Хрупкое Тело

      Поход в церковь был неизбежен. И то ли адреналин так дал в голову, что разгладил ранее скомканные пьяные мысли, то ли осознание происходящего не успело дойти за столь короткий промежуток времени. Вообще реальность вокруг оказалась настолько шаткой, что какое-то там осознание казалось сродни безумству.       В любом случае, хотелось как можно быстрее покончить со всем, поэтому Мари подождала, пока Хайзенберг положит трубку, и сразу после его краткого.       «Собирайся».       Начала завязывать ботинки. Столько всего она не успела ему пояснить; множество деталей, подобные тем, что раскиданы по его мастерской, остались неозвученными. И как лорд собирал своих солдат, так же девушка собирала в голове полную картину случившегося, проговаривая ее про себя. Затаился страх, что если не поделиться увиденным и услышанным, то это снова забудется…       А теперь и не знаешь, что лучше: жить с этими воспоминаниями, или жить в неведение.       «Лучше бы я действительно не помнила всего этого. Лучше бы в моей жизни продолжало существовать «слепое пятно». Когда только начало казаться, что я смогу прожить без воспоминаний, написав новые с чистого листа, они как назло решили вернуться. Так ярко… Ярче, чем несколько дней на холодном столе для опытов в подвальной лаборатории Миранды. Раньше у меня был только один мир, который я только начала узнавать. Мир, где есть монстры, вампиры, сумасшедшие тетки. Мир, где есть Карл Хайзенберг.       А теперь у меня снова два мира. И они никак не вяжутся друг с другом, хоть спицы ломай. И я не хочу выбирать между ними, потому что… Потому что я ДОЛЖНА выбрать мир за пределами этого Ада. Но в том мире у меня не осталось ничего. Меня буквально купили для последующих экспериментов.       Выкинули сюда, надеясь, что я сыграю роль предупредительного выстрела, и погибну. Что будет со мной, если B.S.A.A. узнают, что я выжила? Мое существование прямое доказательство того, что они лгут миллионам людей. Те, кто огласили себя, как Альянс Противодействия Биотерроризму, сами выпустили био-оружие. Из репутация очернится на веки, если хоть кто-то напишет об этом. А потому, они не дадут мне жить дальше; как только компания узнает, что я выжила, меня в лучшем случае убьют. В худшем- отправят на опыты, спасибо Миранде с ее ебаной сывороткой, которая дала развитие моей мутации.       Так что же, назад мне дороги нет. По крайней мере, пока я не продумала, что мне делать по возвращению. Да и, какое возвращение? Миранда меня уже не отпустит. Как и Хайзенберг, как и другие лорды, я попала в ее золотую клетку. Попробуй я сбежать, и через пару суток меня найдут в канаве в виде трупа. После такого предательства, разговор будет короткий. А судя по тому, что творится вокруг, Миранда слишком сильный противник для меня, если даже четыре мутанта с огромными возможностями боятся ей противостоять».       Размышления текли, подобно ручейку, оставляя привкус ила на языке и нёбе. Злость скрипела на зубах. Как и тогда у двери в полную неизвестность глубин фабрики, Мари боялась. Боялась, что мысли приведут ее все же к логическому выходу из ситуации. Что она начнет просматривать план побега более детально, или просто сделает необдуманный поступок.       На улице оказалось по-утреннему прохладно. Акватика даже позавидовала лорду, который перед выходом накинул на плечи плащ. Солнце, ярко-рыжее, только выглянула из-за линии горизонта, разрезая землю короткими лучами. На его фоне даже зеленеющие деревья казались мертвенно-серыми, а возвышающееся за спиной здание фабрики отбрасывало такую обширную тень, что буквально делила поле пополам.       Мари подошла к черте, где прячущая их от посторонних глаз темнота сменялась мягким рассветом. Один шаг, но он дался как никогда тяжело: как будто отрываешься от спасательного круга посреди открытого моря. И в этом море помимо хищных тварей, плавающих где-то под ногами, частенько происходят цунами…       Голова кружилась от нехорошего предчувствия. Мари чувствовала себя идущем к виселице осуждённым.       Вот только сегодня, в отличие от первого дня, ее не тащили за цепи. И вообще, Хайзенберг на удивление никуда не торопился, шагая немного сзади в своем привычном темпе, задумчиво раскуривая сигару.       Интересно, он вообще помнит, какого дышать свежим воздухом?..       — Тебе так не терпится умереть, Акватика? — раздается с насмешкой сзади.       Рыжая оборачивается, показательно вздыхая (еле удержалась, чтобы не закатить глаза).       — Нет. — все же отвечает девушка, дожидаясь, когда они поравняются.       — Тогда какого хера ты так несёшься? — его голос стал более раздражённый.       Злость успела подняться по горлу тихим рыком, но полностью растворилась, когда мозг обработал полученную информацию. Если учитывать, что это может быть последняя прогулка в ее жизни, нет смысла куда-то торопиться. И хоть «перед смертью не надышишься», а вот накуриться — вполне. Поэтому, недолго думая, Мари достает и без того легкую пачку сигарет, ловко доставая от туда одну зубами. Осталось четыре. Грустно, но до встречи с Мирандой — вполне себе хватит.       С каждой новой затяжкой приходило странное смирение. В смысле, когда ты буквально прощаешься с тем, что видишь вокруг.       Никогда не знаешь, когда тебя заберёт несчастный случай. И наверное здорово, что это произойдет здесь, вдалеке от нормального мира. Здесь по ней точно никто не будет убиваться, как и она сама. Она и так увидела слишком многое, увидела то, что никогда не откроется 99% населения планеты. Хорошо, что она не успела привязаться ни к своей новой «форме», ни к этому месту, ни к его обитателям. Разве что, немного грустно, что так многое по прежнему остается тайной. Например, зачем Миранда все это делает и откуда черпает свои силы? Ей рассказали лишь самую малость.       Небо сегодня светло-серое, и до него невозможно далеко. Даже башни замка Димитреску не скрыты пеленой облаков, как это обычно бывает.       «Что бы дальше не произошло, мое существование не имеет ни смысла ни веса». — именно к такому выводу приходишь, когда внутри тебя буквально разрастается иная форма жизни.       Оставшуюся дорогу провели в молчании. Наверное, стоило бы, как в фильмах, обсудить накопившееся, ведь при существовании на одной жилплощади какие-то мысли и эмоции по поводу друг друга сформулировались, но… Это все казалось уже совершенно не важным.       Церковь, как ее назвала Мар, встретила все той же тьмой, раскиданной по углам, рычанием ликанов, занявших «места в ложе», и противной тревогой, повисшей в воздухе.       — Ну наконец-то! — закатила глаза Альсина, однако в следующую же секунду ядовито улыбнулась, — А то мы уже устали ждать.       — Вам бы поучиться терпению, — бросает Акватика, проходя за лордом к скамье.       — Весьма трудно сдерживаться, когда это самое терпение испытывают всякие шавки.       — Какие слова! А где же ваши громкие культурные речи? Растворились в желчи, которой вы плюетесь? — Мар закинула ногу на ногу, чувствуя, как цокнул собственный язык о клыки. Сердце колотилось, как бешенное, но это не мешало смотреть на Димитреску с насмешкой и легким вызовом. Может быть, все дело в плесени, а может от смирения, что «хуже уже не будет».       — Посмотрите на нее! — театрально воскликнула вампирша, взмахивая руками, — Раздвинула ноги, и теперь думает, что ей все можно! И перед кем: такой же бездарный ребенок, как и ты! Думаешь, он — твой гарант на не прикосновение? Тогда ты еще глупее, чем я думала. — женщина фыркнула, затягиваясь сигаретой.       — Можно подумать, что ты завидуешь, сестрица. Что-то я не помню, чтобы у тебя так горело, когда я трахал твоих служанок. Что, обидно, что игрушка досталась не тебе?       Мари приулыбнулась, и опытные детективы сразу поняли бы, насколько это было притворно. Все дело в том, что она слышала интонацию Хайзенберга: раздражение и усталость. Ему, как и ей, совершенно не хотелось находится тут, ждать вердикта Матери, а тем более отвечать на грязные подачки Димитреску. Все как заведенные, и не с проста Акватика решила подметить перемены в словарном запасе вампирши; даже бегающая фигурка Энджи, еле заметная в этом пятнистом освещении, казалась не нелепой, а зловещей. От ее визгов начинали пульсировать виски.       Мар мельком поворачивается на Карла. Ей хочется спросить, чувствует ли он то же, что и она, или это уже личные побочные эффекты от стресса. За всем этим маскарадом из очков и шляпы, который становится все более понятным и оправданным, не видно ни единого намека на ответ.       Но вот, лорд слегка опускает голову, что бы закурить. И в коротком ответном взгляде (ей хочется верить), отразилось согласие. Что-то неладное. И дело не в долгом отсутствии Миранды, или таком спешном собрании; им всем как-будто чего-то не договорили.       Рыжая выдохнула, стараясь согнать тряску. Ноги непроизвольно дергались в нервном постукивании, и чтобы это прекратить, она упирается носочками в пол, напрягая мышцы. Начинает поочередно хрустеть костяшками пальцев, отчетливо чувствуя нависающую тень опасности. Все вокруг будто кричало, вело себя вызывающе и неправильно. Подсознание рисовало разные пути отступления из церкви, но все они упирались в одно: слишком много оборотней. Если поднять глаза в черноту, приближенную к дырявому куполу, то стая образует собой живое месиво с горящими глазами и дикими оскалами-улыбками. Смотрят на нее к, как на мясо, хотя всего сутки назад не рисковали подходить. Что придало уверенности? Пополнение в количестве или нахождение рядом лордов? А может, кого-то посильнее? В смысле, Миранды очень долго нет, а в голову уже закрадывались мысли о существовании еще более могущественных существ, нежели фанатичка с крыльями.       «Откуда-то же она берет эти силы?.. Что может спокойно кормить ее такой энергией, и на что способно, если одна только Миранда внушает страх лордам?..»       Наконец-то она объявилась. Лучше не стало. Что удивительно, женщина даже не посмотрела в их с Карлом сторону, обратившись сразу к Димитреску, начав весьма обыденный разговор из серии «как продвигается поставка вина?» и все в этом духе. Как будто тянет время.       Предвкушение чего-то грандиозного давило на виски, а внутренний Зверь умудрялся прислушиваться и принюхиваться находясь заточенным в женское тело, а не привычное волчье. Аква покорно уступала ему, позволяя руководить собственными рецепторами и органами так, как ему вздумается. Отчего-то хотелось доверять этой хищной натуре, поселившейся в ней под влиянием мутагена.       Зверь дал команду бежать. Как можно быстрее. Бежать дальше фабрики, бежать дальше Румынии, бежать так быстро и так глубоко в недра Земли, что даже все спецслужбы мира не найдут и следов.       «А Миранда — найдёт».       И именно в момент формирования этой заключительной мысли, которая стала жирной точкой на попытках сохранить спокойствие, из полумрака сердцевины зала на Мар посмотрели два холодных глаза. Не такие покоряющие, как жёлтые, далёкие от всего человеческого, лордов. Нет, глаза Матери — особенно холодные, особенно правильной формы, и вся она — как сошедшая с древних мрачных росписей потолков. Такая размытая в своих словах и мимике, но такая до боли простая и узнаваемая в своих действиях. Раз за разом Акватика пересиливает внутренний страх, и ищет в этих глазах хоть что-то знакомое, что-то проверенное и выученное на других людях. Ведь есть спектр эмоций, знакомый всем. Есть похожие способы выражения мыслей и эмоций. Есть у многих людей (и даже не людей…) свои миры внутри, в которые проще всего заглянуть через эти блестящие зрачки.       Но Миранда — подобна духу. Никто не даст точного описания этой женщины, не обхватит все ее безумие словами.       В голове всплывает единственное верное решение: понять ее целиком можно будет, лишь когда та окажется вскрытой на столе для опытов. Приравнять ее к простому и человеческому, к подвластному и разбираемому. Хочется услышать хруст раскрытой грудной клетки. Хочется пальцами ощутить мягкость легких и сердца, запустить в нее руки по локти, использовать. Даже если к тому моменту она станет лишь трупом. Желание не причинить боль, а бессовестно и грязно надругаться. Говорить прямо в это блестящее смазливое лицо, не отрываясь от закрытых век. Хочется увидеть ее мертвой, больше ничего не значащей и не решающей.       Страшно подумать: у Мар возникает такое желание уже через месяц нахождения здесь. Что тогда чувствует Хайзенберг, находясь под ее властью уже десятилетиями?..       «Карл в своей рождённой и взрощенной ненависти, как бог войны Марс. Она не просто его стимулирует, она является его частью. Настолько глубоко под кожу ее вбили этими иглами издевательств и манипуляций».       — Теперь перейдём к главному, — голос, такой не настоящий, такой легкий, совершенно не свойственный чему-то столь сложному и наглому, как образ Матери, полился по стенам церкви. — Я собрала вас здесь, что бы поведать о важном событии, произошедшем на днях.       Женщина с крыльями отвернулась от сидящих на скамье, снова оказываясь в центре всеобщего внимания.       — Мари, ты посмела убежать, как только я дала тебе отдохнуть, не поделившись со мной плодами моих трудов. Спряталась, предпочтя моему обществу лорда Хайзенберга.       Миранда как никогда походила на мать, которая отчитывала за двойку. Она казалась неумолимой в своих манипуляциях и громких выводах. Таких бессмысленных и надуманных: а чего еще она ожидала? Что девчонка останется ждать ее прихода, получив долгожданный путь к свободе? В таком случае, самомнению этой женщины явно тесно в столь небольшом теле. И доказательство тому — целая деревня…       — Сегодня я милосердная. Ты еде слишком юна, чтобы нести ответственность за проступки. Но я хочу убедиться, что ты осознаешь свою ошибку. — все посмотрели на ошарашенную девушку; Миранда ждала. И эта уверенность в правильности собственных суждений вызывала желание бросить в ее голову чем-нибудь тяжёлым.       Акватика не сдержанно вздохнула, захлёбываясь возмущением и злостью. Но мозгом понимает: если сейчас не играть по правилам Миранды, до следующего рассвета точно не дожить.       Пересилив желание послать нахуй каждого в этом проклятом здании, она повинуется, встаёт.       — Прошу извинить меня за эту вольность. Мне тяжело дался процесс мутации.       Не было стыдно или не комфортно. В целом- плевать. Никто ничего не посмеет ей сказать по этому поводу. Шайка чертовых лицемеров, и теперь, она одна из них.       — Хорошо. Я принимаю твои извинения. Но этого недостаточно. То, что видел лорд Хайзенберг — не должно стать тайной. Мне нужно лично увидеть, на что ты теперь способна, и что я не ошиблась, выбрав именно тебя.       Закатила бы глаза, да не успела. Прямо из пола полезли корневидные отростки, резко меняя интерьер церкви. Казалось, они были везде, прорастали прямо из воздуха; все это устроено Мирандой, чтобы столкнуть девушку в образовавшийся под залом карцер, не ясно как давно находившийся там.       Акватика огляделась, как только «щупальца» отступили, возвращаясь в преисподню из которой появились. Рыжая оказалась запертой в каменной клетке без единого пути отступления. Можно попробовать вылезти по сильно неровной стене, над которой обломками торчал зал заседания.       Все присутствующие подошли к краю. Даже Донна вышла из своего темного угла, слегка наклонив голову в бок.       Альсина смотрела с нескрываемой издёвкой, довольствуясь собственным положением. Даже Моро улыбался, восторгаясь масштабной задумкой «мамочки».       Зато Карл растерял весь свой надменный вид, даже не стараясь выдавить из себя привычную ухмылку. Пока он наблюдал, как тогда во время их разговора о происхождении и вернувшейся памяти Акватики.       — Пора начинать, мама! — булькнул Сальваторе.       Миранде не нужны были даже слова. Она отдала приказ на другом уровне, оставшись молчаливой статуей со сложенными в вместе пальцами.       И тогда начался ад, ибо небольшое пространство карцера пришлось делить со стаей ликанов. С самой первой встречи у Акватики остался патологический страх этих тварей. А потому осознание, что от нее ждут, пришло не сразу.       Ступор прошёл, как только одна из тварей подпрыгнула опасно близко, оскалившись. И как по команде Зверь взял управление телом на себя, пусть и оставаясь внутри.       Мар наклоняется, издавая тихий рык. Смотрит оборотню прямо в глаза.       — Я не собираюсь с тобой драться. — слова идут откуда-то изнутри, не ее голосом, сопровождаются хриплыми нотками рычания.       Оборотень не отступает, тоже отвечая приглашённым рычанием, но и подойти ближе не решается. Зрительный контакт не дает сделать ему следующий прыжок. Остальные твари снуют туда-сюда вдоль стен, ожидая приказа.       Миранда слегка наклоняется к Карлу, кивая на происходящее.       — Заставь их напасть.       Мужчина сжимает челюсть, выдыхая очередную порцию дыма.       — Вы, ублюдки, забыли, кто ваш владыка?! — крик Хайзенберга нарушает созданную девушкой и ликаном связь, — Убить ее!       Разрыв визуального контакта, и в следующую секунду на нее вновь смотрит неразумное голодное существо.       Мар в одно движение скидывает на пол рубашку, оставаясь в топе. Руки с хрустом принимают изуродованный вид, становясь ее оружием. Сомнения ушли на задний план, захватив с собой страх. Есть только концентрация на собственных действиях.       Первый удар за ликаном, и отступив в сторону, рыжая клацает челюстями, опускаясь на один уровень с этими животными. Никто, абсолютно никто и ничто не волновало ее сейчас, а тем более не заставляло переживать о том, как она выглядит. Зверь.       Первый удар — не ясный, по воздуху. Слегка неуклюжие попытки обойти противника загнали ее в толпу оборотней. А дальше все смазано, как в слеме на концерте. Когти наконец-то ворвались в чужую плоть, распарывая тела один за другим. Не хватало скорости, размеров, как не хватало уверенности. Со всех сторон клацали челюсти, благо, ликаны в карцере не были снабжены оружием. Кольцо вокруг девушки смыкалось.       С одним из ликанов она сцепилась и повалив того на пол, начала уродовать морду серией ударов кулаком. Так по-людски, заряженная злостью и страхом.       Стая поглотила в себя женское тело, превращая все в единое кровавое месиво. Оборотни промахивались, калечили друг друга, но чаще калечили незащищённые плечи девушки; рвали ткань, цепляясь за нее когтями. Ни одна школьная потасовка со старушками не сравниться с происходящим сейчас.       Удар по спине стал заключающим. Кожа горела, а по бледным линиям позвонков заструилась кровь. Руки в разные стороны- буквально распихивает оборотней, оказываясь за пределами круга. Рык сзади, и она слышит в нем вызов. Глаза вспыхивают белым светом.       Разворот. И следующий рывок она совершает уже в теле Зверя. Мощная пасть захлопывается капканом на короткой шее ликана, в миг перерубая кости. Передняя лапа пригвоздила другого мутанта к полу, протыкая когтями щеки и глаза. Следующий замах- оборотень отлетает в ближайшую стену, а из лёгких поднимается вой.       Леденящий и чистый. Вой, на который способно только животное.       Ликан сзади, попытался напрыгнуть на спину. Рывком скидывает под себя, трижды ударяя когтями по неповоротливому телу. Только он попытался подняться — и его голова оказалась в зажата в тиски челюстей. Стало интересно: как много в ней силы?       Верхние клыки намертво вонзились в теменную кость, а нижние — проткнули подбородок. Кровь хлынула на язык. Скулы напряглись, начинает сжимать челюсти. Ликан завыл и затрепыхался, подобно щенку. Очень скоро послышался хруст и клыки, преодолев барьер из черепа вонзились во что-то мягкое и противное. Уперевшись лапой в труп, она освободилась от жертвы. Черный язык показательно прошёлся по верхней губе, залезая на черный собачий язык. Острые уши встали перпендикулярно голове. Первая кровь ощущалась как рухнувшие с треском шторы. Ничего не осталось — только импульсы, проходящие по телу. Только глушащие вопли, противников и собственные. Только хруст под лапами и вязкая субстанция из смеси грязи и внутренностей.       Зверь встал на четвереньки, проходясь вдоль стен, к которым попробовали отступить ликаны. Остановившись по середине, Акватика встаёт на задние лапы, смотря на мутантов сверху вниз.       Теперь — она хищник. Более утончённый, более превосходный. И их это бесит.       Худые выгнутые локти Зверя против мощных тел ликанов. Вытянутые челюсти, способные расколоть череп, как грецкий орех, против множества акульих пастей.       Длинные костяные когти, рубящие и протыкающие насквозь, против маленьких секущих.       Полилась кровь, когда Мари атаковала одного из противников в живот, вонзая клыки по самые десны в его мягкие ткани. Она чувствовала, как рвутся мышцы тех, кто попадает под ее лапы, как лопается что-то внутри них. Языком залезает в рваную рану, оплетая им печень. На секунду выпускает оборотня, лишь чтобы одним ударом свалить его на каменистый пол, и расковырять рану. Вопль терзаемого резанул по ушам. Она расширяет отверстие, прогрызая путь внутрь. Рвет его когтями, дразнит языком, который пробирается все глубже, прокладывая путь. Сначала натыкается на кишки, которые ей совершенно не интересны. Следующий укус правее; хрустнуло пару ребер и их осколки неприятно царапнули десна. Из бьющегося в агонии тела выхватывает печень, подкидывает и насаживает на передние клыки, окрасив все вокруг брызгами крови.       Другие мутанты уже просто не решались подойти, да и осталось их не так много. Повернувшись на нерешительных представителей стаи, Зверь в один прыжок оказывается в их гуще.       Удары по собственному телу казались не значительными, урон, наносимый ликанами не волновал. Осталось лишь четкое чувство полного доминирования над ними. Всего пара тварей- раскиданы и размазаны по всем поверхностям уже совершенно не контролируемыми ударами. В порыве желания убивать, а это именно оно, Акватика не жалеет ни себя, ни других, иногда так сильно увлекаясь происходящим, что калечит саму себя.       Последнего хватает за плечо, и пока тот уродует ее грудь и ключицы, запрокидывает голову, отрывая мутанта от земли, и со всей дури бьёт о пол. Отдача глушит, ослепляет черной вспышкой на секунду. Но это не мешает продолжать неистово вгрызаться в чужое тело. Она разбирает его по частям, и уперевшись передними лапами в грудь монстра, отрывает конечность за конечностью. Это месть. Страшная, не оправданная и дико жестокая.       Приходит в себя Мар уже в человеческом облике, оказываясь сидящей на развороченном трупе. Вокруг — море крови, внутренности частично съедены, частично размазаны. Во рту отвратительный привкус гнилого мяса и врезавшийся во все ее тело запах крови и грязи. Убирает руками волосы со лба, вставая с убитого.       Поднимает с пола рубаху, отряхивая. Не считая пары пятен, почти чистая. Удивительно.       Накинув на голое после превращения тело единственную сохранённую вещь, девушка закуривает последнюю сигарету из пачки. Принципиально игнорирует происходящее вокруг.       Она все видела. Все понимала. Поэтому, виденное никак не удивило, не испугало.       Да, это ее рук дело. И такое количество крови никогда с них уже не отмыть. Но раз она уже замаралась, то терять нечего. Ей плевать.       В босые ноги впиваются осколки костей, камни. Налипшая и засохшая грязь не смущает, ровно как и неприкрытые интимные части (застегивать рубаху пока не хочется, тепло чужих внутренностей и адреналин греют лучше любой ткани).       Мари останавливается в центре зала и поднимает горящие абсолютно белыми лучами глаза наверх.       Да, она сумела стереть улыбки с их лиц. Что теперь о ней думает Миранда и лорды? Да поебать, если честно. Важно, что она думает конкретно сейчас.       Все ценности пали. И без того сомнительная мораль ее поступков растоптана на этом поле боя. Дым прочищает легкие, снова давая осознание, что все это- настоящее, все это принадлежит ей.       И снова смотрит наверх. Теперь встречается взглядом именно с Карлом.       Он снял очки, и восприняв это, как знак, девушка заставляет пламя в собственных глазах утихнуть. Теперь они честны друг перед другом.       Они оба сломаны. Унижены. Показательно выебаны и честно отпущены плавать говном по канализационным трубам.       Сегодня не будет красивых сравнений. Сегодня в его глазах она видит мертвечину, разложение и отсутствие веры, в то время как ее собственные транслируют саму Смерть.       Она — опасно привлекательна сейчас. Не как сексуальный объект или женщина, а как нечто, довольное собой. Рубашка окаймляет угловатые линии ребер и таза, открытые участки тела подобны тем, что изображали художники восемнадцатого века. Сигарета в руках, покрытых застывшими кровавыми разводами, гармонично смотрится в пухлых губах, которые так же перемазаны тем, что по всем законам природы должно было течь в сосудах, а нет варварски окрашивать стены и лица.       Миранда чуть улыбается, кивая стоящей внизу. Потом поворачивается к Карлу.       — Хайзенберг, мне нужно, что бы ты сделал намордник и ошейник для нашего нового члена семьи. Пока мы не сможем контролировать это, для ее же безопасности это необходимо.       — Собираешься держать ее на привязи?       — Хочу избежать лишних неприятностей во время собраний. В остальное время она сможет делать то, что ей захочется. — Матерь улыбнулась. — Альсина, думаю, девочке понадобится новая одежда. Я хочу чтобы вы лично решили этот вопрос. Я рассчитываю на тебя.       — Хорошо, Матерь Миранда, — вздохнула Димитреску, явно не радуясь такому раскладу.       Обладательница лже-нимба над головой покинула застывших лордов. Донна в уже давно отвернулась от происходящего, но как только женщина с крыльями стала направляться к выходу, Беневьенто быстрым шагом удалилась прочь. Моро тоже отполз от края, не зная, что дальше.       Альсина просто поморщилась, и с привычным ей выражением лица удалилась к своему стулу.       Мари ничего не ждала, и уход Миранды ее даже немного расстроил. Так хотелось первым делом заляпать ее блядский балахон, сунуть пальцы в этот отвратительный рот, крикнуть:       «Давай, попробуй, какого это! Подавись гнилью и разложением, которое распространились на всю деревню».       Докурив, Акватика разминает шею и подойдя к стене, начинает выбираться. Выступы достаточно объемные, так что девушка почти беспрепятственно покидает карцер. Тянет руку к краю зала, и первое, чего та касается- жесткая кожа черной перчатки.       Неожиданно.       Но приятно.       Обхватывает его поудобней, отталкиваясь ногой, и вот ее уже вытягивают на свет. Черт, пропасть под ногами развернулась тогда так быстро, что она даже не заметила, как темно было в карцере. Видимо, сияние помогло сгладить этот перепад.       Первым делом Хайзенберг запахивает края ее рубашки, застегивая нижнюю пуговицу. Мари усмехается.       К ним подходит Альсина, и покачивание ее бедер впервые вызывает умиротворение, а не раздражение. Хоть что-то осталось, как прежде. Например, надменный вид Димитреску.       Выдыхая дым, та заявляет:       — Признаюсь, ты меня впечатлила. Теперь твой внешний вид соответствует твоему нутру. Однако… Кхм, думаю, моя омывальная справится с этим.       — Приглашаете меня в свой дворец, леди?       — Матерь ясно дала понять, что хочет, что бы я занялась тобой. Все же лучше, чем ржавые трубы какой-то там фабрики. Сделаем из тебя настоящую дворянку, и покормим, а то на тухлятину бросаешься с такой жаждой, что смотреть тошно. — немного подождав, Альсина позволила себе сдержанную улыбку. Не считая видимую возможность отыграться у Хайзенберга, забрав обещанную девушку себе, вампирша заинтересовалась ей. Не каждый обладает такой жаждой жить, такой силой, и таким эмоциональным сбоем.       Мари действительно задумалась над словами женщины. На фабрике грязно, душно, и она давит на нее. С фабрикой Акватика успела попрощаться. А все ее мечты сейчас лишь о нормальной ванне.       Но есть жирное «но».       Больше, чем отмыться, она сейчас хочет мужчину. В идеи- плевать какого, но раз уж так сложилось, что Карл когда-то давно пустил ее к себе, ответ напрашивался сам собой.       — Я вынуждена отказаться. Это очень щедрое предложение с вашей стороны, но как вы ранее заметили, теперь мой внешний вид соответствует моей натуре. И перевосритывать меня — глупая идея, конкретно сейчас. Может, когда-нибудь я пожалею, но не сегодня.       Альсина поджала губу. Кажется, она даже слегка расстроилась. Но ответ девушки ее устроил. Можно позволить себе мысль о том, что такими темпами рыжая девчонка перестанет бесить главную Леди вся обители.       — Ну, дело твое. В следующий раз, я подумаю, прежде чем предложить подобное снова. Но. Ты всегда можешь попробовать.       Альсина ушла красиво. Ушла вместе с возможностью одуматься хоть раз. Не пустить по пизде хоть один аспект своей жизни.       Мар поднимает взгляд на лорда. Тот сосредоточенно поджигает сигару. Пальцы сами тянутся к душкам его очков, и осторожно стащила те с носа немца. Смотрит на нее слегка исподлобья; шрам через губу манит, напоминает о собственных шрамах и новых ранах.       Вероятно, это все из-за состояния эффекта. Рывок вверх, и вот уже ее собственные губы накрывает его. Напористая, но осторожная. Всем своим видом показывает, что безразлична, и просто хочет получить желаемое.       Карл хочет в это верить, и отвечает, запустив руку в рыжие волосы, стискивая короткие пряди в кулаке.       Он хочет верить в это, потому что убеждает себя в идентичном.       И пока чужой теплый язык передает в его ротовую полость металлический привкус, заставляет злиться от наглости своей хозяйки, и точности попадания этого хитрого плана, вокруг не осталось никого. Только тьма, догорающие свечи, да гора трупов.       Он бы трахнул ее прямо тут, да только не вызывает никакого желания это чумазое довольное лицо. Сначала затолкает ее в душ.       Оторвавшись от губ девушки, попадает под прицел блестящих серых глаз, сейчас приносящих за собой настоящее цунами.       — Du fängst an mich ganz anders zu anziehend. — чуть тише озвучивает лорд, отпуская Акватику.       — Наверное, я не хочу знать перевод…-Мар улыбается, отворачиваясь.       — Я вот думал, почему такой знакомый запах. А от тебя воняет, как из морга. — отзывается Хайзенберг, снимая с себя пальто.       — Тебя заводит запах трупов? Мог бы просто сказать, не за чем показывать.       — Я иногда удивляюсь, на кой хер пускаю тебя на фабрику. — зажав зубами сигару, накидывает пальто на плечи Акватики.       — А как решим отсутствие ботинок? Моим пиздец после такого…       — От меня ты чо хочешь? Чтобы я в фильмах для одиноких домохозяек, взял тебя на руки? — недовольно пробурчал Карл.       — Может быть, -тихо ответила Акватика, скорее для себя, нежели на полном серьезе.       Однако после этого ее все равно подняли над землей, бесцеремонно закинув на плечо, и придерживая за зад, вынесли из церкви.       — Я пошутила!       — Я тоже. Хочешь, брошу?       — Нет!       — Тогда не еби мне мозг.