Хрупкое Тело

      Надеяться на то, что на сбои в организме повлиял стресс и изменения в теле- не такой плохой способ убедить себя в том, что все закончится хорошо. Даже звучит правдоподобно.       Однако, пугал тот факт, что Герцог как будто бы знал, за каким товаром к нему пришла Акватика.       Конечно, есть вероятность, что у торговца всегда в ассортименте лежит лишняя упаковка тестов на беременность, но в такой глуши люди вряд-ли вообще знают о том, что можно предохраняться, а потому и занятие сексом автоматически перерастает в зачатие.       — Моя юная леди, как я давно вас не видел! По деревне уже успели пройти слухи о вашей гибели, при чем не единожды. — торговец как всегда оставался самым доброжелательным существом в округе. И пусть дело в его воспитании, а так же желание нажиться, всё равно становилось приятно и появлялось нескромная мысль, что он действительно рад тебя видеть.       — Я тоже очень рада вас видеть, Герцог, — Мар подошла почти вплотную к телеге, положив одну ладонь на ее край.       — Я слышу в вашем голосе досаду. Вы чем-то обеспокоины? — как бы невзначай спрашивает мужчина, скрестив руки на животе.       Его снисходительная улыбка окончательно надавила на психическое состояние девушки, давая четко понять, что скрывать свои эмоции уже бесполезно.       Выливать душу купцу она не собиралась, но и притворяться больше не станет.       С громким выдохом женские плечи опустились, а свободная рука полезла в карман за деньгами.       Когда Хайзенберг узнал о утреннем умозаключении своей рыжей пассии, то без долгих раздумий вручил ей горсть лей, и отправил за тестом. Мари до последнего сомневалась, что у торговца найдется нечто похожее, но попробовать стоило. Это их единственный выход, дабы избежать столкновения с Мирандой и ее вмешательством.       — Герцог, у вас есть тест на беременность? — как же нелепо это звучало в купе с полной безысходностью в голосе.       Мужчина лишь сильнее улыбнулся, кивнув. Его рука полезла куда-то в бок, быстро найдя необходимый товар. Это и вызвало подозрение: такая диковинная вещь (по меркам остального ассортимента) и лежит в секундной доступности. Как будто именно ее и поджидает.       На широкой протянутой ладони лежала заветная коробочка, которая одновременно успокаивала и пугала. Осторожно взяв тест, девушка вложила в руку торговца деньги. Взгляд остался прикованным к надписи на светло-розовой упаковке. После всего, через что ей пришлось пройти, это- последнее, что она ожидала увидеть у себя в руке.       С трудом оторвалась от гипнотизирующей вещицы, смачивая пересохшее горло громким сглатыванием.       — Спасибо. До встречи. — на прощание кивает торговцу, плетясь к лифту.       — Буду рад видеть вас снова! — выкрикивает он ей в догонку, прежде, чем двери закроются.       С грохотом падает спиной на ближайшую стенку, слушая, как тросы поднимают железную коробку вверх. Тело казалось таким же тяжелым, как конструкция, на которой она неминуемо движется на «жилой» этаж, чтобы узнать свою дальнейшую судьбу.       Естественно, ни ей ни Карлу никакой ребенок не нужен. И речи не может быть о том, чтобы дать ему жизнь. Если бы Мар и захотела обзавестись потомством, то точно не здесь и не так рано.       В голове безэмоционально мелькают картинки со способами повлечь выкидыш. На раннем сроке это не так сложно. Осталось лишь выбрать, как именно.       Жалко ли ей это еще не развившееся существо внутри себя? Нет, нисколько. Она преисполнена уверенностью, что избавиться от него куда гуманнее, нежели обрекать на существование в деревне. Так или иначе, о нем бы узнала Миранда, а это автоматически перечеркивают судьбу ребенка.       Вариант, что к моменту его рождения Аква бы уже была у себя дома — исключён. Потому что дома больше нет.       Потому что она уже не верит, что он вообще был.       А даже если так, ей там места нет.       …Дрожащими руками закрывает дверь уборной. Пространство вокруг полностью лишилось детализации, все не то чтобы уплывало, но просматривалась как через мутное стекло. Вся концентрация собралась на одном единственном предмете и раздробилась окончательно, когда онемевшие пальцы принялись за распаковку. Как назло все идеи и размышления спешно покинули черепную коробку, а нервная и лимфатическая системы отключили чувствительность.       Долгие пять минут ожидания. Использованные тест лежал аккуратно на салфетке в сторонке. К тому моменту Мари успела опуститься на пол. Она не хотела смотреть раньше, чем пройдет нужное количество времени для проявления результата. В голове звучала давно забытая мелодия какой-то песни System Of A Down. Единственное, о чем по-настоящему стоит жалеть сейчас — это об отсутствии любимой музыки. Может быть, Герцог и продал бы ей контрабанду, если она сделает ему заказ, но все это настолько мелочные вещи… Бытовые, можно даже сказать.       А быт — первый признак смирения.       «Ладно, уже пора. И так долго тут сижу».       Один рывок и вот перед глазами «заветная одна полоска».       Тяжелый выдох.       Как будто упал театральный занавес. Такой же объемный и режущий сцену пополам, перекрывая зрителям просмотр дальнейших действий актеров. Руки заходили ходуном. С пренебрежением откидывает тест куда-то в угол, спешно открывая новую пачку сигарет. Пусть дым заберет остатки сомнений и потраченные нервные клетки.       Сердце неприятно кольнуло от слишком резкого подъема с пола. Именно в этот момент в дверь настойчиво постучали. Но этот звук дошёл сквозь шум в ушах и собственные мысли, что обрушились сплошным потоком и обрели голос, заполняя голову звуками, шорохами, перелистыванием страниц.       На ватных ослабленных ногах доходит до двери, отпирая ее. Щелчок, издаваемый отодвигаемой задвижкой навел на приятную мысль: Карл мог бы сделать это сам с помощью своих способностей. Но не стал. Он дал ей время и шанс, дал ей выбор.       Вообще многое поменялось. Акватика не задумывалась об этом, но между ними негласно установлены уже совсем другие правила и ценности. По крайней мере она больше не ощущает его давление, а лорд не так открыто проявляет собственничество.       Поднимает глаза на него. Спокойно, даже слегка вымотано. В его собственных взяло вверх беспокойство, а скулы от нетерпения ходят ходуном при слишком сильном сжатии челюсти.       Усмехнувшись, Мар хлопает его по плечу.       — Расслабься. Пополнения в вашу ебанутую семейку не будет.       Хайзенберг заметно выдыхает, пусть и подавляет в себе часть эмоций. Закуривает и догоняет девушку, что бы идти с ней вровень.       — У меня есть предложение. — голос мужчины приобретает веселую окраску, а губы растягиваются в свойственную им ухмылку.       — Начать предохраняться? — рыжая нагло вытаскивает из пальцев спутника сигару, делая одну тяжку.       — Я оплачиваю тебе сигареты. Хочешь, чтобы я тратился еще и на резинки? Ты хоть представляешь, сколько Герцог за них возьмет?       — По-твоему лучше положиться на надпись на пачке «мёртворождение»?       — Сейчас самое время зафиксировать то, что это была твоя идея.       Акватика почти разворачивается, что бы ударить его по плечу, но сдерживается. Второй раз за последние десять минут думает, насколько ближе они стали. Раньше она бы испугалась лишний раз его коснуться. А сейчас?       Сейчас это уже не обдумывается. Она может прикоснуться к нему в любой момент, почти с любыми намерениями.       Да, Хайзенберг еще не на все научился реагировать сдержанно и ему требуется время, что бы освоится с повышением тактильности, однако то, что он больше не отпускает ее спать в камеру, а требует спать в спальне (даже если сам не ложится) — уже о многом говорит.       Самое странное, Мари не может сказать, что конкретно чувствует к нему. И чувствует ли она теперь хоть что-то, кроме неприязни и злости в сторону Миранды. Карл точно привлекает ее, как мужчина. Телом и поступками. Но эта симпатия проявляется совершенно непривычными ей симптомами, от того её так тяжело разобрать.       Раньше чувства кружили голову. И нет, она не шла у них на поводу, но четкое осознание того, что есть постоянная опасность сделать какую-нибудь глупость — присутствовало. Все сводилось к постоянной ноющей боли в грудной клетке, жажды внимания, подрагиванию тела и романтизации.       А о какой романтизации может идти речь в их ситуации? То, что ее еще не убили куском трубы и не трахали прямо в коридоре- уже достижение (хотя о последнем можно и задуматься).       Акватика, ища зрительное подтверждение хоть одной своей мысли, снова смотрит на Карла, оглядывая того с ног до головы. Волосы убраны в неряшливый, слегка волнистый, хвост, очки сползли на кончик носа, в зубах зажата сигара, и внезапно отвечающие ей, сейчас зеленые, глаза.       Брови девушки скептически поднимаются, а из груди вырывается беспомощный вздох. Когда он так смотрит, внизу живота начинает тянуть, а руки приобретают утраченную слабость. И в ответ на такую реакцию организма, мозг задает лишь один вопрос:       «Как блять мы стали так зависимы от этого?»       Ответ находится сам собой.       Слегка приподняв брови, мужчина бросает:       — Хочешь вернуть работать в морг?       Облизывая кровавую корочку на губах, позволяет почти нервному смешку разбавить молчание.       — Не боишься, что после моей работы, трупы станут недееспособны?       — О, тогда я сделаю не дееспособной тебя, куколка.       Да, приоритеты действительно поменялись. Как легко найти ответ на вопрос, что заставляет ее ложиться спать с этим мужчиной, и как долго приходится разбираться с вопросами, касаемо Миранды, собраний, ее экспериментов, собственных экспериментов, собственной мутации, и хотя бы ближайшего будущего.       Хотя с последним все понятно. Ближайшее будущее особенно ясно видится ей в полудрёме. Оно пахнет трупами, копотью и табаком, от него веет холодом морозильной камеры и жаром утреннего кофе, и оно слепит искрами болгарки, но утешает мягким красным светом аварийных ламп.       Ее чувства обострились до животного уровня. Каждый день одни и те же предметы предстают совершенно по разному. В зеркале каждый вечер на нее смотрит нечто новое, незнакомое, но очень близкое, похожее на нее внутреннюю. Она не узнает этого синяка на носу и заживающего шрама, не узнает эти трехдневные круги под глазами, не узнает отросшие пряди потемневших волос, и жёлтых, пульсирующих мрачной энергией, ореолов вокруг зрачков.       Но это стало родным. Роднее, чем та забитая и заплаканная девочка в клетчатой рубашке.

***

      Это был тот редкий случай, когда они засыпали действительно вместе. Все таки, Карл с годами стал более приспособленным к недельным бессонным ночам, уделяя чуть больше времени своим проектам и работе. Но его начало чаще тянуть в спальню только потому, что там теперь было не так пусто.       Мари лежала у него на груди. Все еще немного лохматая после секса. Теплая, и до неприличия приятная, мягкая. Такой она теперь бывает только после хорошего выброса энергии. И судя по ее ровному дыханию и тихому посапыванию, уже спала.       Широкая мужская ладонь с несвойственной ей осторожностью перебирала огненные влажные пряди на загривке. Ее бледная рука невесомо обвила его талию, и пальцы, украшенные кольцами и шрамами, безвольно лежали на простыни.       Он находил в этом нечто магическое и противоестественное. Хайзенбергу нравилось ощущать себя нужным, а так же испытывать ответную необходимость в этой девушке, пусть напрямую он этого не скажет даже самому себе.       Он обещал когда-то не давать себе возможности привязаться. Любая обретённая ценность становилась его потенциальной слабостью. А это опасно.       В смуте наступающего сна думает о том, что все еще чувствует вину за тот день, когда Акватика оказалась в карцере. Миранда сыграла очень жестокую партию, переведя на него ответственность. Именно Карл отдал приказ ликанам, который мог стоить девушке жизни.       Тогда он не сомневался в ней. Была слепая уверенность, что ей это под силам. Но сейчас легкая дрожь проходит по позвоночнику, когда воображение рисует труп на холодных каменных плитах.       Открывает глаза, поборов уже отяжелевшие веки, просто чтобы убедиться, что это лишь проделки фантазии.       Живая — все еще мирно лежит на нем, и от одного вида голой спины внизу живота начинает покалывать, а Каду внезапно подал признаки жизни, начиная дёргать за крупные сосуды.       Так он привык себе объяснять любые физиологические проявления, не вписывающиеся в его планы и нормативы.       Утро началось неплохо. Несмотря на ранний подъем, чувствовалась странная готовность организма к полному функционированию.       Лорд проснулся раньше Акватики. Оставляя ей шанс отдохнуть лишние пять минут, уходит в уборную. Мог бы, конечно, дать ей выспаться, или хотя бы поспать еще пару часов, но накопившаяся за ночь энергия просилась быть применённой.       Да и, что скрывать, лежащее в объятиях одеяла тело выглядело слишком привлекательно, чтобы просто уйти.       Карл медленно опускается на кровать, охотно растягивая удовольствие. Его маленькая жертва еще не подозревает, что совсем скоро ей придется сонно отбиваться от его цепких рук и настойчивых касаний.       И когда это происходит, то оправдывает все ожидания: Акватика что-то недовольно промычала в подушку, одной рукой лениво отпихивая его в грудь, пока горячее дыхание не перешло с плеча к уху.       — Доброе утро, лисенок.       Она почти стонет, когда после этого ей слабо прикусывают мочку, ясно обозначая, зачем организован столь ранний подъем. Колючая щетина щекочет шею, пока ладони безошибочно находят грудь, сдержанно сминая ее.       — Черт, ладно, ради такого можно пропустить прием кофе, — улыбается, переворачиваясь к нему лицом.       Руки обвивают мужскую шею и сонные серые глаза уже горят желанием, как всю эту редкую идиллию прерывает телефонный звонок, в умиротворённой тишине комнаты больше похожий на истерику.       Хайзенберг злобно выдыхает, борясь с желанием проигнорировать бесячее трещание, но все же собирается с силами и встаёт.       Снимает трубку, уже желая узнать, кто настолько наглый и кому так не хочется жить.       Из телефона робкий голос девушки:       — Л-лорд Хайзенберг, госпожа Димитреску просила передать вам, что по просьбе Матери Миранды она отправила на фабрику несколько комплектов женской одежды для вашей подопечной. Вы сможете встретить нашу работницу через двадцать минут у ворот фабрики?       Карл обернулся на кровать. Акватика внимательно смотрела на него, приподнявшись на локтях. Одеяло лишь слегка закрывало ее грудь.       — Можете передать ей, что бы она не спешила, — хищно оскалившись, он положил трубку, не дослушав вежливые благодарности и прощания на том конце провода.

***

      Худенькая фигурка служанки стояла как одинокая березка в поле, подрагивая от ветра и возможности пересечься с охраняющими территорию ликанами. Бедная девушка уже отчаялась, думая, что Лорд про нее забыл.       Динамики зашипели, но тут же умолкли, и вместо голосового объявления, раздался писк, и механизм с гудением начал отодвигать ворота, пропуская гостью внутрь.       Как только посланница дома Димитреску оказалась во владениях Хайзенберга, со всех сторон послышалось рычание. Девушка в панике начала оглядываться, и не выдержав, побежала к главному входу, кое-как удерживая при этом большую корзину. Добежав до железных дверей, служанка принялась в такт сердцу стучать ладонью по ним, привлекая к себе внимание. Периодически приходилось оглядываться, чтобы если что не пропустить подкравшегося сзади оборотня.       — Лорд Хайзенберг!!! — уже чуть ли не со слезами зовёт она хозяина фабрики.       Двери не спеша открываются, как и глаза гостьи, когда она лицезреет владыку в одном плаще. В лицо юной особы выдыхают горький дым, и та заходится в кашле. Корзинка из ее рук тут же перемещается в руку Карла, и тот, сунув ей в ладонь несколько лей, возвращает ее из ступора хриплым голосом.       — Спасибо, дорогуша. Теперь пиздуй отсюда, пока тебя не понизили до должности завтрака.       Приняв его слова слишком близко к сердцу, девушка поспешила убежать как можно быстрее, веселя его своим нелепым удалением.       Акватика ждала его в спальне. Грела руки о чашку с кофе, забравшись с ногами на скомканное в подобие гнезда одеяло.       Хайзенберг внёс посылку, поставив ее на пол перед девушкой.       Отставив в сторону кружку, та принялась рассматривать, что же Альсина собрала для нее.       Доверять выбор в одежде кому-либо — всегда очень неприятно и тревожно, а тем более, когда это вампирша, отмечающая уже так третье столетие.       Но все оказалось не так плохо. Свободная юбка цвета горького шоколада, черная рубашка, легкое бежевое платье с длинным рукавом и вязанный черный кардиган, — с кого они были сняты, и что случилось с их бывшими владельцами, знать не хотелось. То, что у Акватики все равно есть только одна пара брюк, и те рабочие, — расстраивает. Но спасибо на том, что Альсина сдержала слово, и передала весьма неплохие вещи, пусть и не подходящие под нынешний образ.       Разобрав вещи, Мар дошла до дна сумки. Оказалось, там все куда интереснее.       Для начала — туфли, блять, лодочки. Черные. На шпильке.       Рыжая поднимает глаза на Карла, так и замирая, держа в каждой руке по туфле, и с нескрываемым ужасом уставившись куда-то в стену.       Безучастный до этого лорд заливается смехом, наблюдая данную картину.       — У меня только один вопрос… — сделав драматичную паузу, начинает Мар.       Переборов возмущение, вытряхивает на кровать остатки содержимого. Две пары чулок, баночка с подозрительным кремом, темная помада и маленькая палетка теней с тремя цветами. Ещё раз посмотрев на данный комплект, девушка завершает:       — Либо она хочет ко мне подлизаться, либо она снова намекает, что я — проститутка. — внимательно наблюдает за реакцией Карла, — Димитреску может хотеть наладить контакт со мной?       — Она может просто хотеть тебя, — бросает он, махнув рукой, — Собирай весь этот шлюший арсенал и не захламляй мою кровать.       Мари хотела что-то возразить, но ее опередил очередной звонок.       В этот раз им донесли, что Миранда снова устраивает собрание. Такое хорошее утро оказалось испорчено в один короткий разговор.

***

      На собрание они явились на несколько минут раньше положенного.       Миранда назначила сбор на вечер, но от этого легче не становилось. Ощущение раздробленности очередного дня и необходимость подстраивать свои планы под неё создали гнетущую атмосферу на фабрике. Акватика несколько раз выходила на улицу, надеясь охладить голову и разум, но и этого хватало ненадолго.       Как ни странно, спасала только работа. Физические нагрузки, концентрация и терпение вытесняли не только мысли, но и эмоции.       Карл разрешил ей работать в морге, и первое, что сделала девушка, это решила убраться в помещении, перестроить его под себя. Самое тяжелое — это перетаскать трупы. О том, что мертвое тело тяжелее живого, она уже слышала.       Пришлось задействовать часть своих способностей.       Трупы не пахнут так сильно, как об этом принято говорить и писать. Тем более, трупы из морозилки. Хуже всего- привкус гнили на языке. Зверю легче использовать пасть, нежели когтистые лапы; выкуривает одну за одной, не в силах отмыть ядовитые остатки разложения с клыков.       В голове застывшими картинками проносится бойня в карцере. Мари облизывает потрескавшиеся губы, в этот момент. Вспоминает, как вгрызалась в шею противникам, и все происходит само собой: зубы зажимают нижнюю губу, беспощадно сдавливая ее. На язык стекает кровь, и яркий металлический привкус затмевает гнильцу трупов.       Она очень давно не ела.       И речь не об обычной пищи.       Карл больше позволяет ей готовить, когда у них есть время. Но эта еда не вызывала у нее насыщения, только удаление чувства голода. Все продукты потери часть вкуса и его насыщенность. Чаще всего Акватике приходится заталкивать в себя ужин насильно о, потому что иначе у нее просто не останется сил работать.       Сейчас, с подачей крови в ротовую полость, все внутренние органы отозвались на условный сигнал. Тело приобрело странную легкость, приятный голод сковал ребра.       В блестящей поверхности операционного стола видит, как замигали светом глаза, ярче обычного.       Тонкая алая струйка разрезала подбородок.       Чем дольше девушка смотрела вниз, тем больше видела очертания Зверя. Он словно отделился от нее, обрёл кусочек собственного разума.       Зверь воспринимается не как что-то отдельное, но это и не до конца Мари. У Зверя свое мышление; он может подчиняться ее воле, а может давать ей самой советы.       И Мари доверяет Зверю.       Хайзенбергу пришлось выполнить еще одно поручение Матери. Это тот редкий случай, когда вещь, созданная его руками, его не радовала, и вызывала странную тяжесть в груди.       На сборку намордника и ошейника мужчина потратил не больше пары часов, и сейчас дожидался Мар. Идти за ней самому не хотелось. Раньше времени показывать свое небольшое творение, которое издевательски блестело на полке среди деталей реакторов… Как тонким лезвием по линии позвоночника.       Но Карл не был бы собой, если бы не внедрил небольшую хитрость.       Намордник сел хорошо, с размерами он подгадал точно. Возникла проблема с волосами — оказалось проблематично защелкнуть его так, чтобы не причинить неудобства девушке.       — У тебя есть машинка? — выдыхает Мар, уже порядком устав от копошения сзади.       — Даже не думай об этом, — отрезал немец, осторожно вытаскивая зажатую механизмом крепления прядь.       — Я не прошу стричь меня налысо. Но…       — Но это дело твое уже.       — Карл, тебе самому так будет проще. К тому же, зуб даю, Миранда не станет так церемониться, как ты, и просто защелкнет его.       Сзади раздался вздох. Лорд стоял немного озадаченный, уперев руки в ремень брюк. В предложение Акватики был смысл, но что-то внутри противилось этой идеи.       Словно, если бы они не смогли безопасно защелкнуть намордник, можно будет сказать, что он не подошёл. И отложить изготовление нового.       Ничтожная попытка избежать этот процесс и наебать Миранду совсем детским способом.       — Ладно. — он сдается.       Оказалось, если сделать короче волосы на шее, механизм защелкивался без помех, а окружающим даже не будет видно выбритой части, спасибо отросшим прядям…       …На собрании они стали главным предметом обсуждения. До прихода Матери все буквально разглядывали их пару, отдалившуюся от остальных лордов в тени скамейки.       Альсина с неподдельным интересом и даже каким-то удовлетворением изучала внешний вид Акватики, явно довольная тем, что та приняла ее «подарок».       Девушка сидела немного боком, закинув ногу на ногу, демонстрируя всем тонкую голень, скрытую чулком и воскрешенными гриндерами. Теперь их нос украшала стальная пластина, а швы были скреплены железными скобами.       Мари курит левой рукой, вторую заведя за скамью. Это позволяет ей незаметно дотянуться до так же расслабленно висящей ладони Карла.       Когда входит Миранда, холодные пальцы девушки ненавязчиво переплетаются с пальцами лорда. Игнорирование со стороны мужчины свидетельствует о разрешении продолжить, хотя он сам остаётся безучастным.       Жесткая кожа перчаток успокаивает.       Еще тогда, на поле, когда ликаны были готовы в любой момент растерзать ее, в памяти запечатлелся момент: иллюзия защиты.       Матерь начинает с повседневных, не очень интересных вещей.       В это время руку Акватики сжимают крепче. Боковым зрением видит полу-улыбку, адресованную ей.       Да, так гораздо лучше.       Его крепкая хватка и глубокие затяжки никотином.       Взгляд крылатой повелительницы падает на скамью. В отличие от Лордов, которые находили весьма забавным этот союз, в глазах Матери читался холод и недовольство, которые предавали ее лицемерную сладкую улыбку. В тусклом освещении блестящее лико Миранды в миг потускнело на фоне ярко-желтых глаз рыжей бестии. Ранее зараженная яростью Хайзенберга и идущая под его влиянием Мари теперь смотрела уже с личным вызовом, транслируя женщине в черном свой бушующий внутренний огонь. Чего бы Миранда не добивалась, ставя над ней эксперименты, она родила не просто очередного мутанта; она родила еще один источник пламени, который так нагло угрожал ей одним своим внешним видом.       Дерзость чужачки оказалось не так легко искоренить, и публичные унижения не просто не остудили ее, а наоборот — стали топливом для ненависти и действий.       Но у обладательницы фальшивого нимба над головой есть еще множество способов, как приручить созданного ею монстра. Десятилетиями Миранда практиковалась в ломании таких, и какая-то девчонка не станет исключением.       — Мари, как ты себя чувствуешь? — с паузами уточняет женщина.       — Приемлимо. Благодарю за беспокойство.       — Что ж, это хорошо. Я хочу пригласить тебя к себе. Мне нужно проверить, что твои трансформации протекают в правильном русле.       Миранда ответила на немой вызов. Зрительный контакт сказал больше, чем сладкие речи.       «Хочешь потягаться со мной? Давай сделаем это один на один».       Язык проходится по свежей ранке на губе, нарочито демонстрируя Матери скопившуюся кровавую слюну. Открытое заявление того, что Акватика не побрезгует отведать ядовитого мяса владыки.       — Конечно, Матерь Миранда. Как пожелаете.

***

      В лаборатории пахло травами, спиртом, сыростью и чем-то химическим. Несмотря на дурманящую свежесть, в воздухе застыл запах смерти. Буквально все вокруг кричало, пусть и не подавало виду. Предметы не несли в себе никакой энергетики, а то, что ранее принадлежало природе, увяло.       Миранда смотрелась в этом царстве правдиво, и ее летящий в пространстве образ не резал взгляд. Ее власть ощущалась сильнее прежнего, и являлась неоспоримой.       — Я принесу препарат. — сложенные крылья подметали пол, и каждое перышко удаляющейся в дверной проем спины осталось наблюдать до последнего, пока весь силуэт не поглотила чернота другой комнаты.       Акватика осмотрелась. Руки тянулись прикоснуться, но их било мелкими разрядами тока. Поверхность абсолютно каждого предмета предупреждала о неминуемой гибели несчастных, что попали сюда.       Кончики пальцев проходились в миллиметре от стола, изучая содержимое.       Дойдя до папки в самодельном переплете, руку примагнитило. Бумага совершенно обычная, но отличалась от общей атмосферы: в ней все еще читалось что-то не испорченное, не убитое. Она не поддавалась влиянию Миранды, и исходящая энергетика окутала девушку чем-то родным. Руки провалились в густую пелену соблазна, все действия ощущались как по локоть в воде.       На первой странице крючковатым неровным почерком:       «Эксперимент [закрашено].        Акватика Мари.        Пол. Жен.       Возраст. 23.       Наименование: Белый Ликан»       После этого не осталось ни страха, ни ощущения времени. Девушка принялась листать папку. Записи о прошлой жизни, фотографии, первый день в деревне, записи про связь с Карлом Хайзенбергом, перечеркнутые названия препаратов…       Все навалилось сплошным текстом, мозг поглощал информацию в три раза быстрее принятого.       Большой палец порезала последняя заполненная страница, и красный след разбавил мелкий текст на белом листе.       Записи последнего эксперимента.       «…Второй день объект пребывает в бессознательном состоянии. Пользуясь случаем, провожу операцию по удалению яйцеклетки, что бы попрепятствовать объекту размножаться. Плесень вступила в контакт с введённым препаратом К-5.       22:15.       Сильная потеря крови. Организм принял решение самостоятельно избавиться от органов, вызвавших риск летального исхода.       Омертвление половой системы.       23:40       Результат превзошёл ожидания.       Операция прошла успешно.       Организм самостоятельно избавился от недееспособных органов.       Вскрытие не проводилось во избежание дополнительной потери крови.       …»       Голова пошла кругом. Половина слов потеряли смысл. Непонимание смешалось с обидой и густым комком провалилось в горло, осушая его.       Приступ тошноты заставил опереться о столешницу; какая-то склянка с визгом разбилась об пол. Осколки приятно захрустели под подошвой, и этот звук пробудил нечто животное, свирепое.       Миранда вошла на звук. Она собиралась вернуться бесшумно, дабы девушка даже не успела понять, что произошло, когда очередная доза препарата оказалась бы уже у нее в крови.       Но находка Акватики попортила планы им обоим.       Из полумрака лаборатории на Матерь уставились два фонаря, ослепляющие и пропитанные яростью. Белые лучи напоминали беспощадное Солнце в июльскую жару; они падали на вещи, принадлежащие Матери, и казалось, были готовы сжечь все до тла.       — Что ты, блять, сделала? — с почти животным рыком Акватика бросает папку на столешницу.       — Не смей так со мной разговаривать!       Агрессия моментально спровоцировала самозащиту, и все восемь крыльев моментально раскрылись, делая Миранду в три раза больше, а глаз в нимбе налился кровью, разъяренно смотря на бунтарку.       — Да?! Мне это говорит та, что влезает в чужие жизни и тела! Кто дал тебе право венчать себя, сука, Богом?!       Удар пришелся сразу по лицу. Молниеносный и сильный. Девушка валиться на пол, но тут же откатывается и встает. Обходит стол, оказываясь по диагонали от Матери.       — Неблагодарная! Я дала тебе жизнь! Дала тебе выбор!       — Ты отняла у меня жизнь, не ври хотя бы себе, гнусная тварь! — прыжок на металлическую поверхность стола.       Изо рта Акватики широкими линиями полилась кровь, и когда та скалиться, Миранда видит ряд акульих клыков.       — Не вынуждай меня прощаться со своим лучшим творением! Ты могла бы заменить их всех, если бы не твой дурной характер!       — Оооо, ну тогда удачи! Ты можешь разобрать меня по частям, но никогда не заставишь изменить самой себе!       Корнеподобное щупальце обвивает щиколотку рыжей, роняя ее на столешницу. Голова кружится от удара, но это лишь сильнее раззадоривает.       Грубо подтянув тело к краю, Миранда нависает над Акватикой.       Шершавые отростки привязывают ноги к железным ножкам, заламывают руки почти до хруста, и стягивают горло.       — Давай: убей меня. Попрощайся навсегда со своим гениальным творением. — собственная кровь затекает в горло, асфиксия мешает говорить и думать.       Глубоко вздохнув, женщина бесцеремонно вводит иглу шприца в шею обездвиженной девушки. Препарат моментально растекается по организму, ускоряя кровообмен. Мари заходится в кашле, тщетно сплевывает кровь в сторону. Глубоко вбирает воздух носом.       Глаза становятся более тусклыми и вскоре гаснут, оставляя человеческие зрачки сожженными.       Золотые кольца-когти берут в свой капкан испачканный подбородок затихающей подопытной.       — Не испытывай мое терпение, Акватика. Ты подчинишься мне, или расстанешься с самым дорогим.       Но девушка лишь усмехнулась.       Миранда проверяет ее. И теперь она уверена: угрожать девушке расправой над другим лордом — нет смысла. Это не сломает ее, а лишь укрепит. Таких, как Мари, стимулирует только боль и жестокость.       Матери нужно время. Время, чтобы добиться нужного результата и время, чтобы найти более уязвимые части девушки.       Корни, не встречая более сопротивления, отпускают немеющие конечности. Тело с грохотом скатывается на пол, громко откашливаясь, почти сгибаясь пополам от боли и нахлынувшего страха.       Ледяная рука проникает в волосы, резко оттягивая за них назад, обнажая шею. Одно движение, и сзади защелкивается ошейник. Влажная тряпка стирает остатки багровых разводов с губ и подбородка.       — Не заставляй меня снова делать тебе больно, — отчётливо произносит женщина.

***

      Карл Хайзенберг нервно курил сигару. От напряжения сводило скулы и мышцы ног. Энджи бесячим белым пятном бегала в центре зала. В его фантазиях она уже пять раз случайно подожгла свою платье одной из свечей.       Альсина сидела с максимально скучающим лицом, иногда что-то спрашивая у присутствующих. Ей не отвечали. Тогда вампирша начинала беситься и бросать взгляды в сторону скамьи, пытаясь увидеть, что скрывают поля шляпы и черные очки мужчины.       — Думаю, Матерь решила избавиться от нее, — с наигранным сожалением, произносит великанша, — Слишком много проблем и такой никчёмный результат.       — За собой следи. — рыкнул Карл. Не собирался ей отвечать, но и слушать это становится невыносимо.       — А ты разве не боишься? За нее? — Димитреску расплылась в ухмылке, выдыхая дым.       Размазать бы эту красную помаду своим кулаком по ее высокомерной рожи.       Чистой воды провокация.       — Не твое дело.       Альсина открыла рот. Готовилась сказать что-то в очередной раз, но их прервали скрипом распахивающихся дверей.       Миранда вошла первой. Встала посередине зала.       Нервы сдали, и до этого сохраняющий самообладание лорд вскочил с места.       Раздалось характерное постукивание широких каблуков. Так звучат только гриндера, укрепленные металлом.       Наверное, никто из присутствующих никогда не видел, чтобы человек в собачьем ошейнике входил с настолько гордо поднятой головой.       Расправленные плечи, прямые ноги.       Она шла, будто бы это ее церковь, ее деревня, ее мир.       Даже не посмотрела на Матерь. Остановилась в паре метров от нее, перенося вес на одну ногу, так что юбка заструилась по женственным бедрам.       — Собрание окончено. — произнесла Матерь, и осталась дожидаться, когда все разойдутся.