Хрупкое Тело

      …Она даже курит красиво. Не стараясь, не желая притягивать к себе лишние взгляды, как та же Альсина, которая благоухает этой надменной женственностью. Акватика выглядит красиво в своей естественной хрупкости и резких линиях. Аккуратные, но угловатые запястья согнуты, и ожоги на них ровными кругами напоминают о днях, когда девушка пыталась заглушить боль душевную болью физической, туша сигареты о светлую кожу. Волосы взлохмачены, неуклюже падают в одну сторону. Когда ее голова слегка наклонена, под глазами вырисовываются серо-фиолетовые отеки недосыпа.       Она бесит его. Бесит всем своим существом, потому что не вписывается в окружающую ее среду. Ни стресс, ни встречи с монстрами, ни жизнь на фабрике не смогли убить в ней этот греющий, живой огонь. Все, кого привык видеть Карл вокруг себя- мертвы. Однотипные собрания в окружении таких же уродских отпрысков лаборатории, как и он сам. Целая деревня забитых серых изгоев, которые дрожат при виде чего-то фальшиво- величественного. Их глаза, бегающие от ужаса и слезящиеся, мало чем отличаются от глаз трупов, с которыми он привык работать. Их не жалко. Это даже не стадо, а кучка крыс, что спешно роются по помойке, спеша ухватить объедки существования, гордо называя это «праведной жизнью», и скрыться в вонючей канализации, пока солнце не ухватилось за крыши, разоблачая серые силуэты. Даже ликаны смотрятся симпатичнее. Они хоть и шавки выглядят как картинки из чьих-то кошмаров, смазанные, не имеющие точной цели и происхождения, гниющие снаружи и разлагающиеся внутри; ликаны- стая животных, и в своей необузданной жажде крови, улюлюкая дружно в грязи, пока разрывают очередную жертву, выглядят и то правильнее, чем местное население.       А Мари не такая. На ее лице не застыла маска, которая призвана скрывать кислотные ожоги от тоски и боли, в глазах не плескается гнев, а руки все еще не знают, что такое утрата. И этим она его раздражает. Даже сильнее, чем первые дни, когда девушка обжигала запахом чужого мира, всем своим внешним видом крича о том, что ей не место здесь.       Хайзенберг скрипит зубами, пожевывая сигару, и проверяя очередные чертежи. Стоит пойти в литейную, или проверить станки. За постоянной тяжелой работой он забывается. И если раньше это было лекарством только от необъятного количества злости, что щупальцами разрасталась под кожей, ломая руки изнутри, и призывая сделать хоть что-то, то теперь спасает от повседневного бардака в голове.       Немец хмурится. Он долго откладывал решение этой головоломки, и теперь требует от самого себя незамедлительного ответа, а откладывание приводит к тряске в руках, неуемлемой энергии в груди и раздражению. Он не может ничего делать, не может уйти с головой в работу, а внутренние песочные часы грозятся вот-вот перевернуться, и запустить процесс по-новой.       Мари — как снег на голову. Затянувшийся праздник, окутывающий своей атмосферой и топящий в себе. Карл, как особо активный участник, погрузился в него с головой, наслаждаясь редкой возможностью отстраниться от медленно ползущего мира за пределами фабрики, и пропустил короткое замыкание собственных систем.       «Чертова ведьма. Выбила меня из колеи, залезла в голову… лучше бы Миранда сдала ее гигантской суке».       Теперь Карл злиться. В первую очередь на себя: стоило Матери отдать приказ оберегать девчонку, как он безоговорочно привязался к единственному источнику тепла, находящегося в его личной обители, куда пробралась она, кстати, без разрешения. Будь его воля, он бы никогда не допустил подобного.       «Так в чем проблема, м? Миранда не могла запугать меня настолько. О нет, эта тварь заставила меня пройти слишком много, чтобы я скулил перед ней. Что мешает хорошенько приложить девчонку, чтобы не расслаблялась. Всë это: разговоры, секс, глупые попытки наладить контакт… Еë попытки наладить контакт. Нет, мужик, это не твоя попытка подлизать крылатой мразоте, это отчаянная попытка ухватиться за единственный отголосок чего-то иного, и, блять, пока ты это не признаешь, мы будем ходить и без причины разбирать реакторы».       Примерно так должен был зазвучать внутренний голос. Но Хайзенберг уже начал испытывать неприязнь к источнику мыслей. Хотелось схватить Акватику за волосы и оттащить от своего стола, пока она не внесла корректировки еще и в его рабочее место.       Ах да, уже поздно.       Потому что он допустил ее до работы с простеньким оборудованием, и влетая в цех, подпитываемый разгоревшимся пламенем, находит ее глазами еще с порога.       В его старой майке, с раздолбайским коротким хвостом, перепачканная маслом, она тщетно пыталась починить механизм, в устройстве которого ничего не понимала. Светиться на фоне этих старых, выученных наизусть, мрачных стен, обдавая его даже на расстоянии необъяснимым теплом. Вся она — как укол адреналином. Вроде и жить хочется, и энергии много, однако вызвано это настолько резко, что при частом употребление вызывает неконтролируемое состояние эффекта.       Ей не хватает сил опустить рычаг, чтобы прекратить подачу пара, и женское плечо очень быстро зарабатывает новый ожог.       Хайзенберг еще с лестницы телекинезом дергает рычаг вниз, и висящая на нем тушка Акватики валиться на пол.       — Какого хера ты делаешь?! — рявкает он, борясь с диким желанием хорошенько въебать ей с ноги. Дура, даже не смогла справиться с элементарной работой.       — Его заклинило! — оправдывается девушка, вставая на ноги и мельком протерев плечо. Наверное, ей очень больно, но она не собирается показывать это ему.       «Значит, не достаточно больно».       Мужская рука накрывает именно то место, где кожа приобрела красный, пульсирующий оттенок. На миг лицо девушки искривляет немой вскрик, и лорд буквально слышит, как замерло сердце, перекрывая подачу крови, а легкие расперло от спасительного вдоха.       — Я дал тебе чертовски простую задачу, детка, — он смотрит на нее зло, задавливая копившимся раздражением.       — Черт тебя дери, отпусти меня! — воет девушка, кусая губу, и пытаясь глубже дышать. На просьбу руку лишь сжимают в тиски, заставляя кричать от боли.       — Не командуй мной! — он дергает ее ближе к себе, и от неожиданности рыжая валиться ему в ноги. — Если так продолжится, мне будет выгоднее сдать тебя в винодельню гигантской шлюхи!       — Ну так хули не сдал тогда, на собрании?!       Она дергает конечность на себя, игнорируя ощущение, будто с нее слезает кожа, и жар, охватывающий уже не только тело, но и рассудок.       — Это тебя ебать не должно! Я и так уже пожалел о своем решение, так что не заставляй меня разочаровываться еще сильнее.       — Разочаруйся в своем ментальном здоровье, может целее останемся. — шипит девушка, наконец освободившись от захвата, и теперь борясь с желанием согнуться пополам.       «Останемся» — отголоском прозвучало в голове лорда. Во множественном числе? Неужто переживает за него?       Тот отшагнул, нагло усмехаясь.       — Гляньте: кто-то успел привязаться. — он достает сигару, вышагивая вокруг нее, как акула кружащая вокруг своей цели. Выявляет слабости объекта, ищет повод сделать его своей добычей. Один неверный отступ в сторону — и она навсегда останется в его глазах мишенью.       — Но это уже мое дело. — она кидает ответ, словно отмахивается от него, неуклюже увиливая от нападения.       — Глупо с твоей стороны так открыто показывать свои слабости, — это сказано уже даже не со злостью, лишь с насмешкой. — Не смей думать, что это взаимно.       — Господи… — она вздыхает, поднимая глаза к потолку. -Смена твоего настроения сравнима лишь с телкой во время пмс.       Звонкая пощечина заставляет всех разом замолчать. Даже системы вокруг, казалось, затихли. Не сильная, зато весьма унизительная.       — Прикуси язык. Ты, кажется, начала забывать, кто перед тобой.       Металл вокруг завибрировал, мелкие осколки со звоном стали перекатываться по полу. Словно в замедленной съемке различные детали стали подниматься в воздух, напоминая о возможностях своего хозяина. Мар испытывает первобытный страх за собственную сохранность, но продолжает стоять с прямой спиной. Пара недель научили ее терпеть. Научили сжимать зубы так, что сводит челюсть. Вокруг резко стало холодно, как в морге. По спине бегут мурашки. Хочется просто убежать в недра фабрики, спрятаться в очередном углу, и ждать, пока Хайзенберг не придет в более милостивое состояние.       — Ну же, продолжай, — подначивает он, угрожающе возвышаясь среди кипящих систем.       — Нечего сказать? Знаешь, почему, детка? Потому что ты — просто маленькая избалованная сука! Тебя сама жизнь пощадила! Но не я! Давай, беги, ведь ты только это и умеешь! Мне плевать, какие планы на тебя у Миранды, один хер ты как и все сдохнешь на железном столе для опытов! Такие, как ты, не выдерживают и лёгкого толчка.       Его глаза искрятся, а одержимые предметы в воздухе крутятся, словно ищут привычную им точку опоры, вернуться в свое естественное состояние. Она находит в этом отголоски с собственным положением…       — Ну давай: убей меня! Убей меня, раз не можешь унять ебаную зависть! Потому что…       -Ты нихера не знаешь обо мне! — прерывает Карл, метая несколько шестеренок в стену.       — Одержимый поломанный человек! А большего мне и не нужно! Мне правда жаль тебя, хоть тебе это в хуй не уперлось. Но я не обязана терпеть такого отношения к себе лишь потому что мне повезло!       — А ты не жалей меня, раз я такой ужасный! Как еще назовешь? Давай, мне интересно.       — Карл, я не собираюсь…       — Лорд Хайзенберг, дорогуша. Ты совсем забылась. Напомнить тебе твое место?       — Где? У твоего члена? Что я тебе должна? — Акватика разводит руками в сторону, и как ни в чем не бывало, тянуться в карман за сигаретами. Чувство смертельной опасности породило безразличие. Не важно, как это закончится, главное чтобы закончилось.       — Я спас твою никчемную жизнь! Забыла?       — Ты использовал меня, чтобы повеселиться! — она несдержанно показывает ладонью в его сторону. Перехватывает ее и получает толчок в грудь прежде, чем мертвая хватка сомкнется на женском запястье.       — Не трожь меня!       — Ещë не поняла? Я буду делать с тобой всë, что захочу. — цепи сбивают девушку с ног.       Мари задирает подбородок. Волосы избавляются от резинки самостоятельно, паутиной падая на бледное личико. Глаза вспыхивают слабым белым огнем.       «Давай, рискни показать на что способна».       — Ты ударил меня! — рычит девушка, — Такого не прощают.       — Что, прости?! «Не прощают»? Да катись нахуй отсюда, пока я не превратил тебя в скулящий фарш! Давай, собирай всю свою гордость и уебывай! И не забудь рассказать всем, как умоляла меня взять тебя, стелясь как последняя блядь. Где тогда была эта надменность, а?!       — То, что ты хорошо трахаешься, не значит, что ты — Бог! И не тебе решать мою судьбу, Хайзенберг. Засунь свое эго себе поглубже в задницу, туда же, где у тебя засела жажда мести!       Арматура пролетела в паре сантиметров от лица Акватики. Издалека послышался оглушающий звук оживших буров. Множество, десятки пар ног стали пробираться на крики двух потерявшихся в собственной важности существ. Страх затмевал все органы чувств. Прилипал к спине влажной майкой, скатывался в желудок камнями.       Оттолкнув от себя Карла, она бросается бежать вверх, в жилые помещения. Бежать через фабрику — не выход.       Акватика пролетает несколько коридоров, чудом уходя от наступающих на пятки экспериментов. Немного оторвавшись, добегает до коридора между ее комнатой и мастерской. Захлопывает дверь, задвигая тяжëлый железный шпингалет. Бежит к лестнице на крышу. Не знает, что она делает, ведь впереди пустые коридоры, которые могут спасти ее. Глубоко внутри она верит в то, что этот конфликт можно решить. Признаться в этом — тяжело, но в порыве бьющего по вискам адреналина — простимо.       С грохотом захлопнув люк, Мар наблюдает, как затвор на нëм проворачивается сам, заставляя выдохнуть. Сердце истошно бьëтся о ребра, кровь шумом разливается в барабанных перепонках. Голова начинает болеть. Пальцы по инерции тянуться к вороту рубахи, но не нащупывают ее.       «Черт, я выбежала в одной майке и джинсах…»       Мари оборачивается, глазами ища того, кто так способствует ее гибели, чтобы каждый раз спасать бьющейся в панике организм.       Ждёт продолжения представления.       Но его нет. И даже ярые попытки выбить люк снизу у дьявольских киборгов не приводят к следующему этапу. Они снова зашли в тупик и снова им оказалась крыша, где все стонет и воет от порывов ветра.       Мар падает около какой-то будки, прислоняясь к рельефу кирпича спиной. Закуривает, прикрывая глаза. Они всë это уже проходили: ссоры, попытки во время преподнести свою гордость и упрямость, побеги, страх, холод и сигареты… Ничего нового за короткий промежуток времени образоваться не успело, всё те же чувства обретающие форму в всë тех же словах.       Одиночество. Глухое и бесцельное, нужно лишь чтобы разжалобить их вымышленных зрителей, на которых они отвлекаются, дабы не продолжать копаться в себе.       Карл внизу громит и беснуется, не в силах принять отклонения от собственного канона, пока она пытается откопать в себе остатки человечного.       Любой на ее месте не хотел бы стать таким, как он.       «А я?.. А я уязвима. Всем своим существом. Ломкая, как солома, такая же блеклая и колющаяся. Что я здесь делаю? Мне по сюжету положено было сдохнуть на той дороге, разорванной ликанами.       Зато Карл кажется не уязвимым вовсе. И в этом я ему завидую. Мне бы такую волю к жизни…»

***

      …Лучший завтрак: озябшими пальцами держит сигарету, дым едкостью окутывает горло, проникая в самое нутро, дотрагивается до всего сокровенного и важного, что, казалось, уже по десять паз успели вытащить наружу. Морозное солнце ранней весны обжигает, несмотря на разгулявшуюся погоду, и тело начинает подрагивать без движений. Лёгкий голод скручивает желудок, но оно к лучшему: чувство некой свободы от комфорта толкает вперёд, а сейчас это необходимо.       И сложно сказать, стëб это, или правда, потому что впервые за несколько дней в голове приятная суета, а в организме плескаются огненные воды адреналина.       Объективно? Страшно.       Она ушла почти беспрепятственно. Солнце успело сделать полный обход серого купола, и уже касалось краев сверкающего росой поля, когда девушка, собравшись с силами, спустилась вниз. Ей нужно уйти, сейчас или никогда. Предыдущий шанс она благополучно упустила, и терзания до сих пор царапали бездействующие руки.       Тихо, сохраняя максимальную бдительность, Мар добралась до жилых комнат. Не найдя Хайзенберга в них, проскочила коридор, затекая в свою камеру. Быстро собрала вещи, накинула рубашку, и побежала куда глаза глядят.       Карл сам дал ей уйти, по сути. Слабо верится, что он просто упустил ее из виду. Были ли у лорда камеры, или просто обострённое чутьё, но о происходящем на собственной фабрике он ведал всегда. Живя тут не долгое количество времени, Акватика убедилась в этом сполна.       Перед лицом мелькают коридоры, какие-то трубы, однотипные стены. Сердце начинает истерично биться, просясь вперёд хозяйки, закладывает уши; бежит, не смотря под ноги, иногда отталкиваясь от стен, почти вписываясь в углы.       Только чудом ей удалось добежать до выхода. Вырвавшись на свободу, девушка ускорилась, игнорируя шорох вокруг себя; добежав до ближайшей забытой когда-то военной техники, она оседает на землю, понимая, что очень скоро на ее запах сбегутся ликаны. А с наступившей ночью их стало еще больше, будто их рождает сама темнота, забирая в себя всë живое и возвращая назад в мерзкой искалеченной форме.       Выдохнув, девушка вскакивает, и перебегает к небольшой свалке металлолома, надеясь найти там предмет для самообороны. Первым делом в глаза бросается заваленная мусором арматура. На одном вдохе ухватывается за край руками, дëргая на себя. Ладони царапает ребристая поверхность, но поддается (вовремя) — первый небо-человек уже подобрался к ней достаточно близко, чтобы в два прыжка оказаться мордой у тонкой шеи, вонзить клыки в свежее, еще не сгнившее под влиянием местных мутаций, мясо. Живое мясо, что будет дëргаться в цепкой хватке зверя…       Замах, и из пасти монстра буквально вылетает несколько клыков, кровью орошая землю.       — Уйди от меня! — Мари делает еще удар, но промахивается, попадая в плечевой сустав стоящего на двух ногах оборотня. Тот лишь оскорблëнно рычит, и в порыве бешенства кидается вперед. Задевает руку девушки, разрывая рубашку по плечевому шву, и зацепив ткань когтями, тянет добычу за собой вниз. Девушка дергается, вырываясь из хватки, не соглашаясь с ролью пойманной на крючки-когти рыбки.       Бьет в голову, вонзая арматуру в глаз ликана, но тот не умирает, а жалобно воет, скребя всеми лапами по земле, извиваясь. Мар наваливается на железку всем телом, вгоняя ту как можно глубже. Оборотень чуть не сбивает ее с ног своими попытками выжить. Повернувшись назад, рыжая в последний момент замечает второго оборотня, уже готовившегося к прыжку с груды мусора, откуда то достала импровизированное оружие. Пригибается к земле; оборотень царапает грудную клетку и живот, о торчащую из собрата арматуру, цепляется за край пахом, и с визгом на секунду повисает, что бы потом неуклюже скатиться прямо на чужую морду. Слышатся звуки возни. Недалеко от места сражения зашевелились кусты.       Не дожидаясь еще желающих прикончить ее, девушка бросается к воротам, которые, к слову, закрыты. Кидается на сетку теребя ее пальцами, а сама ищет хоть один лаз под забором. Сзади, мутант, что до этого бездействовал, вытащил арматуру из глазницы захлебнувшегося собственной кровью сородича, и добил раненого. Теперь он на двух лапах перебежками направлялся к ней. Осмысленные, искаженные злостью, глаза и пасть, говорили о не лучших намерениях.       Мар пробегает вдоль забора и находит попытку кого-то подкопать под забором. Пропихнув на ту сторону сумку через плечо, девушка спешно лезет в щель. С трудом пропихивает туда грудную клетку, почувствовав, как сдавливает внутри все рабочее и живое.       Переворачивается на спину, и чудо, что удар приходится не по ребрам, а по бедру.       Девушка воет, упираясь руками в забор и протаскивая оставшееся тело за него. Ликан припадает к ее ногам, впиваясь когтями в голени. Акватика начинает бесцельно мотать ногами, дергаться, параллельно затаскивая по ту сторону забора все больше собственного тела. Почти мертвая хватка грозится порвать оторвать конечности от хозяйки.       Уже почти смирившись с участью стать калекой, Мар слышит пронзающий тишину ночи свист со стороны главных ворот. «Хайзенберг? Все же, решил посмотреть на любимое шоу Сдохни или Умри?»       Ликан отступает, поворачивая морду к хозяину. Пнув его в висок напоследок, девушка вся оказывается за территорией лорда, и тут же бросается в лес.       «Вряд ли я доживу до рассвета, но попытаться стоит. Добежать бы до деревни, а там уже можно попробовать постучаться к местным. Или найти очередной заброшенный дом».       .....Возвращаясь к событиям настоящим.       Мар плетется по лесу, который начинает заливать приятный свет рассвета. Она провела ночь в каких-то кустах, игнорируя царапающие ветки и холод почвы, не нагретой солнцем, что еще не совсем разобралось, какое время года, и пора бы активнее приводить местную фауну в благоухание.       Кровь на ногах засохла, заставила джинсы приклеиться к коже. Воротило от голода и страха.       Деревня казалась спасительным островком, однако эта иллюзия рушилась под музыкальное сопровождение рычания, унося крики случайной жертвы вместе с убеждением в том, что местных жителей мутанты не трогают.       Быстрым шагом, переходящий в бег, девушка покинула лесную кромку, пересекая улицу. Добравшись до ближайшей калитки, она замялась.       «Надо. Вдох-выдох. Ты сможешь. Тут должны жить такие же люди, как и ты. А значит, с ними можно договориться».       Приоткрывает калитку, робко протискиваясь на участок.       — Эй? Тут кто-то есть? Пожалуйста, ответьте!       Слова разнëс по участку ветер, но ничего не произошло. Они утонули в тишине старых покосившихся крыш, погнутого забора и шелестящих зародышах травы.       — Пожалуйста! Мне нужна помощь!       Девушка робко двинулась к крыльцу.       «Хозяйство и дом выглядят достаточно опрятно. Тут точно живут люди. Сейчас постучим в дверь и повторим попытку. Может, не слышат?»       Взбежав по крыльцу, Акватика с напором забарабанила в дверь.       — Извините, но есть кто дома?!       С той стороны послышались шаркающие шаги. Сердце пропускало по удару точно, ухая где-то за клеткой ребер, и еле ощутимо подрагивали мышцы ног.       Всë тело болело. Хотелось просто упасть под дверью, и сидеть, пока ее не найдут местные власти.       «Какие власти? Ты их уже видела. Вот они, слева направо: уроды и мутанты, жертвы каких-то чудовищных экспериментов, гордо именующие себя Лордами…»       Шаги остановились вплотную у двери. Повисла тишина. Решив, что хозяева бояться ненароком впустить к себе нечисть, Мар продолжила пользоваться силой убеждения:       — Я потерялась… Совсем не помню дорогу к дому, наверное, слишком много выпила вчера. Пожалуйста, если у вас есть возможность помочь мне, откройте… Я безоружна.       Ну да, немного наврала про причину отсутствия памяти, как и про само отсутствие, в принципе. Но на что не пойдешь, чтобы выбраться из этого ада?       Дверь аккуратно приоткрыли, оставив щель, в которую можно посмотреть. Девушка встала напротив, показательно подняв руки вверх, подтверждая собственные слова об оружии.       — Вы не местная, — голос старой, слегка напуганной женщины. Мари попыталась разглядеть хозяйку в узкое пространство, к которому та прильнула, как утопающий к обломкам корабля.       — Я… Я не знаю. Мне правда нужна помощь. Пожалуйста, позвольте мне хотя бы зайти.       Женщина громко сглотнула, потупив мутный взгляд. Ее русые волосы отдавали сединой, под глазами залегли глубокие морщины.       — Ну ладно. Только тихо: мой муж не любит чужаков.       Дверь открылась, и рыжая с выдохом сделала шаг внутрь, навстречу теплу, бедному убранству дома и запаху хлеба.       — Спасибо, — Акватика склоняет голову в кивке, осторожно проходя, и закрывая за собой дверь на засов. Перед ней стояла женщина лет сорока пяти, сутулость и опущенная голова делали ее почти на голову ниже гостьи, волосы убраны в неаккуратный пучок.       Женщина бегло скользнула по Мар глазами, и те блеснули тревогой, когда она разглядела на рубашке и штанинах засохшие пятна крови. Миловидный внешний вид девушки подсказал женщине, что вероятнее всего, не она была инициатором их появления.       — Вас ранили? -с беспокойством уточнила хозяйка.       — Да, не сильно, — «голени болят, что пиздец, до сих пор страшно смотреть, как сильно меня подрали», — Не беспокойтесь. Как я могу к вам обращаться?       — Хельга.       — Госпожа Хельга, у вас в доме есть телефон? Может рация? Что-то, чтобы связаться с внешним миром?       От формы обращения женщина засмущалась, сильнее потупила взгляд. Начала нервно теребить рукав.       — Ох, ну. Телефон есть, но я не знаю, хорошая ли связь за пределами деревни… У нас никто не звонит дальше соседей.       — Могу я попробовать?       Хельга подняла свои размытые глаза на девушку. Они не имели четкого цвета, будто их залили молоком и перемешали содержимое. Только зрачки подрагивали, сливаясь с тенями на лице, которые оставляло плохое освещение комнаты. Пока женщина колебалась, с другой стороны дома послышались увесистые быстрые шаги, предвестники надвигающейся проблемы.       — Хельга, а почему у нас калитка отперта? Я же просил запереть за мной.       Высокий худощавый мужчина под пятьдесят выплыл из проема за хозяйкой дома. Его сапоги оставили дорожку из откалывающейся грязи, и сейчас замерли, так как глаза вошедшего уперлись ровно в лоб девушки, словно заранее приметили цель. Коротко стриженые волосы, рабочая рубаха, поверх которой накинута потëртая временем жилетка.       — Это еще кто? -недовольно процедил старик.       — Гарри, этой девушке нужна помощь… Она не помнит, где ее дом, — тихо начала женщина.       — Так ведь она чужачка! Ты на нее погляди: всяк городская или туристка. Откуда нам знать, где твой дом? Давай, уходи, пока не прогнали.       — Пожалуйста, послушайте: мне нужно лишь средство связи. Я просто хочу позвонить домой и понять, как вернуться…       — Нет у нас никаких средств и никакой связи! Кому говорю: проваливай!       Старик вцепился в лицо Акватики взглядом, прожигая в ней дыру.       На секунду девушка собралась уже покинуть не доброжелательную семью, но потом, сделав вдох, решила стоять на своем.       «Давай посмотрим, дед, как сильно твоя не желание сотрудничать».       — Ваша прекрасная жена сообщила мне, что телефон имеется. Я прошу лишь один звонок. Поймите: окажись вы в неизвестном месте, где вас гонят из всех дворов, вы бы не цеплялись за возможность связаться с близкими?!       Мар забегала глазами, ища хоть маленький просвет понимания в этих серых складках на чужом лице.       — Ну и правильно делают, что гонят!       Словно пропустив все остальные слова, рыкнул мужчина.       — Гарри, может стоит… — начала было хозяйка.       — Цыц! Она накличет на нас беду, Хельга! Неизвестно с чьей верой она вступила на наш порог и теперь стоит, омрачает наше жилище!       — Чтоб вы знали, я не верующая, поэтому до вашей религии мне нет никакого дела. — бросила девушка, начиная злиться на упрямость мужчины.       «Черт, легче и правда было пойти в другой дом…»       — Ну дык и катись со своим неверием куда глаза глядят! — стукнув по столу, Гарри в последний (как он надеялся) раз зыркнул на девчонку.       — Но там прямо по улицам шастают оборотни! Если для вас это пустяк, то мне каждая встреча с ними грозила летальным исходом! Мне правда нужна помощь, хоть какая-то! Неужто вы не понимаете…       — Черт ее дери, Хельга, запри дверь! Надо сдать эту истеричку Матери Миранде! Она слишком много видела!       Женщина металась между чувствами, но страх перевесил совесть, и та, оттолкнув Мари, бросилась к дверям.       — Что? Нет, стойте! — девушка буквально вцепилась в плечо старушки, оттягивая ее от входа максимально осторожно, боясь навредить, но настойчиво, сжимая ткань и сустав так сильно, как могла. В груди вновь выросла паника, протолкнув грунтовый слой, который образовывал временную уверенность и спокойствие, и щекоча своими свежими зелёными листьями живот изнутри, тянулась все выше, желая добраться до горла, перекрыть подачу кислорода в лёгкие. Пробудить весь организм, заставить его метаться и корчиться.       — Убери свои поганные руки, тварь! — по лицу прилетает смачная пощечина. Рука сама слетела с плеча Хельги, безвольно очерчивая полукруг в воздухе.       «Что ж вам всем сегодня так не нравится мое лицо…»       В висках заболело, когда чужие пальцы сжали волосы, дергая вверх, а потом резко вниз, собираясь таскать Мари, как куклу, бросать из стороны в сторону, пока не обмякнет. Тащит ее за собой, куда-то в дом, периодически дергая в разные стороны, чтобы та не успевала упираться ногами в одно место.       Акватика изо всех сил вцепляется пальцами в столешницу на кухне, вырывается из хватки сквозь боль, пытается вжать подушечки пальцев в гладкую деревянную поверхность.       Из уголков глаз текут слезы, пинается, не давая себя поднять на ноги и потащить. Рывок в сторону мужчины, и сдернутые пальцы оглаживают ровную плоскость, неожиданно натыкаясь на нож. Тот со звоном падает на пол, и девушка, видя в нем последний шанс на изменение собственной судьбы, кидается следом, как будто ныряет на глубину в озере, тянется вперед рукой. Пальцы не слушаются, не сразу хватают желаемое.       — Ах ты сук…       Лезвие с разворота вонзается в живот. Несколько раз, в порыве истерики, пока не замирает в последнем ударе.Проходит внутрь мягко, будто в подушку, вминая приятную ткань рубахи. Все замерло; волосы выпустили из хватки и те беспорядком опали на лицо, словно шторки, которые спасут ее рассудок от увиденного. Но красное пятно уже начало расползаться по светлой ткани, очень однозначно показывая последствия.       Мужчина отшатнулся и упал на пол, попытался сделать это осторожно, но чуть не сломал руку, и в конечном итоге разлегся полностью, не переставая смотреть в потолок. Раздался отчаянный вой хозяйки дома. Женщина бросилась к мужу, отбивая колени, обхватывая его лицо руками.       Мар осталась сидеть, вжимаясь в дверцы ящиков. Ладонь срослась с рукояткой, и отпустить оружие казалось невозможным. Она даже не замечала его нахождения в своей конечности. Осталось лишь кровавое пятно, обильно расползающееся по полу, плачущая женщина, которая с завываниями просит его не покидать ее, и тиканье часов откуда-то со стороны комнаты.       Всегда думаешь: окажись я в такой ситуации, тут же бы побежал оказывать первую медицинскую помощь, искать телефон, искать врача…       Нет, не все так могут. Сидишь, и кажется, что всë решится само, просто рассосется, как пробки на дорогах как только включается зелëный свет.       Она ничего не чувствует, лишь смотрит очередное кино не про себя. И только кровь на рукаве рубашки говорит об обратном. Только кровь, что достигла ее подошвы возвращает в реальность. Только кровь на ладонях новоиспеченной вдовы, прижимающейся грудью к груди мужа остается в памяти пятипалым отпечатком. Кровь везде. И от своего количества эта кровь потеряла свою ценность.       Мари смотрит на искаженное горем лицо женщины. Она страдает больше, чем уже не вдыхающий Гарри.       «А она действительно его любит…»       — Пресвятая Матерь Миранда, верни мне его, не забирай чистую душу, не забирай!       Акватика скользит на бордовом пятне в попытке подняться. Виски болят, как и ноги. Живот сжимается в спазмах, есть шанс подарить миру свой желудочный сок… Пересохло во рту. Всë плывëт, как после алкоголя.       Приняв стоячее положение, Мар перехватывает поудобнее нож.       — Хельга, у вас есть дети? — не своим голосом спрашивает девушка, чуть склонив голову, что бы не мутило так сильно. Черт, видеть уже готовые трупы оказалось менее травматично, чем человека, который буквально за минуту простился с жизнью.       — Что… Н-нет, нет… — и она заходится в безудержных рыданиях, уткнувшись лбом в лоб мужа, уже не имея сил даже сидеть, просто опадает на него.       — Как же я без тебяяя?.. Я ж пропаду… Как же?.. — слышит тихие всхлипы через силу.       Мари сглатывает. Если в ней и осталось что-то от человека, то именно оно сейчас подтолкнуло к дальнейшим действиям.       Рыжая протягивает женщине руку, помогая приподняться. Хельга вся трясëтся, сгибается пополам в безудержном плаче и вое.       — Я освобожу вас… — слова даются тяжело, их приходится выталкивать, при этом стараясь не поддаваться желанию упасть в обморок.       Женщина смотрит на нее, двумя руками хватаясь за локоть чужачки. И когда находит в себе силы разогнуться и встать, Мар сбрасывает ее с себя, замахивается. Лезвие очерчивает красную линию по шее женщины, проходя тяжелее, чем до этого, но приложенных сил хватает для того, чтобы завершить начатое с одного точного удара. Мари боялась что из-за шатания и кружащейся головы не попадëт; попала.       Хельга падает рядом с мужем, и ее благодарный, хоть и испуганный взгляд, навсегда останется в воспоминаниях.       Вдох.       Аква отшвыривает нож, вылетая из душного, пахнущего смертью, дома. Спускаясь с крыльца падает на четвереньки за домом, позволяя себе минуты три хрипеть и сжиматься в спазмах. Блевать нечем, но очень хочется. Голова гудит и идет кругом, как от дичайшего похмелья. Руки перестают быть подвластны, очень скоро теряется контроль и над ногами. Девушка буквально сжимается в комок на холодной земле. Обхватывает голову руками, пытаясь выдать из себя хоть что-то: крик, слезы, рвоту…       Но ничего. Весь этот вонючий, грязный поступок теперь живет в ее животе, оставляя комки на горле, в легких, не давая думать и дышать.       «Блять, блять, блять, блять, что я натворила. Господи, блять, господи… »       Ничего не шло. Вот теперь уж точно весь мир перестал существовать.       Опираясь рукой и стену, она переворачивается, принимая прежнюю позицию. На четвереньках ползет до колодца, и буквально опускает голову в наполненное ведро. Возможно, именно этим занимался Гарри, прежде чем заметить открытую калитку, и вернуться в дом, упрекнуть супругу.       Она глушит себя, слабо ударяя ладонью по стенкам. Холод облепляет голову, укрепляя рассудок.       «Все хорошо всë хорошо всë хорошо…»       Всë никогда не было хорошо.       Мар выныривает, жадно припадая ртом к потревоженной ранее поверхности, пьëт. И уже через десять секунд отворачивается к земле, возвращая всë природе. Кажется, вода даже не успела коснуться желудка.       Как только внутренние спазмы слегка утихают, девушка снова пытается утолить жажду. Теперь организм даëт ей пол минуты, прежде чем вновь отторгнуть леденящую жидкость.       Спустя минут десять такого водообмена, рыжая уже лежала на траве без сил. Капли с волос текли по лицу, щекотали шею и уши. Глубокие вдохи с перерывами на попытки удержать воздух в лёгких. Глаза устали видеть ежедневный кошмар. Веки начали тяжелеть. «НЕ СПАТЬ».       Не слушающейся рукой задевает край ведра, переворачивая на себя все остатки содержимого. Звон и новая волна холода приводят в сознание.       На ватных ногах она идëт за пределы страшного участка. Запрещает себе думать. Потому что любые попытки впустить в голову мысли заканчивались красочной картинкой двух тел, растянувшихся на полу в дикой близости. Два любящих тела, которые просто боялись жить по-другому. Которые испугались перемен в виде чужачки, испугались последствий.       «Прям как я, когда не убежала с фабрики…»       Имеет ли смысл теперь искать помощи и телефон?       Мало того, что ее глаза светятся, так они еще и увидели столько, что она уже никогда не сможет спать спокойно. Теперь тени будут более явно приобретать форму клыкастых чудищ, по ночам начнут сниться мëртвые, а монстры под кроватью перестанут казаться метафоричными.       «Какой вернуться домой? Только если в дурку. А в дурке еще страшнее- там ни на учебу, ни на работу не отвлечься. Останусь запертая в собственной голове, и мучаться от медленного схождения с ума. Как Алиса из той жуткой игры… Нет, уж лучше я останусь в своей «Стране чудес», и утону тут, вместе со всеми кошмарами. Назад дороги нет. Теперь только туда, где подобное перестанет казаться чем-то страшным, где подобное стало обыденным…»       И где такое место найти?       Достает помятую пачку, которая расстраивает своей лëгкостью. Как же она ненавидит курить на ходу, но надо хоть чем-то перебить кислый привкус во рту.       «Что там Димитреску говорила о своем замке?..»