«Неудачник» «Сдохни» «Беспричудный» «Мусор»
Изуку рвет разноцветные стикеры на мелкие кусочки и бросает их в мусорное ведро. Прошел целый месяц с начала учебы, а им все не надоело клеить пресловутые бумажки на его шкафчик или парту. И с каждым днем мальчик все больше завидовал себе из младшей школы, когда весь класс, вся школа, весь мир, кроме матери, игнорировал его существование. Сейчас же бесконечные разноцветные глаза беспрерывно были приклеены к нему, словно он и в правду какой-то клоун в цирке, развлекающий злых детей, пока те бросают в него помидоры. «В старшей школе все наладится, — повторяет он сам себе, и с каждым днем все меньше верит в эти нелепые слова, — может даже к концу года. Наверняка им скоро надоест». Мальчишка научился искусно врать. Учителям, матери, самому себе. Даже если супергероем ему стать не удастся, у него всегда есть почетное звание суперлгуна. Резко помотав головой, он отгоняет укоризненные мысли и, подняв взгляд, смотрит в зеркало, висящее в ванной комнате. Лицо опухшее, а глаза болезненно красные от слез. Нахмурившись, он ударяет ладонями по багровым щекам, от чего те наливаются алым еще сильнее. — Возьми себя в руки, Мидория! — кричит он на отражение, злостно тыча в него пальцем. — Какой из тебя герой, если ты такой плакса! — он кивает резко, даже слишком, до головной боли, и улыбается широко, оттягивая мизинцами уголки губ. Неловко засмеявшись, он отводит взгляд от отражения на пару секунд, но потом вновь смотрит в свои же глаза, в которых засияли блики надежды. — Все будет хорошо, — улыбка скромная, грустная, но все же искренняя. — Все будет хорошо, — он выходит из ванны, считая до десяти. — Как день прошел? — спрашивает Инко сына. Изуку пережевывает кусочек мяса и делает глоток воды. — Хорошо, хотя и довольно тяжко, ух. Если средняя школа такая выматывающая, страшно представить, что будет в старшей, — он усмехается с собственного замечания и вновь берется за палочки. Беспокойство в последнее время с новой силой одолело женщину. Пускай в начале учебного года Изуку был воплощением позитива, рассказав ей о своих чудесных друзьях, сейчас же он вновь поникший и вечно усталый. Раз за разом он списывает все на сложности по учебе, из-за которых не выходит из дома, не спит допоздна. Ее мальчик всегда погружался в учебу с головой, так что, пусть и нехотя, но она принимала его углубленное обучение. Однако со временем становилось ясно, что в его усталом взгляде и натянутой улыбке виновата не только учеба. Из-за постоянной работы, которая зачастую отнимает у нее и выходные, женщина совсем не может уделять время сыну, и лишь вечером за ужином они проводят небольшие беседы, которые, как не иронично, сводятся к разговорам об учебе и работе. — Кстати, милый! — женщина неловко улыбается, вскинув вверх указательный палец. Она часто делала так, когда у нее появлялись какие-то интересные мысли или идеи. Удивленно и широко открыв глаза, мальчик приготовился внимательно слушать, прервав трапезу. — Что насчет того, чтобы пригласить твоих друзей в гости, м? Ты мог бы меня с ними познакомить. Что насчет воскресенья? — она говорила это, искренне надеясь, что уважаемый начальник не наградит ее дополнительной работой на выходные. Изуку открыл рот, забегав глазами из стороны в сторону. Улыбка с лица матери исчезла моментально. И как только женщина собиралась спросить, в чем причина его шокированного и напуганного, в какой-то степени, состояния, мальчик резко вскакивает со стула, уперевшись ладонями в стол. — Правда можно?! — он улыбался открыто и широко; в глазах сияли блики-звездочки, и казалось, что, если прислушаться, можно услышать его восторженное сердцебиение. Инко чуть вздрагивает от этой резкой неожиданности, но, положив руку на сердце, трогательно улыбается, склонив голову в бок, и пару раз кивает головой. Чуть ли не прыгая на месте от радости и кое-как угомонив свой пыл, Изуку вновь садится за стол, чтобы закончить ужин, при этом игриво болтая ногами, в такт собственным мыслям качая головой. Но в один миг он вновь замирает, и лицо его приобретает беспокойное выражение. — Нет… В выходные не получится. Арима-кун обычно уезжает в соседний город к бабушке, а у Ацу тренировки по дзюдо… — отвечает он и, откинувшись на спинку стула, закрывает глаза, простонав от такой досады. Женщина продолжает улыбаться и, помахав руками, добродушно усмехается: — Ну, вы можете зайти после школы, если ребята в это время не заняты, — подняв голову, мальчик приоткрывает правый глаз. — Но тогда ты не сможешь с ними познакомиться… — тихо говорит он, взявшись за палочки, мешая ими бульон по восьмерке. — Ты же совсем поздно домой приходишь, — грустная нотка проскальзывает в его голосе и заставляет Инко почувствовать себя некомфортно. — Все в порядке, дорогой, главное, чтобы ты хорошо провел время с друзьями, — и Изуку вновь загорается яркой звездой, настоящим солнцем. Резко кивнув головой, он быстро доедает остатки ужина и, встав из-за стола, благодарит маму за еду, напоследок поцеловав мягкую румяную щечку, а после удаляется в свою комнату, весело размахивая руками. Мистер Суперлгун.***
Изуку хочет бросить телефон о стену, когда тот громкой назойливой мелодией прерывает его сон. Он лег спать не раньше пяти утра, потому что, как раб, делал домашнее задание за некоторых особо наглых одноклассников. Это стало частой практикой, и каждый мог подойти к мальчишке с многострадальным видом и всучить ему свою тетрадь, с просьбой написать сочинение или решить примеры по математике. Взамен он получил фальшивое «спасибо» от Каори и других девчонок, но все же зачастую все обходились молчанием и усмешками. Мидория научился подделывать чужой подчерк за это долгое время. Довольно бесполезный навык, весьма злодейский, если быть честным. Впервые он задумался о том, чтобы прогулять школу, но тут же гнал эти мысли прочь, вставая с постели, на какое-то время замерев на месте, потому что в глазах заплясали разноцветные звезды. На него было страшно смотреть. Лицо опухшее, а огромные синяки любезно украшали его мутные усталые глаза. Парень зевает, потянувшись до звонкого хруста в спине, и берется за свою зубную щетку. Какое-то время он долго смотрит на нее, словно вспоминая алгоритм чистки зубов, и, беспричинно усмехнувшись, намазывает ее бессмысленно большим количеством зубной пасты. Было боязно даже моргнуть: казалось, что в любой момент он может уснуть на месте, ведь его шатало из стороны в сторону, как грубый ветер шатает молодой колосок. Прополоскав рот, а после умывшись обильным количеством холодной воды, он выходит из ванны, неприлично громко зевая, желая матери, что активно хлопотала на кухне, доброго утра. — Утро, Изу, — она со всей своей любовью целует его в щеку, крепко обнимая, — с днем рождения! — и мальчишку словно бьет током. Если мама узнает, что он забыл про свой собственный день рождения, то это определенно вызовет множество вопросов, поэтому он старается вести себя так, чтобы не вызвать подозрения. В ответ он обнимает женщину так же сильно, благодарит за поздравления, широко улыбаясь, чуть ли не сияя, а после они вместе идут к столу завтракать. — Ты опять не спал всю ночь? — несколько строго, но все же больше обеспокоенно спрашивает Инко, в ответ получая пару легких кивков. — Может быть, — усмехается он, кусая сдобную булочку. Выражение лица женщины требовало объяснений, и Изуку, потупив взгляд, начинает врать, сочиняя отмазку на ходу. — Вообще, я лег спать… А потом проснулся, потому что вспомнил про задание по современной литературе, которое нам задали еще на прошлой неделе… М-да, — он вновь усмехается, закрыв глаза ладонями, наблюдая за реакцией женщины сквозь щели между пальцев. Она выглядела задумчивой и словно не до конца верила сыну, поэтому Изуку решил, что нужно продолжить свою игру. — Я знаю, мне нужно быть внимательней… Но я так ждал свой день рождения… Прости, что заставляю тебя волноваться, — Деку ненавидит себя. Он не извиняется перед мамой, не оправдывается. Он старается избавиться от ее подозрений, что с ним что-то не так, поэтому манипулирует, надеясь, что женщина почувствует себя виноватой за то, что сын извиняется перед ней в свой же праздник. И у него получается. — Изуку, не нужно извинений! Я просто волнуюсь за тебя, поэтому, пожалуйста, постарайся наладить режим сна, — ее глаза все еще полны беспокойства, но былое недоверие моментально испарилось. Мальчик кивает, смущенно улыбнувшись, и чувствует себя самым гнилым человеком в мире. — Насчет подарка, — женщина встает из-за стола, идет в свою комнату и возвращается с небольшой коробочкой в черно-зеленой обертке. Ярко-красный бантик сверху был завязан идеально, и срывать его не хотелось от слова «совсем». Еще какое-то время Изуку смотрит на коробку, после на маму и вновь на подарок. Он открывает его медленно, а биение сердца заглушает шелест обертки. Кружка. Это была кружка в цвет его волос. Надпись «Герой №1» украшала ее с одной стороны, а с другой в минималистичном стиле были нарисованы его красные ботинки, которые уже стали с ним одним целым. — В этом году подарок довольно скромный, — тихо и расстроенно говорит она, не снимая с лица улыбку. Изуку поднимает на нее свои заплаканные большие глаза, открыв рот, но будучи абсолютно не способным сказать что-либо. В последнее время у них довольно туго с деньгами, а она извиняется за то, что подарила ему «недостаточно крутой» подарок. Уткнувшись лбом в кружку, он громко плачет, лепеча всевозможные благодарности. Изуку не знал, что его может ждать. Хотелось верить, что одноклассники забудут про издевки и насилие хотя бы на день. Но верилось с трудом, конечно же. Вероятно, они придумают что-то еще более грандиозное, чтобы поздравить своего любимого Деку. Однако помогал тот факт, что в голове его был такой пьяный туман из-за недосыпа, отчего была высока вероятность, что весь день пройдет как по щелчку пальцев, несясь с бешенной скоростью. Первый звоночек произошел, когда мальчишка не завидел на дверце уже привычных бумажки с руганью. Нервно потянувшись к ручке, он медленно открыл шкафчик, ожидая там какой-нибудь неприятный сюрприз. Но было чисто. Лезвий в сменной обуви не наблюдалось, как и канцелярских кнопок. Оглядевшись по сторонам, Мидория быстро надевает туфли и идет в класс, ожидая в любой момент получить нож в спину или плевок в лицо. Казалось, что сегодня в школе невероятная и удушающая тишина, непривычная и пугающая, пусть уроки еще даже не начались. Периодически он встречался глазами с ребятами из параллельных или старших классов, и все выглядели такими приторно-милыми, словно перед ними вовсе не всеобщий «любимец» Деку. Голова кружилась, и хотелось побыстрее дойти до класса, побыстрее закончить этот день, пойти домой, выспаться и забыть про учебу до понедельника… — Сюрприз! — громкие хлопушки и такие же громкие крики одноклассников заряжают парня приливом бодрости. В ушах звенит, а перед глазами мельтешат разношерстные подростки, и почти все в праздничных колпаках. Один мальчишка резко подбегает, нацепляя Мидории на голову такой же полосатый конус, а после уходит к остальным. Все громко хлопают в ладоши, крича поздравления. А Изуку парализовал страх. Ведь он понимает, что все это не к добру. — А вот и торт! — восклицает высокий парнишка, вынося десерт круглой формы, украшенный крупной розочкой из сливок. Торт оказался в руках у Каори, и это не было хорошим знаком. Ее рогатая подружка делала фотографии, а девчонка с косами снимала видео. — Сегодня мы поздравляем нашего любимого Ми-чана, нашего дорогого Деку с его днем рождения! — она обнимает его за шею, а рядом встают другие ребята, готовясь к групповому фото. А Изуку не отводит глаз от торта. Он знает наверняка, что сейчас произойдет. — Улыбайся! — грубо говорит она ему, громко смеясь. И Изуку покорно улыбается. А после закрывает глаза. В один миг стало холодно и липко. Он не ошибся. Сладкие сливки покрывали все его лицо, часть гакурана и волосы. Парень не спешит открывать глаза и тянет ладони к ушам, желая не слышать этот мерзкий смех. Это его не спасает, и он начинает считать вслух, будучи уверенным, что никто его не слышит в этой дьявольской какофонии. Но все замолкают в один миг, и Изуку, убрав крем с глаз ладонями, замечает учителя, стоящего в дверях. — Ми-чан, прости! Я такая неловкая! — щебечет девчонка, а кто-то неподалеку протягивает мальчишке платок. И Мидория смотрит на этот белый кусок ткани, закусывая губу, держась изо всех сил, чтобы не разрыдаться на месте от обиды. — Каито-сенсей! Мы хотели устроить сюрприз для Ми-чана, но я случайно уронила на него торт… Учитель понимающе кивает головой, переводя взгляд на виновника торжества, собираясь что-то сказать, но Изуку его опередил: — Все в порядке, — тихо и хрипло отвечает он, утираясь, медленно выходя из класса, — спасибо за праздник… Сливки капали с лица на пол, и парень оставлял за собой белый сладкий след. Те, кто встречались ему на пути, цеплялись за мальчишку своими любопытными глазами, перешептывались и пускали едкие смешки. Губы дрожали, как и он сам, а соленые дорожки размывали приторную сладость на его лице. С каждой секундой он ускорял шаг, направляясь в уборную, неразборчиво бубня что-то под нос. Умыв лицо с челкой, Изуку вытирает с пиджака крем. Чей-то платок выброшен в урну, вместе с парой-тройкой бумажных полотенец и праздничным колпаком. Возвращаться не хотелось. Ему нравилась мысль о том, что учитель осведомлен о сложившейся ситуации, поэтому вряд ли будет злиться, если парень опоздает. Мокрая челка закрывала один глаз. Мучительно долго Изуку смотрит на себя в зеркало, не понимая, что с ним происходит. Впервые за всю свою жизнь ему так хотелось рассказать про то, что над ним глумятся. Учителям, директору, маме. Так хотелось, чтобы эти «люди» получили заслуженное наказание. Впервые за всю жизнь Мидория хотел, жаждал чтобы его обидчиков наказали. Плевать как: отстранение, исключение, розги, — плевать. Хотелось, чтобы хоть кто-то вправил им мозги. Чтобы совесть проснулась в них. Чтобы они могли с достоинством называть себя людьми, ведь сейчас ничего человечного в них нет. Если сейчас он расскажет обо всем учителю, то все наверняка изменится. Нанами-сан снимала видео. Нужно заставить ее предъявить запись. Тогда их всех, всех его обидчиков точно ждет наказание. Нужно просто рассказать обо всем, просто... Что-то ноюще кольнуло в голове, и мальчишка приходит в себя, стоя в дверном проеме. Урок уже начался, по классу были разбросаны конфетти и блестки. Все продолжали сидеть в колпаках, даже учитель надел этот праздничный аксессуар. Хотелось сбежать из этого кошмара, падая и запинаясь, засыпая на ходу, но сбежать куда подальше. — Я… — он открывает рот, произнося одну лишь букву, а после, несмотря на то что губы продолжали двигаться, из рта его не вылетало ни звука, ни писка. Весь класс не отрываясь смотрел на него своими хищными свирепыми глазами; они готовы наброситься на зайчонка в любой момент, истерзать его до костей, а кости испепелить в порошок. Его задушат, сожгут, утопят, зарежут, убьют. Его точно убьют, если он решится на то, чтобы все рассказать. — Я извиняюсь, за то, что опоздал, — не задумываясь отвечает, и чувствует, как сердцебиение успокаивается. Он такой трус, такой слабак, такой лгун. — Ничего страшного, Мидория, Каори же рассказала, что произошло. Садись на место, и с днем рождения, — Изуку кивает, благодарит, криво и истерично улыбаясь. День и в правду проходит мимолетно, как в тумане, урок за уроком. Изуку даже не помнит, что задали, что говорили учителя, и прочее. Он спал на переменках, и за это время одноклассники успели разрисовать его руки ругательствами и мерзкими карикатурами. «По крайней мере, лицо не тронули», — думает мальчишка, рассматривая картинку, где его отрубленная голова держит в зубах швабру, а снизу красовалась подпись: «уборщик номер один». Изуку плюет на палец, а после трет запястье, стараясь стереть черный маркер, но тщетно. Дома придется прибегать к щеткам и, возможно, ацетону. — Деку, на тебе дежурство, — с усмешкой говорит Каччан, проходя мимо. — Ага, — один из его дружков на побегушках с длинными пальцами снимает с себя колпак и натягивает его на мальчишку, как можно сильнее оттянув тонкую резинку, на которой он держится, и та с громким свистом больно ударяет по тонкой коже. — Для тебя же сюрприз был, вот и развлекайся. Можешь всю эту мишуру домой забрать, ты же тащишь к себе всякий мусор. — С праздником! — восклицает третий, и группа, громко смеясь, удаляется из класса, оставляя Изуку одного. Жесткая метла скребет по полу, собирая к себе глянцевые бумажки и блестки. Изуку не торопится. Ему попросту некуда торопиться, незачем. Завтра выходной, так что впопыхах делать уроки за себя и его любезных одноклассников не нужно. Он медленно высыпает бумажки из совка в мусорный мешок. Голова ужасно болела, с самого утра эта боль нарастала, и сейчас определенно была ее кульминация. Мидория надеялся, что к тому моменту, как он вернется домой, от нее не останется и следа. Это было бы хорошим подарком на день рождения. Выключив свет, захлопнув дверь, он берет черный мешок и несет его на задний двор школы к мусоросжигателю. Записки. Чертовы записки с «поздравлениями» на его шкафчике. Он уже не срывает их, оставляет как есть, заслужено принимая их слова о «беспричудном неудачнике». Трус. Какой же он трус, черт возьми… Сливки в обуви. Неприятно, но лучше кнопок. Ощущение, как будто наступаешь в снег. Такой же мокрый и холодный. Нужно будет отмыть их к моменту прихода мамы. Мешок с мусором волочится за ним. Его одноклассники упускают возможность смешно пошутить, что он гуляет со своей девушкой или братом. Он открывает пару тяжелых металлических створок и выбрасывает свой презент к остальному мусору, который скопился здесь за долгое время. После стягивает с головы колпак, смотрит на него и, с силой сжав плотный картон, бросает к черным мешкам. — Теперь домой… — шепчет он и с хлюпаньем в ботинках идет до станции. Мокрая обувь стоит на подоконнике, а мальчишка трет свою руку ватным диском, смоченным в маминой жидкости для снятия лака. Маркер сходил с трудом, но все же сходил. — Изуку! — зовет мама. Она привыкла, что сынишка всегда бежит встречать ее в прихожей, поэтому, когда спустя какое-то время она не получает ответа, насторожено идет в его комнату, оставив пакеты с продуктами у входа. — Изуку? — пару раз женщина стучит по двери, наконец слыша голос сына. — А? А… Мама, — мальчишка пытается сымитировать зевок, по пути натягивая на себя толстовку, чтобы рукава скрыли еще не до конца стертые пометки. Он размахивает руками, разгоняя запах, и шире открывает форточку, впуская грубый вечерний воздух. Открыв дверь, он, сладко причмокнув, обнимает маму с кроткой улыбкой, а после потягивается. — Я, видимо, немножко задремал, — получив ободряющую улыбку от матери, Изуку успокаивает свое беспокойство, что та заподозрит что-то неладное. — Выспался? — спрашивает она, пока тот, обгоняя женщину, хватает пакеты, молниеносно залетая на кухню. — Вполне, — протяжно отвечает мальчик, замечая среди продуктов небольшой тортик, и маленькая стайка мурашек охватывает спину. — Будем пить чай? — улыбается он, в ответ получая плавный кивок. — Как день прошел? — Изуку с трудом запихивал в себя ложку за ложкой, поедая приторную сладость, всю в проклятых сливках и шоколаде. — Хорошо, — горячий горький чай был для него настоящим спасением. — Мне устроили вечеринку-сюрприз, представляешь? — Вау, правда! — глаза женщины заблестели зелеными огнями, а Изуку гордо кивнул головой. — Сейчас, подожди минутку, — он выскакивает из-за стола и мчится за телефоном, оставляя женщину в приятном предвкушении. Каори скинула ему как фотографии, так и видео вместе с кучей смайликов-сердечек. Безусловно, ничего кроме желчи и боли в этих снимках не скрывалось, но все же, если не знать контекста, какие-то из них могут показаться вполне милыми. Он выбирает более-менее удачные, сохраняет к себе и возвращается к маме, протягивая ей телефон. — Вот! Женщина рассматривает картинки, и улыбка ее с каждой секундой становилась все шире и шире. — Только какой-то ты нервный на всех фото, — она приближает его лицо, на котором был искренний испуг, пускай мальчишка и старался выдавить из себя улыбку. — Конечно! — громко восклицает он, разводя руками. — Я же вообще не ожидал чего-то подобного, так что был в полнейшем шоке! Это было та-ак мило с их стороны, — он обнимает себя за плечи, чуть качаясь из стороны в сторону с блаженным выражением лица. — Я так рада, что у тебя появились друзья, милый, — Инко продолжает улыбаться, а по лицу побежала пара счастливых крупных слез. И Деку ненавидит себя еще сильнее.***
Сладкий чай медленно течет по волосам капая на его костюм и еду. Они проворачивают эту шутку раз пятый за этот месяц, и каждый раз так искренне и по-глупому смеются. Может быть, у Изуку нет чувства юмора, и он должен смеяться со всеми над этими детскими невинными розыгрышами? Но смеяться не хотелось. Хотелось плакать. Он встает медленно, не доедает свой салат, оставляя поднос на столе, на его личном столе около мусорных баков. Так не хотелось реагировать на все это. Он так устал рыдать, вжимать голову в плечи, трясясь от страха. Он так устал придумывать лживые отмазки для учителей, чтобы защитить своих обидчиков. Он так устал от всего этого, так устал, но в то же время не мог сделать ничего, чтобы предотвратить этот кошмар. — Хэй, Деку! — кричит кто-то за спиной, но Изуку старается игнорировать, ускоряя шаг. — Не будешь хорошо питаться — совсем завянешь! Как тогда быть героем? — и снова смех... Неужели их глотки и вправду не устают так долго и громко смеяться изо дня в день, думал мальчишка. Он закрывает глаза и глубоко дышит полной грудью, направляясь в сторону выхода из столовой. На ходу парень снимает мокрый гакуран, обнимая его обеими руками, как игрушку. Обычная вода, чай, отходы, желчь, — все это литрами лилось на кудрявую голову ежедневно. Со временем это станет пресловутой обыденностью, и парень судорожно ждал, когда они перейдут на новый уровень. Сначала записки, потом дежурства, лезвия, и всякая дрянь, что портила его волосы с одеждой. Было страшно даже думать, что еще среднеклассники способны провернуть. Изуку был настоящей знаменитостью, гордо нося звание «тот самый неудачник без причуды, мечтающий стать героем». Он часто думал о том, что не может быть единственным человеком без способности в этой дрянной школе. Возможно, его коллеги по несчастью умело скрывали этот изъян за привлекательностью и харизмой, чего у кудрявого отродясь не было. Мальчишка уже и не говорит о тех, чья причуда до смешного нелепа и бесполезна, но даже такие индивидуумы стояли ступеней так на десять выше Мидории. Он открывает тяжелую дверь в уборную, замечая там нескольких ребят, вероятно, из третьих классов. Подростки вальяжно курили одну сигарету на троих, и Изуку слегка морщится, краем глаза покосившись на них: один крепкий коренастый парень с полубоксом, второй был повыше, с длинными синими патлами, а также небольшая компания включала в себя низкорослую девчонку с массивными руками, которая невесть что забыла в мужском туалете. Белые волосы ее были заделаны в высокий и неаккуратный хвост, а лицо напомажено как на Хэллоуин. Ребята, усмехаясь, выдыхая клубы дыма, смотрели на Мидорию, который усердно старался не обращать на них внимание. Мальчишка подходит к раковине, включая холодную воду. Подставив ладони под грубую струю, он умывает липкое от сладкого чая лицо. Приятная прохлада окутала все тело, расслабляя. Положив ладонь на мокрые волосы, парень пальцами зарывается в спутавшиеся лохмы, стараясь привести свою прическу хоть в какой-то более-менее приличный вид. — Прихорашиваешься? — со стороны опасного трио доносится терпкий высокий голос, и этого было с лихвой достаточно, чтобы парень понял, что надо валить. Выключив воду, он рывком направляется в сторону двери, крепче прижимая к себе мокрый пиджак. Тяжелая рука ложится ему на плечо, но Изуку грубо ее отталкивает, хватаясь за круглую металлическую ручку. Но настойчивая ладонь лишь сильнее впивается в худощавое тельце, и кажется, что острые ногти способны разорвать его белую рубашку в клочья вместе с бледной плотью. Девчонка улыбается, широко, оголяя свои желтые зубы. — Какой некультурный, с ним говорят, а он прочь убегает, — слышится уже другой голос, хриплый, прокуренный и невероятно низкий для среднеклассника. В голову прокралась мысль, что, возможно, этого ребенка оставляли на второй год. Тяжело шатаясь и по-Каччановски изгибая губу в уродливой гримасе, мальчишка бросает бычок под ноги, растаптывая его грубым ботинком. Изуку определенно ждут проблемы, возможно новый шрам на лбу или подбородке. Мало что по шкале боли могло обогнать ожоги от Бакуго, так что кудрявый, повернув голову на кучку хулиганов, нервно сглотнул слюну и приготовился к возможному удару в нос. — Прихорашиваешься? — снова спрашивает девчонка, уже громче, заглядывая в бледное напуганное лицо. Изуку открывает рот, желая ответить хоть что-нибудь, но слова застряли костью в горле, так что мальчишка лишь кивнул головой. Блондинка хихикает, взъерошивая гнездо на его голове, но тут же меняется в лице, тряся рукой, сгоняя мелкие капельки сладкого чая. — Ща поможем, — тихо шипит третий, не отрывая глаз от телефона, и, удлинив свою костлявую руку, хватает кудрявого за шиворот как котенка и мешком бросает его вглубь уборной. Пиджак выпадает из рук Деку и оказывается в цепких клешнях девчонки, которая, надув губы, стала рассматривать старую одежку. Хулиган забрасывает несчастного в кабинку одним движением руки, и Изуку чуть ли не пролетает, приземляясь на холодную плитку, отбив ладони с коленками. Еле слышно простонав, крепко сжав зубы, мальчишка, резко поднявшись, собирается встать и рваться в сторону выхода. Но не успевает. — Умойся, мусора кусок, — и коренастый парень шипованными кроссовками вдалбливает лицо Изуку в унитаз, находясь буквально в шаге от того, чтобы сломать ребенку шею. Вцепившись в керамическую чашу тонкими пальцами, Мидория, задержав дыхание и крепко зажмурив глаза, мысленно считал до десяти, надеясь, что пытка закончиться раньше, чем он потеряет сознание. Голова уже мерзко кружилась то ли от недостатка воздуха, то ли от сильного на него давления со стороны незнакомого мальчишки. К горлу подступала тошнота, а в носу неприятно кололо. Мысль о том, что он может умереть здесь и сейчас, захлебнувшись в школьном туалете, казалась бредовой, но в то же время такой возможной, что парень уже приготовился прощаться с матерью. В какой-то момент ощущается легкость, а значит он свободен, так что, резко встав на колени, Мидория начинает откашливать грязную воду, искренне надеясь на то, что его не вырвет, по крайней мере не сейчас. Он думал, что все закончилось, но уже знакомая нога со свистом прилетает ему по лицу с силой, с которой футболист не захочет пинать свой мяч, боясь, что тот разорвется в клочья. Изуку пошатнуло, и он ударяется о стенку кабины лбом, хватаясь за него ладонью, и одним глазом смотрит на хулигана из-за плеча, чье лицо выражало искренний мальчишеский восторг. Шатаясь, Деку встает на ватные ноги и поворачивается лицом к обидчику, тяжело дыша, хаотично глотая пропахнувший сигаретами воздух. — Танака, пошли уже отсюда, урок через две минуты, — говорит долговязый мутным и низким голосом и, не дожидаясь ответа, выходит вон, безостановочно смотря в разбитый экран телефона. Девчонка, поджав губы, смотрит ему вслед, недовольно фыркнув, но, схватив за предплечье коренастого бандита, тянет его прочь из туалета, тихо хихикая. — Пф, — парень напоследок окидывает беднягу злым взглядом и плюет в его сторону, — только попробуй при учителях варежку открыть, гнида зеленая, — а после скрывается за тяжелой дверью, хлопнув так, что уши заложило. И Изуку остается в приятной тишине и одиночестве. Все тело ныло и беспорядочно тряслось, нуждаясь в сладком отдыхе и двадцатичетырехчасовом сне. Потирая затекшую шею, мальчишка выходит из кабинки, направляясь к выходу, утирая белым рукавом лицо. Оглядевшись по сторонам в поисках пиджака, он находит его в мусорном ведре. Конечно же в мусорном ведре, где ему еще быть? Вытащив и встряхнув, Мидория надевает грязный гакуран, не застегнув пуговицы, и вновь включает воду. Шум струи сливается со звонком за тяжелой дверью, но парень не торопится, тщательно и аккуратно умывая уставшее лицо. Вода смешивалась со слезами, стекая по подбородку, заливалась за шиворот рубашки, мокрым пятном украшая тяжело вздымавшуюся грудь. Зубы Изуку стучат синхронно с сердцем. Вцепившись тонкими пальцами в мокрые волосы, он, надрывисто всхлипнув, мотает головой и отходит от раковины на пару шагов, спиной прислоняясь к холодной синей стене. Он сползает по ней вниз, обнимая дрожащими руками колени, и всхлипы его становятся чуть громче, душераздирающим эхом разносясь по уборной. Устал. Как же он устал. Веки становятся тяжелыми, а тело словно наливается жидким металлом. «Устал...» — еще раз проносится в его голове, прежде чем мальчик проваливается в сон с застывшими солеными дорожками на болезненно красных щеках. Сладкий час сна проходит мимолетно и прерывается противным звонком, что напоминал старый будильник. Изуку морщится и холодными ладонями растирает сонное лицо, в надежде прийти в чувства. Еле как встав на затекшие ноги, телом прижимаясь к грязной плитке, Мидория трясет головой, надеясь согнать дрему и мерзкий звон в ушках. Стало лишь хуже. Как загипнотизированный, парень смотрит на бегущую из под крана воду, не убирая рук от горящих щек. — Забыл выключить... — шепчет он одурманенным пьяным голосом, забавно хмуря свои тонкие темные брови. — Забыл... — вновь проговаривает Изуку более уверенно, и до этого прикрытые глаза его становятся огромными, а рот открывается широко и испуганно; нижняя челюсть судорожно трясется. — Забыл! — уже выкрикивает он, вырубая мощный холодный поток одним резким движением, и, запинаясь, мчится в класс. Не сбавляя шагу, он застегивает мутно-желтые пуговицы на гакуране; пальцы путаются между собой, и парень, чертыхаясь, смотрит на них испепеляющим грозным взглядом, сдерживая новый поток подступающих слез. До болезненного зажмурив глаза, он заканчивает с последней пуговкой, что еле как держалась на тонкой дряхлой нити, и с каждым днем все больше стремилась к тому, чтобы оторваться и затеряться где-нибудь подальше от черного страшного пиджака. Открыв глаза за миллисекунду до столкновения с кем-то, Изуку, пошатнувшись, но устояв на своих двоих, начинает извиняться громко, четко и много, даже не рассмотрев, кто стал жертвой в этой маленькой аварии. — Мидория? — учитель поправляет ярко-красный галстук, удивленно и сердито смотря на недотепу-ученика. — Последний урок уже закончился, ты в курсе? — сердце мальчика остановилось, как будто у него закончился срок годности, а голова совершенно отказывалась генерировать хоть какую-нибудь пресловутую отмазку. — Почему ты отсутствовал? Изуку стыдливо смотрит на белые ботинки, опустив голову, и темная челка закрывает его опухшее лицо. — Извините, Каито-сенсей... — шепчет он. Сейчас вид его был таким жалостным и печальным, а сдерживать слезы было невыносимо трудно, так что у учителя определенно могло появиться множество вопросов. Однако, это может сыграть мальчишке на руку: вряд ли учитель захочет отчитывать несчастного жалкого ребенка. А тем временем в кудрявой завравшейся голове появилась довольно спорная, но, по всей видимости, единственная уместная оговорка. — Я потерял свой телефон и искал его все это время... Я знаю, что это не уважительная причина, чтобы прогуливать урок, но... — ладони тянуться к глазам, вытирая их грубо и несколько болезненно. — Простите... Мидория надеялся, что мужчина, как рыба, заглотит этот лживый крючок. За эти полтора года он зачастил с опозданиями, но еще ни разу не прогулял ни урока. Хотелось верить, что учитель простит эту однократную оплошность, максимум наградив ребенка дополнительными заданиями или недельным дежурством, к чему мальчик уже привык. — Это не отменяет того факта, что ты пропустил занятие, — мужчина складывает руки на груди, строгим голосом упрекая ребенка, но Изуку определенно слышал что-то кроме суровости в его голосе: тон был огорченный и даже тревожный, как бывало у мамы, когда она беспокойно отчитывала сына за его ночные посиделки. — Помимо этого, твоя успеваемость серьезно упала, если сравнивать с началом учебного года. Конечно, ты до сих пор остаешься одним из умнейших учеников в классе, но я все же думаю о том, чтобы связаться с твоей матерью и обсудить твое поведение и состояние, — учитель Каито неплохой, и он считал, что так будет лучше для мальчишки, и он безусловно прав. Но Изуку так не думает. — Я... я... — он не знал, что сказать, а сказать что-то нужно было, и желательно что-то, что заставит учителя передумать совершать проклятый звонок маме, который, как считал Деку, испортит его жизнь еще сильнее. Он испуганно смотрит на мужчину сквозь густую челку и как рыба шевелит губами без слов. — Не надо, — наконец говорит мальчишка, — она и так очень занята, я не хочу, чтобы ей приходилось еще и беспокоиться обо мне, — он звучит умоляюще и выглядит таким же образом. А самое удивительно, что он даже не врет, ведя себя до отчаянного искренне. — Ох... — учитель выглядит несколько смущенным этой ситуацией и, неловко почесав свой затылок, поджимает губы, неохотно кивая. Лицо Изуку светится. — Только пообещай, что начнешь усердно работать. А если прогул повторится, то, уж извини, но мне придется потревожить твою маму, — и мальчик кивает головой, беспорядочно, сжав руки в кулачки, беспрерывно улыбаясь. Вот только чему он рад — непонятно. А учитель скромно улыбается в ответ. — Твои вещи в классе. Каори сейчас дежурит, так что кабинет открыт, — улыбка мальчика дрогнула, но не настолько, чтобы мужчина это заметил. — И да, ты нашел свой телефон? — Мидория качает головой, что-то тихо пропищав, и Каито-сенсей ободряюще хлопает его по плечу. — Если не найдешь его, то мы можем подать объявление по громкой связи. Может кто-то его заприметит, — и мальчик грустно кивает, вновь пустив слезу. Изуку благодарит учителя, кланяясь чуть ли не в пояс, и убегает в класс. Конечно же он не терял телефон. Он перестал носить его с собой после первого класса в средней школе, когда одноклассники успешно превратили его мобильный в труху. Новый телефон теперь без дела лежит дома. Медленно открыв дверь в класс, мальчик тут же пересекается взглядом со скалящей зубы Каори. Сейчас она наверняка попросит, точнее потребует, чтобы тот занял ее место, поэтому Мидория решает уйти раньше, чем это произойдет, ведь сказать «нет» он уж точно не сможет. Он мчится к рюкзаку, хватает его и молнией выскакивает прочь, неудачно ударившись плечом о дверь, оставляя девушку с широко открытым ртом. — Тц... — Каори, вероятно, совсем забыла, как держать в руках швабру, привыкнув к тому, что кудрявый мальчишка всегда готов продежурить за нее без вопросов. Но сегодня он прогулял последний урок, изображая из себя крутого. А сейчас вовсе невежливо проигнорировал ее существование, своей обувью ступив на только что подметенный пол. Брови ее пугающе изогнулись (наверняка она подцепила эту фишку от Бакуго), а пальцы до болезненного впивались в деревянную палку. — Совсем зазнался, глупый Ми-чан... — ее подружки, вытиравшие окна и доску, активно закивали. — Мелкий ублюдок... — меловая пыль защекотала нос рогатой девчонке, и та пару раз чихнула. Каори яростно кусает ногти правой руки, глубоко задумавшись, как же проучить мальчишку, который возомнил из себя невесть что. — Аянэ, мусор выкинь, — командующим суровым тоном говорит она девчонке с косами, и та, вздрогнув, быстро помчалась к подруге, выхватывая из ее рук черный мешок, а после рванула по коридору до школьного дворика к мусоросжигателю. Ей определенно точно не нравилась Каори в плохом настроении: она становилась злющей и пугающей, а во всем виноват проклятый Деку, из-за которого подруга вымещает свою злость на них с Нанами и Аки. Гениальная идея приходит со скрипом железных створок, и девчонка как ужаленная срывается обратно в класс, чтобы обрадовать подругу. — Каори-чан! — выкрикивает она дрожащим голосом, жадно глотая воздух после довольно бессмысленного бега по школе. Та, убирая швабру в шкаф, громко хлопнув дверью, приподнимает густую бровь и любопытно ждет объяснений, с чего эта девчонка так разоралась. — У меня есть идея!***
Ацуко, заходит в класс, кусая обветренные зимним воздухом губы, и заваливается на свое место, откинув голову назад. Сквозь густую челку неловко проглядывали янтарные глазенки, чуть прищуренные из-за яркой потрескивающей лампы. — Хэй, чувак, выглядишь отстойно! — пучеглазый мальчишка, сидевший перед ним, сводит бровки домиком и сочувствующе усмехается. — Завались... Я просто не выспался, — рыжий опускает голову и дает соседу звонкий щелбан по большому лбу. Мальчишка хватается за голову, тихо скуля от ноющей боли, пусть и не сильной, но все равно неприятной. — Тц-ц-ц... — потерев мозолистыми пальцами горящий лоб, глазастый, недовольно шмыгнув носом, складывает руки на груди. — В любом случае, слыхал, че Каори с девчонками удумали? — Ацуко удивленно поджимает губы, еле заметно качая головой. — Они хотят выбросить Мусор, — и парень громко смеется в ладонь. Вытянув шею, он смотрит в сторону зашуганного Изуку, который, уткнувшись носом в свою тетрадку, делал записи карандашом. Рыжий шумно вдыхает воздух свозь зубы, не совсем понимая, что одноклассник имеет в виду. Очевидно, очередное издевательство над молчаливым мальчишкой, но какое именно — непонятно. Участвовать в этом не было ни малейшего желания, и вряд ли оно когда-нибудь наступит. — Насрать, делайте, что хотите, — парень закидывает подбородок на ладонь и отводит взгляд в сторону двери, где показался Арима. Друзья мельком переглядываются, но даже не удосуживаются поприветствовать друг друга. Их дорожки стали расходится после первого полугодия в средней школе. Мысленно можно было бы обвинить в этом Мидорию, который ни в чем виноват не был. В сердцах Ацуко уже успел его невзлюбить, тем самым обманывая самого себя. Рыжий не был плохим парнем, но умело взялся за неподходящую роль, лишь бы не быть козлом опущения. С Аримой все было по-другому: блондин вливаться в не лучший коллектив путем перенятия чужих звериных повадок не желал, поэтому взялся за тактику полного избегания одноклассников. Вероятно, если бы хищные глаза не были зациклены на Деку, то они бы вцепились в Ариму, выпивая из его бледного лица все остатки здорового румянца. И в глубине души рыжий искренне радовался, что его друга никто не трогает. — А ты участвовать в веселье не собираешься? — пучеглазый раскачивается на стуле взад-вперед и чудом не падает. — Нет, спасибо, — язвит Ацуко, повернув голову на Каори. Девчонка действительно что-то придумала, что-то по праву грандиозное, так эмоционально рассказывая об этом ребятам на задних рядах. Те разделились на несколько групп: кто-то улыбался, восторгаясь занятной идеей, кто-то, замявшись, отказывался от участия, за что, конечно же, был позорно обсмеян. Любопытство вскружило голову и опьянило тяжелый разум, отчего хотелось подойти к девчонке и, глядя в ее мутно-синие глаза, напрямую спросить, что подразумевается под «выбросить мусор». Каори, словно прочитав его мысли, бросила на него свой прищуренный взор, и, пару раз сигнально прокашлявшись в крепкий кулачек, встала из-за стола, лебедкой подплывая к парте Изуку. Она, наклонившись к испуганному мальчишке, что-то прошептала, протянув тому свою дополна забитую точилку с контейнером. Мидория смотрит на ядовито-зеленую вещицу, сквозь прозрачный корпус разглядывая карандашную труху. А после мальчик встает, забирая с собой рюкзак, который он носил при себе постоянно, даже когда просто выходил в уборную. Тяжелая дверь захлопывается за ним с глухим стуком, и Каори, энергично размахивая руками, залепетала на весь класс: — Мои хорошие! У меня такая идея! — все взгляды приковались к ней. Один лишь Арима, скрипя зубами, упорно старался не обращать на девчонку внимание, читая новости в телефоне. — Мы ужас как разыграем Ми-чана! — все, кто еще не вошел в курс дела, удивленно зашептались между собой. — Что нужно делать с мусором? Правильно! Избавляться от него, — русая противно захихикала, переплетая между собой свои длинные пальцы. — И для этого на заднем дворе школы есть печь для сжигания мусора! — за ее словами последовал настоящий оркестр ребяческих голосов. Смех переливался в испуганные вдохи, вопросы утопали в пучине неловких поддакиваний. И все это слилось во что-то единое, неприятное и ужасно раздражающее. — Ох, черт, а это не слишком? — Ага! Вдруг после этого он все же пожалуется учителям! — Не! После всего, что уже было, — это пустяки! Мне нравится! — Да-да! Мне тоже! Интересно, во что это выльется? — Ха, мне кажется, он от страха откинется! Ацуко хотел заткнуть уши, но образ не позволял, и парень, тяжело дыша, продолжал слушать бесконечные возгласы, что кашей заливались в его мозг. Радовала мысль, что идея Каори не всем пришлась по вкусу: кто знает, возможно, в них проснулась совесть, а, возможно, страх того, что мальчишка и вправду разболтает обо всем учителям. Но он будет молчать, Ацуко это знает наверняка: жертв буллинга всегда удерживает какая-то непонятная сила, тот же страх перед обидчиками или взрослыми, а, может, мысль, что от этого станет только хуже. — Ну, кто готов поучаствовать? — некоторые руки уверенно поднялись ввысь, некоторые — несколько боязливо, а кто-то вовсе попрятал ладони за спину, не желая быть частью этого безумного шоу, словно не они изо дня в день отпускали язвительные шуточки о недо-герое Деку. Нахмурившись, рыжий цокает языком, отворачиваясь в сторону Аримы, чьи ясные глаза расширись до немыслимых размеров. Он уже не смотрел в новостную ленту: зрачки хаотично дергались, цепляясь то за собственные руки, то за парту. — Ацу-чан, Ацу-чан! — ведьма опирается на его парту ладонями, кокетливо заглядывая тому в лицо, стараясь разглядеть сквозь его челку хоть что-то. Парень недовольно хмыкает, как бы вопрошая «что?», тут же получая ответ: — Ты присоединишься, — парень вдыхает полной грудью, чувствуя пронзающий холодный взгляд девушки на своем лице. Губы пару секунд трясутся, но все же мальчишка четко и ясно проговаривает «нет», отворачиваясь от Каори, скрипя стулом. — А это был не вопрос, — брови под густой рыжей челкой сводятся к переносице, — а что? Мальчонку жалко? — растягивает она, улыбаясь одной стороной лица — вторая застыла в презирающем выражении. Мурашки покрыли всю спину и руки, ком встал в горле, тошнило, бросало в жар, словно Ацуко вдруг заболел, только взглянув на проклятую девчонку. Казалось, еще чуть-чуть, и он расплачется на месте, утирая янтарные глазенки кулачками. — Так и знала, ха-ха! — громко смеется та, указывая длинным пальцем на мальчишку. — Ты и в правду не изменился с младшей школы! Все такой же плакса-добряк! А корчишь из себя невесть что!.. — Да заткнись ты! — кулак сжался сам собой; ногти впились в мягкую кожу. Каори замолчала, и усмешка пропала с ее лица, сменяясь на обеспокоенное, несколько пугливое выражение. Удивительно, что это лицо шло ей намного больше, чем внушающая неприятный ужас кривая гримаса, которую она носила изо дня в день на протяжении многих лет. Парень поднимается с места, нависая над одноклассницей, сжав руки в кулаки. Со лба текла крупная капля пота, виски ныли, а бурлящая в ушах кровь заглушала все остальные звуки. — Место и время, — шипит он, тяжело дыша. В гробовой тишине класса дыхание его казалось особенно болезненным, но вместе с тем суровым и сердитым. Девчонка открыла рот в немом изумлении, а после улыбнулась, немного криво, но весьма довольно. Наградив Ацуко легким поглаживанием по щеке, от чего мальчишку лишь воротило, как от тухлой рыбы, она ответила кратно и четко, чтобы каждый в классе услышал: — Четверг. Сразу после школы, — и Каори вернулась за свою парту. Сердце стремится вырваться наружу; руки, спрятанные в широких карманах, дрожали. Взгляд на секунду брошен в сторону Аримы, и тут же отведен в сторону: было стыдно. Но страх крепкой ладонью сжал совесть и выбросил ее в окно на произвол судьбы. В класс нерасторопно зашел Изуку. Движения его были скованными и медленными, и, казалось, что всю его энергию переняли безумные зрачки, что скакали из стороны в сторону. Дерганная рука протянула русой точилку, и мальчишка вернулся за свою парту, зубами впиваясь в старый карандаш. Глаза Ацуко горели, а губы сморщились, постыдно дрожа. Внутри все неприятно гудело и ныло, тело сковала мерзкая судорога, а к горлу подступала тошнота. Он не плохой парень, он просто трус.***
Несколько спокойных дней тянулись сладкой карамелью, и Изуку, всецело понимая, что это всего лишь затишье перед бурей, все же старался насладиться каждой секундой, проведенной в тишине и спокойствии. Каори не липла к нему с распростертыми объятиями и просьбами сделать что-то, Каччан не стремился взорвать его вещи и его самого. На него лишь бросали косые взгляды, перешептываясь за спиной. Хотелось верить, что они наконец-то отстали от него. Ему не нужны друзья, к черту, он хотел просто тишины и покоя до конца средней школы. Изуку неторопливо переодевает обувь, предварительно проверив ее на наличие кнопок. Чисто. Уголки губ дергаются в скромной улыбке, и мальчишка, переобувшись выходит из школы, чувствуя, как щеки остужал игривый зимний ветерок. Пол его лица утонуло в пестром мягком шарфике. — Ми-чан! — сердце падает в пятки. Проклятая девчонка обнимает его со спины, руками обхватывая шею, и тянет назад. Мидория чувствует, что задыхается, поэтому несколько грубо, но все же уместно грубо хватает ее за запястья и старается отделаться от назойливой Каори, ведь встреча с ней ничего хорошего не предвещала. Та явно не ожидала отпора, поэтому моментально отпустила его, отходя на пару шагов назад. Нахмурившись, она цокает языком, и вновь возвращается к фальшивому сладкому тону: — Ми-чан, ну чего ты, я же не с плохими намерениями! — то, что она врет, было очевидно, но Мидория, вместо того чтобы проигнорировать ее и со всех ног мчаться куда подальше, все же поворачивается и готовится к чему-то, хотя пока и не знает к чему. — Что-то случилось?.. — он говорит тихо, не поднимая глаз. — Ха-ха, — она игриво стреляет глазками, убирает прядь волос за ухо и всеми своими силами старается расслабить Изуку, по всей видимости ожидая, что тот смутится от ее кокетливого поведения, которое уже приелось парню, так что было плевать и на ее постоянные объятия, и на мерзкие поцелуи в щеку, после того, как он выполнит очередное ее поручение. — Знаешь, сейчас время дежурства... — Если ты хочешь, чтобы я вас подменил, то, извини, сегодня не выйдет, я занят, — он отходит на пару шагов назад, пальцами впиваясь в лямки рюкзака. Занят он не был, он просто не хотел. Хотел, чтобы его благодатная спокойная жизнь продлилась хотя бы еще чуть-чуть, хотя бы до конца дня. — Нет же, мы добросовестно готовы выполнить свою работу, — Изуку останавливается и удивленно моргает, склонив голову набок. «А при чем тут тогда я?..» — про себя задается вопросом мальчик, даже не представляя, что его ждет. Высокий и ужасно мускулистый одноклассник, который в какой-то момент появился за спиной, пока девчонка отвлекала Мидорию, хватает мальчишку и, как будто тот ничего не весит, кладет его на свое плечо, словно мешок картошки. Тут уже отовсюду сбежались его одноклассники, даже кто-то из других классов присоединился к всеобщему веселью. Они что-то громко скандировали, но Изуку ничего не мог разобрать. Он бил своими маленькими кулачками загорелую спину массивного одноклассника, наивно стараясь вырваться из мертвой хватки, вызывая лишь приступы смеха у окружающих. Он чувствовал, как задыхается, как бешено бьется сердце, как горит его горло от крика. — Му-сор! — вдруг наконец-то смог он разобрать хоть что-то из какофонии звуков безумной толпы. — Му-сор! — повторяет уже другой голос, за ним третий, и теперь они уже синхронно выкрикивают это обычное, но в данный момент до дрожжи пугающее слово. Изуку старается понять, куда его несут, но, вероятно, ни один ответ не сможет его удовлетворить. Ногтями он впивается в собственные ладони, до красных отметин и крепко-крепко зажимает глаза, тяжело дыша. Вот она, та самая буря. Тот самый новый уровень. Его сбрасывают, грубо, как балласт, и парень больно ударяется копчиком о бетонную плитку, негромко ойкнув. Такое покрытие было только у входа в школу и на заднем дворе, где был мусоросжигатель. Он резко открывает глаза, сердце защемило от осознания. Они же не могут так поступить. Не могут же?.. Сорвавшись с места, он старается прорваться сквозь мерзкую прослойку из школьников, хныча и что-то крича, но не слыша свой голос вовсе. Только голоса одноклассников эхом отдавались в его разуме. Только это проклятое слово «мусор» и громкий смех, как будто парень и в правду был клоуном в цирке. — Смотрите-ка убегает! Держите его, держите! — уже вопили отовсюду, пока парень бежал и спотыкался, как раненная лань перед сотней охотников. — Ацуко, хватай его! — после этих слов Изуку и вовсе повалился, смотря своими большими полными отчаянья глазами на своего несостоявшегося друга. Тот, мешкая, неуверенно вертя головой, смотрит на мальчонку, сжимая кулаки. Отростки на его голове недовольно заплясали. Что-то внутри Мидории надеялось, что рыжий одумается и поможет ему, станет его другом, но как только неподалеку послышался голосок Каори, что по-змеиному зашипела что-то сквозь свои кривые зубы, Ацуко все же схватился за худое запястье Деку своими отростками, как мешок волоча того по земле. Изуку отбивался, цепляясь за землю свободной рукой, стирая подошву красных ботинок. Его схватили, прижали к холодному бетону, сорвав желтый рюкзак и яркий шарф; они не переставали голосить ни на секунду. А парень плачет. Громко, навзрыд. Неустанно вырываясь, он пинает обидчиков, заламывая собственные конечности и крича до хрипа, моля о помощи. — Герой-плакса! Вот умора! Му-сор! Му-сор! Грязным каблуком, Каори встает ему на лоб и, вознося к небу метлу, громко восклицает: — Мы за чистоту в нашей школе! — все отзываются громким «да». Изуку поднимают, держа за ноги и плечи, несут к мусоросжигателю. Голова кружится, тело болит, горло дерет как от простуды, но он не перестает бороться ни на секунду, продолжая вырываться, кричать и царапаться. — Мусор там, где должен быть! — кричит кто-то из толпы, и все активно соглашаются с крикуном. Скрип железных створок не проходит мимо ушей Мидории, пускай в этом бесовском беспорядке мало что можно было разобрать. — Пожалуйста, не надо!.. — осипший голос его теряется в смехе и гуле, пока дюжина человек насильно запихивают его в небольшой железный ящик, где пахло гарью и тухлятиной. Начались рвотные позывы, он сдерживал это в себе, старясь выбраться, но множество рук лишь толкало его обратно. В толпе он разглядел Бакуго, на лице которого не было ни зловещей улыбки, ни даже ухмылки. Он не кричал, скандируя уже прижившийся короткий девиз, он лишь надменно и гордо смотрел на происходящее насилие, в душе наверняка теша свое гнилое эго. — Каччан, пожалуйста, помоги! — выкрикивает он, протягивая свою маленькую ладонь другу, так искренне и так наивно надеясь, что этот парень готов ему помочь. Постепенно наступала тишина. Все перевели взгляд на Кацуки, чье лицо как по щелчку изменилось, исказившись в пугающей гримасе. Все замерли, с интересом наблюдая за тем, что же произойдет. Изуку уже не кричал, не дрался и не царапался: как парализованный он смотрел и молился, чтобы в Кацуки проснулись совесть и сострадание. Тяжелыми шагами блондин идет к эпицентру событий и, не моргая, смотрит Изуку в глаза. — Съебались, — тявкает он, и все, кто держал Мидорию, как тараканы разбежались по углам. Надежда... Такая маленькая надежда зажглась, как загорается в затянутом тучами небе яркая звезда. — Сучка со шваброй, сюда, — он даже не смотрит в сторону Каори, и та, испуганно сглотнув и прижав к себе метелку, маленькими шажками подбегает к Лидеру с большой буквы. Вырвав палку из ее рук, Бакуго толкает ту в плечо, и девчонка чуть ли не падает, однако какой-то мальчишка ловко подхватывает ее за плечи. Блондин делает глубокий вдох, и, высоко задрав голову, скалит зубы. — Я говорил не называть меня этим глупым прозвищем, Деку! — а после хлопает железными ставнями, прищемив пальцы мальчишке. Надежда гаснет в мгновение ока. Понизив швабру сквозь тонкие ручки, Кацуки развернувшись уходит под всеобщие рукоплескания и свист. — Нет! Вы не можете! — Изуку давит на дверцы усталыми руками, но ставни дают лишь маленькую щелку, сквозь которую ничего толком и не разглядеть, не говоря уже о том, чтобы постараться выбраться. Все удаляются. Они определенно не собираются вытаскивать его оттуда. — Кач... Бакуго-кун! Пожалуйста! — он верещит, но голос срывается, и парень уже не может ничего сказать, только кашляет и хрипит. — Скажи спасибо, что мы тебя не подожгли, мусора кусок! — выкрикивает кто-то вдалеке, смеясь. С каждой секундой чужие голоса становятся все тише и тише, как и смех, и топот. — Н-нет... Пожалуйста... — сквозь кашель старается проговорить он, продолжая бить проклятые ставни маленькими кулачками, на которых уже выступили пятна крови. На его запястье медленно спустился крупный паучок, острыми лапками касаясь бледной тонкой кожи мальчика. Мидория смотрит на него, тяжело дыша, кусая свои губы достаточно сильно, чтобы откусить их вовсе. Вновь приоткрыв ставни настолько, насколько было возможно, мальчик помогает восьминогому выбраться на свет, и тот, принимая помощь, оставляет Деку одного. Дыхание бесконечным эхом отзывалось в железной коробке. Стук собственного сердца переплетался с шуршанием черных пакетов. — Спокойно, Изуку... — кровь кипятком бурлила в теле; рвота старалась вырваться наружу. — Сосчитай до десяти, и успокойся... Они придут за тобой... Эта глупая шутка не может длиться вечно, — он подавляет тошноту, вызванную мусорным запахом, прижав ладонь ко рту. Конечности постепенно затекали из-за неудобного положения. — Один, два, три, — он крепко зажмурил глаза, не убирая руку от лица, — четыре, пять, шесть, — прервав счет из-за кашля, мальчишка рвано дышит, другой рукой сжав ткань формы на груди, — семь, восемь, девять... — дыхание не желает приходить в норму как и бешенное сердцебиение, слезы бегут с новой силой, и Мидория впивается ногтями в щеки. — Десять! — кричит он охрипшим болезненным голосом и, как ошпаренный, бьется в истерике, разбивая в кровь костяшки о проклятый железный ящик. — Хватит, пожалуйста, все, хватит! Все! Пожалуйста! — он хрипит, бьется и рвется наружу, в надежде, что проклятая швабра по ту сторону треснет. Но все тщетно. — Умоляю! Пожалуйста! Господи, пожалуйста!..***
Арима тяжелым взглядом наблюдал за тем, как большая часть его класса, а также несколько ребят из параллели зверинцем окружили Изуку, хватая его как жертву, находящуюся при смерти. Резкий и острый крик Мидории, пропитанный хрипотцой и слезами, дробью впился в каждый сантиметр его тела и наверняка останется в его голове до конца жизни. Хотелось верить, что пронзительный вопль услышит кто-нибудь из учителей, которые находились на еженедельном школьном собрании, ведь сам будущий герой уж точно не в силах спасти своего одноклассника, который когда-то мог стать его другом. Тело отказывалось двигаться, ноги приросли к земле, лицо обильно потело, наливаясь алым цветом. Пальцы вцепились в лямки рюкзака, и тяжелые ноги наконец-то зашагали вперед, направляясь к выходу с территории школы. Слюна с трудом стекала в горло, и мальчишка нелепо поднимает голову верх, белыми глазами устремляясь в небо, охваченное холодными тучами. Сиплый крик Изуку затих, но подростки неугомонно продолжали что-то скандировать. Арима ускорял шаг с каждой секундой, чувствуя, как горят усталые глазенки, как зрение накрывает мутная соленая пелена. Обувь ударялась о землю с глухим стуком, и в конце концов мальчик срывается на бег, запинаясь и скуля сквозь зубы. Холодный воздух жег его разгорячившиеся щеки, и казалось, что слезинки его в любой момент застынут, превратясь в мелкие кристаллики. Визг Мидории вновь стрелой вонзается в его мозг и длится невыносимо долго. Парень зажимает замерзшие уши и всеми силами старается абстрагироваться от звука в его голове, но тот тянется безостановочно, укоризненно сводя мальчишку с ума. Собственные ноги его подводят и парень падает лицом вниз, напрочь разбивая свой лоб об асфальт. Кровь тут же вырывается наружу, змеей стекая по его лицу, украшая кремовый шарф пятнами-узорами. Принял ли он этот удар судьбы за знак, или же просто хотел избавиться от пугающего крика в собственной голове, но Арима развернулся на сто восемьдесят градусов и молнией помчался обратно в школу, даже не зная, что именно он собирался делать. Слезы беспорядочно смешались с кровью, и мальчишка, растерев свое полыхающее лицо дрожащими руками, размазал красную жидкость по всей физиономии. Несколько одноклассников встречаются по пути, но мальчишка не обращает на них ни малейшего внимания. Сейчас в приоритете было одно: убедиться, что с Мидорией все в порядке. Из печи доносятся сиплый стон и скрежет ногтей о холодные металлические стенки. Старый желтый рюкзак Изуку брошен в угол, лямка порвана, а вещи разбросаны и испорчены. Школьная метелка продета сквозь тонкие ручки мусоросжигателя, и именно она не давала створкам раскрыться. В голове Аримы пронеслась мысль: а что, если бы он не вернулся, и Мидория, оставшись здесь на ночь, замерз бы до смерти. Сердце падает в пятки, и парень резко срывается к железному ящику, убирая швабру прочь, кинув ее на несколько метров в сторону. Скрип дверок сливается с очередным сиплым стоном Изуку, за которым следует болезненный кашель. Зрачки его резко сужаются, превращаясь в еле заметные точки, и мальчишка судорожным взглядом впивается в лицо Аримы. Вероятно, если бы не осипший голос, он бы испуганно вскрикнул, но все, что он мог сделать сейчас — закрыть лицо руками. — Ты в порядке, Мидория?.. — он не был в порядке. Убрав ладони от горящего лица, Изуку поднимает голову, даря Ариме самый презрительный взгляд в его жизни. Ярко-красные паутинки-сосуды на его белках приводили в нескрываемый ужас, нахмуренные строгие брови делали его лицо взрослым и суровым, что ужасно не сочеталось ни с его веснушками, ни с круглой детской формой лица. Блондин протягивает ему свою дрожащую окровавленную руку, желая помочь тому выбраться, но Мидория игнорирует ее, вылезая из своей маленький тюрьмы самостоятельно. Затекшие ноги не слушаются его, и мальчишка падает на колени, глухо ударяясь чашечками о бетонную плитку. Арима громко вдыхает колкий холодный воздух и вновь предлагает однокласснику свою ладонь. Громкий хлопок разносится в ту же секунду. Изуку ударил протянутую блондином руку и что-то прошипел сквозь стиснутые зубы. На дрожащих ногах он подбегает к рюкзаку, хватаясь за целую лямку, и, подняв с земли пару тетрадей, бросив что-то на произвол судьбы, устремляется к воротам, запинаясь и кряхтя. Застывшая кровь на лбу противно стягивала кожу. И пусть, после того, как Арима закончил свою маленькую трусливую миссию, дышать стало чуточку легче, совесть продолжала жадно грызть его горло. Опустив голову, он замечает под ногами бледно-желтую пуговку. Принадлежала ли она пиджаку Мидории, или была не связана с ним вовсе, кто знает. Перешагнув через нее, мальчик тяжело ступает к забытым Изуку вещам. Помимо пары выпавших карандашей и нескольких монет на земле валяется изодранная в клочья тетрадка. Раньше на ней, по всей видимости, гордо красовался заголовок: «Для моего будущего: анализ героев №11». Но сейчас его черными чернилами перекрыло одно единственное слово... Убрав записную книжку в собственную сумку, блондин обещает самому себе, что отдаст ее позже при возможности. Рука все еще неприятно горела от удара со стороны мальчишки. Накрыв ее другой ладонью, замерзшей и украшенной многочисленными цыпками, Арима зашагал домой, чувствуя, как на голову приземляются мягкие снежинки.***
— Изуку, все в порядке? — женщина стучит в комнату, но мальчик не отвечает. С головой укутавшись в одеяло, он отворачивается к стенке, не желая встречаться с мамой. У нее точно будет много вопросов, и давать на них ответы — это последнее, чего он сейчас хочет. — Изуку? Я вхожу, — дверь открывается с противным скрипом, впуская теплый свет от лампочки из коридора в темную комнату мальчишки. Услышав кашель, болезненно доносящийся с обветренных губ, женщина сорвалась с места и прильнула к сыну, судорожно расспрашивая, как он себя чувствует. Ребенок мешкает, сильнее вжимает голову в плечи и безостановочно кашляет, от чего казалось, что он задыхается. — Я, кажется, заболел... — наконец произносит он, и женщина испуганно шумно вдыхает, широко открыв рот: голоса у него нет совсем. Потянувшись ко лбу, который мальчик старательно и бессмысленно скрывал под одеялом, Инко чувствует горячую кожу и липкий пот. — Кошмар, — восклицает она, выбегая из комнаты за телефоном, — я вызываю врача. Мальчик качает головой, как бы утверждая, что в докторе нет необходимости, но громкий сухой кашель, следующий сразу же за этим кротким жестом, лишь подлил масло в огонь, и шаги женщины стали лишь быстрее. — Сейчас... — говорит она, выйдя из комнаты. — Сейчас приедет врач, все будет хорошо. Сейчас принесу тебе горячего чая... — голос ее стих, но бесконечно длинные гудки из трубки все еще доносились до мальчика, даже когда женщина уже скрылась на кухне. Ему не нужен доктор, он не поможет. Изуку снова кашляет, прикрывая рот ладонью. Костяшки неаккуратно заклеены большим количеством пластырей, и парень понимал, что это вызовет большое количество вопросов. Придется снова врать, что он просто упал на физкультуре. Но велика вероятность, что в этот раз ему не поверят. — Теперь повернись спиной, — мягко командует молодой врач, и Мидория покорно двигается, стараясь скрыть отметины на кистях, пряча руки в карманы шорт. Холодная головка стетоскопа касается кожи, и мальчик пытается равномерно дышать, периодически глухо кашляя. — Легкие чистые, хорошо. Можешь одеваться, — быстро, чтобы ни мама ни мужчина не обратили внимание на его руки, парень судорожно надевает свою серую толстовку и садится на табурет, стоявший посреди кухни. Мужчина прислоняет свою ладонь ко лбу мальчика, и на ее тыльной стороне появляются цифры. — Температура небольшая, но сбить ее все равно нужно... Теперь горло, — сглотнув слюну, Изуку широко открывает рот. — Тоже неплохо. Раздражение есть, но в основном все в порядке. Вероятно, небольшая простуда, — доктор убирает инструменты в небольшой ящик, настороженным и немного печальным взглядом смотря на мальчика, стыдливо склонившего голову. — Однако, это не по моей части, конечно, но ваш сын довольно худ, — обращается он к Инко, но после решает завести разговор с пациентом, который ни слова не сказал, с того момента, как его нога ступила на порог этой квартиры: — Ты хорошо питаешься? — не поднимая глаз, Изуку хрипло отвечает «да», пару раз кивнув головой. Врач не отводит от мальчишки взгляда, словно ожидая чего-то еще. — А можешь показать свои руки? — вздрогнув, парень тут же начинает генерировать ответ для врача в своем завравшемся мозгу, медленно доставая руки из карманов. — Я… — он не дожидается слов врача или матери и отвечает прежде, чем они спросят что-либо. — У меня руки потрескались от ветра… — и снова кашляет, поднося ко рту кулак. Врач берет его за руку, смотрит на кисть, поражаясь худобе его пальцев, а после отпускает, тяжело вздохнув. — Не стоит в этом случае использовать пластыри. Нужно обеззаразить кожу, а после смазать кремом. Я пропишу вам парочку в рецепте, — он быстро пишет на весу, проговаривая названия различных кремов и пастилок от кашля, а после с улыбкой протягивает небольшой лист женщине. — Помимо этого, тебе нужно больше отдыхать, — обращается он к Изуку, который наконец-то поднял голову, своими измученными усталыми глазами наблюдая за врачом. — Вероятно, тебя измотала учеба. Мужчина прощается, желает всего хорошего и выходит за дверь. Инко громко всхлипывает, прижимая ребенка к груди, мельком стараясь заглянуть ему в глаза под объемной челкой, но безуспешно. Тихо всхлипывая, она гладит мягкие волосы и безостановочно извиняется. Вот только за что, Изуку не понимал. За то что она постоянно работает, чтобы они могли жить? За то что она его единственный друг? Вероятно, за то, что она его родила… Наверное, так… У мальчишки уже не было сил даже плакать.***
За окном светает. Изуку накрыт одеялом с головой, но даже сквозь плотную ткань мальчик прекрасно чувствует, как солнечные лучи игриво заливаются в маленькую комнатку. Было невыносимо жарко, и капли пота стекали по лицу. Казалось, что все его тело плачет вместе с хозяином. Костлявая рука небрежно накрыла рот, предотвращая возможные громкие всхлипы. Зубы трусливо стучат, глаза болят от недосыпа, а в голове что-то беспрерывно шумело. Дышать было невыносимо тяжело, но вылезать из-под одеяла не хотелось. Было ощущение, что эта мягкая тряпка способна защитить его от внешних невзгод. Хотелось поселиться в ней навечно, забыв про еду и воду, и прочие прелести, которых в жизни Изуку было не очень-то и много. Мальчик медленно поднимается, садясь на край скрипучей кровати. Тонкие ноги неуклюже свесились вниз, маленькими пальчиками касаясь холодного пола. Сил не было совсем: школа с одноклассниками любезно высасывают из него все, не оставляя и капли, которая могла бы держать ребенка в узде здравого смысла. Стук по двери набатом раздается в мозгу, и Изуку, сжав зубы, жмурится, беспочвенно ожидая чего-то изрядно плохого. — Милый! — голос матери заставлял его плакать, и мальчик искренне надеется, что женщина не слышит этих жалких болезненных стонов, доносившихся сквозь забор ровных зубов. — Я убегаю! Завтрак на столе, не опоздай! — она щебечет что-то еще, желая ребенку хорошего дня, но тот уже ничего не слышит, громко вдыхая носом горячий воздух. Уже как полгода мама с головой погрязла в работе. Она уходила рано утром, когда он еще лежал в постели и возвращалась поздно-поздно, когда за окном уже темнело. Собственная слабость еще сильнее выделялась на контрасте с решимостью и мужественностью его матери. Ступни касаются половиц, чей скрип раздается в унисон с закрывшейся дверью в прихожей. Мальчик покидает комнату, и неторопливо идет до ванной. Не поднимая головы, чтобы лишний раз не видеть своего жалкого лица, Деку включает холодную напористую струю и набирает воду в свои искусанные ладони, но жидкость просачивается сквозь щели между его пальцев, словно та не желает помочь мальчишке умыться. На самом деле умываться совсем не хотелось. Парень какое-то время смотрит на свою старую зубную щетку, чьи щетинки казались по-новому нетронутым. Пара слезинок капают на раковину, сливаясь с потоком воды из-под крана, и парень выходит из ванной. Кухня приятно и вместе с тем тошнотворно пахла свежестью. На столе стояла тарелка с кашей, украшенная обильным количеством ягодок, а рядом с ней устроилась маленькая записка, от которой Изуку слегка пошатнуло, потому что цветные стикеры у него ассоциировались исключительно со школой. Бумажка желала мальчику хорошего дня и приятного аппетита, что должно было поднять ему настроение, но вместо этого вновь хотелось разрыдаться. Желудок противно ныл, моля о пище, но Мидория не мог заставить себя съесть хоть ложку теплого завтрака. Казалось, от одного взгляда на кашу его вырвет на месте. Парень наливает себе кипяченой воды и выпивает лишь треть, оставляя наполовину пустой стакан рядом с раковиной. Время поджимает, и мальчишка идет одеваться. Он накидывает пиджак прямо поверх своей серой пижамной футболки и по-особенному долго натягивает носки разного цвета на ноги. Телефон как обычно оставлен на одной из полок стола, который покрылся сантиметровым слоем пыли. Деку берет рюкзак и выходит из комнаты, даже не проверив, все ли он взял. Входная дверь с громким звуком захлопывается за его спиной. Солнце лезвием проходится по его раздраженным глазам. Цветочный запах неприятно щекочет нос. Деку не хочет никуда идти, но идет, еле волоча свои ноги в больших красных ботинках. «UA» — медленно пишет он на листе название учебного заведения, в которое он планирует поступить после окончания средней школы. Учитель раздал им небольшие бланки, а после убежал, очевидно, не видя смысла в том, чтобы оставаться на этом классном часе, где ученики должны были проявить высшую степень самостоятельности, выбирая себе дальнейший жизненный путь. Парень уже и сам не знает, почему пишет эти две проклятые буквы, хотя всем своим естеством понимает, что ни эта, ни какая-либо другая геройская школа ему не светит. Но почему-то он все никак не может отпустить свою цель о становлении героем, словно до последнего надеется, что свершится чудо. Вот только какое чудо — это уже загадка. Он уже и так сполна наглотался суровой реальности, так что было просто обидно и тяжело отпускать свою пускай и глупую, но уже такую родную мечту. Карандаш, словно игла граммофона, остается на месте, рисуя серую линию, пока лист медленно уплывает куда-то с его парты. Одноклассник нагло забирает бланк, поднимая его вверх, как победное знамя. — Ребят, зацените! Он реально UA написал, — лист бежит из рук в руки, и каждый подолгу рассматривает эти буквы, то и дело беспрерывно охая да хохоча, словно это не бланк по профориентации, а сборник анекдотов. Тяжело вздохнув, Изуку любезно отдает им эту проклятую бумажку, пусть развлекаются. Он ничего не может сделать, абсолютно ничего. Лист оказывается у Кач... Бакуго, и сердце Мидории замирает. Конечно же блондину совсем не в радость, что этот червяк возомнил о себе: хочет поступить в ту же школу, что и он, будущий герой номер один. Кацуки с силой сжимает лист, взрывая его в пепел, и, подойдя к парте соперника, бросает труху в лицо мальчишке. Чихнув, Изуку закрывает глаза, размахивая перед лицом ладонью, отгоняя бумажную стружку. Крепкая рука одноклассника хватает его за ворот, скручивая и притягивая к свирепому лицу хозяина. Неважно, как сильно бы Изуку не старался закрыться в себе, как бы сильно он старался не бояться и не плакать, он всегда будет в страхе дрожать от этого парня, вероятно, до самой смерти. Образ Кацуки в его голове стал образом того, кто несет тьму и разрушает надежду, разрушает его самого. — Ты совсем тупой, Деку? — чуть ли не плюясь тому в лицо, рявкает блондин. — Я буду единственным, кто поступит в UA из этой дрянной школы! — он отпускает мальчишку и тот сначала цепляется за парту слабыми ручонками, а после, когда та отъехала, с чьей-то помощью, очевидно, ребенок вовсе упал на пол. Изуку быстро старается отползти в сторону, подальше от горячей руки Кацуки. Как же он его боится. Ни один из известных злодеев не пугает Мидорию так сильно, как пугает этот парень. — Б-б... — блеет он и машет руками, мыча что-то до смешного невнятное, пока одноклассник семимильными шагами направляется в его сторону. Как же его пугала эта причуда, этот взгляд, это выражение лица. Как же он боится. — Даже не смей ставить себя в один ряд со мной! — он хватает копну темных волос и насильно поднимает мальчишку с пола, заставляя того жмуриться, сжимать зубы от боли и кряхтеть. — Деку. А после отбрасывает его в сторону, как игрушку, с который маленький мальчик наигрался, случайно оторвав ей ноги. Изуку упирается ладонями в пол, тяжело дыша, пока слюна, стекая изо рта, бежит по подбородку. — У тебя даже мизерного шанса нет, придурок! — Кацуки садится на свое место и, убрав руки за голову, закидывает ноги на парту. — Хочешь в UA? Хочешь быть героем? А? — и Кацуки ждет ответа, но Изуку лишь дрожит, чувствуя, что его сейчас вырвет. — Верь в лучшее и сигай с крыши, может, хотя бы в следующей жизни ты будешь одарен причудой! И Изуку, ударив кулаком о пол, бежит прочь из класса.— Деку, скажи «а-а»! — Ха, чел? Ты реально хочешь скормить ему этого слизня? Это ж каннибализм!
Зажав голову ладонями как в тисках, он смотрит в потолок, а после закрывает глаза, приглушенно застонав сквозь зубы. Слезы на его лице смешиваются с потом и слюной. Как же болит голова: мерзкий громкий шум воцарился в ней, разрывая мозг мальчика на кусочки. В груди все так ныло от режущей боли, словно кто-то постепенно вонзал в него дюжину ножей и посыпал кровоточащие раны солью. Хотелось избавиться от этого мерзопакостного ощущения внутри. Хотелось избавиться от всего, от всего.— Да от него даже отец ушел, узнав, что его сынок беспричудный! — Чего? Правда? — Представляешь? Не выдержал такого позора и свалил!
«Сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть! Черт возьми, сдохнуть!» — назойливая мысль крутится в его голове, с каждой секундой становясь все более привлекательной. А ведь действительно… Если он настолько слаб, что не может изменить свою жизнь к лучшему, единственным выходом остается смерть. Он падает на повороте у лестницы и как червь ползет по холодным грязным ступеням, вонзаясь в них тонкими пальцами с искусанными сломанными ногтями.— Мне так жалко его маму. Бедная женщина... — Ага, этот отброс всю жизнь будет у нее на шее сидеть, кто ж такого неудачника на работу возьмет?
«Сдохнуть!» — звучное слово все никак не желало покидать головы его, засев там, вероятно, до конца. Он поднимается неловко, снова падает, наступив на развязавшийся шнурок, и, вместо того, чтобы остановиться и завязать его, Деку одним махом ноги, отправляет правый ботинок в полет до следующего этажа, и проносится мимо, ведь сейчас его целью была крыша.— Воу, офигенная пепельница! — Только сюда, в плечо, на руке заметно будет. — И че? Он все равно никому не расскажет.
— Сдохнуть, — уже вслух восклицает он, несясь к перилам, чуть прихрамывая из-за подвергнутой ноги. Он вцепляется в ограждение до побелевших пальцев и смотрит вниз. Четыре этажа. Высоко. Вероятно, все закончится быстро, по крайней мере, парень на это надеялся. Изуку ходит взад-вперед, гладя рукой перекладину и в кровь кусая подушечки пальцев. — Гха, — он опирается на перила, чуть свесившись корпусам вперед, — cука! Жизнь, ты такая сука! — вспоминаются слова отца с того самого проклятого дня, который испортил ему всю жизнь. Так трудно было наградить его хотя бы маленькой невзрачной причудой, как у родителей. Тогда бы на нем не было этого клейма. Тогда бы люди не окрестили его неудачником. Тогда бы его мечта о геройском будущем могла бы стать реальностью. Изуку падает на плитку, яростно впиваясь пальцами в пол, до хруста. Шум в голове не прекращался, собственные мысли скандировали «му-сор». В груди все сжалось и так безумно болело, словно ребра с хрустом ломались внутри. Ударившись лбом о холодный пол, мальчик плачет безостановочно, крича, искренне не желая этого делать. Но мысль вернуться в класс, и вновь терпеть все это... Свой статус, свою жизнь… Нет, ничего не изменится после средней школы, после старшей, неважно. Ничего не изменится. В его жизни нету лучшей стороны, о которой он так мечтал изо дня в день!Один Два Три Четыре Пять Шесть Семь Восемь Девять…
Отключив разум, он напоследок ударяет костяшками по крыше с дикой силой и, не думая уже ни о чем, перепрыгивает через ограждение, отправляясь в свободный полет головой вниз.«прости, мам...»
Окна разбиваются в мелкую крошку.