Рождённая под знаком Хагалаз

      Иоганн вглядывался в знакомую землю, в родные когда-то деревья и привычные картины. Только счастливый трепет так и не пришёл. Одна горечь.       Кто все эти люди? Всю жизнь он воспринимал крестьян, как людей, рыцарей защитниками веры… А что на самом деле? Это разве люди? Свободные крестьяне, как же… Вонючие трели, грязнули и трусы. Там, на Севере, любой бонд знал, с какой стороны браться за копье. У каждого было чувство достоинства. А что он видел здесь, «дома»? Жалкие твари, готовые гнуть спины! Тупые животные, бегущие в лес от любой угрозы! Такие грязные, мерзкие… Они даже в баню не ходят. Тут даже девок пользовать страшно! Все больные и напуганные.       А где же эти «защитники»? Такие же вонючие угнетатели трелей! Вот она — угроза! И где же бароны, герцоги?! Сидят по норам. Да жалкая шавка проявила больше мужества! Она гавкала, а эти?.. Забились в норы. Жалкие сявки. Такие же не мытые, как их собственные рабы.       Где теперь дом фон Штосса? Где свои? Уж точно не здесь. Это отребье не родня ему. Там, на Севере, золото было, и оно было в руках могучих воинов. А здесь? Зажравшиеся святоши едят с жёлтого металла. Чем они заслужили это право, чем заплатили за него? Словами? Ну уж нет… Мужчины платят железом! Это цена достойных. И там, на Севере, каждая крупинка имущества оплачена кровью. По капле за каждый грамм серебра!       Пусть же все стоят на коленях у алтарей. Весь этот проклятый мир. А мужчины будут стоять прямо! Пусть прячутся за своими стенами! Это ничего им не даст! Норманны зайдут в их дома по трупам, если придётся, но за каждую каплю северной крови местная знать заплатит золотом! И жизнью!       Барон усмехнулся и бросил тяжёлую латную перчатку на дорогу. Он бросил вызов. Вызов этой проклятой земле.       — Чего ты тут вещами разбрасываешься? — шаги Илвы оказались бесшумными. Или это он настолько сильно задумался, что ничего не услышал? Девушка обошла распростёршуюся посреди тропы лужу и встала по левую руку от него. Большим пальцем она аккуратно стёрла запёкшуюся каплю крови с его щеки. — Отчего же ты не весел, барон? Отчего голову повесил?       С тяжёлым вздохом Иоганн опустил взгляд, замечая лежащий возле сломанного забора труп старика. Копьё пронзило истощённое голодом тело насквозь, с наконечника до сих пор капала кровь. Глаза мертвеца вытаращились, но кажется теперь в пустом взгляде угадывалось облегчение, смерть наконец принесла ему долгожданный покой.       — Разве не этого ты хотел? — тихо спросила Илва.       Штосс заметил женщину, чьё лицо лежало в грязи. В светлых волосах копошились мухи, кричащего младенца, которого до сих пор сжимали длинные пальцы, поднял Сагр. Свёрток капризно вертелся в огромных ручищах Берсерка, требуя возвращения матери, но воина не трогал детский плач. Подойдя к ближайшему колодцу, он без раздумий сбросил свёрток, как новорождённого котёнка. Плач прервался неожиданно и тяжким грузом рухнул где-то внутри сердца молодого ярла. «Этого ли я хотел?»       — О, вот вы где, — Рагнар держал в руке открытую бутылку, из которой сочился резкий запах, но, кажется, Немому нравилось непонятное пойло. — Тебя конунг искал, — он жадно отхлебнул из горлышка.       — Это всё, что ты хотел сказать? — мрачно спросил ярл.       — Не совсем, — Рагнар стёр рукавом остатки пойла. — Народ доволен. И Боги тоже.       Немой вытянул кулак. Он смотрел прямо в зелёные глаза Штосса, словно чего-то терпеливо ждал. Когда пальцы вдруг разжались, под ноги Иоганна со звоном посыпались крестики, сорванные с тел убитых крестьян. Заляпанные в крови, покоцанные и потерянные навсегда, они лежали перед молодым ярлом, обжигая глаза. Сердце больно сжалось. Предатель. Изменник. Иуда.       «Этого ли я хотел?..»       — Неужели вы убили всех? — Варя коснулась пальцем небольшого крестика. Дома у неё остался похожий.       — Да, — мёртвые глаза Рагнара следили за Иоганном. Немой ожидал, что молодой ярл выдаст себя, покажет насколько ему жаль губить родичей. — Всех. — Но рыцарь оставался хладнокровен, лишь слегка задумчив и мрачен.       — Жестокий мы, однако, народец, — Варя покачала головой и провела пальцем по макушке сидящего у неё на плече Игга. Ворон был доволен нынешней охотой. — Но войны без крови не бывает.       Ворон встревоженно каркнул и взмыл вверх, несколько перьев сорвались с чёрных крыльев. Игг набросился на показавшегося из-за кустов мальчишку. Ворон яростно цеплялся тому за волосы, царапал когтями лицо и клевал выставленные руки.       — Кажется, вы одного потеряли, — заметила девушка. Она сняла с плеча лук и вытащила стрелу. Стрелять в ребёнка оказалось сложнее, чем во взрослого. Но отчего же? От того, что на его руках ещё нет крови? Но так ли это? С самого детства каждый человек совершает убийства: убивает скот, чтобы есть, убивает, чтобы согреться шкурами в лютые зимы, и множества других убийств, которые люди привыкли считать незначительными, необходимыми. «Сейчас тоже необходимо, — Варя вдохнула и задержала дыхание. — Либо они, либо мы».       Стрела стремительно сорвалась с места и, с едва уловимым свистом, разрезав воздух, врезалась в дерево, зацепив наконечником плечо мальчишки. Леонард рухнул, зажав кровоточащую рану, и сразу же начал отползать обратно, в лес.       — Мелкий засранец! — Илва сорвалась с места, хватаясь за рукоять меча. В крови заплескался азарт, она чувствовала себя опасной кошкой, загоняющей слабую мышку.       Рагнар сделал ещё один большой глоток и выкинул опустевшую бутылку себе за спину. Вытер рот рукавом рубахи. Воздух пропитался кровью и несбыточными мечтами, невыплаканными слезами и несказанными словами. «Прекрасный аромат. Как раз для войны». Он с интересом разглядывал здешние места, и новая страна очень сильно напоминала ему древнюю Германию, но слишком карикатурную, неправильную, словно новичок-художник сделал первый неуверенный набросок и забыл раскрасить. Рагнару не было жаль убивать людей в Мире. Он давно смирился с мыслью о залитых кровью руках и всё же предпочитал порой думать, что все люди здесь — проекция желаний валькирий. Здесь нет настоящих. Нет близких. Но даже так, Рагнар никогда не гордился своими деяниями.       Они вошли в деревеньку, когда солнце уже начало закатываться за горизонт, отбрасывая на округу жёлто-красные лучи. Трупы жителей сгребли в одну кучу, как можно дальше от поселения. Внезапный пожар, случайно устроенный Сагром, очень быстро потушили, но от сарая всё равно остались лишь обугленные доски, да несколько задохнувшихся кур. Конунг занял самый просторный дом, но даже так, по меркам норманнов, здания здесь считались ненадёжными и неудобными. Гарольд был доволен набегом о чём в открытую говорил барону, хлопая молодого ярла по плечу, словно гордый отец.       Оспак Безжалостный тоже оказался рад новому походу. В бурю он решил, что Боги проклинали их, что Ран утащит всех на дно, но теперь понимал — это был божок неверных чужеземцев. Но он не смог защитить свой беспомощный народец от гибели. Люди Севера оказались сильнее, и Боги воистину великие! Оспаку было приятно принести жертву Отцу Одину, во имя его он сражался на чужой земле, проливая кровь, которая казалась неестественно чёрной. Женщины здесь были мягче, слабее, покорнее, но… бесполезнее. Оспака раздражали слёзы, он закипал от ярости. Он убил женщину не специально, она сама была виновата в своей смерти. Не надо было рыдать.       Бёвард повсюду следовал за сыном конунга. Они были ровесниками, но в отличие от Рагнбьёрна, который промочил штаны от страха, стоило им ворваться в поселение, Бёвард старался не отставать от старших воинов. Чужая страна вскружила голову просторами, воздухом, который был пропитан совершенно незнакомыми запахами… Но стоило Бёварду заметить спину отца, как он вновь возвращался в те секунды бесконечного кошмара. Несколько раз, в пылу развернувшейся мясорубки, он пытался убить его, но отец всё время исчезал и через секунду появлялся в другом месте.       — Ужасное место… — пробурчал Рагнбьёрн. — Хочу домой.       Бёвард пожал плечами. Он не знал, что ему следовало ответить.       — Неужели тебе приятны эти убийства? — не унимался сын конунга, указывая на кровавые разводы на стене дома. Но ответа по-прежнему не дождался. — Ты такой же, как твой отец, — усмехнулся подросток, пнув пустое ведро. — Оба очень странные.       Лезвие меча внезапно коснулось тонкой кожи шеи. Рагнбьёрн не успел даже пискнуть, как ощутил, что сейчас снова намочит штаны. Он чувствовал, как от поцелуя стали, набухла алая бусинка крови. Боль комариным укусом пронзила шею.       — Никогда, — прошипел Бёвард, сильнее стискивая рукоять мозолистыми пальцами. — Никогда не смей сравнивать нас! Он не мой отец! Придёт время, и я убью его! Я сверну ему шею также, как он свернул шею моей матери!       — Х-хорошо! Хорошо, я тебя понял! — запричитал сын конунга, боясь двинуться с места. — Убери уже меч! — он выдохнул, когда сталь наконец отступила, а ещё гордился тем, что штаны в этот раз остались сухие. — Пошли! Темно уже!       В доме оказалось не так тепло, но зато за стенами ветер не обжигал ледяными прикосновениями. Конунг Гарольд вовсю расспрашивал Штосса о местности, планируя новые набеги. Пойманный язык — единственный выживший из поселения, сидел связанный в самом дальнем углу. Рагнбьёрн скривил лицо, заметив вывернутые в обратную сторону ноги. Негромкая музыка, льющийся через край алкоголь, запах жареного мяса — всё почти, как дома, но всё же не так хорошо, как в родных краях.       Дверь скрипнула, в дом вошла уставшая Илва. Разминая шею, девушка взяла первую попавшуюся кружку, наполненную здешним вином, и начала жадно пить, причмокивая.       — Догнала мальчишку, охотница? — весело спросил Немой.       Илва ответила лишь тогда, когда кружка полностью опустела. На её щеках появился заметный румянец, алкоголь всегда быстро ударял в голову на голодный желудок. Она со стуком поставила кружку на стол.       — А ты как думаешь?!       — Докажи, — потребовал Рагнар, и воины поддержали его дружным гулом.       — Можешь отправиться в лес и убедиться, — уверенно заявила Илва. Она с вызовом подняла глаза. — Прямо по тропинке к сломанному дереву. Не промахнёшься! Во славу Одина пролилась кровь! Мудрому Одину — слава!       — Слава! — провыл Сагр, поднимая самую большую кружку, которая только смогла отыскаться. Берсерк приобнял огромной рукой девушку, доверяя каждому её слову, как своему.       Воины поддержали тост дружным гулом, музыка зазвучала громче, и вместе с ней словно свет от свечей стал немного ярче. На стенах вытягивались длинные тени. Воздух стал плотным от затянувшихся песен. Алкоголь расслаблял тела после долгого и тяжёлого дня. Боги преподнесли воинам немало тяжких испытаний, будто желали проверить насколько крепка была их вера, и все, кто был слаб духом — обрёл покой на дне морском, в сетях Ран. Многие начали засыпать прямо за столом, разморённые выпивкой и горячей едой. Хирдманам не требовалась тёплая и уютная постель, они давно привыкли к неудобствам, и очень часто так случалось, что простая деревянная скамья оказывалась лучше любой кровати.       Но ярлу не спаслось.       Тьма надёжно укрывала от чужих глаз, словно мать защищала сына от опасности. Тьма всегда была на его стороне, всегда спасала, принимала в объятья. Но на Севере тьма всё же была другой. Она проникала в каждый угол дома, таилась под камнями, подобно ядовитой змее, окутывала непроницаемым плащом каждый дом. Здесь же было светлее, словно сил тьмы не хватало, чтобы окутать во мрак пространство.       Иоганн вглядывался в торчащие кроны тонких сосен, походивших на тощих великанов, и вспоминал, как когда-то давно играл среди таких же деревьев с братом Георгом. Родные братья, у которых никогда не было ничего общего. Когда-то Иоганн грезил мечтами, как они вместе будут сражаться в войнах, и он был готов сражаться за него. Ради него.       — А теперь я пришёл забрать у тебя всё, — Штосс опустил тяжёлый взгляд. Кресты, на которые он наступил, до сих пор лежали в земле, никому они не были нужны, не представляли никакой ценности для норманнов. Когда-то и у него был крест. «А теперь я втоптал собственную веру… сравнял её с грязью», но почему-то от этого душе не стало хуже. Иоганн не ощутил ничего. «Добрый ли это знак?»       Ночную тишину внезапно нарушила громкая отрыжка. Фон Штоссу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто шагал за спиной. Тяжёлая поступь Берсерка всегда была слышна издалека, но от этого на сердце становилось спокойнее. Присутствие Сагра всегда внушало спокойствие, даже в моменты его безумного буйства, Иоганн был уверен в побратиме и доверял ему тыл.       — Не спится? — спросил Сагр с несвойственным ему спокойствием. — Родная земля всегда чувствует возвращение блудного сына.       — Так заметно?       — Смотря кто смотрит, — хохотнул Сагр. Он провёл пальцами по густой бороде, чувствуя колючие крошки хлеба. — Я тебя слишком хорошо знаю, поэтому вижу. Жалеешь, что вернулся?       И вновь он вернулся к вопросу, который ранее задавала Илва. Он посмотрел на кресты под ногами, на следы сапог… Жалел ли он?       — Нет, — спустя минуты раздумий, наконец ответил Иоганн. Назад пути уже давно не было, его путь был избран, и он сам сделал выбор. Теперь предстояло оставить сожаления. — Это именно то, чего я хотел.       Сагр разразился громким хохотом и похлопал побратима по спине.       — Конечно! Ведь сынам Севера неизвестны сомнения! Мы воины, а воины не колеблются! Боги рассудят нас после, в чертогах Вальхаллы! — Берсерк сильнее сжал плечо барона. Он смотрел долго, словно внимательно изучал ответный взгляд глубоких зелёных глаз. Спины Иоганна коснулся холод. Желудок сжался в тугой узел от неприятного ощущения — будто на него смотрел зверь. — Не бойся, барон! Пока мы бьёмся на одной стороне — тебя никто не ударит со спины!       — Я никогда не предам твоего доверия, брат.       Серьёзное лицо барона рассмешило Берсерка. Он смеялся громко, долго, схватившись рукой за живот и, казалось, сама земля дрожала от его смеха.       — Ой, ярл, насмешил! — смахивая шершавым пальцем выступившие слёзы, сиплым голосом проговорил Сагр. И с трудом вновь подавил рвущийся смех.       — Не вижу причины для смеха! — фыркнул Иоганн. Его немного оскорбила подобная реакция, ведь он говорил от чистого сердца!       — Не обижайся! Не со зла я, просто клясться в своих словах нет нужды!       — Думаешь моё слово ничего не стоит?!       — Слова цены не имеют — они бесценны, — с улыбкой доброго старшего брата, ответил Берсерк. Ему была приятна компания молодого ярла, а разговоры с Иоганном успокаивали. Для него Штосс и Илва стали настоящей семьёй, о которой могучий Берсерк не мог и мечтать. А семьёй Сагр дорожил слишком сильно. Для него не было жизней ценнее. — А клятвы могут ржаветь. Поэтому не клянись мне, барон, я и так тебе верю.       Ценные слова, которые доставались не каждому. Слова, из-за которых сжималось, даже чёрствое сердце. Слова, за которые не стыдно было умереть. Иоганн видел перед собой не устрашающего Берсерка, не монстра в человеческом обличии, не жестокого воина. Штосс видел брата. Брата, с которым у него не было ничего общего, но они были роднёй. Если бы разрешили выбрать, именно такого старшего брата, Иоганн бы выбрал.       — Спасибо.       Берсерк скривился.       — И благодарить тоже не надо! Семья благодарности не требует!