Маг - рунист

Улицы Энсторы ранним утром – такие нежные и хрупкие в промозглых сумерках поздней осени, с уже безлиственными палисадниками и черными стволами редких деревьев. Дома прячутся в тень, растворяются в дымке, выставив вперед лишь крыльцо да столбы ограды. Жмурятся геральдические звери на воротных щитах Алой улицы, тощие плечики парковых статуй вздрагивают от неосторожного взгляда. Поворачиваю на Свайную, спускаюсь к «Простецкому городу». Тут дома пониже, палисадники не огорожены, под водостоками – бочки. Разноголосая капель. Морось пропитала одежду, терпкий аромат мокрого камня и дерева заглушает редкие пока запахи пекарен и кухонь, позвякивает дужкой замка незапертая дверь. За всю прогулку я встретила лишь четырех «ранних пташек», не считая городской стражи, и поняла, чем отличается город с таким скоплением менталистов от любого другого. Тут безопасно ходить по улицам, но народ шугается от форменной одежды, особенно черной, даже меня стороной обходит, хотя я-то сейчас в местном варианте хаки. Ни тебе воровской гильдии, ни наемных убийц, ни блекджека, ни… шлюхи есть. Помнится, первокурсников из публичного дома со скандалом вытаскивали. Вот почему в Академию стараются не брать учеников старше двенадцати лет – к четырнадцати годам у одаренного и необученного шалопая портится характер, и ему уже сложно привить дисциплину, а уж шестнадцатилетние недомаги пускаются во все тяжкие. Наколдовали они там «золото фей», хорошо, не деньги, а то бы попали за фальшивомонетчество. Любая «хозяйка» такого заведения обязательно сотрудничает с Конторой. Результат предсказуем. Если бы Контора не была заинтересована в этих двух сопляках, отправились бы они за решетку, а так только все каникулы на протяжении десяти лет при лабораториях пахали. Да-а… Тоталитаризм махровый, магократический. Либерал бы не понял. Это я понимаю, со своим земным опытом, что можно было бы завернуть гайки намного сильней, контроль над умами – он многих затягивает, как наркота. И если в Империи не случилось какого-нибудь варианта антиутопии – это результат того, что власть стабильна уже три сотни лет и как-то… разумна, что ли. Или настолько сильна, что народ для нее не является потенциальным врагом? Не знаю. Может, благодаря самой личности бессменного главы Конторы, у местной власти несколько иные приоритеты, чем на Земле? У Дерека отсутствует явное властолюбие или фанатизм, он будто и не руководит, а исполнители делают то, что надо, по собственной воле. Это работа плетельщика или одна из функций его артефакта? Не исключено, но на себе, во всяком случае, стороннего влияния не ощущала. Тогда, скорее, работает плетение судеб. Даже основные институты Империи на первый взгляд кажутся насквозь провинциальными. Менталисты, наряженные слугами и охранниками, министры и высшее дворянство, поразительно напоминающие директоров известных мне по земному опыту предприятий, император, благодаря живости характера сокращающий дистанцию со всеми, с кем лично общается, до одной-единственной ступеньки, впрочем, принципиальной: приказы такого начальника непременно должны быть исполнены. Понятие вассалитета тут сильно отличается от земного-средневекового, я бы вообще его так не называла, скорее, делегирование полномочий и возложение ответственности. Исполнение с большой свободой маневра, результат важнее инструкций, причем, промежуточные звенья в чрезвычайных ситуациях могут и выпадать. «Служу императору» произносится намного реже, чем «служу Империи». Совещания кабинета министров, как я заметила, проходят в зале с весьма скромным убранством. У главы Конторы удобное и хорошо обставленное жилье, но с виллами и островами на одно рыло земных правителей – не сравнить. Даже дворцовая роскошь, которая бросается в глаза, в масштабах Империи стоит немного, а то, что бесценно: магомеханические конструкты и артефакты, обеспечивающие связь, управление и безопасность – сделаны тут же, в лабораториях Академии или Конторы. А уж стойла для быков в черте города… Большая деревня, а не столица. Работа Конторы временами выглядит неловко, топорно, порой даже комично. Интересно, рассказывают ли о ней анекдоты? Только эта «леворукая тактика» срабатывает всякий раз лучше часового механизма и поражает цель точнее канхага. Вот не знаю, как у Дерека оно получается, хочу разобраться. Но это – позже. Сейчас на повестке дня – братская помощь Кароду. Официально одобренная, кирпичами удобренная. Бронетехникой не разжилась, оружием не снабдили, сказали – «что сперла – твое, иди, и мы тебя как бы не видели». И, самое смешное, я ведь пойду. Вот только похожу по городу и с ним попрощаюсь. Пусть не мои годы тут прошли, но память-то о них есть. Чувствую, что вот таким, какой он сейчас, я его в последний раз вижу. Перемены идут, видно, как прогибается реальность под их неслышным топотом, страшно и завораживающе интересно – а что там, после? «Загляни за занавес…» Вернулась в Контору, как к себе домой. На съемную квартиру что возвращаться? Там Лейна с пузом, семейное гнездышко вьет, пока я с ее муженьком железяки день и ночь клепаю. Хоть и не измена, а все равно ей обидно. Ладно, закончили мы с гранатами, все, за исключением переправленных на Карод, сданы в оружейку, а мы – свободны. Мэтр Лангскег потопал домой, а я перебралась назад в вип-камеру. А что, тепло и кормят, удобства есть, защита преодолима только божественной силой, а без окон – ничего, не век же тут куковать, зато никто не подгадит в мое отсутствие. Ника и Вейлин знают что делать, дождутся. Я им еще накануне все рассказала. Несколько более того, чем нужно, но тут уж из-за Вейли пришлось, в его глазах такой жгучий интерес полыхал, что я поняла – с распросами он с меня живой не слезет. Переоделась, нацепила брети через всю спину, тяжесть не маленькая, взяла вещмешок с разным барахлом… присели перед дорожкой… Положила на стол капустный лист, горсть свежей слачи. Раскурила трубку с залихватским бантиком на чубуке, пристроила между капустой и ягодами, подмигнула Нике – и перетянула себя в сашкину юрту. В этот раз переход получился просто замечательно, и Саныч, с уговоренным опознавательным знаком – вышитой налобной повязкой, одобрительно хмыкнул. К моему сожалению и его радости, особо поговорить нам не удалось: пошли смотреть конечный пункт перехода. То есть, он его уже нашел и думал, что этого достаточно. А мне нужен был не только пейзаж, но еще и запахи, тактильные ощущения и сам вкус того места – этакое ощущение его настоящести, единственности, сути. Иначе выведу в какую-нибудь параллельную реальность. Я ему все это и высказала сразу. Так что Саныч подхватил меня под мышки и портанулся туда. Оба плюхнулись носом в колючее сено. Сено оказалось противным остистым злаком, вроде ковыля, и я минут пять выбирала его цапучую ость из волос и одежды. Потом разогнулась и посмотрела вокруг. Везде, сколько хватало глаз, простиралась золотисто-белая в полуденном свете сухая и жаркая степь. Волнами стелился под ветром ковыль (буду называть его так, хоть он и намного противнее), сходство с морем нарушали лишь островки какого-то гигантского зонтичного растения, растопырившего бурые локаторы высохших листьев и выставившего к небу черные антенны соцветий. Нечеловеческий пейзаж, у меня аж в горле запершило и слезы на глаза навернулись. Сашка, довольный, обвел горизонт хозяйским взглядом, взял меня за плечо и развернул на 180 градусов. Прямо по курсу виднелся островок леса. Мощные приземистые деревья, более всего напоминающие дубы, скучковались вокруг смешанного источника силы: стихий Земли и Жизни. Первая локализовалась в линзе впадины, второй же тянуло, прямо как сквозняком в открытую дверь. Я выставила ладони – кожу начало покалывать, совсем как у озер Тримерна. Так и пошла, вытянув руки, будто зомби в ужастике. Чуть не свалилась в укрытую сеном рытвину, вляпалась в какой-то колючий шар, который потом за мной шагов пять волочился, оступилась с холмика, накиданного особо крупной крысой, подвернула ногу. Упасть не успела – Сашка за шкирку схватил, да так и держал, пока не дошли. Это не помешало мне с крейсерской скоростью влететь в подлесок – и наконец-то вздохнуть! После нашей сумрачной осени такое солнце не только ослепляет, оно еще и плавит мозги. Уф… Что за сила устроилась в этом колке? Настроена дружелюбно, и сейчас принюхивается, словно пес, причувствуется к моему источнику и ко мне. Выпускаю свой – чуть-чуть, несколько «стебельков», пусть познакомятся. Осматриваюсь. Дубы с заостренными бронзово-бурыми листьями оказались не меньше своих земных аналогов, просто их нижняя часть была скрыта от нас потому, что сам останец расположен в круглой низменности, почти яме. Толщина стволов внушала уважение, узловатые корни крепко вцепились в рыхлую супесь, а редкие опавшие листья были глянцево-жесткими и прочными на изгиб. Так и сказала бы – «бронзовый лес», по аналогии со сказочным железным, но подлесок испортил все впечатление. Там созрели ягоды, вроде наших бересклета, шиповника и боярышника, то есть, одни кусты усыпаны алыми каплями на длинных висюльках, а другие повыше, и в гроздьях крупных, как яблочки, ягод. А где ягоды – там и едоки. Наверно, местный бересклет не столь ядовит, как наш – половину урожая давно общипали. Вся дубрава звенит от птичьего щебета, на земле ковер из семечек и помета. Ну, никакой торжественности! – Пошли, – сказал Сашка. – Посмотришь источник. Я поднялась и вцепилась в его локоть. Нога еще немного побаливает – а вот не надо было садиться, растяжения быстрее выздоравливают на ходу. Через пару минут все пришло в норму, но от сашкиной руки я так и не отцепилась, наоборот, вложила пальцы в ладонь, как примерная девочка. И закрутила несколько сквознячков из своей силы вокруг нас – пусть не ветер, но хоть какой-то обдув. Рунами и глифами так близко к чужому источнику решила не пользоваться, из соображений приличия, а к неоформленной силе он отнесся благожелательно. Сразу стало прохладнее, и Саныч вопросительно взглянул на меня. Да я вообще не понимаю, как ты по этой жаре в стеганом халате ходишь. Я бы давно уж в собственном поту сварилась. Около источника стало прохладнее, там бил родник, окруженный каменной чашей, на ручей его сил не хватало – все, что перелилось через край, тут же впитывала земля, зато эфирные потоки выходили фонтаном – равномерным, широким, может быть, и не дотягивающим до мощи тех, что на Ирайе имеют промышленное значение, зато без спонтанных завихрений, которые составляют главную опасность мощных неструктурированных потоков. Где-то на периферии в брызгах толклись мелкие растительные духи, воздушников не наблюдалось, для них эта энергия тяжеловата. Да и Саныч поежился, хотя, наверно, от сырости, он эфир слабо чует. А я смочила ладони и прислушалась – источник заинтересовался мной, и как бы спрашивал, одновременно «что?», «зачем?» и еще одно отношенческое, для чего слов нет. Ответила – тоже без слов, мыслечувством: «Приведу сродных тебе, любят природу, уважительны к духовному миру, но не эльфы». В ответ – согласие, словно ему все давно известно и решено. Потом мы просто сидели до сумерек рядом с чашей, Сашка – думая о чем-то своем, я – распахнув чувствование и проникаясь состоянием этого места. Хорошо рядышком тихо сидеть и никуда не торопиться, погрузившись в безмолвие, пропуская сквозь сознание пылинки света, звон и шелест ранней осени. Да и не так тут жарко и солнечно, это я слишком долго под землей просидела, вылезая наверх то ночью, то в сумерки. Глаза и тело помаленьку привыкли, даже разморило слегка – завалилась на Сашку, а он меня рукой приобнял, не сильно, но приятно-то как! Я его тоже обнимаю, не руками, аурой. Рукой много не ущупаешь, а эфирное поле при желании проникает как вода, до самой кожи. Целители запускают ее и дальше, но мне-то к чему? Мне ж только прижаться. Когда солнце ушло за горизонт и сизые сумерки заполнили чашу, в которой стояла дубрава, мы встали, размяли ноги и вышли из нее. Тумана не было, только легкая дымка стелилась вдоль опушки. Горько пахло полынью и остывающей почвой. Еще часа четыре обходили дубраву, закончили путь уже заполночь. В темноте было легко идти, все кочки под ногами интуитивно прочитывались, значит, местный источник нам благоволил, обозначил их силой. И вот, настал момент, когда все ощущения и впечатления, сложившись и войдя друг в друга, переплавились в единый образ этого места, верно отражающий его суть. – Все, – говорю Сашке. – Можно возвращаться. Он недоуменно поглядел на меня. – Суть уловила, – поясняю, он же не маг. – Теперь еще взглянуть бы на место старта, но это не столь важно. Когда пойдем к твоим троллям? – К троллям, – теплая улыбка, словно вспомнил что-то донельзя личное. – Да хоть завтра. Сможешь? – Пойдет! На ночь Сашка ушел, оставив меня одну в юрте, правда, притащил на ужин две лепешки и кувшин молока. Интересно, вот по нужде – мне телепортироваться, что ли, или охранников голым задом пугать? Есть-пить не стала, сразу спать легла, за что утром и удостоилась недоуменного взгляда. После чего туалетный вопрос был моментально решен, в хорошо унавоженном еще до меня загоне с мохнатыми медлительными зверями, чем-то смахивающими на земных яков, только раза в два массивнее. Это удача, что они настолько тормознутые, не хотелось бы получить такими рогами, да в голую задницу. Минут пять бродили между юрт, распугивая орочек, сновавших по каким-то своим надобностям. Завидев меня, многие женщины прикрывали лица кто платком, кто рукой и спешили уйти с дороги. Пришли к полной тетке, которая сперва что-то нелицеприятное Сашке высказала, а потом расщедрилась на ведерко стоялой воды. Помыться в этих пяти стаканах как следует не удалось, но умылась, рот прополоскала и шею вымыла. И на том спасибо. Небось, с пресной водой тут проблемы. Все бы ничего, только сашкины телохранители зыркали в мою сторону так, что чуть дырки в спине не прожгли. А вот здоровенный парень с фигурой, как у Сурхвала, но юным и очень приятным лицом взглянул одобрительно, и даже коснулся меня неоформленной мыслью. Мне он тоже понравился, не в сексуальном смысле, а тем, что в нем чувствуется здоровое начало и живой ум. Все же, орочья кровь – не шутка, вряд ли я бы назвала этого парня симпатичным в той, земной жизни. А сейчас ощущаю к нему нечто вроде родственных чувств. Или же он действительно близок мне не только по расе, но и по мировоззрению. А татуировки… У Сурхвала были набиты род войск, полк и идентификационная метка, как положено, и этого парня изображения тоже явно информационные, только прочесть их я не могу. А потом мы с Санычем на ходу похватали лепешки и, заглатывая недожеванные куски, перенеслись в другой мир, к троллям. Там было прохладно и сыро. Я сразу ощутила это великолепное состояние сырого межсезонья средней полосы и ароматы леса – настоящего смешанного леса, а не каких-то последних могикан растительного мира. Выскочили мы перед низким плетнем, в который был воткнут маленький подсолнух с выщипанными буквой V семечками. Как только мы отошли шагов на пять, на него спикировала стая мелких птах и, попискивая, начала обдирать. Метка сработала и прекратила свое существование. Развернув плечи и запрокинув голову, я ловила моросящий дождь, впитывала лесные ароматы, и не могла понять, как можно уйти из такого райского уголка в сухую степь. Впрочем, бывают обстоятельства, которые и не в такую глушь загонят. На Кароде этих троллей ждет хороший источник силы, и даже не слишком сильные маги без особых проблем смогут облагородить с его помощью землю. Это были не тролли. То есть, совсем. Я же привыкла, что у нас так называют трехметровых гуманоидов с серой кожей, везде, кроме лица, стоп и ладоней, покрытых редкой шерстью или костяными щитками – в зависимости от места, из которого ведет родословную тролль. Кроме того, все поголовно тролли у нас пузатые и толстоногие – такое уж у них строение тела. А нам открыл дверь орк, причем, красавец. Смуглое продолговатое лицо без малейших признаков липохромов под кожей, четко очерченные скулы, глубокие темные глаза, высокий лоб, крупный нос с раздувающимися от незнакомых запахов ноздрями, квадратный подбородок – наши ребята рядом с ним показались бы помесью азиата с гориллой. Даже стало обидно за них. Но потом вспомнила, как в земную бытность прочла где-то гипотезу, что монголоидность – мутация, вызванная радиационным поражением, а уже на Ирайе от ягой бабки узнала историю переселения моих предков. Все сходится, и мы, в целом, ничуть не хуже местных. Просто другие, и пережили больше. Одет орк был почти по-индейски, разве что без бахромы на куртке и с клетчатым платочком на шее. Правая рука лежала на рукояти тесака, похожего на наши гуки, на поясе висело нечто, напоминающее то ли земной электрошокер, то ли устаревшую модель жезла обездвиживания, во всяком случае, генерировать он должен мощный электрический импульс. Плетение до предела элементарное, но действенное. Увидел Сашку – с тесака руку убрал, глаза потеплели. Пригласил жестом к столу. Парой слов с Санычем перекинулся, встал, распахнул дверь в заднюю комнату, что-то крикнул. Оттуда выскочил мальчишка, на ходу натягивая куртку и ловя ногами запятники растоптанных чунь. Хозяин дома что-то резко и отрывисто бросил ему, и тот пробкой вылетел на улицу. Паренек вообще похож на индейца, пока еще клыки губу не задрали и орочьи черты смягчены «щенячьим жирком». Минут через десять начали собираться местные органы власти. Уж не знаю, как их назвать, то ли старейшины, то ли совет общины, то ли вообще магистрат. Уж больно серьезный народ подтянулся. Бабка с огненными змеями в кошелке чего только стоит, это ж надо – витальной энергией их кормить и не свалиться замертво. И ведь не древесных духов, как альвийские жрицы, гораздо более чужеродных. Можно сказать, у этой бабушки постоянный энергообмен с частицами магмы. Тут или надо быть им сродни, или сгоришь, а ей хоть бы что, и они распластались в ее теплом свете, нежатся. Или сморщенный дедок в расшитом самоцветами и костяными бляхами балахоне – явно, шаман или мистик, с духами мертвых накоротке, я их ледяное дыхание хорошо чую. И второй такой же, но раза в два моложе первого. Держатся именно вместе, а не рядом. Бывший ученик? А вон те, в темных сюртуках и черных шляпах, если не смотреть на лица – прямо финны в национальной одежде, даже узор тонкой тесьмы на завязках рубашек похож – такие же солярные символы. Только весь наряд кроме белоснежных рубах – в темной серо-коричневой гамме. «Цвета земли», оба – маги по этой стихии. Или вот эта красавица, мастрисс Сиобан (Сашка представил пришедшую с магами девушку) – ведь тоже неслабая магичка, а ведет себя, будто школьница из сто лет как замшелых годов, то и дело краснеет и не поднимает взгляда. О, это она стесняется Саныча, со змеиной бабушкой Лебекей в спокойном тоне беседует. И у него в глазах интерес. Так, перестаю ревновать – все равно мне не светит, вспоминаю речь, которую мне сейчас придется толкать перед обществом, да выстраиваю ее так, чтобы никто не обиделся. А то у меня язык без костей и выражения, как у поручика Ржевского. Все уже расселись за столом, когда вошел мужчина в охотничьем костюме, затворил за собой дверь и встал в простенок у бокового окошка. В рукавах его куртки читались скрытые ножны с острозаточенным содержимым, за голенищем нож с костяной ручкой, на поясе непонятная магомеханическая штуковина и под полой куртки нечто вроде мини-арбалета, у нас такие игрушки гномы в сером буфере для убийц делают. Не то, чтобы оно всем было заметно, но я-то металл под любым слоем тряпок разгляжу, это на первом курсе проходят. Телохранитель, что ли? Внешностью немного смахивает на хозяина дома, только фигура суше и гибче, и движения не как у бойца, а как у засадного хищника. Начнем? Сашка кивнул – готов переводить. – Уважаемые… – и запнулась. – Саш, обратись от моего имени, как тут положено, я же не знаю местного этикета, – и он в ответ что-то такое загнул, красивое и непонятное. – Я могу помочь вам перейти из вашего мира в тот, где постоянно проживает мой хороший друг, Мышкун, – кивнула на Сашку. – А уж вопросы натурализации – это его проблемы, – Саныч поджал губы и не стал переводить до конца. Дед-шаман поднес к глазам старенький лорнет, поискал фокусное расстояние и воткнул подозрительный взгляд аккурат мне в переносицу. Что-то пробормотал. Сашка внимательно его выслушал, перевел: – Майстер Арнэр говорит, что гостье для начала неплохо было бы представиться. – Прошу прощения, – отвечаю ему и приоткрываю свои границы. Теперь тем, кто способен к духовному зрению, легко различить мою суть. – Мое имя среди живых – Хюльда, но духи знают меня как Вийду. Я могу провести существ из одного плотного мира в другой, но для меня это не так уж просто, и для вашей же безопасности придется соблюдать определенный порядок. Дед что-то опять тихонько сказал, Сашка перевел: – Он просит побольше рассказать о себе. Я кивнула, это их право. Все-таки доверять свою жизнь, а, главное, жизнь своего народа незнамо кому станет только дурак, а тут их как-то не заметно. – Закончила магическую академию в самой крупной стране мира Ирайя, основная специализация – рунная магия, дополнительные – стихиальная и магия смерти. На Земле… есть такой странный, почти безмагичный мир… получила инженерную специальность. Вообще-то, наверно, я учусь до сих пор, только теперь самоучкой и у природы. Недавно получила силу источника. Да, почти в то же время научилась открывать межмировые тропы. Я, теоретически, могу уйти сколь угодно далеко, но не хочу: я еще нужна на Ирайе. Мой друг попросил вам помочь, открыть путь и провести по нему до Карода. Поэтому я здесь. Ехидный взгляд старого шамана я выдержала. А он отвел лорнет, почесал им за ухом и опять произнес пару слов. – Майстер Арнэр спрашивает, откуда у тебя чужое тело. – Могу заверить, что я не крала его у прежней хозяйки. Интриги спецслужб двух противоборствующих стран были причиной того, что она отправилась путями мертвых, а в ее тело была подселена моя душа. Деваться мне было некуда, только решать вопросы в порядке поступления. Сейчас я уже могу создать дубликат этого тела, но его прежняя хозяйка отказалась возвращаться в мир живых – в мире мертвых у нас происходят серьезные перемены, она осталась там, чтобы возглавить их. Шаман хихикнул и прокомментировал ответ. – Майстер Арнэр говорит, что ты сполна расплатилась по долгам, ибо те, кому дорога власть, отдадут за нее, не задумываясь, и жизнь, и тело. И спрашивает, какие у тебя отношения с вашими спецслужбами. – Я в них не состою, но время от времени провожу для них исследования и создаю артефакты. За пределы Ирайи им за мной не пройти, а я и не поведу их. Мои дела и мои интересы вне нашего мира им неподконтрольны. И, чем дальше, тем с большим правом я буду это говорить. – И в чем же твои интересы? – ощутила я вопрос в своей голове. Дед телепатит? – Какую выгоду ты хочешь получить от нашего переселения? – Вы поможете в битве с нашим общим врагом. – Каким? – А Мышкун не?.. – Говорил. Я хочу узнать от тебя. – Прогнать ту, что подменяет мечту бесплодной фантазией. Иначе – гниль, кровь и гниль, и ускоряющаяся деградация – и разумных существ, и мира. Не хочу, не могу так. И не позволю. Дедок удовлетворенно улыбнулся, кивнул и откинулся на спинку стула. Я так сделать не могла – у табурета спинки нет. Да и пот по спине ручьем, прижмешься куда – рубашка прилипнет. Мне еще порядок перехода объяснять, а я уже как из бани. Устроила сквознячок вдоль тела, вроде, полегчало. – Ну, что, – говорю. – Все согласны идти по моей тропе? Минуту местное начальство советовалось вполголоса, потом две быстрые фразы, пара резких жестов лорда Кирлана – и во внезапно возникшей тишине он мне что-то сказал. – Да, – перевел Саныч. – Они согласны. Излагай условия. – Мои условия, – говорю. – Таковы. Первое: то, что я сейчас скажу, вы делаете так, как я скажу. Это – техника безопасности. Второе: на все время перехода по тропе командир – я. Могут произойти непредвиденные вещи, о них я узнаю мгновенно. И мою команду вы услышите… нет, скорее почувствуете… независимо от того, насколько далеко от меня находитесь. Сашка перевел. Согласились – кивки вразнобой. Продолжаю. – Порядок перехода и техника безопасности. У начала тропы вы все выстраиваетесь гуськом, один за другим. Вещей – столько, сколько без серьезных усилий сможете поднять. Все они – в сумках, рюкзаках или хорошо закреплены на теле. Руки должны быть свободны. Для чего? Друг за друга держаться. Животным, детям и подросткам глаза завязать наглухо, лучше – замшевыми полосками, не тканью, чтоб с гарантией ничего не увидели. Почему? Животным не объяснишь, а дети могут не послушаться или случайно отвлечься на придорожные видения. В результате – потеряются или погибнут. Если кто-то не уверен в своей способности управлять вниманием – тоже глаза завязать. Ничего страшного в этом нет, тропа гладкая, а держаться будете один за другого, и пойдем медленно. Если даже кто-то споткнется, упадет – чего быть не должно – помогаете ему не глядя по сторонам. Задний помогает переднему, назад не оборачиваемся! После каждого предложения я делала долгую паузу, чтобы Сашка не сбился, так что речь затянулась надолго. И еще после того, как о повязках на глаза сказала, меня спрашивать начали, не поверите – о собаках. Саныч их убедил, что животных нельзя провести, но он перестраховался. Я еще на Ирайе обдумывала, как исключить саму возможность потери детей на пути, они же отвлекаются… А когда вспомнила валлийские истории об эльфах, и о том, как они коровам глаза завязывали, чтобы угнать в холмы, прикинула, что раппорт лучше держать по звуку, и нашла простое решение. Для не умеющих себя контролировать. – А еще, – я взглянула на деда Арнэра, который с невыразимо кислой миной смотрел на меня. – У вас есть такая песня… ритмичная, чтобы все вы ее хорошо знали, и чтобы петь можно было полчаса, не прерываясь? – Майстер Арнэр говорит, что есть. – Очень хорошо. Тогда идем с песней. Поют все, кто хоть как-то может, голос не имеет значения, главное – чтобы попадали в ритм… Майстер Арнэр! Вы пойдете сразу за мной? Старик кивнул. – Так вот, майстер Арнэр пойдет сразу за мной, а… майстер… – Троник, – отозвался второй шаман. – Да, вы, – я кивнула. – Замыкающим процессию. Вы оба, как имеющие многолетний опыт духовных путешествий, лучше всех управляете вниманием и проследите, чтобы никто не пропал. Второй шаман снисходительно улыбнулся и кивнул головой. Вашу ж мать! Я тут не ради развлечения песни-пляски устраиваю, а чтобы всех ваших детей сохранить! Где твое внимание – там и ты сам. Забудется дитя, или отвлечет его что-то – звук, запах, мысль – и не увидите его больше. А песня свяжет всех – и тех, кто поет, и тех, кто слушает. Нет, понимают… Просто видят, как я волнуюсь, и им смешно. Что ж сами-то тропы не открыли? Ин, ладно, машу рукой. – А в остальном… Кто за кем – разберетесь сами, потренироваться до вечера можно. Как наступят средние сумерки – выступаем. Благодарю за внимание. Подперлась рукой и закрыла глаза. Как же я устала… Отвыкла выступать перед аудиторией, тем более такой премудрой. А смогла ли завоевать их доверие – неизвестно. То, что старик потрепал меня по голове и сказал какую-то непонятную фразу, считается? Вот и я не знаю. Потом мы с одной местной дамой средних лет еще за столом посидели, пили что-то вроде матэ с молоком, мне понравилось. Остальные все разошлись, и Сашка тоже смотался, так что переводить было некому, и нам оставалось только молча переглядываться и жевать кукурузные лепешки… ну, может, и не кукурузные, но вкус уж больно похож. Потом прибежал парнишка-«индеец», отдуваясь, что-то сказал женщине, и она тоже вышла. Я выглянула в окно и решила, что можно позволить себе час-другой сна. Легла под окошком на лавку и отключилась. Перед заходом солнца проснулась оттого, что меня трясут за плечо, открыла глаза – увидела сашкину рожу. – Пошли, – говорит. – Пора собираться. Это хорошо, что заранее разбудил, успела осмотреть место старта. Не то, чтобы это было уж так обязательно, но, чтобы исключить неожиданности, стоило. Скальный останец, вокруг него – высокая прошлогодняя трава, на нем – редкие хилые деревца. Трава – здорово, есть, что под ногами «менять». А обходить останец придется не вплотную, да и туман нужен погуще, чтоб остальные, если что, смутно видели: то ли камень там, то ли деревья. Так, влажности хватает, весна на дворе, а охладим-ка линзу воздуха на километр в диаметре, вот и будет туман. Когда подошла к строящимся в колонну урукам, видимость уже резко упала, и многие ежились от непривычно холодного и густого, как молочный кисель, тумана. Прошла вдоль нестройной колонны, проверяя повязки на ребятишках, у многих за плечами заметила попискивающие мешки – судя по тому, что тут и собак ведут, там сидели щенки. Собаки похожи на земных сородичей – крупные, мускулистые, по экстерьеру – нечто среднее между крупной лайкой и кавказской овчаркой, лохматые, зубищи серьезные. На них платочки кожанные повязали, и уж как смогли уговорить их не нервничать и не пытаться сдернуть с себя повязки – не знаю. Одни на коротких сворках, сидят рядом с хозяевами, на других – навьючивают скарб, немного, и, как я поняла, самое ценное – книги… Нет, я не смеюсь, если собираешься не просто выживать, но и обустраивать на новом месте новую жизнь – надо иметь необходимый минимум учебников, для детей. Чтобы одичать – одного безграмотного поколения хватит, а из дикости вылезти – может и десяти не хватить. А с бытовыми вопросами на первых порах Гырбаш-князь поможет, это малая плата – за такое количество магов в гырбашево войско. Все собрались, выстроились, майстер Арнэр – в голове колонны, как договаривались. Спрашиваю: – Все запомнили? Держаться за впереди идущего, по сторонам не смотреть, не оборачиваться, если кто-то упал – поднимает его идущий позади. И слушать песню! Даже если не поете сами. Сашка перевел, а потом достал из кармана вышитую тряпицу, надел на голову: – Я вас в этом встречать буду. Удачи! И пропал. Ага, «аффтар жжот!». Нет, это я не о Саныче, это у него на повязке вышито было. Небось, если не потеряют, лет через пятьсот ученые с магами станут гадать, что за священные символы там начертаны. Встала перед майстером Арнэром, он мне руки на плечи положил, и я порадовалась, что поставила его сразу за собой. Потому что старикан совсем ветхий, при этом гордый и помощи ни в жисть не попросит. А если так помочь, чтоб никто не заметил, надеюсь, не возразит. Выпустила стебелек силы и закрепила у него на груди. Точно – дернулся, но промолчал. Правильно, а то на полпути свалится – не на себе же тащить? Дед явно приободрился и что-то крикнул этаким задорным голосом. И запел… И все подхватили… Я много всякого слышала, от симфонической музыки до тяжелого рока и ритуальных песнопений, но такой завораживающей силы не встречала ни разу. Голоса догоняли друг друга, переплетались, расходились в стороны и собирались в едином порыве. Звали, вдохновляли, вели. Кто-то начал отстукивать ритм, и мы двинулись. Я сосредоточилась на дороге, при этом песня ушла на периферию внимания, но стала частью меня, как хвост у змеи, а я стала частью процессии, словно голова длинного змеиного тела. Мы шли, обвивая останец, и я меняла видимое: вместо камня – деревья, вместо мокрых стеблей прошлогоднего бурьяна под ногами ковыль, вместо сырого землисто-пряного весеннего духа – ночные ароматы осенней степи, вместо влажного тумана – острый и сухой континентальный холод. Минут через пятнадцать все так и стало, и мы топали по неведомой безымянной равнине еще столько же, чтобы гарантированно вытянуть хвост процессии из их мира. Потом я воспроизвела в себе ощущения источника в той дубраве, к которой нам нужно выйти, и снова изменила свое восприятие. Почувствовала его далекий ответ и потянула весь свой полукилометровый хвост к нему. Минут через пять ощущение приблизилось и стало ярким, ветер прошелся по листьям, как по клавишам ксилофона. Вызвала из памяти образ Сашки в вышитом хайратничке, потянулась к нему. Резко посветлело, мы ворвались в рассвет. В диком восторге, вбивая ноги в звонкую почву, путаясь в длинной траве, я физически волокла этот поющий, грохочущий громче любого железнодорожного состава хвост навстречу светлеющей полоске неба и раскинувшей длинные руки знакомой фигуре. Прямо за сашкиной спиной вставало солнце. Щурясь от разом нахлынувшего света, я на последних трех шагах споткнулась и, падая, вцепилась в его халат. Сашка подхватил меня. А дед-шаман что-то повелительно крикнул и песня умолкла. И подпитку от себя отцепил, аккуратно и без сожаления. Кремень-старик. Да и остальные уруки ему под стать. Шли мы почти час, как они умудрились все это время петь – и не охрипнуть, не сбиться? Хотя, наверно, менялись: одни поют – другие дух переводят. А потом мы сидели на расстеленной кошме, и меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Сашкину спиртовую бурду из заветной фляжки я пить не то, что не захотела, а не смогла, хоть он и подсовывал. Куталась в чью-то пуховую шаль, жалась Сашке под бок и смотрела по сторонам. Уруки расселись поодаль компактной группой, вокруг них сновали распряженные и избавленные от повязок собаки. Лорд Кирлан с майстером Троником и четырьмя магами пошли к источнику. Все идет своим чередом, моя часть работы сделана, но почему мне так тоскливо и одиноко? Словно обрела что-то на мгновение и вновь потеряла. «Коллективизм у орков в крови». Те, кто это писал, небось считали, что все сами придумали, иные даже потешались: «орки сделаны в СССР», думая то ли орков оскорбить, то ли своих сородичей. Самовлюбленные кретины. Даже если оставить в стороне принципиальную важность коллективизма для выживания любого гуманоидного вида, вы вообще-то вместе что-нибудь делали? Ну, хоть траву на сено косили. Или картошку сажали… И неужели ничего не чувствовали, а? Да ну вас в пень башкой, да на щепочку. А потом делегация поперлась к нам, и не как ходили к источнику, а все вместе, впереди дед Арнэр, за ним все племя на полтыщи голов. Мы с Сашкой встали, смотрим, что дальше будет. Дед произнес недолгую, но заковыристую речь, и поклонился в пояс. И все, как по команде, склонились вслед за ним. Спрашиваю Сашку: – Что это они? Отвечает: – Тебе кланяются. «Благодарим тебя, владычица беспредельных путей, за помощь нашему народу!» Ну, примерно так дед Арнэр сказал. И тут я разревелась. – Вас, – говорю. – Мне вас благодарить надо, если бы вы так не пели – не знаю, довела бы всех, или половину в пути потеряла. – Ты как хочешь, – Сашка качнул головой. – А я по-другому скажу. Толку то, я не закрылась, а шаман опять телепатит. Нутром чувствую его усмешку, прозрачную и легкую, как последний дым над костром. И я кланяюсь им всем в ответ. Вот так я и перевела целое племя из одного мира в другой. Столь же плотный и реальный, что примечательно! Правда, что-то там ягая прабабушка говорила насчет другой Вийды, но это было не со мной. Она перевела, судя по легендам, под сотню тысяч одних только орков, и троллей не меньше тысячи, иначе бы не расплодились, особенно в Пртогхских горах. «Дыгым семей», надо же… Нет, не я. Но тоже «ветка Омелы», чувствуется подход. После этого перехода у меня было больше недели настоящего отдыха в военном лагере орков. Не считать же обучение умницы Шуфора работой? Местный язык я как следует вызубрить не успела, он сильно отличается от того, на котором орки у нас говорят, нашла только два похожих слова – небо и мать, а их, понятное дело, маловато будет. Зато парень оказался с великолепными способностями к телепатии, Саныч сказал – сын шамана, так я этому шаману слегка позавидовала. Да и я старалась не только показывать и «продумывать вслух» свои действия, я еще держала их состояния, отличающиеся друг от друга совсем чуть-чуть, но отлично складывающиеся в подсознательно запоминаемую последовательность. Кристаллы заряжала своей силой, на Кароде пока фон слабоват. Вот разработают источник – то ли еще будет! Да у них не один такой, наверняка в горах есть, раз уж стихия Земля тут перевешивает остальные, и у горных рек и озер тоже не козел повалялся – видела я тут то ли воплощенного духа вод, то ли полукровку с «водяной аурой». Красивая девушка, такая у нее смертоносная грация потока. Полюбовалась издали, близко-то она не подходила, а я тоже знакомиться не рвалась, пока Сашка нас не представил друг другу, но это случилось уже накануне битвы… Пару раз встречала в лагере мастрисс Сиобан, ту красавицу-магичку из переведенных уруков. Она как бы невзначай проходила мимо и наблюдала за нами. Шуфор раз подошел, церемонно к ней обратился – она покраснела, как свекла, и после этого стала делать круги более дальние, но и более долгие. Парень аж весь извертелся от ее внимания. Или, наоборот, сам все время высматривал. Я ему промысливаю – что, дескать, кота за хвост тянешь, подойди к ней еще, скажи что-нибудь хорошее, на третий-четвертый раз перестанет дичиться, а он головой качает. Ох, уж эти традиции родового строя, каждый шаг, каждый жест что-то значит. Обратная сторона коллективизма – сильно регламентированное поведение, чтоб друг другу мозоли невзначай не задеть. Конфликтов на пустом месте и орки не любят. Хотя каждый день в лагере кто-то дрался помимо тренировок, драки эти носили, скорее, соревновательный характер. Ни разу не видела, чтобы кто-то кого-то покалечил или, того хуже, убил. Пошвыряют друг друга, руки-ноги позаламывают, отряхнутся, кровь с юшкой утрут – и возвращаются к юртам, разве что не обнявшись. На тренировках, конечно, командный орев стоит, но это, скорее, жизненная необходимость – парни пойдут по лесу, а этот лес – перед ним амазонские джунгли нервно курят сами себя. Так что выучка и дисциплина, если не хочешь, чтоб тебя схарчили на втором шаге. Гырбаш – дядька умный, приказал поставить шесты и на шестах какую-то рвань развешивать. Эту полосу препятствий проходят на волках и без них, учатся бою в тропических джунглях. К вечеру от рванья остаются только мелкие ошметки войлока, их собирают старухи. Сашка все это время носился, как в зад укушенный, только что не было – и снова с коленок поднимается и от песка отплевывается. Поговорить с ним не получалось, а вот его сычи меня развлекали, сменяя друг друга. Сколько я им книг пересказала, сколько спела песен – сама диву даюсь, а они головенками кивали и просили еще. Понемногу подкармливала из своего источника, птички от этого млели и становились как пьяные, сидели на моих плечах и качались, зажмурившись, взад-вперед. А еще они здорово подросли. Воробьиными уже не назовешь, скорее похожи на домовых сычей, один вообще вымахал с филина. Интересно, а до размеров лошади реально их раскормить? Стали бы ездовыми, вместо интернет-эксплорера. Впрочем, не надо эксплорера, у него уязвимостей много, нужно, чтобы объем шел на пользу. И еще сычи делали очень нужное дело: они слушали, как я вспоминала Бардо Тодол. Кивали или качали головами, пощелкивали клювами, помогали выделять нужные мысли. Странные существа – люди! Если они верят, что со смертью физического тела их воспринимающее «я» и личность исчезнут без следа – стараются любыми путями прожить подольше. Если верят, что распад эфирного тела – последняя и окончательная смерть, то заключают сомнительные договоры с неорганами, предавая сородичей, и сжигают весь свой информационный багаж для получения некой «энергии», кстати, без какой бы то ни было надежды на отмену окончательного приговора. Если верят, что в раю их ждет блаженство – при жизни стремятся к лишениям и истязают себя. Если же верят в реинкарнацию – стремяться умереть полностью, раз и навсегда прекратив череду перерождений. Кто не понял, последнее – о буддистах. Нирванна, в дословном переводе – угасание. Складывается такое впечатление, что какую бы судьбу ни считал человек данностью, он изо всех сил постарается ее поменять. И подведет под это обоснование. И будет проповедовать всем окружающим до самых кишок. Хорошо откормленный совун, от которого я не скрывала мыслей, предложил: – Пусть буддисты поверят в Орла, а кастанедчики – в колесо перерождений. И все будут счастливы. Пришлось его огорчить: – В тот момент, когда изменятся их убеждения, у них поменяются и желания. – Почему они в это верят? – дух завозился на плече, и его нематериальность ничуть не помешала мне ощутить себя насестом, оттоптанным и поцарапанным совиными когтями. – Могли бы спросить меня… или шамана, как оно на самом деле, если сами ни на что не способны. – Как бы тебе объяснить… Согласно буддистской концепции, тебя вообще нет. – Как нет? – возмутился дух познания. – Вот он я, ты что, не видишь? – Согласно буддизму, меня тоже нет, – успокоила я его. – И то, что вокруг нас – тоже не существует, ибо все, проявленное и непроявленное, имеющее форму и не имеющее ее – иллюзии, майя. Единственная правда – Небытие, к которому ведет вертикальная тропа. – Так значит, он отрицает… – И не отрицает ничего. Буддизм – это вообще одно большое «не». Вплоть до концепции анатмана, утверждения, что неделимого и воспринимающего «я» не существует в принципе. – Плохая вера! – совун от полноты чувств дернул меня за ухо. – А я пока что хорошей и не встречала. Все религии в большей или меньшей степени говнисты и неспособны к положительному развитию. Махаяна, по сравнению с некоторыми, еще очень даже ничего! Вообще-то, я предпочитаю все брать под сомнение и иметь в запасе не менее двух взаимоисключающих гипотез. И проверять, проверять, – я изобразила, как бью чем-то мешковатым оземь. – Их об реальность. Но сейчас мне нужны не жизнеспособные гипотезы, а мировоззренческое оружие. То, чем можно разрушить чужую основу. Буддизм хорош именно своей тотальностью, как универсальный дестроер. А в качестве защиты… такой религии нет, во всяком случае из тех, что я знаю. Все они, декларируя любовь, крепко настояны на ненависти к реальному миру. Иное отношение разве что в шаманизме орков и у малых народов Земли… но их я знаю из рук вон плохо. И на Земле, и на Огхъерхэ шаманизм не выдержал наступления цивилизаций, выросших на тотальной борьбе с природой. А это значит, что привязку к почве, мировоззренческое оружие защиты мне придется делать из самой себя. И источник тут не поможет. Как там у Янниса Рицоса? «Если держишь его в руке – Освещает ночи твои, Если держишь его на плече – Освещает тебя целиком. Ты – мишень и для тех и для этих: Нет возможности спрятаться в тень, Чтоб остаться в ничтожном углу, обнажиться, и выжить». Не столько источник меня защищает, сколько я его, именно моя личность служит его окном в реальный мир и мое мировоззрение – его фильтром. Сейчас мне никак нельзя прятаться, поток силы иссякнет, если пить из него в одиночку, даже очень сильному магу. Вот когда вокруг соберется много народу, можно будет и на богов поплевывать, особенно таких мелких, как Шут или Фалль. Даже если погибну, мировоззренческий фильтр останется цельным, и никто не заплюет мой родник. А пока я – нищий в раззолоченном седле, искушение для мелких божков и крупных магов. Коснулась источника и направила тонкий канал Шуфору – парень обладает немалой силой, но резерв за последние три дня раскачал так, что имеющейся вокруг свободной энергии ему не хватает. Ничего, все еще впереди… С брети мы наигрались вдоволь – трижды перезаряжала кристаллы, а вокруг стоянки не осталось ни одного целого валуна, одни полопались от жара, другие же расплавились и осели неопрятными лужами. Вот какой-нибудь археолог через пятьсот лет попрыгает: «Оружие богов! Оружие богов!» Хотя, да, богов. Теоретически я – «заготовка» богини, и не просто богини – «истинной», а практически – маг весьма средних способностей. Хотя расту, учусь. Благодаря Отшельнику – быстро, и не только тому, чему он меня учит. Не знаю, какое он божество, но наши силы в чем-то похожи, и явно некогда шли ноздря в ноздрю, почти слившись. Хорошо, что я сама встретила его позже Сашки, а то вдруг бы запала? В отличие от орка, Отшельник людей читает, как вывески вдоль дороги, да и вообще, влюбленность в учителя – дурной вкус, а шансов – тот же абсолютный ноль, что и с Санычем. Нет, уж лучше по орку страдать – он, хотя бы, не подозревает об этом. Вообще-то, времени для любовных страданий у меня не было. Одной оставалась разве во сне, а так все время кто-нибудь отвлекал, даже языковой барьер их не отпугивал. К примеру, дед, когда-то бесплотным духом вывалившийся из Сашкиного кристалла мне прямо под ноги, а сейчас оказавшийся весьма плотным и телесным, точнее, сухопарым и вредным. Звать его Убуш, он время от времени приходил смотреть, как идут учения и комментировал это телепатически. Вроде как, злые мы там, на Ирайе, раз такими штуками постоянно пуляемся. Говорю, мол, не постоянно, некромансеры сильно достали, а от поднятых мертвяков лучшее средство – огонь, и посильнее. Покачал головой, пожевал губами и остался при своем мнении. Ну, да, некромансеры наши тоже на Ирайе родились, больше им неоткуда взяться. Хотя от самого Убуша тьмой и смертью прет, как от моей ягой прабабушки. И у нее тоже череп на посохе, только людской, а не волчий, как у него. Летал над нами чудесный парень с крыльями, еле прогнала, потом пешком заявился, смотреть на стрельбу. Сильф. По уму – взрослое и рассудительное существо, а по характеру – шкодный подросток, сперва начудит, а потом смотрит на тебя распахнутыми очами, и невозможно на него обижаться. Сашка говорит, все о драконах расспрашивал. Было бы, чем интересоваться. Видала я их, даже перемысливалась. Одушевленные истребители, прямые, что твой рельс. То есть, мудрить они, конечно, умеют, и ментальная сила у них в буквальном смысле сногсшибательная, но предсказать результат переговоров было несложно. Этих разумных рептилий, если они что удумали, в обратном не убедишь. Хорошо, что в этот раз наши цели совпали. А вот со вторым орочьим шаманом, который моложе Убуша, и темнокожий, как негр, мы однажды языками сцепились на целую ночь: выясняли, кто кого переборет, шаман или маг. Я хорошо левитировать научилась уже тут, на Кароде, опыта мало, но похвастаться хочется. И на рассвете, как потянуло ветром с моря, сдуру согласилась продемонстрировать это умение. Ага, если бы не прыжковая телепортация, так и унесло бы меня в Эльтурон. У шамана мелких воздушников раза в два больше, чем вся свита Нохты. Ржал надо мной, зараза: то за живот схватится, будто съел что не то, то по коленям хлопает. Проспорила, и всех его «птиц» покормила. Вот так одиннадцать дней развлекалась, унимала мандраж. Потому что трусила, как никогда прежде. Подумаю о Фалль – и вся кровь от лица вниз отливает. Сколько раз просматривала ветви судьбы, и все, что проходили через эту битву, показывали равновероятный результат – бабушка надвое, как трамвай переехал. Еще одни сутки, и совсем бы перегорела. Поэтому, когда какой-то полупрозрачный птюх с диким воплем пронесся над лагерем и проскочил сквозь грубую кладку местной избушки, у меня словно камень с души рухнул, только холодок по телу, и мысли сделались четкими и прозрачными, как разреженный воздух вершин. Пока снаряжали драконов, пока чернолицый шаман мудрил над санями, я отловила сыча и попросила разобраться. Он заполошную птичку догнал и стребовал полную картинку места. Попробовала бы не дать – сыча кормленый, сильный, закогтит – не отпустит. И сразу мне сбросил, всю информацию чохом, с детализацией до песчинки. Меня аж качнуло. Убуш заметил, мысленно погрозил пальцем. Я ему: «Благослови, дедушка!» Он, ехидно: «Вот баба, только о себе думает! А, ладно… Да пребудет с тобой сиянье Истоков!» Вздохнула я глубоко, вгляделась – и перескочила туда, в воздух, метров на десять над всей этой дрянью. Ойй, сварчокан… Каменный круг, в одной его половине кривая шестиконечная звезда, да простят меня иудеи… а хрен с ними, пусть обижаются, рассказываю, как было, а примут на свой счет – это исключительно их проблемы. На пустой половине круга какая-то хренотень мерцает, как пленка мыльного пузыря, того гляди, прорвется. В кругу шестеро малефиков, пара палачей и двенадцать изуродованных трупов. Кожу с живых, суки, сдирали, кишки наружу вытягивали, не говоря об остальных изуверствах. Нет, еще не все жертвы погибли, вижу, как один освежеванный обрубок шевелится, и из него течет сила, впрочем, уже не впитываемая магами, рассеивается между камнями. Опоздала! Обряд совершился. Птица-идиотка, что ж ты так медлила! Кидаю на всех без разбора «полевую анестезию», которая по действию вроде промедола (нет, малефиков мне не жалко, я только не хочу, чтобы они потом собственную боль превратили в силу) и начинаю лепить файербол, но тут же отскакиваю телепортом метров на десять – мыльный пузырь лопается, пространство распахивается, как гигантская половая щель, и выплевывает из себя мою противницу. Фалль! Это слово теперь у меня вместо мата. Красотка сияет сполохами, будто огненный опал, вся в ареоле божественной силы, черные кудри развеваются невидимым ветром, глаза сияют, как галогеновые лампочки на тысячу свечей. Ню-ню… Красота – страшная сила, когда судьба другой не дала. Увидела меня. Улыбается. Пальчиком манит. Ай, боюся я, боюся! Левитирую над лесом по крученой траектории со скоростью сумасшедшей ракеты, рискуя получить в зад залп ядреных колючек, красотка несется за мной. Ну, да, Фалль, ты быстрее меня. Прыжковая телепортация ей за спину. Разворо-от! Вот этим и вреден гламур – пока выделываешься, тебя обгоняют. Ой! Кинулась на меня, как змеюка, хорошо, промахнулась. Вхожу в сверхскорость, воздух рвется и обжигает лицо. Дышу не им – источником. Слышу дозвуковой растянутый гул. Драконы? Ага, пока две бабы гоняли друг друга над лесом, премудрые рептилии все-таки долетели. Фалль с удивлением смотрит, как живые истребители выпускают в круг по струе огня, вслед за напалмом несутся три снаряда из брети, добивая выживших, но лишившихся щитов магов, и обгорелые останки припечатывает к земле гравитационной плюхой, растирая в кровавую кашу. Фалль спешит туда, но я преграждаю дорогу. Шуфора не трожь, гадина, он мне как брат. – Детка, тебя нет! – говорю я ей и выпускаю состояние несуществования: все вокруг есть - а тебя нету. Как бывает в детстве, когда думаешь о смерти. Да, источником не свечусь, изначальная магия ничуть не хуже. Небытие приходит к Фалль вздрогнувшим воздухом, исчезнувшим дымом, кристально-прозрачным светом последней ясности бардо. Ее колыхнуло! Ура! Улыбка исчезла с холеной мордашки, сквозь ставшую прозрачной грудь проступили очертания леса, руки дернулись в непроизвольном жесте. Увы, это продолжалось недолго. Откуда-то подкачала энергии, тварь. Стабилизировалась. Идет на меня по воздуху, смотрит в упор: - Я – есть, и буду: ныне, присно и во веки веков, а вот ты сейчас сдохнешь, – и что-то ладошкой выкручивает. Нет, это не изначальная магия, но не менее действенная штука – проклятая ржавая цепь. Вцепилась в меня, расползается гнилью и переваривает! И плоть, и эфирку… больно-то как. И чего я жду? Смерти? Если Смерть у меня в добрых знакомых. Падать, рушиться в исчезновение, в небытие, растворяя в нем и физическое, и эфирное тело. В ответ - удивление, огромным цельным куском, оглушительным шепотом: - Ты? Зачем? Останавливаюсь в шаге от небытия, улыбаюсь: - Добровольная жертва. - И что ты хочешь? - От тебя? Да так, ничего. Повидалась – ну, и пойду. Можно? Еще удивленнее: - Точно ничего? - Все, что мне нужно, я возьму сама. И тут я ощутила Ее смех. Не зря Ее у нас рисовали с оскалом во всю черепушку. Хохочущее Небытие как последний и неопровержимый аргумент. Смерть смеется над всеми, и этот смех завораживает, оторваться от него, перенести внимание трудно. Но вполне возможно, когда ты кому-то нужна. Куда? На свой источник, конечно. Мгновение, и он собрал меня заново. С сожалением покидаю свежие струи потока и шагаю к Фалль. Лицо в лицо и глаза в глаза. Думаешь, я подохла? Сюрприз! Удивилась, но не так, как мне бы хотелось. Она ощутила источник. А я ощутила, как она потянулась к нему. Ты его хочешь? Ты этого действительно хочешь? Не лопнешь, детка? Пустила малую часть потока через свою «дальнюю память» и бросила ей. Ты иллюзиями морочишь головы – попробуй-ка переварить реальную информацию. Одновременно! И не в жалкие «несколько потоков», как я в первые дни попаданства, а одновременно в десятки тысяч. У меня в голове как раз хватит. Стихов, повестей, романов, учебников, технической литературы… Память ученика, студента, при этом любителя разнообразного чтива, когда в неделю идет по пять-восемь полноформатных томов. Мультики забыли, о, упущение! Вроде этого, где «глаза того тулупа, который из шкуры зайца вышел, когда над ним птенец пролетал верхом на хромой блохе». Ах, да, еще мой любимый метал и симфоническую классику, сверху. А чтоб не скучно было – на засыпку детские вопросы. Приятно смотреть со стороны, как чужая система виснет. Вот смотрела бы и смотрела! Тысячи книг, читающие сами себя, сотни колонок, извергающие разнообразную музыку, и детский голосок с вопросом: «А почему время проходит?» Прочухивается Фалль быстро, не по вкусу пришлось, и включает обратный поток, только не информации, а рекламы: от спа-салонов и приборов для увеличения члена до гильотины. Для стрижки когтей. Суетятся гологрудые девочки и мускулистые мальчики, играет бодрячок из трех нот, бегают строки, летает блестящее конфетти и вспыхивают вывески магазинов. Бутовый спам. И сама Фалль рассыпается на кучу голосящих на разные лады проповедников с прославлением себя, любимой, обещаниями рая на земле, открытия третьего глаза и пятой ноги. Задолбало – включай спаморезку! Атакую не фаерболом, а фаерволом, и звучит он так: - Омммм! – и «мир останавливается». Старая формула работает и здесь. Бессмысленное мельтешение замедляется и заметно угасает. Спрыгиваю из центра этой какофонии и заявляю ей тоном буддистского монаха: – Никто не существует на свете, не будучи рожден! Великое несчастье ждет тех, кто поверит в явь этой неяви, в ощутимость этой неощутимости, в суть этой не-сути! Хм, и Бардо Тодол работает не только в посмертии. Фалль-реклама и Фалль-проповедники заметно поблекли в красках, но она сама еще держится. Закрепить успех нападения! Чем? Стихами. И, без просвета между состояниями, сотрясаясь от восторженного отрицания, цитирую Элиота: «Все они уходят во тьму, В пустоты меж звезд, в пустоты уходят пустые: Проповедники, банкиры, бумагомаратели, Звезды экрана, политики и президенты, Столпы общества, председатели комитетов, Короли криминала, сутенеры, пиарщики, И меркнут "Коммерсантъ", и "Вог", и "Светская хроника", И «Новости шоубиза», и «Эсквайр». И ты уходишь с ними на молчаливые похороны, Но никого не хоронишь, ибо некого хоронить." Плевать, что в оригинале другие названия, перечислила то, что Фалль показала, и иллюзии мне подчинились: собрались в рыхлую колонну и широкой рекой хлынули в открывшийся тоннель. Вот истаивают картинки салонов, бутиков и гипермаркетов, проповедники выстраиваются ровными рядами и маршируют в дырку, за ними вприпрыжку бегут рекламщики и гламурные киски, и даже Фалль протаскивает вместе с ними пару-тройку метров, но она останавливается и отделяется от своего творения. Тоннель схлопывается характерным движением анального сфинктера, и, посокращавшись, успокаивается и пропадает. Рано я порадовалась. Фалль растеклась на липкие щупальца и спеленала меня в мгновение ока, а потом полезла вовнутрь. Можно сказать, слилась со мной в извращенном экстазе, выволакивая наружу самые мерзкие ощущения и самые вязкие страхи. Страх потери: картины гибели Сашки, Шуфора, разгрома всей экспедиции – они висят на колах, еще живые, вопящие от нестерпимой боли. Вопящие? Ложь! Это вы рыбаков можете в плен взять, а бойцы вам не дадутся живыми. Новые картинки, пасторальные: Сашка в юрте с мастрис Сиобан, куча детей мал-мала меньше… Опять ложь! Если они поженятся, то будут жить в городе, а если уж в сельской местности – так в большом доме, со всеми удобствами. Он хорошо зарабатывает… И мне… я рада за них. Иллюзия перестраивается. Фалль шагает по Кароду во всей божественной силе, а у ее ног извиваются, ползают, прыгают, шипят и ревут чешуйчатые, слизистые, шипастые и крючконосные уроды, земля дымится и превращается в колышащееся не вполне реальное нечто, а Саныч следует в фарватере этой процессии, обнявшись с Шутом. И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – Ты действительно этого хочешь? – спрашиваю ее и демонстрирую зеркальный Хагалаз – еще не наполненный силой, но и без каких-либо ограничителей, как есть – полный экстерминатус. – Если нечего жалеть… Я ведь могу… А этой руне. Только. Тебя. Коснуться. Волна ее ужаса тряхнула даже меня. – Псих! Маньячка! – Фалль мне поверила. Я бы сама поверила себе, если бы не знала о своей способности удерживать одновременно несколько взаимоисключающих состояний. Отшатнулась, и осклизлые щупальца вырвались с хорошим куском моей эфирной плоти… Куда, Фалль? Постой, побеседуем! Обхватываю ее потоками, прижимаю к себе вместо пластыря, проникаю вкрадчивым шепотом. – «Тише, – говорю ей. – Жди без надежды, Ибо надеемся мы не на то, что исполнится; Жди без любви, Ибо любим мы не тех, кому дороги; Есть еще вера, но лживы ее ожидания. Жди без мысли, ведь ты не созрела для мысли: И тьма станет светом, а неподвижность ритмом. Шепчи о бегущих потоках и яростных грозах… Невидимый дикий тмин, и дикая земляника, И смех в саду станут иносказаньем восторга, Который поныне жив и всегда указует На муки рожденья и смерти, Единственную реальность…» Нагнетаю информационную плотность мысли, отражаю в противницу внешнюю простоту и структурную сложность реального мира, неповторимость всего, вплоть до каждой травинки, их самоценность, индивидуальность, маленькое, но упорное «я!». Вот заливные луга… Те самые луга моего первого дня на Ирайе. С тысячами сложных ритмов, миллионами случайностей, непредсказуемые, неподдатливые, настоящие, даже более чем реальные, и этим завораживающие. Но это всего лишь луг! А леса? А поля, горы? Моря, океаны? Я скольжу взглядом по бесчисленным вариантам листьев, ветвей, корней, скал, утесов, горных массивов, пиков, ущелий, ледников, осыпей, обрывов и пляжей, волн, закатов, рассветов, облаков, туч, штормов и тайфунов, атоллов и мелей, островов и заливов, рыбьих стай, глубинных червей и моллюсков, разнообразного планктона, рачков, жгутиковых, радиолярий, по штаммам бактерий и постоянно мутирующих вирусов… Это я не вспоминала зверей! И птиц! И земноводных! И насекомых – вон, смотри, сколько их везде. А еще – звезды! И туманности, и облака застывшего газа, и затягивающие зрачки черных дыр… И миры с другими метриками и законами… Как же много вокруг настоящего! Гораздо больше, чем любых мыслей о нем. Фалль, вначале обрадовавшаяся халявной силе, захлебывается в информации, ее корежит и выворачивает, она не привыкла к непослушным, обламывающим ситуациям, к равной ценности любого результата, к признанию собственной ограниченности и бесконечной малости. Какая наивная! Еле удерживаюсь, чтобы не пожалеть. Любой ребенок знает мир лучше ее, потому что умеет ему удивляться, не обижаясь на ссадины и синяки. Сминая извивающееся тело, насильно вжимаю ее в реальность, так в уличной драке принуждают жрать землю. «Чтобы прийти оттуда, Где тебя уже нет, Туда, где тебя еще нет, Надо идти по непроторенной дороге. Чтобы познать неведомое – Надо забыть об известном. Чтобы достичь – Усомниться в достигнутом. Чтобы стать собой – забыть о себе. Можно умереть, не рождаясь, Но, чтобы родиться – надо сперва умереть…» – Кто тебя породил, Фалль? И существуешь ли ты, будучи нерожденной? Фантазия, ложь, меньше, чем горячечный бред… Где ты, ау! Ты – не воплотившаяся вероятность! Она выкрутилась из захвата. Истаивая телом, рванула, как от чумной. - Все равно сдохнешь! – бросила она мне и прыгнула в разверзшуюся поперек реальности щель. – Без мечты! Последнее я услышала уже в тот момент, когда схлопнулась и эта дыра в пространстве. Посерело вокруг и поблекло. Что-то важное ушло из этого мира, неоднозначное – но важное. А из меня словно вынули стержень. Выходит, иллюзии нас вдохновляют, без них жизнь пуста? Руки задрожали, как у столетней старухи. Не дождетесь! Есть гипотезы, а есть ложь и самообман. И между ними дистанция, как между Фалль и… моим источником. Жизнь прекрасна и удивительна, и прекрасна потому, что удивительна – никогда не знаешь, какую она тебе подкинет свинью. Стоит ли оплакивать собственные потери… Заплатки, выкроенные из Фалль, исчезли, и порушенная эфирка начала расползаться, а мне поплохело. Тьфу, опять помираю… Второй раз Смерть не отпустит, я и в первый-то еле ушла. Усиливаю поток, но дыры не затягиваются, только растут. Что делать, как остаться в живых? Хрен с ним, с телом, главное – к Ней не попасть. Я призвала источник – полностью, во всей его силе, и растворилась в нем. Пусть даже прогневаются местные боги, не все ли равно, от чьей руки погибать. Тут еще, может, помилуют, а Смерть – не отпустит. Из пронзительного сквозняка я стала шквалом, смерчем, закружилась, свилась, а потом рассыпалась на тысячи лент … и уже многоглазым и многоруким вихрем прошлась по поляне, разметав камни и прах, высушив кровь, огибая только своих. Сдула в сторону стрелы и сунула руки-ветры в чащобу. Как она пропитана запахом Фалль! Здесь все живое им пахнет, особенно двуногие-в-чаще. Непорядок! Выпустила еще много рук, дала им задание – отовсюду выдирать этот запах, как сорняк с огорода. Стянула внимание в центр и почувствовала: что-то не так, кого-то здесь не хватает. Рассмотрела своих. Сосредоточнный, три Яростных, Водяная, Крылатый, Надежный-Камень, Воин-нежить, наконец, Друг-Смерти и Черная Чайка… имен и лиц я не помнила, но признала их суть. И еще то, что там, внизу, не хватает главного. Того самого, Понимающего, и… меня. Которая была до битвы или еще раньше. Кто я была, какая? Если найду, вспомню себя – вспомню и остальных. Мыслящая? Ищущая? Не то… Меняющая мир? Ближе, но нет, не так… Дергающая за шкирку? Размыкающая круг? В спираль… эволюции? Прогресса? Омела… Росток Омелы. Вийда… – так меня называли духи и мать. Мать? Какая? Оливковая кожа, острые скулы, худые руки с широкими запястьями… или пухленькая розовощекая глупышка?.. в гробу она лежала белой-белой, нераскрашенная восковая кукла в черном ящике. Ненависть к отцу, застарелая, как бомжацкая вонь, или любовь к отцу, ровное и надежное пламя. Что я выберу? Хотелось бы, конечно, любовь, уважение и заботу. Но и эта хуманская пара, она ведь тоже была в моей жизни? Как это могло получиться? Я вцепилась во что-то скользкое, удар по голове… Стою на верхней площадке донжона, закручиваю в ночном небе смертоносный вихрь – прямой Хагалаз, или чистое разрушение. Подскакивая на несущейся по бездорожью телеге, вскидываю руки и швыряю в преследователей «шипы камня»… Сижу в кровати, подпертая двумя подушками и одергиваю гостя: «Сам ты – калека!» А потом вспоминаю его лицо и пытаюсь улыбнуться его улыбкой. Вместе с улыбкой я все и вспомнила. И шагнула на потрескавшиеся камни. Новый выход источника стабилизировался, но он продолжал выполнять задание, выискивая и выпалывая следы Фалль. Это было заметно по кустам и деревьям, когда они, скрипя от натуги, начали менять вслед за сущностью и внешний вид. То тут, то там какая-нибудь хитровывернутая коряга, размахивающая палками-хваталками, за одну-две минуты становилась старой акацией или раздобревшим на жирной земле осокорем, навсегда застывая в древесной неподвижности, лишь едва заметно подрагивая от бегущих под корой соков. А пустота и серость, напугавшие меня после ухода Фалль, куда-то исчезли. То ли я притерпелась, то ли окончательно рассеялось ее волшебство. Во мне билось не только мое сердце, но и сердце источника, и его было главнее. Собственно и источник, и я – одно и то же. Где присутствует он – там присутствую я, куда приду я – там появится он. Никто не сможет приложиться к нему втайне, не говоря уже о том, чтобы его отобрать. Разве что вместе со мной! Но у этого есть и обратная сторона: гибель одного будет означать развоплощение другого. Ответственность пригнула к земле, и я опустилась на одно колено. - Простите, Силы этого мира – ну, не получилось иначе! Прошу не изгонять меня и позволить изливаться источнику. Обещаю не мешать вам и помогать всякий раз, как вы ко мне обратитесь. Взамен прошу одного - дозволить здесь технический и культурный прогресс, ибо такова суть моей силы. Уфф! Земля не поглотила меня, и небесный огонь не спалил. Стало быть, Силы не против. Огляделась. Бой вокруг прекратился – у тиу то ли стрелы иссякли, то ли мозги отключились, но они не стреляли, а один красавчик с абсолютно бессмысленным взглядом вышел, шатаясь, из-за деревьев, но тут же упал со стрелой в груди. Да, такими темпами через пару часов тут вообще вся паства Фалль дебилами станет. Ну, как минимум, дикарями. Растения – более жизнеспособные и пластичные системы, чем гуманоиды. Надо на будущее учесть. Пока же усиливаю и рассредоточиваю выход источника, расплетаю на множество мелких струй. После искоренения «следов Фалль» он будет расширяться и дальше, пока не займет свободные и подходящие ему лакуны по всей планете. Раз местные Силы согласны – надо побыстрее воспользоваться соизволением! Дед Убуш отозвал своих жутеньких духов, маг земли отпустил источник и стряхнул с рук эфирную золотисто-охряную пыль, Валис опустил лук, но продолжил всматриваться и вслушиваться в скрипящий и меняющийся на глазах лес, а дева-воительница пошатнулась и вцепилась в его плечо. Шуфор обернулся ко мне. Уважительно: «Это сделала ты?» - «Кое-что – я, но в результатах не уверена, – промыслила в ответ. – Будь внимателен, не расслабляйся». Он кивнул, подтянул зубами перчатку и вытер ладонь о штаны. Взгляд его шарил по опаленным, поломанным джунглям и выискивал там любое подозрительное движение. Но стрелять уже было не в кого. Где-то далеко грохали взрывы, сотрясалась земля и шумело пламя пожаров. Скоро мой источник доберется туда, и нашим оркам станет попроще. Но Сашка-то где?