***
Мари переоделась, скинув вещи в кучу. Хлопнула дверью (не специально, а просто уже не в силах контролировать свои эмоции), и быстрым шагом направилась вниз. Судя по звукам, Карл работал где-то в цехе, и мешать ему не хотелось. Все таки, он не виноват в происходящем. Более того, Акватика уверена, что он единственный понимает, какого ей сейчас. Злость и обида влились в кровеносную систему становясь частью плазмы. По велению мозга организм вырабатывал их, подобно ферментам, которые перерабатывались в еще большую ядерную смесь, заполняющую собой абсолютно все органы. Душевная боль стала настолько неотъемлемой частью, будто у девушки появилась способность синтезировать ее. Боль перестала бить по голове тяжелой кувалдой. Перестала быть режущей. Безусловные рефлексы отказывали, когда боль возвращалась, не давали одернуть руку, не сгибали пополам. Боль стала топливом и кормила ядерную бомбу в грудной клетке. На свежем воздухе дышалось тяжелее. Непривычно распирало легкие, холодило конечности. Стало страшно сделать лишний вдох: а вдруг переизбыток кислорода убьет и без того остывающее тело? Мари не была уверена, что хочет сделать, но ее уже несло за пределы фабрики. Переходит с шага на бег, почти врезаясь в забор. Ворота, кстати, оказались открытыми. «Хоть на этом спасибо». Удержать он ее все равно не сможет. Не теперь, когда даже ликаны перед ней расступаются. Вокруг все «цвело и пахло». Даже появилось сожаление, что нельзя как в детстве пробежать по заросшим полянам, позволяя ветру вытряхнуть из твоей головы все лишнее. Не будь рядом Зверя, завалилась бы как в каком-нибудь клипе в мокрую траву реветь, наблюдая за сеткой угловатых ветвей над головой, ожидая возвращение решений, которые должны сами возникнуть в голове, без побочной мозговой активности. Но Зверь не просто врос в ее сознание своими длинными лапами; он стал неотъемлемой частью ее личности. Эксперимент Миранды смешал в одном котле еще совсем юное создание, открытое эмоциям и ощущениям, и животные инстинкты, приправленные мышлением хищника. Добавляем сюда разочарование, ненависть и немного плесени — и получаем совершенно несъедобную похлебку с привкусом металла и дегтя. Акватика оставила вещи в вырытой под кустом яме. Находится в человеческом обличии казалось опасным. «Нет, это просто хорошая отмазка для самой себя. На самом деле я просто не готова смириться с происходящим. А будучи Зверем проще оправдать какие-то поступки». С каждым разом переход из человека в монстра ощущался все меньше. Она называет это перерождением — красивое слово для некрасивого и неестественного процесса. Как только вместо рук появляются лапы, становится легче. Спадает груз ответственности и обязанность думать. Первое, что ощущает Зверь — голод. Приятный, режущий под ребрами. Повышается слюновыделение, странная легкость толкает на поиски того, что вернет организму привычную тяжесть и насыщение. Она бежит. Как положено волку — на четырех лапах. Размашистые прыжки похожи на кратковременный полет. На земле остаются крупные отпечатки лап. По шерсти струятся холодные потоки встречного ветра, но не проникают внутрь; даже холод и усталость, отступают перед натиском твари, созданной в лабораториях безумцев. Запах добычи щекочет нос, легким электрическим ударом бьет точно в грудь. Бег сменяется невесомой поступью через кусты. Человеку довольно сложно имитировать животные инстинкты. Как жаль, что вместе с внешней оболочкой они не передались ей генетическим путем. Приходится вспоминать все знания об охоте хищников, контролировать даже дыхание. Запах стал сильнее. Его невозможно передать: так пахнет сырое мясо только что убитого животного, но без примеси «запаха смерти». Это сидит глубоко в воспоминаниях, как будто она уже чувствовала его раньше, но сознание исказило память, заставило придумать другое обозначение. Маленькая лань, что забрела чуть дальше положенного. Ее красивое тело беспощадно манило, блеск шерсти вызывал странное возбуждение, далекое от того, что люди привыкли сексуализировать. Оказавшись достаточно близко, чувствует резкий запах крови. Он убивает тот легкий приятный аромат, полностью завладевает рассудком. Легкие не принимают его, отталкивают; живот судорожно втягивается. Что-то человеческое внутри еще по инерции сопротивляется этой жажде убивать, но мозг уже дал сигнал «атака». Прыжок. У нее будет один шанс, иначе добыча стремительно сбежит. Вышло неаккуратно: валит травоядное на землю, крепко впиваясь когтями в мягкие ткани, пробивает в ней отверстия, ломая несколько ребер. Паника, что добыча еще активно сопротивляется и может выскользнуть, приводит к решительным и быстрым действиям: пасть захлопывается на изящной вытянутой шеи, прерывая крики о помощи. Рот заполняет красная теплая жидкость. С жадностью начинает лизать рану, не в силах остановиться. Когда приходит минимальное насыщение ее тянет к красным пробоинам в боку животного. «Там есть мясо. Тяжелое сырое мясо». Зверь говорит ее голосом в голове. Скупо и подобно безумцу, который растерял весь словарный запас и может транслировать мысли только простыми буквенными обозначениями. Когти начинают разрывать раны, делая их больше, пока туда легко не проходит морда. Нос закладывает, в него затекает кровь, пасть стягивают мышцы и режут осколки грудной клетки. Она рвет ее изнутри, пока не упирается в органы. Органы пахнут плохо, невкусно. Все, кроме сердца и печени. В попытках вытащить последнее случайно задевает желчный пузырь. Рецепторы обжигает противным привкусом, подступает комок рвоты. Освободившись от чужой плоти, Зверь переворачивает добычу на другой бок и проделывает такой же путь, но уже к сердцу. Заветная живящая кровь вытекает на землю. Металлический запах лишь усиливается и по сторонам уже слышен хруст веток. Значит, где-то близко уже другие выблядки Миранды. На ликанов плевать. Есть четкая уверенность, что они не посмеют подойти, пока Акватика здесь. Клыки впиваются в заветный орган. Его упругая оболочка в миг становится податливой, во все стороны начинает брызгать содержимое отходящих крупных артерий и вен. Насыщение. Такое мимолётное, хоть и успевает подкосить колени. Большие куски плоти отправляются в путешествие по пищеварительному тракту. Она выгрызает мышечную ткань, обходя все жировые запасы, насколько это возможно. Берет лишь самое сытное и легко усваемое. Хищник внутри ликует, подрагивает от удовольствия, когда от добычи остается разворошённая куча с торчащими костями. Мар чувствует себя грязно. Белая шерсть морды, лап и шеи окрасилась в бордовый. Пропиталась запахом убитого. Закончив с трапезой, Зверь расправляется, встает на задние лапы. Из кустов на него смотрят голодные озлобленные глаза. Красный ворот, идущий от самого носа — отпугивает, придает величия, но одновременно с этим вызывает отвращение. Для них он — как королевский герб, как печать, что стоящее над расчлененной тушкой существо — главнее, имеет больше привилегий и стоит выше в пищевой цепочке. А для Мари это крест, который она сама себе нарисовала. Это штамп, что он прошла проверку, и может входить в ряды тех, кто перенес изменения, смог управлять своей мутацией. От этого и тошно. Она не подавила Зверя, но и не смогла приручить. Она, блять, позволила ему стать полноценной частью себя, чтобы пользоваться им. Продала человечность и мораль за власть и силу. «И ты еще смела упрекать Карла в его безумии? Да по сравнению с тобой он самый положительный герой этой сказочки». — едко прокомментировал голос в голове. «Замолчи. Ты не имеешь права сравнивать нас. у нас изначально было разное предназначение, и прошли мы не одинаковые пути». Отступив на пару шагов назад, Акватика поспешила убраться с поляны. Теперь она бежала не так стремительно, больше исследуя местность, чем направляясь к какой-то цели. «Знаешь, что смешнее всего?»— Зверь не унимался, — «Ты не боишься, что заденут тебя. Ты не хочешь услышать что-то плохое про него. Думаешь, ты его знаешь? Настолько, что можешь вступаться? Готова поставить себя под обстрел, лишь бы я не переключился на этого ублюдка?» «От куда ты вообще взялся? Тебя не было раньше, а теперь что? Стало скучно и ты выполз наружу? Ну так проваливай нахуй туда, где сидел. Мне нужны твои подачки, а тем более, твое дешевое мнение». Лес стал редеть, уже показались первые дома деревни. Подойдя ближе, остановилась у одного из деревьев, возвращаясь в стоячее положение. С такой высоты все казалось ничтожным и хлипким. Удивительно, что еще ликаны не превратили это место в руины. «Я исчезну. Ты действительно не нуждаешься в моих подачках. Только не смей подставлять нас ради какого-то неудачного эксперимента. Чувства — это хорошо, но не к другим. Мое тело теперь под твоим руководством, а значит, ты не имеешь права быть ведомой этими человеческими терзаниями». «Я ничего к нему не чувствую»,— отрезала Акватика. Прикрыв глаза, сосредотачивается на картинке в голове. Она чувствует обладателя голоса, но не может увидеть. Не может даже представить. Он больше похож на радиоволну, нежели на что-то осязаемое. «Фу. Звучит так фальшиво, что я даже не буду переубеждать тебя в обратном». Глаза вспыхнули ярче, и если бы не животная форма, щеки девушки загорелись бы красным. По телу прошло тепло. Он прав. Настолько, что становится страшно. Ей и в правду хотелось бы ничего не чувствовать. Но это уже невозможно. «Ты не ответил на мой вопрос: от куда ты взялся?» «Ты тоже не отвечаешь на мои многие мои вопросы, или отвечаешь не честно». Мар внезапно поняла, что на самом деле он был с ней все это время. Это он направлял ее, показывал, как управляться с телом, как правильно использовать клыки и когти. Только раньше Зверь говорил шепотом, направлял свои слова импульсом сразу в нужные ему конечности и органы. И только сегодня он вышел на связь. «…Что бы я знала о нем». Зверь напомнил Мари, что она не такая уж и особенная, и многие вещи сделала не самостоятельно, а с его помощью. «Он решил, что я зазналась и хочет, чтобы я была благодарна ему за помощь». Пока была возможность снова находится одной в собственным мыслях, Акватика этим пользовалась. А пока размышляла, успела вернуться на ту сторону, где оставила вещи. Свое тело оказалось непривычно маленьким после долгого нахождения в обличье хищника. Кровь засохла, покрывала неприятной тонкой коркой все лицо, шею и даже немного грудь. Руки смотрелись особенно неприятно: плоть и земля забились под ногти и швы, которые пора бы снять. «Я оставила в лаборатории Миранды все кольца…» Мар проводит по тем местам, где раньше находились украшения. Вот так понемногу это место забрало у нее все вещи, которые раньше имели огромное значение, являлись частью ее, стабилизируя внешний вид с внутренним самовосприятием. А теперь она что внешне выглядит как ходячий труп, что внутренне ощущает себя не лучше.***
Ворота фабрики, как назло, оказались закрытыми. Больше всего она боялась именно этого. Неужели Хайзенберг решил, что она снова решила сбежать и решил не давать ей шанса вернуться? Помаячив у входа минут десять, Ауватика вздохнула, оглядываясь в поисках другого входа. Щели под забором, в которую она когда-то пролезла, была немного засыпана, но все еще могла служить проходом. С трудом протиснув груди в узкую щель, девушка все же попала наружу. На территории лорда она ощущала себя уже как дома. Тут было спокойно, и ранее иллюзорная безопасность превратилась в чёткое убеждение. Идя по полю все так же наслаждается видами, периодически заглядывается на руины техники. Помнит, как он вел ее сюда первый раз. И как спас тогда от ликанов. Улыбается, глубже вбирая воздух. Когда смоет следы охоты, стоит покурить. И, наверное, попросить Хайзенберга вернуть ее в морг, работать. Слишком большое количество свободного времени явно не идет ей на пользу. Но внутри оказалось на удивление тихо. Как будто никого не было. — Если ты думал, что смог избавиться от меня, то я пришла тебя разочаровать! — ее крик быстро разносится по помещениям. Сама девушка отправляется в мастерскую. Быстрым шагом пробегает коридоры, заглядывая в комнаты, где обычно можно найти хозяина фабрики. Пустота огорчает. Мари сбавляет темп, направляясь в душ. Сначала приведет себя в порядок, после начнет разбираться.***
Избавившись от всего чужеродного со своего тела, и отряхнув одежду, Акватика направилась к лифту. Пока она умывалась, пришла к выводу, что Герцог может знать, где пропадает Лорд. Спустившись на нужный уровень, первым делом Мари отметила, как вкусно здесь пахло. Похоже, торговец что-то готовил. Услышав сработавший механизм лифта, толстяк обернулся на гостью. — Какая встреча! Давно же я не имел удовольствия видеть вас. Вы верно пришли, что бы узнать о Лорде Хайзенберге, я прав? — Как всегда точное попадание, — Мар остановилась напротив, мельком поглядывая на прилавки: Оружие, лекарство, старые предметы, предназначение которых было сложно угадать. — Спешу вам сообщить, что Лорд покинул фабрику за десять минут до вашего возвращения. — Герцог продолжил мешать какое-то вариво в кастрюле. — И куда он мог направиться? — Мне не известны его планы, но я бы посоветовал вам начать поиски с замка Леди Димитреску. Встретившись со взглядом мужчины, Мар кивнула, уже уверенная в том, что торговец дал ей правильное направление. — Спасибо вам. До встречи! — забегает в лифт, вспоминая кратчайший путь до замка. — Удачи! Буду ждать нашей встречи снова! Будет ждать, куда денется. Мар прислоняется к стенке, закуривая. Ее уже трясло от нетерпения. Можно было бы добежать в обличие волка, но куда деть одежду? Справится как-нибудь сама.***
Когда Мари выбежала на улицу, он с трудом остановил себя. И что бы не было желания все же бросится за ней, пошел проверять цех. И не зря: нашел несколько незначительных поломок, которые и займут его на ближайшие пару часов. В голове был бардак, что ужасно раздражало. Хайзенберг уже давно стал участником своей личной войны, которая проходила по большей части в его черепной коробке. Он глубоко увяз в собственном омуте, но за столько лет научился держать равновесие. А с Акватикой все пошло через пизду. Вот почему он теперь думает о ее состоянии больше, чем о своем? Конечно она не занимала 100% его мыслей… Но и не выходила из головы. Прорычав что-то невнятное про «долбаные трубы», которые категорически отказывались приходить в нормальное рабочее состояние, Карл со злостью чуть было не скрутил их в узел с помощью телекинеза, но во время остановился. Выдохнул. Еще раз проверил все гайки на наличие послабления. Обводит ладонью гладкую поверхность, прощупывает нижнюю часть. Одна шестиугольная деталька легко поддалась кручению. «Вот ты где, тварь». Одна гайка соскочила с резьбы, и стык между трубами стал расходится. Подперев провисающую часть плечом, Карл притянул к себе гаечный ключ, легко исправляя это недоразумение. Положив инструмент на стол, перехватывает какую-то тряпку с перил одной из лестниц, вытирая лоб. Не всегда ему доставляет удовольствие носиться по производственной части в поисках сбоев, но сегодня это было необходимо. И дело даже не в работе конвейеров и качестве производства; скинув лишние эмоции во время физических нагрузок, разум становится чище, мысли фильтруются, а легкая усталость не дает совершить слишком импульсивные поступки. Опустившись на ступеньку, он закуривает. Нет поводов для беспокойства: его дело продвигается, армия растет на глазах, новые технологии внедрения реакторов сделали солдат менее уязвимыми. К тому же, у него теперь есть лишняя пара рабочих рук, чье мастерство растет с каждым днем… Так крепко сжимает челюсть, что сводит скулы. Всплывающие перед глазами картинки нагло вскрывают только что законсервированные чувства. Смазанные следы крови на щеке и подбородке, перетягивающий горло ошейник; ее выражение лица, когда она воткнула отвертку в плакат. Злость. Такая чистая, что способна искриться и обжигать даже на расстоянии. Он понимает, что девушка еще слишком юна для обдуманных действий. Да, за последнее время она сильно «выросла», пытаясь таким образом бороться с травмирующими событиями. Но это не отменяет того, что ей чуть больше двадцати лет. В таком возрасте люди не способны трезво оценивать ни собственные силы, ни чужие. И злость Акватики похожа на подожжённые по дурости занавески. Ему и тушить их жалко — сам-то он уже вырос, что бы таким заниматься, а по-бунтовать как раньше все еще хочется — но ведь и просто оставить их гореть нельзя — так недалеко и до полноценного пожара. А фраза «сгорел сарай — гори и хата» им пока не подходит. Одно дело планировать революцию, и совсем другое становится ее олицетворением. Достаточно хрупким и все еще способным сдохнуть от первого пропущенного удара. Плюнув на все попытки убедить себя в том, что Акватика взрослый и самостоятельный человек, не нуждающийся в его попечении, Хайзенберг быстро поднялся по лестнице, оставляя за спиной пыхтящий цех. Когда-нибудь он пожалеет, что вообще захотел ей помогать, и позволил себе проявить интерес. Но если он перестанет это делать совсем, жалеть придется очень скоро.***
Фабрику лорд оставлял в рабочем состоянии, надеясь, что поиски займут не так много времени. На ходу надевает шляпу и закидывает молот на плечо. Пока ворота с лязгом открываются, у него есть время придумать, где вообще ее искать. Шататься по лесу бессмысленно, а бездумно бегать по всей деревне не хочется. Так что самым правильным было бы пройти через мост. Лорд надеялся не найти Мар именно здесь: территория постоянно патрулируется ликанами, и при встрече с ними в лучшем случае ее ждет еще одна массовая драка. Бой в карцере был вынужденным, сложно сказать, как все обернётся на просторной местности. Чем дальше от фабрики, тем сильнее чувства становились противоречивыми. Успокаивало отсутствие следов стычки и пассивное любопытство оборотней на «постах», означавшее, что до него тут никто не появлялся. Это одновременно и тревожило. Ноль зацепок, ноль предположений. В голове созрел уже целый монолог, посвященный таким «прогулкам»: «Тебе жить надоело? Какого хера я должен бегать по всей деревни в поисках тебя? В следующий раз останешься ночевать на улице. Да, мне плевать, что с тобой будет. Один раз я дал тебе свободу. И вот так ты теперь поступаешь? Убегаешь на три часа сломя голову, не говоришь куда! Думаешь, мне заняться больше нечем?» Повозка Герцога вылезла прямо из-за поворота, заманивая своими раскрытыми ставнями, позволяющими увидеть ассортимент товаров. Испытав секундное любопытство, пробегает взглядом по представленным предметам. Прошло уже много лет, а он продолжает вестись на это, прекрасно зная, что действительно интересные и нужные ему предметы никогда не выставляются на показ. — Лорд Хайзенберг, какими судьбами! Решили подышать свежим воздухом? — Герцог как всегда излишне учтив и доброжелателен. Карл слегка поморщился, возвращаясь к своим размышлениям. Теперь, когда его так нагло выдернули из них, погрузиться в себя уже не получится. «На каждое мое слово эта идиотка найдет что возразить. Говорить ей все это нет никакого смысла». Обернулся по сторонам, все еще надеясь случайно встретить Акватику не так далеко от фабрики. Стоило мужчине убедится, что на площади тоже нет следов девчонки, он переключился на обладателя повозки. — Желаете что-нибудь приобрести? Лорд делает пару шагов вперед. С возвращением внешних спокойствия и неспешности, внутри тоже все подстраивается. Заставляет пульс снизиться, делая более глубокие вдохи, выдерживая одинаковое количество секунд перед следующей подачей кислорода в легкие. Контроль над организмом очень скоро дает полный контроль и над чувствами. Он отточил это все до такого автоматизма, что даже Миранда не догадалась бы о произошедших за эти пять секунд изменениях. — Девчонку здесь поблизости нигде не видел? — придает фразе максимально отстранённый тон, чтобы Герцог думал, что от его ответа ничего не зависит. — Дайте-ка подумать… Да, было такое. Но если вы скажите, кого конкретно ищите, я смогу сказать точнее. — пальцы его сплелись на животе, создавая однообразное мессиво из колец и фрагментов кожи. «Не включай дурочка, жирдяй. Ты знаешь, кто мне нужен». — Я ищу Мари Акватику. Может быть это имя как-то освежит твою память. Сделав задумчивое лицо, торговец потер подбородок. В открытую тянет с ответом. Либо ждет, что Лорд психанет и заплатит за информацию, либо ему просто скучно и хочется навести немного интриги. — Я бы посоветовал вам отправиться в замок Леди Димитреску.