-то перенесли? Ее – на Ирайю, а меня – в ту параллель? - А ты уверена, что чем сложнее работа, тем умнее должен быть исполнитель? - Ну… да. - Зря. Умный не возьмется за неподъемное. А возьмется – так провалит. Дураков же любит бог. Какой – не важно, важно, что любит. Кстати, при всей своей остепененности, Кримгильд источников не открывала, единственный потомок Омелы, способный сегодня принять всю ее силу – ты. - Всю силу? – спрашиваю. Ох, слишком заманчиво выглядит, чтобы не быть приманкой. – Как? - Забрать ее у остальных частиц, рассеянных по миру, - белая маска отвечает мне с истинно непроницаемым выражением, как и положено маске, остальные две кивают. – Просто позови их, как ты позвала источник – и они откликнутся на твой зов. - И что с ними будет? - Частицы вернутся в источник, духи-носители – развоплотятся, воплощенные в телах – потеряют свою суть, и станут твоими аватарами. Хочешь? - Не-а, - вот оно, во весь тролличий рост, истинное отношение всяких там божеств к людям, либо это ловушка, поставленная на меня. Хорошенькое предложение: не просто убить ни за что ни про что, а развоплотить начисто сонмище духов и уничтожить души разумных – не одну и не две. – Пусть живут, как хотят и умеют. Омела не зря рассеяла их по Мультиверсуму. Когда сила в одном месте – ее просто захватить, извратить, уничтожить. А когда нас много… - я скроила довольную рожу и в последний момент изменила окончание сказуемого. – Всех не перевешают. - Но тебя – запросто могут, - уточнил Оракул. – Или найдется другой росток, что осмелится принять всю силу. Не боишься потерять личность и волю? - Неизбежный риск, - соглашаясь, киваю. – Ты сказал об этом премудрой Кримгильд? Или она в неведении относительно возможностей глупой сестрички? - Она тоже отказалась. Вы обе безупречно прошли эту проверку. Могу тебя успокоить: потомок Омелы этого делать не станет, а кто захочет – тот с Омелой не связан, и не сможет, как бы ни старался, вобрать ее силу. Ее последняя воля – ваш императив. А она предпочла жить в своих детях. Пока твой источник слаб, и до полноценного божества, даже младшего, тебе расти и расти, но это ты им управляешь, а не он – тобой. Лучше посмотри, что там, в чаше? Я наконец-то расслабилась и опустила голову. С орочьим строением шеи ох и тяжело вверх смотреть! На блюде лежала бутылочка миллилитров, где-то, на триста, то ли из керамики, то ли из темного непрозрачного стекла, с притертой пробкой. - Бутылка, - говорю. – Это что и кому? - Тебе, - отвечает Оракул. – Сто постоянных каналов… погоди, как у вас говорят… аккаунтов в ментале. Бери. Я схватила – а что б не брать, когда дают, дернула пробку. Потом попробовала ее на зуб. Потом попыталась сколупнуть кинжалом. Она даже не шелохнулась! - Забыл предупредить, - смеется маска. – Это не даром. Трудно удержаться и не воспользоваться плодами прогресса. - И что от меня требуется? - Отработка. Ты знаешь, веер сейчас переживает не лучшие времена. Проблем множество. Хочу нагрузить тебя не самой важной, не самой сложной, но требующей немедленного решения задачей. Два мира-близнеца, схожие, как позитив с негативом, погубили друг друга. Обстоятельства тебя не касаются, важно другое: силы высвободились такие, что сама ткань Междумирья начала проседать и рушиться. Надо укрепить ее. Сможешь? - Подумаю, - ответила я. – А где оно и как мне туда добраться? - Как добираться, - Оракул выделил интонацией первое слово. – Ты знаешь. А вот куда… да вытащи своего спутника из кармана, он извелся уже! Сунула руку в карман… только что там ничего не было, но вот пальцы наткнулись на горошину, щуплую и кривобокую, как из помойки. Каково же было мое удивление, когда она задергалась, вырвалась из пальцев и влетела в рукав, прокатилась вверх до самого ворота, вылезла и застыла на плече недавним знакомцем и проводником – живой головой без тела. Наверно, тот еще сюр, поскольку Оракул опять фыркнул. Интересно, почему это рядом со мной все, даже не совсем живое, очеловечивается? Или мне показалось? Оракул продемонстрировал нам образ этого жуткого места – с двух сторон обломки мостов, рядом с мостами – какие-то смутные и полуразбитые статуи, судя по пропорциям, изображавшие когда-то детей, и мелкая щебенка между ними, с едва слышным шелестом стекающая в ничто. Аж мороз по коже и перетрясло с головы до ног. Ничего, потерплю. Насчет укрепления идейка возникла, но обдумывать буду потом. - Это все? – спрашиваю. - Да. - Я смогу откупорить пробку и взять аккаунты, когда задание будет выполнено? - Конечно. - Задание – укрепить в указанном месте межмировую ткань, чтоб не исчезала? - Да. - Ну, хорошо, я немного подумаю… и сделаю. Каковы сроки? - Ну, ты же знаешь… - Надо было вчера? Кивает. - Задание ясно. Разрешите идти? - Иди. Да что ж это за жизнь такая, ни часу не передохнуть? В шутку прикладываю руку к пустой голове, потом разворачиваюсь и зажмуриваюсь, представляя Никану за столом, заваленным осенними листьями – именно такими, какие я оставляла. Делаю картину плотной, ощутимой даже тактильно, и делаю шаг. Один огромный шаг. Показалось, или меня и впрямь протащило не только в пространстве, но и во времени, размазав, как лягушку асфальтоукладчиком? Во всяком случае, источник забеспокоился и протянул тонкие ростки сквозь физическое тело, стягивая и уплотняя его. Эфирное он контролирует постоянно, и оно уже насквозь проросло его силой, словно грибницей. Счастье, что этот поток неразумен, а его воля совпадает с моей. Особенно ощутимо оно было в момент проверки Оракулом: когда я получила непристойное предложение, источник сказал свое «фе» чуть ли ни раньше, чем я. А вот задание ему понравилось сразу, именно поэтому я недолго думала, прежде чем согласиться. Да и вообще – дура я или кто? Любовь неизвестного, но весьма сильного бога дураков – ценное приобретение. Никана заждалась и соскучилась без охраняемого «тела» – отсутствовала я, оказывается, больше двух часов по местному времени. А жрать мне хотелось так, словно полтора суток голодной бегала, аж затошнило. - Спасай, - говорю. – Ника. Притащи мяса: хоть сырого, хоть соленого, хоть сушеного, а то я уже себя перевариваю. И воды. Шлепаюсь на ковер, усаживаюсь, поджав ноги. А сама все бутылек в кармане поглаживаю. Как бы его пристроить так, чтоб не смог потеряться? Разве что веревкой на талию привязать, только с такими приключениями как бы у меня попа из выпуклой не сделалась впуклой – тогда точно все свалится. - Да, - продолжаю. – И поясок тонкий найди, с петельками под мелочевку. Не к спеху, но сегодня. Она кивает и оборачивается к Вейли. Тот пожимает плечами. Вот кто совершенно не волновался – будто заранее знал, что случится. Или он так верит в меня? Стоит выяснить. Насчет пожрать и отыскать снаряжение – это надо обращаться к нему, у него прямая связь с хозяйственными службами Конторы. Уже через четверть часа передо мной стоит блюдо с прозрачной нарезкой копченой ящерятины, половина каравая серого хлеба и запотевший кувшин холодной воды. О… главное – не захлебнуться слюной. Приглашаю умильно взирающую на меня парочку присоединиться к трапезе, они усаживаются рядом, но почти не едят, одна я нажираюсь до изумления. Вкусно же! Никакого сравнения с вяленым мясом селянского производства. Явно какой-то спецпаек разукомплектовали. Хлебушек, хоть и серого цвета, и рядом не стоял с полубелым из суржика, вкус насыщенный, мякиш плотный и пышный одновременно, того же высочайшего качества, что и копченость. На Ирайе, кстати, культ хлеба и всякой выпечки, в селе вообще любой продукт рассматривают сперва как начинку для пирога, а уж если не подойдет – по-другому готовят. И невкусного хлеба я тут не ела, даже пресные лепешки – объеденье, а этот… всем булкам фору даст и обгонит. Когда я безуспешно ищу, обо что бы вытереть руки, выясняется происхождение моего перекуса. Дверь без предупреждения распахивается, первыми заходят две магички, проверяют помещение поисковыми чарами, развешивают следящие «глазки» и «ушки» (теперь тут жучков больше, чем вензелей на обоях: общеконторские, лично Дерека и этих вот баб), пропускают четверых парней во всеоружии и в форме императорской гвардии (не знала, что в ней служат и альвы), вслед за ними входит женщина под иллюзорной кисеей, и, страхуя от неожиданностей со спины, последними заваливаются два мага-боевика с плетениями щита четырех стихий. Дверь захлопывается с сочным щелчком. В вип-камере становится тесно и неуютно. Охрана, кроме двух магов, распределяется по периметру, контролируя каждую пядь пространства, дама подходит ко мне и убирает иллюзию. - Ваше императорское величество… – Ника и Вейли застывают в глубоких поклонах, я склоняю голову, как мне положено по местному протоколу, с трудом оторвав взгляд от лица вошедшей. Альвы по-своему красивы, в особенности мужчины этой расы. Худощавые пропорционально сложенные фигуры, огромные выразительные глаза, высокие скулы при впалых щеках, носы прямые или с горбинкой, тонкие, хищные, переносица вровень со лбом. Лица, как клинки. Но внешность альвис кажется мне дикой и грубоватой. Ничего общего с утонченными эльфийками земных представлений. Эта же, хоть и не красавица, но настолько умело подчеркивает все особенности своего лица и фигуры, что невозможно оторвать взгляд – завораживает. Да еще глазищи такие золотистые, сияющие, влажные – как сама осень в гости пришла. И огненного цвета локоны по плечам. Царственная женщина. Альвальд в сравнении с ней, думаю, просто теряется: и росту среднего, и черты мягкие, без характерности, и во всех движениях мальчишество сквозит, не скажешь, что возраст к полтиннику. Можно было бы сказать: династический брак, если бы не то обстоятельство, что альвиса может зачать только от любимого. А у них уже двое детей. Бриан – взрослый по человеческим меркам, но подросток по альвийским, и малышка Альфлед, духовная наследница Райвана и, возможно, его правнучка. То есть, правнуки они оба, но только девочка унаследовала способность плести судьбы. У Бриана – дар стихийника чуть ниже среднего уровня, управляться с артефактами хватит, ну, и на бытовые нужды, это идеально вписывается в закон Альфара Первого о престолонаследовании. Альфлед же… что теперь с Альфлед? - Доэрэ Хюльда, - легкий кивок. - И как вам альвийский хлеб? – голос энхеле Леикхэйд глубокий и чистый, интонации слишком богатые, в одной фразе – сотня оттенков смысла, простому орку вовек не понять. - Благодарю, необыкновенно вкусный, - поднимаю глаза на альвису. – Наверное, сложно такой выпекать у нас, в Энсторе? - О, нет, - улыбка. – Его прислали телепортом с моей родины. Половину съела моя семья за вечерьем, вторую… Да... То, что большой альвийской семье хватило на ужин, я слопала за один присест. Ладно, спишем все на орочью физиологию. - Вторую только что съела я. Никак не могла остановиться, уж очень он у вас вкусный. - Это значит, доэрэ Хюльда, что вы преломили с нами хлеб. Поверьте, многие люди безуспешно добивались этой чести. У нас преломивший хлеб за вечерьем становится младшим членом семьи, на год или до тех пор, пока не откажется по доброй воле. Владыка Ингленниэн атуэ Ликрейв передает вам через меня, что младший в семье всегда может рассчитывать на ее защиту и помощь, но и сам должен помогать ей во всем, что не противоречит его убеждениям и прежде данным клятвам. - Проще говоря, энхеле Леикхэйд, вы меня вербуете в качестве агента семьи Дождливого Леса? - Доэрэ Хюльда, - альвиса сокрушенно качает головой. – Ах, доэре Хюльда. Служба приучила вас к недоверию, но, на самом деле, мы не ждем от вас ничего такого, что осудила бы ваша Контора, и даже были бы рады, если бы вы своевременно ставили ее в известность о своих действиях. - Простите, я – глупая орка, и плохо понимаю хитросплетения альвийской политики. Вы прямо скажите, что вам от меня нужно, а я отвечу, смогу ли это сделать. - Прямо? – альвиса распахнула очи. – И вы не будете требовать ответной услуги? - Ну, разве что понадобится когда-нибудь взвод альвийских стрелков, - я кивнула на ее охрану. – Вы уж не откажите. - Только если это не пойдет вразрез с интересами семьи Дождливого Леса, - обрадовалась она. – И Империи людей, - добавила после непродолжительной паузы. Энхеле Леикхэйд кивнула магичкам, и те быстро накинули на нас кисею тишины. Когда она перевела на меня взгляд, что-то в ее лице изменилось. Вместо недавней маски светской дамы на меня смотрела уставшая и встревоженная женщина. - Вчера в мой сон пришла Альфлед, - сказала она. – Дочь просит, чтобы вы возглавили делегацию, которая отбудет на Кугро через десять-пятнадцать дней. - А ее состав еще не утвержден? - О том, что она будет послана, я узнала от дочери. Ни муж, ни кабинет министров об этом ничего не знает. Но ведь Альфлед – плетельщица, и способна не только предвидеть, но и влиять на будущее. Когда она говорит, что делать – это следует выполнять, и именно так, как она скажет. Я усмехнулась про себя. Двенадцатилетняя девочка рулит императорской четой, как хочет, и благо, что у Империи есть еще несгибаемый Дерек. - Я предложу это главе Тайной Службы, - ответила я. – А дальше – как он решит. - О, Дерек энхэ Эльхем обязательно согласится, он сам – плетельщик, и может просмотреть вероятности. Но вы сами – согласны? - Да, - говорю. – Конечно, согласна. Только учебник по дипломатическому протоколу какой-нибудь можно? Иначе таких залепух наделаю – и у Дерека волосы дыбором встанут. Альвиса засмеялась. Шутка, конечно, глупая, но разрядка от нее была настоящая, и в этот момент я поняла, чего стоил ее непроницаемый вид. После ухода высокой гостьи со всей ее свитой я собралась поспать, но, не успела моя голова коснуться скатанной куртки, как опять щелкнула дверь. Тут вообще с основными физиологическими потребностями считаются, или мне к Санычу в Эльтурон податься? Я ж пойду! И забуду на стену плюнуть. Дерек без разговоров поманил меня за собой, сделав знак Нике и Вейли, чтоб оставались, и мы с ним, сопровождаемые четырьмя якобы слугами, еще минут пять плутали по коридорам. Пришли в морг. Точнее, в мастерскую некроманта, что сразу почуялось по стылой ауре места, не смотря на полное отсутствие запахов и пустоту на столах. Нас встретил седой, тощий и сутулый дядька в балахоне, характерном для его профессии. Остальные маги этот наряд давно не носят, только у тех, кто работает с трупами, есть потребность в свободном, немарком и дешевом одеянии, которое не жалко и сжечь, как только придет в негодность. - Вэль Гальмин – вэль Хюльда… как препарат? Подготовили? – Дерек торопился и нервничал, наверное, напоказ. - Да, ваше… - А, Гал, без чинов! Тащи ее сюда. Некромант открыл шкаф и достал голову ллири, женщины, судя по длинным «волосам» и отсутствию такой же растительности на щеках и подбородке. Вообще-то, волосы ллири – не волосы вообще, это тонкие кожные выросты с кровеносными сосудами внутри, они играют роль жабр при длительных погружениях. Такие волосы, понятное дело, нельзя стричь, и они делают ллири крайне уязвимыми в бою, ибо рассеченная прядь дает сильное кровотечение, а при одновременном разрезании всех волос еще неизвестно, от чего умрет погонщик рыб – от болевого шока или от мгновенного обескровливания. Поэтому ллири берегут свои шевелюры, упаковывая их в костяные сетки и шлемы. Причем, сетки – это для мирного времени. Но у этой головы волосы были целы. Глаза тоже остались на месте, и бессмысленно таращились сквозь щитки, а все лицо было искажено смертной мукой. Да, забыла сказать, глаза ллири защищены от соленой воды третьим веком, превратившимся в результате направленной эволюции в подобие очков для плаванья. Медики и некроманты называют их «щитками», но выглядит это как рыбье пучеглазие. Если говорят, что человек – эволюционировавшая на мелководье обезьяна, то ллири пробыли в воде значительно дольше людей, но меньше дельфинов, приобретя многие приспособления для житья в море. Фигура мало изменилась, только легкие стали больше, грудная клетка – шире, а пальцы – длиннее, получив перепонку до первой фаланги. Но вот лица нечеловеческие. Большой лоб, огромные выпуклые глаза, крошечный носик и маленький рот, который становится широкой пастью, полной острых зубов, как только ллири его открывают, почти отсутствующий подбородок – все это делает их внешность полудетской и страшноватой одновременно, хотя мангаки с Земли, наверно, затянули бы хоровое «ня» и поголовно влюбились в эту расу. Особенно с учетом того, что ллири неразборчивы в половых связях и без предубеждений относятся к однополым отношениям. Неудивительно, при их похотливости и чувствительной коже. Костяные щитки, естественная защита у боевой подрасы, хоть немного снижает возбудимость, а магически одаренная подраса – это постоянный объект похабных анекдотов, естественно, не в их присутствии. Ибо могут наказать, и жестоко. Их мужчины легко сходятся с женщинами любой гуманоидной расы, с той же легкостью их и бросая, женщины ллири более постоянны – их интереса хватает, обычно, на несколько лет, потом или начинают гулять напропалую, или оставляют бедолагу-мужа с двумя-тремя отпрысками на руках и сбегают на свои плавучие острова. Полукровки бывают двух фенотипов: либо в мать, либо в отца. Квартероны наследуют только большеглазость и похотливость ллири, в остальном походя на другие родительские расы. Постоянных браков у ллири не существует, верность – понятие в их среде неизвестное, но своему народу эти существа преданы до самозабвения, и если, например, возлюбленный ллири попробует навредить чем-то родным или друзьям своей девушки, та его без колебаний убьет и жалеть об этом не станет. Так вот, эта ллири, чья зачарованная голова стояла на подставке и отвечала на наши вопросы, была умерщвлена своими. - Назови свое имя. - Айнхиэла Оифа. - Кто тебя убил? - Я не знаю их имен. - Раса? - Погонщики волн. - Род? - Разных родов. - Кто ими командовал? - Человек. - Маг? - Да. - Его направление силы? - Некромант. - Как тебя убили? - Сварили тело. Отделили голову. - Для чего они тебя убили? - Не знаю. - На что тебя закляли? - Что я освобожусь, передав послание этому человеку, - взгляд на Дерека. - Передавай, - сказал Дерек. - Магистр, маг смерти Пекрито, - голос мертвой ллири изменился, приобретя шелестящие интонации. – Передает младшему собрату по магическому ремеслу, подмастерью Райвана Убийцы, Дереку, чтобы тот и не думал посылать войска на Кугро. Иначе мы сварим твоего сына так же, как сварили любовницу, а его голова будет служить для колки орехов. И не смей мешать нам любым другим способом! Все равно вы передохнете, но хотя бы оттянете гибель на несколько лет. Решай сам. Я все сказал! Голос пресекся, как прерванная запись, веки мертвой головы вздрогнули и закрылись. - Может, не стоило ее так сразу отпускать? – спросил некромант. - Стоило. С этой женщиной я прожил пять лет. Прекрасной души чело… ллири. Лицо шефа было слишком спокойно и расслаблено, чтобы я могла поверить в его искренность. - Сколько лет сыну? - спросила я. - Двадцать восемь, - безучастно произнес Дерек. - Он – маг? - Менталист. Не особенно сильный. Жаль, умный был мальчик. - Почему был? Он же, вроде, еще жив. - Я не собираюсь принимать их условия, - ответил Дерек и вышел, резко хлопнув дверью. Еле успела выскочить вслед за ним. Догнала. - Императрица говорила со мной. - Знаю. - Она попросила возглавить делегацию на Кугро. - Посольство, - поправил Дерек. - Не суть важно. Как ты относишься к этому? - Валяй! Не забудь только сбежать, когда вместо нас заговорят брети. - Считаешь, бесполезно? - Ага. Слушай, Хю, и без тебя тошно! Иди-ка ты спать, не мельтеши под ногами. Ну, спать – так спать. Это я завсегда готова. Вернулась к себе, благо, «ливрейный слуга» с аурой неслабого менталиста подсказал мне дорогу. Тут вообще странные типы ошиваются, все – не те, кем хотят казаться. Иные почти не скрывают подделки, как недавний «слуга», к другим и не присмотришься как следует – взгляд съезжает. Нет, я, конечно, понимаю, присутствие менталистов на званом обеде резко снижает лживость бесед и страхует от более серьезных проблем, но в Конторе просто не знаешь, как к нему обращаться: «вэль» или «любезный». На ковер я упала, засыпая в полете. Самое сладкое в мире яство – сон. Точно подмечено, только каждый норовит его у меня отобрать. Ведь себе ж не возьмешь – нет, будят, тормошат… - Ви! Вийда, сестренка, пошли! Ну, что развалилась, осознавайся уже, нужна позарез! По-о-одъем, зеленое мясо! – и дергает меня за голову. Вырываюсь из захвата, разворачиваюсь хитровыделанным сальто – а чего б не кувыркнуться, когда в астрале. На меня смотрит моя копия. Мертвая Хюльда. Как заматерела-то, а! Плотность такая, что при желании вполне может проявляться феноменами в эфире, а там до физического плана рукой подать. - В реальность вернуться решила? - спрашиваю. – Если хочешь, источник научился копировать мое… ну, наше тело, сделаю еще одно – вселишься, будем как близнецы. - На куйна мне? – удивляется мертвая Хю. – Я тут империю строю. Астральную. Круче Альфара буду. Альвийский сектор сам подтянулся, орков постоянный приток и отток, ты же знаешь, они долго на одном месте не сидят, только померли – тут же рождаются, ллири потихоньку интересовались – достала их некрота, вот пара духов похитрее и кружит под стенами Эйде, вынюхивает. А коротышки, конечно, уперднутые, но, учитывая, что с Кугро постоянно какую-то гадость запускают в астрал, дварфы тоже сюда скоро явятся. Нам-то она не проблема – ты ведь знаешь, чем ее убивать кроме смеха, правда? Пошли, покажешь. А то мы с твоими мухарапундиками никак сладить не можем, смешат всех без разбора. И не хочешь – покатываешься. Двое парней со смеху на перерождение сразу ушли. Представляешь – родятся у кого-то младенцы с улыбкой во весь рот! Попрание всех традиций. А сама тянет меня, тащит, меняя состояние на особенную, хорошо знакомую атмосферу крепости Эйде. Ойййй… разрослась-то как, больше Энсторы. Альвийский лес мягко переходит в дикую степь, по которой рассыпались разноцветные шатры: каждое племя по-своему шкуры красит, а уж там, где все зависит от воображения, оно развернулось не на шутку. Городу тоже место нашлось, в центре торчит донжон в форме главного здания Московского Универа, только местные его проапгрейдили по своему вкусу: добавили стенам массивности, а окнам – стрельчатости. Крепостные стены окружают вовсе не город, а все это безобразие вместе с лесом и степью, и на пяти углах прямо в воздухе парят, покачиваясь, раскормленные мухарапундики. Вот один заметил нас и скорчил рожу. Я улыбнулась. Это его не устроило, и он пустил газы. Я на такие тупые уловки не введусь, поджала губы, а мое создание огорчилось чуть не до слез. Немного подумав, оно перекувыркнулось в воздухе, просеменило по невидимому мостику ко мне, и сказало: - Сонные куры сроют гору у гномов безродных! - и с надеждой воззрилось на меня. - Это донос? – спрашиваю. Неужели такой бессмыслицей они смешат местный народ? - До носа у меня не дорос, - вздыхает мухарапундик, и вполне осознанно швыряет в меня горсть смешинок. Вот он, их секрет – зачем напрягаться и что-то выдумывать, если можешь запросто инициировать смех соответствующей «закваской»? Так в детстве мы заражали друг друга хохотом, и после никак не могли остановиться. Оно, кстати, и на меня подействовало, успокаивалась я минуты две-три, не меньше. А потом почувствовала, как в кармане что-то дергается самостоятельно. Помоечная горошина опять прокатилась по рукаву, выскочила на плечо, стартовала с него, оттолкнулась от морды мухарапундика и взмыла в небо. По пути она росла, преобразившись сперва в смайл, потом – в голову, и, наконец, выкатилась на небо солнышком – таким, какое рисуют на Земле в детских книжках: улыбающейся рожей с патлами желтых лучей. - Эй, хохотунчики, ко мне! – воодушевленно заорало оно. – Я вам покажу, как смешить. Учитесь, пока есть у кого. - Мистер Смех, - говорю. – Нельзя ли потише? - О, простите, госпожа, - галантно поклонилось карикатурное солнце. – Века молчания для клоуна – смерть, а вы мне подарили жизнь и надежду. Дайте пару часов войти в курс местных реалий, и я устрою вам такое представление – закачаешься. - Ну, сейчас представлений не надо. Тут смех играет роль оборонительного оружия: все, что питается страхом, поклонением и безоглядной верой, не выдерживает искреннего хохота и ехидных насмешек. Когда обнажаешь суть, а она оказывается мелкой и жалкой, когда угрозы исполняются, только если в них веришь, а благодеяния оказываются иллюзией – рождается смех. - Вы забыли, госпожа, - нарисованное солнышко подмигивает мне. – То, что вы сказали в другом месте. Исток любого смеха – осознание своей неуязвимости. И того, насколько мелким становится все остальное перед ней. Это надо донести до всех. А когда я обучу этих зверьков, - клоун кивнул на мухарапундиков. – У вас появится еще и маленькая победоносная армия. За разговорами я не заметила, как пропала осознанность, астрал размылся цветными пятнами, и я провалилась в обычный, долгожданный, сто раз заслуженный сон. И никто меня больше не дергал. Часа полтора, от силы. В этот раз на меня дохнуло куревом и пивным перегаром. Агерни Ланскег, савга его укуси, научный руководитель маленькой глупенькой орки… Могла бы сейчас припомнить ему не одно и не два незаслуженных оскорбления, но смысл? - Что, - спрашиваю. – Уже утро? - Да, девочка моя, - басит мэтр Ланскег. – Солнце встало, пора за работу. - Ну, что, мэтр, оплошали ваши сертифицированные и лицензированные артефакторы? - Не то слово, Хульд, не то слово. Но это не наши – дварфов там не было. - Видала я ваших дварфов, - говорю я, вставая, и с закрытыми глазами бреду к ванной комнате. – Всех, у кого работают мозги – объявляют бездельниками, а их изобретения отбирают и выкидывают в старые штольни. Мэтр молчал все то время, пока я приводила себя в относительный порядок, а потом, приобняв за плечи, потащил в лабораторию, приговаривая по дороге: - Потому-то я туда не вернулся, хотя меня звали… да… под горой маги – редкость, чем только меня ни заманивали, а я не пошел… ну, правда же, зачем бороться с костным тупым старичьем, если можно прожить без него? - А по горам-то скучаете, а? – спросила я. - Твоя правда, Хульд… это же – родина.